Ватник Н. С. «Германская война» и повседневная жизнь учащихся средних школ России в 1914-1917 гг.

Россия в годы Первой мировой войны, 1914–1918: материалы Междунар. науч. конф. (Москва, 30 сентября – 3 октября 2014 г.) / отв. ред.: А. Н. Артизов, А. К. Левыкин, Ю. А. Петров; Ин-т рос. истории Рос. акад. наук; Гос. ист. музей; Федеральное арх. агентство; Рос. ист. о-во. – М.: [ИРИ РАН], 2014. С. 260-265.

Тема общественных позиций учащейся молодежи России в годы Первой мировой войны получила определенное освещение в новейшей отечественной литературе, но сюжеты, связанные с ученической повседневностью, занимают в этих работах скромное место. К тому же в них практически не отражены изменения, произошедшие в школьной жизни в течение 1917 г., когда традиционные ориентиры в молодежной среде подверглись разрушению{1}.

Подавляющее большинство русского общества оценивало Первую мировую войну как помощь славянским народам – жертвам австро-германской агрессии. Все это вызвало среди юношества подъем патриотизма, который разрушил насаждаемую свыше изоляцию школы от «проблем жизни» и актуализировал лозунг – «Мы не только учащиеся, но еще и граждане!». Ярким выражением таких чувств явилось участие гимназистов и реалистов старших классов в демонстрациях в Петербурге, Мо­скве и многих губернских городах. Причем, в отличие от протестных акций 1905 г., учителя и администрация школ с пониманием отнеслись к такому нарушению правил учащимися.

[260]

С началом учебного года в учебных заведениях состоялись молебны «о ниспослании победы христолюбивому воинству». Но присутствие на церковных службах давало минимальный выход буре чувств, которые испытывала школьная молодежь. В повседневном чтении учащихся теперь возобладали газеты и журналы со сводками и репортажами с театров военных действий; в классах вывешивались карты и схемы мест сражений, где флажками отмечались линии фронтов; необычайную популярность получили книги по военной истории.

Характерными для молодежи были эмоции, описанные актером И. В. Ильинским – 15-ти летним учеником московской гимназии А. Е. Флерова: «Нам же, гимназистам, подросткам, война казалась романтическим и чуть ли не праздничным событием, похожим на какую-то гигантскую и шумную игру. Мы <…> спешили встречать первых раненых на Брестский вокзал; порядок был полный, сестры милосердия были очаровательны в своих новеньких костюмах, офицеры <…> подтянуты и щегольски одеты, даже сами раненые, которых выносили и которые выходили из вагона, имели, казалось, радостный и праздничный вид». Ему вторит писатель И. С. Соколов-Микитов, хорошо знакомый с жизнью гимназий уездной Коломны: «Гимназистки сходили с ума, мечтая о косынках милосердных сестер; гимназисты готовились добровольцами на фронт. <…> Казалось, скоро-скоро въедут храбрые русские генералы на белых и вороных конях в главный немецкий город, кончится война, и будет долго ликовать Россия»{2}.

Желание попасть на фронт демонстрировали учащиеся всех возрастов, но особенно решительны были младшие подростки. С первых месяцев войны и столичные, и губернские газеты постоянно сообщали о побегах в армию 10-15-летних гимназистов и реалистов{3}. Большинство беглецов обнаруживали на железнодорожных станциях и возвращали родителям: взятые с несостоявшихся воинов объяснения изобилуют наивными откровениями: «Мы хотели ходить в разведки», как это делали герои газетных фронтовых репортажей{4}.

Одновременно среди учеников VI-VIII классов, т. е. 16-19-летних, популярность получило «добровольчество»: официальная запись в армию или поступление в юнкерские училища при досрочном завершении обучения. Учитывая такие настроения, с 1915 г. юношам, окончившим 6 классов общеобразовательных школ и 2 класса духовных семинарий, был разрешен прием в военные училища, выпускникам – досрочные испытания «зрелости».

Приведем типичные примеры воплощения юношами своих патриотических порывов. В Вифанской духовной семинарии 12 семинаристов обратились в Синод с просьбой разрешить «держать им выпускные экзамены в декабре, чтобы иметь возможность вступить в ряды армии». Синод удовлетворил ходатайство, отметив, что это «невиданный факт в истории духовной семинарии». Директор Коломенской гимназии А. Ф. Лебедев сообщил в мае 1915 г. окружному попечителю имена десяти гимназистов, поступивших в военные училища, и троих «добровольцев» – учеников IV класса Г. Дмитриевского и А. Пробатова и семиклассника И. Левитана. Приводились детали службы Дмитриевского и Пробатова: оба «были причислены к воинским частям, принимали деятельное участие в боевых операциях против неприятеля: из них Дмитриевский, простудившийся во время зимней кампании, <…> возвратился в гимназию. Пробатов поддерживал сообщение во время боев между отдельными ча­стями действующей армии, был контужен, как оказавший существенные услуги делу борьбы с врагом, был награжден орденом Святого Георгия Победоносца». Показали себя храбрыми разведчиками ученики Виленского химико-технического училища

[261]

А. Боравский и Радомской гимназии В. Соболев, пермский гимназист В. Макаров, пятиклассник Петроградской 1-й гимназии В. Вишневский и др.{5}

Иногда переживания, связанные с «добровольчеством», были столь сильными, что могли привести к трагедии. Речь идет о попытке самоубийства М. Григорова – выпускника Рязанской гимназии Н. Н. Зелятрова: в ночь на 28 января 1916 г. он выстрелил себе в грудь (ранение было нетяжелым) из-за провала на досрочных экзаменах. Показательно, что его поступок вызвал «неодобрительную» реакцию одноклассников и педагогов, хотя происшествие завершилось благополучно (в марте Григоров поступил в Алексеевское военное училище){6}.

Однако, при всей поддержке патриотических порывов, в обществе присутствовало понимание опасности участия в боевых действиях незрелых физически и психологически юношей. Указывая на эти «слабости», «Вестник воспитания» в начале войны писал: «Чувства учеников благородны и достойны всякого сочувствия, но часто могут вытекать из переоценки своих сил». Через полгода журнал обратился к читателям: «Нельзя всем сражаться», ибо мирная работа в тылу бесконечно разнообразна{7}.

И действительно, к осени 1914 г. определились сферы практического применения молодежного патриотизма. Во-первых, это помощь «раненым и увечным» в тыловых лазаретах, где санитарам и сестрам милосердия помогали учащиеся старших классов. Во-вторых, благотворительные вечера и концерты, отправка на фронт посылок с подарками, сборы денег (в школах и на улицах) в пользу «братьев-славян», беженцев, раненых и увечных (к примеру, ученики Московской гимназии Шелапутина собрали 114 руб., Московской 1-й гимназии – 465 руб. 49 коп., шести учебных заведений Тамбова – 1 242 руб. 31 коп.){8}. И в-третьих – трудовая помощь фронту. Она распростра­нилась в 1915-1916 гг. и выразилась в изготовлении «предметов обороны» и работе в сельскохозяйственных дружинах.

Производство «предметов обороны» – рукояток для топоров, черенков для пехотных лопат и кирок, снарядных ящиков, траншейных перископов – предполагалось наладить за счет учебных заведений и при содействии земств. Гимназисты и реалисты горячо отозвались на призыв отдать «часть своего рабочего времени» на благо Родины. Так, в Павлово-Посадском реальном училище часть столовой приспособили под мастерскую, где старшеклассники после уроков изготавливали и ре­монтировали снарядные ящики. В Коломенской гимназии 15 учеников пятых-восьмых классов в учительской комнате производили траншейные перископы. В Егорьевске рукоятки для кирок-мотыг и черенки для пехотных лопаток изготавливались частично в мужской гимназии, частично в мастерских технического училища двумя группами учащихся по 54 и 58 человек. Свою лепту в общее дело вносили и гимназистки, которые на уроках рукоделия «прилежно шили кисеты и вязали шарфы, вкладывая в махорку надушенные записочки солдатам в окопы»{9}.

Что касается сельскохозяйственных ученических дружин, то созданные как в земледельческих училищах (впервые – в Горы-Горецком училище Могилевской губ.), так и общеобразовательных школах они действовали в период летних вакаций. Выезжая в деревни, дружинники оказывали помощь крестьянам в заготовке сена, уборке урожая, обмолоте зерна. Причем в первую очередь выполнялись просьбы семей фронтовиков или погибших{10}.

С первых месяцев 1916 г. в повседневную жизнь мужских учебных заведений вошла военная подготовка. Строго говоря, обучение учеников строю с овладением ружейными приемами проводилось и ранее на уроках гимнастики или в отрядах «потешных»{11}. Но системность допризывная военная подготовка получила только с созданием в конце

[262]

1915 – начале 1916 г. сети военно-спортивных комитетов{12}. Продолжительность подготовки устанавливалась в ¾ часа при трех занятиях в неделю. Программа включала: гимнастику, лазание, ходьбу, бег, строевую подготовку, изучение устава и полевой службы{13}. Проводились занятия на последнем одном (двух) уроках, а строевые упраж­нения устраивались в воскресные дни во избежание помех учебному процессу.

В мае 1916 г. занятия проводились только по военному делу (другие предметы оценивались по годовой успеваемости). Учащиеся ежедневно приходили в школы, где в течение шести часов – в здании или на свежем воздухе – занимались по Программе и упражнялись в стрельбе. К примеру, в Раненбургской гимназии график тренировок был плотным: «с 9 до 12 часов утра и с 3-х до 6-ти часов пополудни». В Вязьме занятия по военной подготовке проходили в армейском палаточном лагере (питались гимназисты по «солдатской раскладке»). Выпускники Вышневолоцкого реального училища жили с 7 по 25 мая в школе, где, по словам директора, «был установлен совершенно воинский уклад жизни с несением караулов, соответствующим распределением дня и пр.»{14}. Результаты обучения (повсеместно «превосходные») проверялись комиссиями в конце мая.

Но в годы войны в поведении учащихся появились черты, беспокоившие педагогов и родителей: национальная нетерпимость, «крайняя нервозность» под влиянием встреч на улицах с ранеными и инвалидами, отвлечение от учебы в связи с фронтовыми сводками, гибелью или увечьем родственников и знакомых. Не случайно педагогическая печать указывала, что задача педагогов «оберегать детей, чтобы они извлекли из войны уроки героизма и самоотверженности, а не ненависти и злобы»{15}.

Тягостное впечатление произвело оставление русскими войсками больших территорий в 1915 г. Из западных губерний в центр России хлынул поток беженцев, сюда эвакуировались и учебные заведения, которые размещались в местных школах. Рассказы эвакуированных сверстников и беженцев о пережитом подрывали романтические представления о войне. В учебных заведениях начал нарушаться незыблемый распорядок, а 1915/1916 учебный год не все школы начали своевременно – опоздание составило от четырех дней до двух недель. Типичной выглядит ситуация в Коломне, где помещения мужской гимназии (кроме канцелярии, учительской и библиотеки) были отданы «на нужды военного ведомства». Перенос же занятий в женскую гимназию (на вечер), имел особые последствия: «Пылью, шумом и грохотом, непривычною топотнею наполнился коридор и чистенькие классы женской гимназии. …По утрам гимназистки находили в партах измятые окурки, а в уборных нестерпимо разило табачным дымом»{16}.

Конечно, не только мыслями о положении на фронтах жили учащиеся. Как и до войны, в учебных заведениях ставились спектакли и устраивались балы (сборы от билетов и лотерей шли в пользу раненых), действовали познавательные кружки, проводились «ближние» экскурсии, а самые увлеченные ученики пытались реализовать свои интересы за стенами школ. Но все эти положительные эмоции были причудливо перемешаны с тревогами, которые вносили рост цен, снижение семейного достатка, реформа школы и слухи о предательстве «верхов».

Февральская революция 1917 г. пробудила к активной социальной и политической жизни все слои российского общества. Не осталась в стороне школьная молодежь – проходили собрания учащихся, создавались ученические комитеты, популярным стал лозунг «Свободная школа в свободной России». По свидетельству мемуаристов, «проявлением гражданства», например, подольских реалистов стало их участие в городской милиции, а гимназистов Сергиева-Посада – посещение и выступления на городских и школьных митингах{17}.

[263]

Позиция ученических комитетов по государственным и академическим проблемам включала и отношение к войне. Анализ постановлений Всероссийского съезда учащейся молодежи в мае 1917 г. свидетельствует о господстве настроений «революционного оборончества»: война трактовалась как борьба с «германским монархизмом, стремящимся уничтожить свободную революционную Россию». Следствием такой позиции явились статьи в ученической прессе о подвигах на фронте, призывы бороться с лозунгами «Долой войну!», подписываться на «Заем Свободы», организовывать «трудовые мобилизации» и трудовые дружины{18}.

Но в отличие от 1914-1916 гг., массового следования таким призывам не наблюдалось, за исключением оказания помощи раненым. В городах причиной были трудности со снабжением школьных производств; результаты же деятельности сельскохозяйственных дружин оказались невелики из-за крестьянских волнений. Вследствие нехватки средств прекратились занятия по военной подготовке. К осени 1917 г. стало ясно, что благородные порывы молодежи оказались невостребованными Временным правительством. К тому же, в зависимости от общественной позиции и личных воззрений, интересы учащихся сосредоточились на реформировании школы, партийно-политической борьбе или устройстве собственной судьбы, оттеснив продолжавшуюся войну на второй план.

Смену умонастроений учащихся подтверждает анализ содержания как ученических газет, так и мемуаров, где в предоктябрьских сюжетах война присутствует минимально или не упоминается вовсе{19}. И это не случайно. Для «ровесников двадцатого века» ее события, лишившись остроты, стали частью недавнего прошлого, когда они, переполненные патриотическими чувствами, стремились помочь сражающейся Родине и следовать высоко понимаемому гражданскому и нравственному долгу.

Примечания:

{1} См.: Страхов В. В., Булычев И. А. Сельскохозяйственные дружины российских учащихся в годы мировой войны (1914-1917 гт.) // Россия в Первой мировой войне. Рязань, 1994. С. 157-161; Щербинин П. П. Детская повседневность в годы Первой мировой войны 1914-1918 гг. (особенности гендерной педагогики и размывание традиционных гендерных ролей) // VI конгресс этнографов и антропологов России. СПб., 2005. С. 316-318; Страхов В. В. Патриотическое движение российской учащейся молодежи в период Первой мировой войны (1914-1917) // Известия Российской академии образования. 2009. № 2 (10). С. 29-37; Беленцов С. И. Социальная активность учащегося юношества в годы Первой мировой войны // Известия Юго-Западного государственного университета. 2012. № 4. Ч. 3 (43). С. 229-233; Пархоменко В. «Прощайте дорогие родители, я еду оборонять Россию»: юные добровольцы на фронтах Первой мировой // Родина. 2013. № 8. С. 142-145; и др.

{2} Ильинский И. В. Сам о себе. М., 1961. С. 40; Соколов-Микитов И. С. Гимназистки // На теплой зем­ле. М., 1954. С. 129-130.

{3} См.: Московские ведомости. 1914. № 198, 253, 263, 266, 268, 273, 275, 277, 279 и др.

{4} Центральный государственный архив г. Москвы (далее – ЦГА Москвы). Ф. 459. Оп. 3. Д. 7481, 7889 и др.

{5} См. Школа и жизнь. 1914. № 48. С. 6: ЦГА Москвы. Ф. 459. Оп. 3. Д. 7899. Л. 11; Российский государственный исторический архив. Ф. 802. Оп. 155. Д. 1331. Л. 22; Пархоменко В. Указ. соч.; Гимназист. 1915. № 5, 10.

{6} ЦГА Москвы. Ф. 459. Оп. 3. Д. 7901. Л. 88-95.106-108.

{7} Вестник воспитания. 1914. № 9. С. 108; 1915. .№ 4. С. 163.

{8} ЦГА Москвы. Ф. 459. Оп. 3. Д. 7891. Л. 63; Московские ведомости. 1914. 7 октября.

{9} ЦГА Москвы. Ф. 459. Оп. 3. Д. 7889. Л. 1-4. 24, 25. 46. 46 об., 91, 91 об.; Соколов-Микитов И. С. Указ. соч. С. 130.

{10} См.: Страхов В. В., Булычев И. А. Указ. соч.

{11} Подробнее см.: Райт Д. Подготовка граждан: царский режим и военное обучение молодежи. 1906-1914 // Последняя война императорской России. М., 2002. С. 43-64; Ватник Н. С. Серьезность «потешных рот»: становление военного обучения учащихся Центральной России в начале XX века // Чтения по военной истории. СПб., 2007. С. 223-227; и др.

{12} Известна деятельность к исходу 1916 г. не менее 43 военно-спортивных комитетов.

{13} ЦГА Москвы. Ф. 459. Оп. 3. Д. 8174. Л. 6-7, 26-26 об., 54, 56.

[264]

{14} Там же. Л. 12-12 об., 61-61 об., 87.

{15} Школа и жизнь. 1914. № 45.

{16} ЦГА Москвы. Ф. 459. Оп. 3. Д. 7481. Л. 237-237 об.; Д. 7889. Л. 46; Соколов-Микитов И. С. Указ, соч. С. 133.

{17} Долежжаль Н. А. У истоков рукотворного мира. Записки конструктора. М., 2010. С. 10-11; Волков С. А. Возле монастырских стен. М., 2000. С. 82.

{18} Свободная школа. 1917. № 5.

{19} См.: Долежжаль Н. А. Указ, соч.; Волков С. А. Указ, соч.; Соколов-Микитов И. С. Указ. соч. С. 139.

[265]