Симонов А. А. Образ Чапаева и чапаевцев в саратовской прессе 20—30-х годов XX в.
Падение империи, революция и гражданская война в России / Сост. С. М. Исхаков. — М.: Издательство «Социально-политическая мысль», 2010. С. 53-68.
Революционная стихия Гражданской войны стремительно вознесла на вершину популярности многих своих героев. Но особенности эпохи как таковой и, в первую очередь, внутриполитические коллизии уготовили место в пантеоне славы лишь избранным. Среди них — канонизированный советской пропагандой и наречённый «народным полководцем» Василий Иванович Чапаев. Будучи человеком неординарным, он, бесспорно, сумел проявить редкостные качества военачальника. Вместе с тем рядом с ним, а то и выше можно поставить немало других забытых официальной историей красных командиров. Даже в наше время лишь единицы борцов за революцию могут сравниться по известности с «легендарным начдивом». Пример Чапаева — это образец того, как умело созданная легенда способна сотворить культовый образ для нескольких поколений, превратить его в неразрывную совокупность реального и легендарного.
Популярности и общественной значимости имени Чапаеву во многом способствовали газеты и журналы. Они неизменно подхватывали любой почин властей, связанных с героикой чапаевской темы, расширяли её, делали доступной в рамках меняющейся государственной идеологии. Они же подняли на гребень волны многих сподвижников прославленного начдива, сформировали тип красного бойца-чапаевца. В итоге заслуга прессы оказалась двоякой: воспетый ею образ долго служил режиму, а отдельные статьи, заметки, репортажи, публикации оказались ценным историческим материалом.
Конкретику такой работы лучше всего рассматривать по печатным изданиям, связанным с местностью, где долгие годы жил, а затем сражался В. И. Чапаев. Особенно показательными представляются 20-30-е годы. Именно тогда усиленно формировался сопутствующий модернизации государства советско-сталинский официоз. Ему насущно требовалась связующая нить от революционного прошлого к развёрнутому социалистическому строительству. Очень кстати для этой роли подходили Чапаев и его земляки. Выяснить, как решалась эта задача на мест-
[506]
ном уровне, какое научное значение имеют местные газетные материалы для истории Гражданской войны, и является целью данной работы.
Территориальные рамки исследования охватывают так называемое Саратовское Заволжье. Исторически — это два уезда Самарской губернии: Новоузенский и Николаевский. При советской власти их территория попала в административное ведение Саратова, претерпела в 20-70-е годы ряд пертурбаций и на сегодня составляет 18 левобережных районов Саратовской области. С 1928 по 1936 г. Новоузенск и Пугачёв (бывший Николаевск) были центрами одноимённых округов в составе Нижневолжского, а затем Саратовского края и имели огромное влияние на всё Саратовское Заволжье. Поэтому в первую очередь предметом изучения стали периодические издания этих административных центров, а также газеты некоторых других районных городов и посёлков, связанных с чапаевской темой.
Превращение В.И. Чапаева из героя местного масштаба в фигуру общегосударственного значения связывается с появлением в 1923 г. талантливо написанной повести Д. А. Фурманова «Чапаев»{1}. Однако никакого широкого резонанса в Заволжье этот писательский труд не вызвал. Мало того, в последующие несколько лет имя Чапаева в газетах практически не упоминалось и никак не соотносилось с местными участниками Гражданской войны. Так, в номере новоузенской газеты к 7-летней годовщине РККА была напечатана заметка о бывшем комбриге 22-й стрелковой дивизии М. Ф. Заглядове{2}. Казалось бы, появился повод, рассказывая о ветеране-краснознамёнце, вспомнить и о В. И. Чапаеве — организаторе и первом начальнике этой дивизии. Однако об этом ни слова. Другой пример — статья в том же номере по поводу назначения М. В. Фрунзе председателем Реввоенсовета Республики и народным комиссаром по военным и морским делам. Чапаев долгое время воевал под началом нового наркомвоенмора, но его имя опять не прозвучало{3}.
Прокомментировать такую «забывчивость» не сложно. Тс же газетные полосы за 1924-1926 гг. свидетельствуют о развернувшейся в партийногосударственных верхах борьбе за власть, а вместе с тем и начавшемся перераспределении мест в «официальной истории». Внутрипартийные склоки стремительно меняли ситуацию на Олимпе. Стабилизировалась она временно лишь к 1927 г. — юбилейному для страны Советов. Тогда же появился подкорректированный «иконостас» вождей Красной армии из бывших и действующих военачальников. Заметное место в нём отводилось В. И. Чапаеву. Метаморфоза с последним объяснялась включением его в официальный список политических и военных вождей в СССР, предложенный советской общественности со страниц энциклопедического словаря «Гранат». Появление Чапаева в ряду выдающихся совет-
[507]
ских военачальников (всего 27 фамилий) опять же было не случайным и напрямую связывалось с М. В. Фрунзе, после смерти которого в октябре 1925 г. началась его интенсивная «канонизация»{4}.
Однако чапаевской теме ещё предстояло набрать обороты. В 1927 г., в феврале, исполнилось 40 лет со дня рождения начдива, но заволжская пресса об этом промолчала. Не прозвучало его имя и в плане мероприятий к 10-летию революции{5}. Лишь в декабрьских номерах пугачёвской уездной газеты начал печататься материал о боевых действиях Красной армии в июне-июле 1918 г. под Уральском{6}. Автором оказался И. С. Кутяков — земляк пугачёвцев и преемник В.И. Чапаева на посту начальника 25-й стрелковой дивизии. В послевоенное время он окончил Военную академию РККА и занимал высокие командно-строевые должности. Тогда же он начал критически осмысливать опыт Гражданской войны и занялся военной теорией и историей. Представленный им труд являлся одной из глав военно-исторического исследования событий 1918 г. в Заволжье. На тот момент полный вариант работы ещё не появился отдельным изданием, и очерки в уездной газете не подверглись обычному для книжных издательств редактированию. Это-то и ценно. В сравнении с вышедшей в 1928 г. книгой{7} в газетный материал попали малоизвестные любопытные факты. Отсутствие их в книжном варианте указывает лишь на начавшуюся лакировку облика Чапаева.
Так, в газетной версии подробнее рассказывается о трудных отношениях В. И. Чапаева с армейским командованием. И. С. Кутяков особо подчёркивает, что «Чапаева очень не любили в высших штабах, считая его за грубияна, невежду и партизана»{8}.
Другой выпавший из книжного текста момент связан с бунтом одного из полков чапаевской бригады. Сам бунт описан, но за исключением «женского» фактора. Вот как в газете: «Утром 1 июля в Разинском полку взбунтовались бойцы 1-го батальона… На митинг прибыл Чапаев. Он выступил с нотацией перед собравшимися и в резкой форме приказал разойтись по окопам. Тотчас же раздались выстрелы и начались крики — долой сестру милосердия Шурку, которая катается на тройке Чапаева, как помещица старого времени. Её требовали расстрелять. Чапаев выхватил револьвер и загородил собою вход в палатку. Возбуждённые бойцы лезли с винтовками наперевес. … В это время командный состав бросился на помощь Чапаеву, который, будучи сильно возбуждён, хотел уже стреляться. Револьвер был отобран. В 12 часов бойцы ра зошлись на обед, и этим инцидент был исчерпан»{9}. Наконец, говоря о назначении в июне 1918 г. В. И. Чапаева комбригом, Кутяков утверждает, что «Пугачёвский уездный комитет партии ввиду беспартийности Чапаева назначил к нему политическим комиссаром
[508]
Белолипова»{10}. Впрочем, этот факт уже тогда не вписывался в официальную версию «героя-большевика» и вскоре был забыт. Тот же Кутяков позже писал, что Чапаев стал коммунистом ещё летом 1917 г.{11}
Справедливости ради надо сказать, что творчеству И. С. Кутякова вообще свойственны разного рода ошибки. Он сам признавался, что ему встретились большие трудности «при собирании, разборе и изучении исторического архивного материала. Последний включал в себя массу неточностей не только в датах и пунктах, но даже в виде прямого искажения фактов»{12}. Вот и в вышеозначенном газетном материале автор коверкает фамилии чапаевцев, путается в датах, применяет несвойственную данному периоду Гражданской войны терминологию. Заслугой можно считать впервые очерченный круг ближайших соратников начдива.
Свой чапаевский задел пугачёвцы вскоре продолжили другими материалами. Показателен газетный номер к 10-летию РККА{13}. Там, пожалуй, впервые помещалось изображение Чапаева — рисунок с известной фотографии, сделанной в Уфе летом 1919 г. Начдив сфотографирован там в фуражке и с забинтованной головой. То же и на рисунке. Рядом был портрет М. В. Фрунзе и выдержки из фурмановского «Чапаева», озаглавленные «Под Уфой и Уральском».
В том же номере имя Чапаева упомянуто в двух мемуарных заметках А. Фаддеева — об организации Красной армии в Пугачёве и о борьбе с чехословаками за этот город.
Однако в канун праздника в юбилейной статье Рыжих «10 лет» в списке героев РККА Чапаева опять не оказалось. В то же время перечислялись Будённый, Миронов, Гай и др.{14}
Для этого времени характерна и такая особенность, как отсутствие термина «чапаевцы». Например, к юбилею был опубликован «славный список» семи пугачёвских краснознамёнцев. Среди них И. С. Кутяков и другие известные бойцы и командиры чапаевских формирований. Но что они чапаевцы, не прозвучало{15}. То же можно сказать и о вечере воспоминаний пугачёвцев — участников Гражданской войны{16}. Даже полгода спустя, летом 1928 г., посылая «горячий привет» по случаю десятилетия 25-стрелковой дивизии, Пугачёвский окружком ВКП(б) называет её ветеранов исключительно «стрелками славной дивизии»{17}. Лишь в сентябре того же года в газете публикуется письмо, озаглавленное «Ответ чапаевца на приветствие окружкома партии»{18}. Вероятно, именно с этого момента понятие «чапаевец» твёрдо входит в обиход. Впрочем, появление письма связано совершенно с другим подтекстом. Проживающий в далёком Узбекистане бывший красноармеец Калашников обещал «выполнять боевые задачи так же, как выполнял их в 25-й Чапаевской дивизии»{19}. А задачи были уже ясны: с октября 1928 г. страна
[509]
приступала к выполнению 1 -го пятилетнего плана.
Ровно через год к чапаевцам с перечнем обязательных деяний для «успеха на фронте социалистического строительства» обратилось уже бюро землячества 25-й дивизии. Чапаевцев призывали вступать в Осоавиахим, подписываться на 3-й заем индустриализации и, как «в боевые дни, быть застрельщиками в социалистическом соревновании». Для сельских жителей в круг обязанностей входило также участие в коллективизации и организация «бедноты вокруг партии и соввласти с середняком против кулака»{20}.
Даже материалы о самом Чапаеве и его семье теперь твёрдо связывались с начавшимися преобразованиями. В этом смысле показательно письмо детей Чапаева, опубликованное под заглавием «Всегда готовы!»{21}. Скомпонованное как агитка, оно внушало преемственность дел отцов и детей: одни сражались на фронтах войны, теперь другие должны трудом продолжить их подвиги. «Мы понимаем, за что боролся наш любимый отец В. И. Чапаев, и даём обещание, что так же смело и уверенно, как и он, пойдём по его пути на защиту и стройку Советского государства. На зов компартии и Советской власти мы гордо и смело отвечаем: “Готовы! Всегда готовы!”».
Поддерживал семейную патетику другой материал эпистолярного жанра. Озаглавленный «Незабываемые дни» (из письма П. Е. Чапаевой), он должен был напомнить о верной спутнице начдива — его супруге. Однако авторы этой задумки или не знали действительности, или сознательно её сфальсифицировали. Подписавшаяся Чапаевой, Пелагея Ефимовна Камишкерцева никогда не являлась законной женой легендарного героя. Мало того, её отношения с В. И. Чапаевым во многом повторили горькую судьбу отношений того с зарегистрированной супругой Пелагеей Никаноровной Чапаевой{22}. В своем же письме Пелагея Ефимовна называла Чапаева «моим мужем» и очень сбивчиво объясняла свою разлуку с ним «предательством местного кулачества»{23}. Венчал размах чапаевской темы в первый год пятилетки целый цикл мероприятий под общим названием «К десятилетию гибели славного героя». Кампания открылась обнародованием плана проведения памятных торжеств 5-10 сентября 1929 г. Были запланированы расширенные пленумы горсоветов в Пугачёве и Новоузенске и райсовета в Ершове. В сельской местности, «в местах большого скопления сподвижников Чапаева», намечались пленумы сельсоветов «с участием трудящихся масс». Сообщалось, что к проведению пленумов «приурачивается чествование особо заслуженных партизан-чапаевцев, которым будут выданы грамоты от имени окружного исполкома». Создавался фонд имени Чапаева в 44 тыс. руб., предназначенный «исключительно на хозяйственно-производственную
[510]
помощь бедняцкому слою красногвардейцев, партизан-чапаевцев». На эту же цель предполагалось с нового года забронировать фонд в 30 тыс. руб. по линии государственных кредитов. Разумеется, забота о социальном благополучии ветеранов Гражданской войны диктовалась прежде всего колхозными нуждами. Ни о какой поддержке индивидуального хозяйства не было и речи. В то же время для детей чапаевцев в пугачёвской школе 2-й ступени устанавливались три степени стипендий, а для «особо заслуженных и нуждающихся в лечении партизан-чапаевцев» бронировалось два курортных места{24}.
Организаторы конечно же понимали, что следует освежить в памяти заволжцев и личность самого Василия Ивановича. Для этой цели появился очерк А. Д. Михайлова{*}. Используя художественные приёмы, автор напомнил, в первую очередь, пугачёвский этап биографии начдива. Предложил он и две версии гибели народного героя. Одна из них в точности совпала с фурмановской трактовкой смерти в волнах Урала. В основе другой лежал рассказ участников Лбищенской трагедии:
«Переплыли мы Урал и вышли на другой берег. Чапаев сказал:
— Ну, ребятки, идите, куда нужно, а я пойду, куда мне надо. Пошёл в камыши и уже больше не вернулся»{25}.
Неоднозначность версий «героической гибели» лишний раз доказывала, что образ начдива только начал шлифоваться коммунистической пропагандой. С другой стороны — это свидетельство существования среди чапаевцев разных толкований смерти своего командира.
Вероятно, тот же А. Д. Михайлов был одним из авторов опубликованных вскоре тезисов для торжественных докладов{26}. Из 16 пунктов только 5 как-то освещали биографию героя и во многом повторяли вышеупомянутый очерк. Другая часть материала была чисто агитационной.
В тезисах бросается в глаза вольная трактовка партийных симпатий Чапаева. Тот якобы после февраля 1917 г. успел побывать кадетом, эсером и анархистом, пока «после июльских дней не воспринял истинные революционные идеи» и не вступил в РСДРП(б). Тернистый путь к правому делу комментировался и другим малоизвестным фактом. Оказывается, в мае 1917 г. в Саратове фельдфебель Чапаев добровольно вступил в отряд ударников и даже был среди его командного состава. То есть явно находился во враждебном большевикам лагере. Подавалось это как нелепая случайность, вовремя исправленная переманившими Чапаева большевистскими агитаторами.
[511]
Боевая деятельность начдива освещалась на примере двух неудачных походов на Уральск в мае-июне 1918 г. и опять же неудачной и трагичной для Чапаева схватки в Лбищенске 5 сентября 1919 г. Однако на фоне отрицательного результата уральских походов военные заслуги Чапаева выделялись в положительную сторону. Отмечалось, что только благодаря его умению красноармейские формирования смогли организованно отойти, избежать больших потерь и нанести при этом существенный урон противнику. Такое резюме явно смахивало на выводы И. С. Кутякова из вышеупомянутого исследования. Что же касается гибели начдива, то здесь главенствовал фурмановский миф, а именно: «Когда передовые части погнали противника дальше в глубь Уральских степей, Чапаев со своим штабом остановился в Лбищенске для разработки плана дальнейших операций. Узнав о малочисленности охраны штаба, отряд казаков в ночь на 5 сентября 1919 г. сделал глубокий рейд… Чапаев и его соратники погибли смертью храбрых»{27}.
Впрочем, главная цель юбилейных докладов виделась всё же в задачах дня сегодняшнего, о чём и напомнил номер пугачёвской газеты в годовщину смерти героя. Газета венчалась призывами в память о Василии Ивановиче Чапаеве удесятерить энергию социалистического строительства. «Выполнение плана хлебозаготовок, расширение озимого клина, сотни новых колхозов, развитие совхозов, — говорилось в передовице, — будет лучшим памятником на могилы Чапаева и тысяч чапаевцев»{28}.
Тут же читателям предлагался пример такой работы в репортаже из Бенардакского зерносовхоза, озаглавленного «По следам Чапаева». Рассказ об успехах тракторной колонны № 1 предварялся образным сравнением прошлого и настоящего: «…13 000 гектаров степи, где Чапаев без передышки гнал чехов и казаков, где он погиб, той степи, из которой иногда блестящий плуг вывёртывает и с треском ломает человеческие кости, будут запаханы в этом году силами только одного хозяйства»{29}. Раскручивание в Заволжье пропагандистской кампании вокруг имени Чапаева, конечно, не имело бы эффекта без под держки из центра. Местная пресса являлась только частью общей идеологической машины. О масштабности «чапаевской кампании» можно судить хотя бы по материалам центральных газет и журналов{30}, а также о внимании к теме высших государственных деятелей. Апогеем такого участия стал подписанный председателем Реввоенсовета СССР К. Е. Ворошиловым приказ к годовщине гибели Чапаева{31}, размноженный тут же заволжской прессой. Сам документ достаточно помпезен и мало примечателен. Однако стоит обратить внимание на упоминание в приказе только 25-й стрелковой дивизии, без
[512]
перечисления других чапаевских формирований. Факт, явно говорящий о стремлении подогнать образ народного героя к определённому стандарту, заданному ещё творчеством Д. Фурманова. Вот и пугачевская газета рядом с приказом Ворошилова опубликовала подборку из фурмановского «Чапаева», озаглавленную «Товарищ Фрунзе в бою». Разумеется, бок о бок с Фрунзе сражался и Чапаев{32}.
Символичным можно считать совпадение ещё двух материалов в пугачёвском издании. 16 ноября 1929 г. там появилась статья И. В. Сталина «Год великого перелома», а рядом воспоминания Н. Багдулина «Двенадцать лет тому назад». В мемуарах речь шла о красногвардейском отряде села Теликовка под командованием П. Ф. Баулина, а после его гибели — Е. П. Новикова. Отряд этот потом стал 4-м Николаевским полком, в чапаевские формирования никогда не входил, но его командиры считались соратниками Василия Ивановича. Конечно же, автор воспоминаний не мог не затронуть насущную для коллективизации тему сельских богатеев и напомнил, что и тогда «кулак сопротивлялся, хлеб, имеющийся у него в амбарах, по твёрдой цене не продавал»{33}. Тем не менее много места было отведено истории создания отряда, его боевому пути. Можно узнать, что поначалу вооружение красногвардейцев состояло из 20 присланных из Николаевска винтовок. К апрелю 1918 г. отряд насчитывал уже 300 человек и тогда же был направлен в Хвалынский уезд Саратовской губернии для подавления кулацких выступлений и организации хлебозаготовок. Вернувшись, был пополнен добровольцами из близлежащих к Теликовке деревень и отправлен под Уральск в первый красный поход на этот город. Все факты хорошо отражены и, несомненно, любопытны историкам.
Через два года рассказ о баулинцах неожиданно получил продолжение. Стоит заметить, что к тому времени чапаевская тема регулярно стала присутствовать в заволжской прессе, особенно к годовщинам революции или Красной армии. Вот и Духовницкая районная газета свой номер к 13-летию РККА целиком посвятила Гражданской войне и местным чапаевцам{34}. А так как отряд П. Ф. Баулина формировался как раз на территории района, то и оказался в центре внимания. В материалах номера появились новые сведения о боях за Самару и Уфу, которыми поделились ветераны отряда Я. Н. Костин, И. Г. Фомичёв и Е. Е. Кулаков. Будучи в своё время на командных должностях, они не преминули сопроводить свой рассказ фактическими и статистическими выкладками, что и придаёт ему относительную убедительность. Но всё же любопытнее оказались воспоминания конных разведчиков при штабе 25-й стрелковой дивизии К. И. Мельникова и И. Ф. Трифонова. В первую очередь они интересны рассказом о последних часах жизни начдива, чему авторы оказались свидетелями. Со слов чапаевцев, штаб дивизии имел сведения о продвижении
[513]
большого казачьего отряда на Лбищенск. Но Чапаев «мало верил разным разговорам» и послал штабных конных разведчиков за подтверждением слухов. Авторы, к сожалению, не останавливаются на результатах поиска. По всей видимости, обнаружить казаков так и не удалось. Зато разведчики при возвращении «нашли, что заставы без ведома штаба кем-то сняты». Тут же следует вывод: «Шпионы уже действовали». Рассказ этот во многом повторяет фурмановскую версию, вплоть до того, что предутреннюю атаку уральцев Чапаев встретил «в одном белье с наганом в руках»{35}. Однако дальше есть расхождения. Чапаев, по рассказу К. И. Мельникова: «Вышел, посмотрел в сторону казаков, ушёл во двор. Снова возвратился уже одетый. Приказал всем отходить к Уралу». Далее, собрав часть бойцов, начдив возглавил группу прорыва, причём поручил командовать левым флангом Мельникову. Факт достаточно сомнительный, если учесть концентрацию в штабе дивизии разного рода начальников. Впрочем, свидетели не упоминают в рассказе никого из комсостава. Зато подтверждают ранение Чапаева в руку. А вот был ли начдив среди плывших через Урал, авторы, скорее всего, не знают. Перебравшийся на другой берег реки К. И. Мельников вспоминает кипевшую от ружейного и пулемётного огня воду и делает вывод: «С этого момента не стало среди нас и любимого Чапаева».
И. Ф. Трифонову повезло меньше: он получил ранение в обе ноги и заполз в какое-то жилище. Дальнейший его рассказ — свидетельство об ужасах расправы казаков над пленными. В руки противника попало примерно 300 красноармейцев. Почти все они были тут же уничтожены. Трифонова и ещё 35 тяжелораненых бойцов оставили умирать на месте. Выживших через день освободили свои. Тогда же, будучи в плену, раненый разведчик слышал разговор офицеров о Чапаеве: «Нет нигде, в убитых не нашли и нет в живых».
Небезынтересно будет добавить, что Мельников и Трифонов прожили долгую жизнь и не раз выступали потом на газетных страницах, вспоминая в том числе и Лбищенский бой. При этом последующие варианты заметно уступают первому в новизне и информативности, а точнее — откровенно пересказывают Фурманова{36}.
В 1930-е годы мощный импульс чапаевской теме придал ошеломляющий успех кинокартины братьев Васильевых «Чапаев»{**}. Впрочем, популярный киношедевр не сразу дошёл до жителей Заволжья. Известно, что поначалу фильм имел всего несколько десятков копий, которые быстро пришли в негодность. Но гигантский спрос на «Чапаева» заставил кинематографистов дополнительно выпустить небывалое для со-
[514]
ветского кино количество экземпляров — 236 звуковых копий и 532 копии немого варианта картины{37}. Вероятно, одна из этих копий и попала в село Сулак в сентябре 1935 г. Село это, к тому времени ставшее центром Чапаевского района{***}, являлось родиной многих чапаевцев и героев Гражданской войны, среди которых И. М. Плясунков, И. В. Топорков и др. О том, какой эффект произвёл фильм на сулакцев, можно узнать из репортажа корреспондента районной газеты И. Панасюка, так и названного — «Кино-картина в Сулаке»{38}.
Рассказ об этом событии начинается с того, как утром 9 сентября в село наконец-то прибыл фильм. После работы, вечером, за полтора часа до сеанса, сельский клуб имени Чапаева стал заполняться «заочными и прямыми друзьями Василия Ивановича, жаждущими посмотреть на живой картинке стойкого революционера». Далее автор не скрывает своих эмоций, живописуя, как долго не смолкавшими аплодисментами были встречены первые кадры «самого Василия Ивановича на тройке серых с пулемётом в двуколке». Изображено в репортаже и настроение зала после показа гибели героя. Партизаны-чапаевцы негодующе произносят: «Эх, сволочи, негодяи, погубили нашего друга и товарища!», а маленький мальчик со слезами на глазах спрашивает: «Неужели, мама, Чапаева убили?». Заканчивается репортаж пожеланием продлить картину ещё на несколько сеансов, дабы дать возможность увидеть её всему населению.
Несложно предположить похожую реакцию и в других населённых пунктах Заволжья, хотя, как видно из репортажа, фильм только-только доходил до своего зрителя.
Тем не менее уже в сентябре 1935 г. к 16-й годовщине гибели Чапаева газеты Заволжья откликнулись вдогонку киношедевру рядом статей. Так, пугачёвская районка посвятила Чапаеву целый номер{39}. Его «шапка» — «Работать в колхозах, совхозах, на предприятиях, как сражался славный Чапаев» — лишний раз напоминала о насущном: выполнении задач очередной пятилетки. Лозунг подкреплялся победными реляциями из зерносовхоза имени Чапаева и рассказом об инициативе работников колхоза «Батрак», «в знак памяти о Чапаеве» объявивших себя ударниками. В передовице «Мы помним Чапаева» гибель начдива и его соратников именовалась незабываемым подвигом, на примере которого нужно учиться отстаивать завоевания революции не только на фронтах войны, но и стремиться к новым высотам в социалистическом строительстве.
Исторические материалы номера предварялись напоминанием биографии героя, где в большей степени подчёркивался её пугачёвский пе-
[515]
риод. Рядом помещалась небольшая заметка «Гибель полководца», написанная А. Д. Михайловым. Но если ранее в своих трудах автор придерживался нескольких версий смерти начдива, то на сей раз свел всё к официальному фурмановско-киношному варианту — гибели в волнах Урала. Должна была подтвердить это и «Песня чапаевца», сочинённая на мотив звучащей в кинофильме песни «Чёрный ворон» поэтом Михаилом Голодным. Она образно воспроизводила Лбищенский бой и заканчивалась четверостишьем:
Будь ты проклят, чёрный ворон,
В поле к белому ступай.
У меня на сердце горе —
Тонет, тонет наш Чапай…
Тут же в одной колонке перепечатывался отзыв на фильм из «Правды».
А. Д. Михайлов отметился в номере ещё одной заметкой — «Чапаев председательствует». Речь в ней шла о 3-м уездном крестьянском съезде, состоявшемся в Николаевске 16 декабря 1917 г. Упоминание об этом форуме встречается почти во всей чапаевской историографии, поскольку впервые на нём документально фиксируется небольшое выступление будущего начдива. Автор заметки его повторяет, одновременно литературно оформляя саму обстановку съезда. Чапаев же у него предстаёт сразу в нескольких ипостасях. Это и «цербер» революции, пристально впивающийся расширенными острыми зрачками в ряды сидящих в зале делегатов, встречая и провожая классовым взглядом входящих на трибуну ораторов. Это и непримиримый противник буржуазии, не снявший пред ней шапки, когда кто-то из тёмного угла ехидно сказал: «Малахай с башки-то сними, чай в присутственном месте находишься-та». Это и свой в доску товарищ, искренне откликающийся из президиума на предложение крестьян: «Запевай, Василий Иванович». В несколько иной манере рисует образ своего командира в заметке «Встречи с Чапаевым» бывший красный партизан М. Н. Степанов. Его рассказ включает два эпизода Гражданской войны в мае-июне 1918 г.: расправу с кулаками села Семёновки, жестоко разобравшимися до этого с местными активистами советской власти, и фрагментарное описание боя с уральскими казаками у деревни Солянка. В первом случае Чапаев выступает как последняя инстанция сурового, но справедливого суда над белобандитами; во втором — как бесстрашный командир, увлекший в атаку на численно превосходящего противника красных партизан и разгромившего врага. Расплывчатость толкования последнего эпизода более чем очевидна. Автор говорит о двух тысячах «наших», противостоявших
[516]
8000 казаков, численности для всей Уральской казачьей армии на тот момент вообще нереальной. Казачьи силы только организовывались, и на фронте действовало всего несколько небольших отрядов.
Чапаевская тема была продолжена пугачёвцами и в следующих номерах. В октябре того же 1935 г. под лозунгом «Изучайте революционное прошлое нашего района» появилось четыре анонимных очерка{40}, составленные по материалам местного музея. Скорее всего, их автор — директор Пугачёвского краеведческого музея и большой энтузиаст исследования событий Гражданской войны в Заволжье Константин Иванович Журавлёв. Автор коснулся следующих моментов: празднования в Пугачёве первой годовщины Октябрьской революции, двух захватов города противником в 1918-1919 гг. и воспоминаний чапаевцев о своём начдиве. Ценность очерков хотя бы в том, что кроме обязательных пропагандистских штампов они несли определённую информационную нагрузку в виде цифр, фактов, имён. Кроме того, привлечение письменных воспоминаний свидетельствовало о начавшейся на местном уровне кампании по сбору материалов о Чапаеве и его сподвижниках. Подтверждением тому — появившееся вскоре сообщение о передаче в краеведческий музей архивных документов недавно умершего командира конного полка 25-й дивизии П. А. Сурова{41}.
Чапаевская районная газета также откликнулась рядом репортажей с памятных мероприятий. На её страницах, например, показательно запечатлён митинг тружеников колхоза «Луч октября» в день гибели знаменитого земляка. Колхозников собрали в обеденный перерыв прямо на току у молотильной машины. Сначала парторг Кравцов зачитал выдержки из книги И. С. Кутякова. Затем чапаевец Васюхин рассказал, как он из деревни Красная Сарма в составе 14 добровольцев отправился в отряд к Чапаеву, и, вспомнив боевые эпизоды, с жаром поведал, как в одной из схваток с казаками «закончилась вода в пулемётах, и пришлось драться на кулаках». В таком же стиле выступил и другой чапаевец — Ларин. Закончил же он свою речь пламенным призывом: «Мы будем сражаться на мирном трудовом фронте так же, как сражался Василий Иванович на фронтах Гражданской войны!»{42}.
Агитационная составляющая чапаевской темы, несомненно, присутствовала и в последующие довоенные годы. Вместе с тем получила развитие и другая составляющая — историко-познавательная. Именно она во второй половине 1930-х годов постепенно вышла на первый план.
Лидерами в этом направлении были пугачёвцы, и во многом благодаря директору местного краеведческого музея К. И. Журавлёву. Среди значимых его трудов — правдивый очерк о И. М. Плясункове{43}, а также статья-исследование к 20-летию освобождения Пугачёва от войск Кому-
[517]
ча и белочехов{44}. Причём последняя работа сопровождалась прекрасно выполненными самим автором схемами боёв. Другие заметки К. И. Журавлёва больше связаны с работой краеведческого музея и дома-музея В. И. Чапаева, открытого в 1939 г. в Пугачёве по его инициативе и при непосредственном участии{45}.
Ещё одна заслуга К. И. Журавлёва — это выявление документов по теме в местном архиве. В районной газете регулярно появлялись сообщения о находках, причём некоторые документы печатались. Это обстоятельство позволяет сравнить их с поздними публикациями в различных сборниках. Вот одно из несоответствий: в телеграмме от 9 апреля 1918 г. за подписью председателя уездного совнаркома Ермощенко и военных комиссаров Чапаева и Демидкина отдаётся приказ Березовскому, Судакскому, Липовскому и Баронскому совдепам о мобилизации Красной гвардии на защиту Николаевского уезда{46}. Однако в сборнике «Легендарный начдив» документ почему-то назван «Распоряжение военного комиссара В. И. Чапаева… о проведении мобилизации в Красную гвардию». При этом главенствующая подпись В. И. Ермощенко отсутствует{47}.
Важна для уточнения биографии легендарного начдива и опубликованная переписка Балаковского волостного правления с городской администрацией Мелекеса{48}, где Чапаев временно проживал до начала Первой мировой войны. Запросы и ответы властных структур, потерявших из виду ратника 1-го разряда В. И. Чапаева, датируются 1915-1916 гг. Весь сыр-бор возник из-за того, что Василий Иванович призывался по мобилизации не в этих городах, а в Клинцовской волости Николаевского уезда, где находилась его семья. Любопытны и другие больше нигде так и не появившиеся документы, характеризующие начало боевой деятельности Чапаева{49}.
Ещё одна особенность этого периода — широкое привлечение к публикациям участников Гражданской войны, лично знавших Чапаева. Среди них П. Патрикеев, И. П. Важик, В. И. Сорокин, Шеффер, М. Степанов, И. Н. Ушаков, В. Миненков, И.Н. Демидкин, Г. Тихонов{50}. Рассказы эти обычно незамысловаты, содержат отрывочные сведения, но несут ценную первичную информацию, основанную на личных впечатлениях. Впрочем, отдельные такого рода материалы явно выходили за мемуарную грань, отзываясь фольклором. Например — записанный в Сулаке рассказ неизвестного чапаевца «Лекция Чапаева о том, как одному семерых не бояться»{51}. С другой стороны, имя Чапаева давно уже стало популярным в народных массах, сложивших о своём герое целый фольклорный пласт песен, сказок, поэм и т. п. Этому новому направлению в чапаевской теме посвятил, например, свою обстоятельную статью А. Толин{52}. Вместе с другими материалами, появившимися на страни-
[518]
цах заволжских газет к 20-летию гибели народного полководца{53}, эта статья венчала целую эпоху, связанную с победой революции и социалистических преобразований в СССР, одним из символов которой стал Василий Иванович Чапаев. Бывший начдив был окончательно узаконен в ранге национального героя, имя которого оказалось на гребне гигантской пропагандистской волны.
Примечания:
{*} Михайлов Арсений Данилович (1894-1941) — уроженец Николаевска, унтер-офицер, большевик с 1917 г., член Николаевского уездного совнаркома, секретарь уездного комитета РКП(б), участник Гражданской войны. Автор нескольких публикаций о В. И. Чапаеве (см.: Хлебников Н. М., Евлампиев П. С., Володихин Я. А. Легендарная Чапаевская. М., 1975. С. 379).
{**} Художествениый фильм «Чапаев» производства киностудии «Ленфильм» вышел на экраны в 1934 г. И. С. Кутяков являлся главным консультантом кинокартины.
{***} Чапаевский район был создан в начале 1935 г. с центром в посёлке Сулаке. Районная газета «Чапаевец» выпускалась с марта того же года.
{1} См., например: Чапаев А. В., Чапаева К. В., Володихин Я. А. Василий Иванович Чапаев: Очерк жизни, революционной и боевой деятельности. Чебоксары, 1987. С. 6-8.
{2} См.: Заволжский пахарь (Новоузенск). 1925. 22 февраля.
{3} См.: Там же. 15 февраля.
{4} См.: Минаков С. Т. Военная элита 20-30-х годов XX века. М., 2004. С. 36.45.
{5} См., напр.: Голос крестьянина (Пугачёв). 1927. № 37, 73.
{6} См.: Там же. 1927. № 93. 94; 1928. № 1-10.
{7} См.: Кутяков И. С. С Чапаевым по Уральским степям. М.; Л., 1928.
{8} Голос крестьянина (Пугачёв). 1927. № 94. Ср. кн. вариант: Кутяков И. С. Указ. соч. С. 53.
{9} Голос крестьянина (Пугачёв). 1928. № 3. Ср. кн. вариант: Кутяков И. С. Указ. соч. С. 56.
{10} Голос крестьянина (Пугачёв). 1927. № 93. Это же утверждается и в книге (см.: Кутяков И. С. Указ. соч. С. 48).
{11} См.: Кутяков И. С. Боевой путь Чапаева. М., 1936. С. 13.
{12} Кутяков И. С. Разгром Уральской белой казачьей армии. М., 1931. С. 8.
{13} См.: Голос крестьянина (Пугачёв). 1928. № 14.
{14} См.: Там же. 1928. № 15.
{15} См.: Там же. 1928. № 14.
{16} См.: Там же. 1928. № 16.
{17} Заволжский пахарь (Пугачёв). 1928. № 9.
{18} См.: Там же. 1928. №22.
{19} Там же.
{20} Там же. 1929. № 66.
{21} Там же. 1929. № 15.
{22} О личной жизни В. И. Чапаева, см., напр.: Чапаева Е. А. Мой неизвестный Чапаев. М., 2005. С. 33-44, 62-63, 450; Щуплов А., Заруцкая И. Чапаев не утонул, а пулемётчицу Анку звали Марией // Российская газета. 2002. 8 февраля.
{23} Заволжский пахарь (Пугачёв). 1929. № 15.
{24} См.: Там же. 1929. № 64.
{25} Заволжский пахарь (Пугачёв). 1929. № 64.
{26} См.: Там же. 1929. № 65.
{27} Там же.
{28} Там же. 1929. № 66.
{29} Там же.
{30} См., напр.: Соболев Ю. Чапаев // Красная нива. 1929. № 37. С. 10.
{31} Приказ РВС СССР № 269 от 4 сентября 1929 г.
{32} См.: Заволжский пахарь (Пугачёв). 1929. № 67.
{33} См. Там же. 1929. №91.
{34} См.: Большевичка (Духовницкий район). 1931. 23 февраля.
{35} Ср.: Фурманов Д. А. Чапаев. М., 1935. С. 251-253.
{36} Ср.: Бойцы вспоминают минувшие дни // Авангард (Духовницкий район). 1965. 7 сентября; Лысов В. Боец Чапаевской дивизии // Там же. 1967. 5 сентября.
{37} И впереди Чапай на лихом коне // Комсомольская правда. 1999. 6 ноября.
{38} Чапаевец (Сулакский район). 1935. 11 сентября.
{39} Социалистическое земледелие (Пугачёв). 1935. 5 сентября.
{40} Там же. 13, 20, 25, 29 октября.
[519]
{41} Там же. 30 октября.
{42} Чапаевец. 1935. 8 сентября.
{43} Социалистическое земледелие (Пугачёвский район). 1936. 13 апреля.
{44} Там же. 1938. 21 августа.
{45} Там же. 1939. 24 февраля.
{46} Там же. 1939. 23 февраля.
{47} Легендарный начдив. Чебоксары, 1986. С. 28-29.
{48} Социалистическое земледелие (Пугачёвский район). 1939. 22 августа.
{49} Там же. 1939. 23 февраля.
{50} Там же. 1936. 5 сентября, 11 ноября; 1937. 23 февраля; 1938. 12, 16 февраля, 7, 14 ноября; 1939. 24 февраля, 8 июля, 5, 7 сентября.
{51} Там же. 1938. 23 февраля.
{52} См.: Там же. 1939. 4 сентября.
{53} См., напр.: Мельчин А. Народный герой В. И. Чапаев // Там же. 1939. 5 сентября; Чапаев в Балаково // Социалистический труд (Балаковский район). 1939. 5 сентября; Клятва над гробом брата // Там же; Кин И. Василий Иванович Чапаев // За коллективизацию (Новоузенский район). 1939. 5 сентября; Из боевых эпизодов Чапаевской дивизии // Там же, и др.
[520]