Белавин А. М. Археологические данные о начале пчеловодства в пермском Предуралье

Материалы Международной конференции «Пчеловодство — XXI век. Темная пчела (Apis mellifera mellifera L.) в России» / Международная промышленная академия, 19-22 мая 2008 г. — М.: Пищепромиздат, 2008. С. 94-99.

Мед и иная продукция пчеловодства известны человечеству с глубокой древности. На протяжении тысячелетий мед оставался одним из немногих или вообще единственным источником сладости. Мед и продукция из него широко использовалась в кулинарии, медицине, народной косметологии. Воск использовался как лечебно-профилактическое средство, основа для косметических средств, как необходимый материал для ювелиров-бронзолитейщиков, еще многие столетия назад разработавших сложный способ литья по восковой модели, позволявший создавать единичные шедевры ювелирного искусства. Мед издавна входил во многие лечебно-профилактические средства. Так, в труде хорошо известного в мусульманском мире ученого из Волжской Болгарии Таджаддина Болгари «Ат-тирйак ал-кабир» («Большое противоядие»), сочиненном им в 1220-1121 гг., описывается состав универсального лечебно-профилактического средства восточной медицины тирйака: мед, вино, лепешечки из андрухруна, мясо гадюки, морская капуста. Мед составлял основу этого самого популярного в мусульманском мире в средние века лекарства, которое излечивало от депрессии, болезни почек, аритмии, эпилепсии, несварения желудка, потери голоса, желтухи, кашля, вздутия живота и пр.{1}

Еще в период финно-угорского языкового единства, т. е. задолго до нашей эры, в финских и угорских языках возникли такие слова как «дуб», «липа», «вяз». Произрастание дуба и липы на широких пространствах от Оби до Кольского полуострова в раннем голоцене увеличивается. На севере ареал дуба достигает Кольского полуострова, устья Северной Двины и верховий Печоры.

В среднем голоцене границы ареала дуба по сравнению с предыдущим периодом почти не изменились, лишь увеличилось число находок пыльцы в пределах прежнего ареала. В позднем голоцене (железный век) число находок пыльцы дуба сокращается, но границы ареала в целом не меняются. Как и для всего комплекса широколиственных деревьев и кустарников в целом для дуба и липы в позднем голоцене (500-2500 лет назад) характерно ослабление пенотических позиций как на севере, так и на юге лесной зоны. В I тыс. до н. э. — начале II тыс. н. э. пермское Предуралье входило в зону распространения смешанных хвойно-мелко-широколиственных лесов{2}, где наряду с липой мелколистной, вязом и дубом, реже ильмом, кленом и орешником присутствовала сосна, в меньшей степени ель, спорадически встречалась кедровая сосна (на востоке региона).

[94]

Наличие широколиственных растений, особенно дуба и липы, благоприятствует распространению здесь пчел, которые живут, как известно, в симбиозе с этими растениями{3}. Этим, по мысли известного венгерского ученого П. Хайду{4}, можно объяснить заимствование финно-уграми Урала слов «пчела», «мед» и ряда других слов из раннеиранского языка, и сохранение этих терминов в языке как финнов, так и угров.

К 1 тыс. н. э. пермское Предуралье входило в зону расселения угорских народов, ареал расселения которых охватывал практически весь Уральский регион: к западу от Урала в бассейне Печеры, на Камском право- и левобережье, в бассейне рек Белая и Уфа; к востоку от Урала в среднем и верхнем течении Приобья. Прикамская часть ареала была заселена носителями поломской, ломоватовской и неволинской археологической культур, в этнокультурном характере которых преобладают угорские черты, хотя на северо-западе ареала в той или иной степени были представлены финские в этнокультурном и, возможно, языковом отношении группы.

Угорский характер Прикамско-Предуральского населения сохранялся вплоть до XI-XII веков. Тогда в результате полного освоения даже водораздельных территорий северо-западных районов европейской части России за счет бурного демографического роста в условиях малого климатического оптимума XI-XIII вв. и под давлением славянской (древнерусской колонизации), происходит смена населения Предуралья с «преимущественно угорского» на «в основном финское» за счет финского населения Заволочья, жившего там (судя по данным топонимики) в течение тысячелетий{5}.

Наличие диких пчел в смешанных хвойно-лиственных лесах, наличие участков лугового разнотравья в поймах и на водораздельных участках — естественных пасек на нетронутых земледельцами полянах и переполяньях, окруженных девственным лесом, способствовало возникновению пчеловодства в виде бортничества. На существование диких пчел в Пермском Предуралье и на близкое знакомство местных жителей с их образом жизни указывают находки их медных изображений (рисунок 1, ф. 1, 2) на костищах — святилищах гляденовского времени III в. до н. э. — III в. н. э.: Гляденовское костище — 93 экз., Юго-Камск — 1 экз.

Встречаются вполне реалистичные изображения — со сложенными крыльями и 6 лапками. Медное изображение пчелы, аналогичное гляденовским, найдено и при раскопках Шиховского могильника на Средней Печере. Это указывает как на благоприятные природные условия в Северном и Среднем Предуралье во второй половине 1 тыс. до н.э. — первой половине 1 тыс. н. э., так и на вероятное использование продукции диких пчел людьми здесь в это время.

Мед, воск и другие продукты пчеловодства были хорошо знакомы более позднему средневековому населению Предуралья. Судя по письменным источникам периода средневековья, мед был важной частью

[95]

системы питания жителей Предуралья. Так, дипломат и путешественник Ибн-Фадлан, описывая свою поездку на Волгу в 922 г., указывает на регулярное употребление меда в пищу волжскими болгарами и жителями Предуральской страны Вису: «В их лесах много меду в жилищах пчел, которые они (жители) знают и отправляются для сбора этого (меда)… он (царь) велел подать напиток из меда, который они называют ас-суджув, (который он употребляет) днем и ночью… он вынесет (для гостей) медовый набид…».

Весьма подробно описывает народ Вису (так именовали в Х-ХIII вв. население Пермского Предуралья в арабской географической литературе) и его соседей известный путешественник из арабской Андалузии Абу Хамид ал-Гарнати, побывавший в Болгарии в середине ХII в. и, по мнению исследователей, бывший не только в Булгаре, но, возможно, и в северных землях. Он, в частности, оставил этнографическое описание народа Вису: «Я видел группу их в Булгаре во время зимы: красного цвета, с голубыми глазами, волосы их белы, как лен, и в такой холод они носят льняные одежды. А на некоторых из них бывают шубы из превосходных шкурок бобров, мех этих бобров вывернут наружу. И пьют они ячменный напиток, кислый как уксус, он подходит им из-за горячести их темперамента, объясняющейся тем, что они едят бобров, и беличье мясо, и мед…». Описывая народ Йура, живший еще севернее Вису (видимо в районе Припечерья) он далее пишет «…и нет у них верховых животных, ни вьючных животных — только огромные деревья и леса, в которых много меда, и соболей у них очень много, а мясо соболей они едят».

Мед, как товар, в том числе и из страны Вису или Чулман (так на Востоке стали именовать эту территорию во вт. пол. XIII-XV вв.), регулярно упоминается в списках товаров из Волжской Болгарии. Наиболее ранний, подробный и обширный список болгарских товаров составил в X в. ал-Мукаддаси: «…Меха: собольи, беличьи, горностаевые, куньи, лисьи, бобровые; зайцы, козьи шкуры; воск, стрелы, крупная рыба, шапки, белужий клей, рыбьи кости, бобровая струя, юфть, мед, орехи, барсы, мечи, кольчуги, березовый лес, воск, славянские невольники, овцы, скот. Все это товары из Болгарии»{6}. Мед и воск тогда были одними из важных экспортных товаров и весьма дорогих товаров. Причем воск стоил дороже меда в 10-15 раз.

Вероятно, изначально сборы меда осуществлялись путем изъятия сотов из гнезд (дупел) диких пчел. Однако уже в период раннего средневековья, когда возросла потребность в меде не только в связи с демографическим ростом, но и в связи с включением Предуралья в систему евразийской Восточной торговли, добыча меда обрела характер промысла, и в Предуралье начинает развиваться бортничество. Бортничество заключалось не только в том, чтобы найти дупло с пчелами и взять мед. Это было действительно хозяйство, имевшее под собой экономическую и регулируемую обществом правовую основу.

[96]

Бортничество становится специальным промыслом, возможно, в средневековом Предуралье даже появляется промысловое сословие бортников.

Бортническое дело сопровождалось наличием целого комплекса специальных инструментов и предметов снаряжения бортника. По единодушному мнению археологов, археологическими признаками бортничества являются находки древолазных шипов, специальных медорезных ножей, инструментов для изготовления бортей — топоров, долот, тесел.

Рисунок 1 — Изображения пчел и орудия бортничества из Пермского Предуралья: 1, 2 — изображения пчел; 3, 4 — шипы древолазные; 5, 6, 7 — медорезные ножи; 8, 9 — тесла; 10 — топор-пешня; 11 — долото. 1, 2 — медь, остальное железо. 1, 2 — Гляденовское костище, 4 — Анюшкар, остальное — Рождественский археологический комплекс.

На средневековых поселениях Пермского Предуралья также собраны такие предметы. На городище Анюшкар (Кыласово) и на Рождественском городище (Рождественский археологический комплекс на р. Обва) найдены железные древолазные шипы (рисунок 1, ф. 3, 4). Они представляют из себя пластину вытянутой прямоугольной или овальной формы с основой длиной 40-45 мм, шириной 23-30 мм и толщиной 4-5 мм. Загнутые сужающиеся концы основы могут смыкаться с обратной стороны. В центре основы с внешней стороны находился шип, в сечение представляющий прямоугольник. Высота шипа 16-20 мм. Такие шипы в

[97]

литературе обычно трактуются как древолазные{7}, хотя встречается их оценка и как ледоходных. Шипы крепились на основу из толстой кожи или деревянную колодку, и привязывались к ступням ремешками. При лазании на деревья они использовались как упор, чтобы не соскальзывала нога.

Самые древние шипы такого рода в Восточной Европе зафиксированы в слоях IX в. в Старой Ладоге. Массовое их распространение на Руси относится уже к X-XI вв.: Рюриково городище, Тимерёво, Михайловское, Петровское, Шестовицы, Киев, Суздаль и т. д. Многочисленные аналогии им имеются и в Волжской Болгарии X-XIII вв.{8}. Впоследствии шипы стали неотъемлемой составляющей древнерусской материальной культуры, и просуществовали вплоть до XVII века.

Медорезные ножи массивные с лезвием длиной 18-23 см и черешком, имеющим колено у спинки ножа или отогнутым вверх. Передний конец ножа иногда имел лопаткобразное расширение. Такие ножи найдены на Рождественском городище на р. Обва, городище Анюшкар, Кудымкарском городище (рисунок 1, ф. 5, 6, 7). Аналогии им имеются в материалах Волжской Булгарии и Древней Руси{9}.

Многочисленными находками являются находки тесел. Они известны на Рождественском городище, Анюшкаре, Родановом городище, Городищенском городище и других памятниках. Тесла имеют следы заточки с внутренней стороны лезвия, что отмечается и на экземпляре с Рождественского городища (рисунок 1, ф. 9). Втульчатые тесла, рассчитанные на работу одной рукой, имели легкое лезвие и небольшую коленчатую рукоятку. Подобные тесла, судя по аналогиям с Биляра, могли использоваться для выдалбливания бортей{10}. Известна и другая форма тесел, которые также могли применяться для долбления бортей в качестве бортевых топориков. Они изготовлены из железных пластин с вертикальной трубицей, имеющей несомкнутые края. Длина их составляет 5-9 см, ширина лопасти 3,5-4,6 см, длина трубицы 3-6 см (рисунок 1, ф. 8). При условии хорошей заточки они могли использоваться для обработки дерева в качестве тесел. Аналогичные по форме и размерам мотыжки широко распространяются в конце I — начале II тыс. н. э. в хозяйстве финно-угорских народов Волго-Камья, а также у волжских булгар{11}.

Кроме описанных орудий труда для изготовления бортей могли применяться долота, аналогичные найденному на Рождественском городище (рисунок 1, ф. 11), и топоры-пешни (втульчатые). Подобные пешни (кельты?!) найдены в большом количестве в богатых мужских погребениях Рождественского могильника (р. Обва) (рисунок 1, ф. 10), однако они могли служить и особого вида оружием (по действию типа чекана).

[98]

Таким образом, эти находки, а также находка воскового круга, законсервировавшегося в глинистом культурном слое Анюшкара (раскопки В. А. Оборина 1954 г.) вкупе с данными письменных источников позволяют с уверенностью говорить о наличии у средневекового населения Пермского Предуралья такого важного промысла, как бортничество. Добыча меда и воска в X-XIV вв. имела масштабный характер, и указанные продукты были весьма значимым эквивалентом в торговле Вису-Чулмана с Волжской Болгарией.

Литература

Давлетшин Г. М. Очерки по истории духовной культуры предков татарского народа (истоки, становление и развитие): монография. — Казань: Татар. кн. изд-во, 2004. — 431 с.

Хотинский Н. А. Голоцен Северной Евразии. — М.: «Наука», 1977. — 198 с.

Смирнова О. В., Турубанова С. А., Бобровский М. В., Коротков В. Н., Ханина Л. Г. Реконструкция истории лесного пояса Восточной Европы и проблема поддержания биологического разнообразия // Успехи современной биологии. 2001. Т. 121. № 2.

Стоколос B. C. Вопросы этногенеза Северного Приуралья в энеолите и бронзовом веке // Древности Ямала. Вып. 1. Екатеринбург; Салехард: УрО РАН, Ямал-Информ, 2000.

Хайду П. Уральские языки и народы: монография. — М.: Прогресс, 1985. — 430 с.

Путешествие Абу Хамида ал-Гарнати в Восточную и Центральную Европу (1131—1153) / Публикация О. Г. Большакова и A. Л. Монгайта. — М.,1971.

Хвольсон Д. А. Известия о хазарах, буртасах, болгарах, мадьярах, славянах и руссах Абу-Али Ахмеды бен Омар Ибн Даста. — СПб., 1869. — 199 с.

Оборин В. А. Коми-Пермяки // Финно-угры Поволжья и Приуралья в средние века: Коллективная монография / Отв. ред. М. Г. Иванова. — Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1999 — 390 с.

Казаков Е. П. Булгарское село X-XIII веков низовий Камы: монография. — Казань: Татар. кн. изд-во, 1991. — 176с.

Седова М. В., Беленькая Д. А. Окольный город Суздаля // Древнерусские города. Отв. ред. В. В. Седов. — М:. Наука, 1981. С. 95-115.

Культура Биляра. Булгарские орудия труда и оружие X-XIII вв: Коллективная монография / Отв. ред. А. Х. Халиков. — М.: Наука, 1985. — 215 с.

Документы и материалы Документы и материалы по истории Мордовской АССР. Т. II. — Саранск, 1949.

Вихляев В. К, Петербургский И. М. Мордва // Финно-угры Поволжья и Приуралья в средние века: Коллективная монография / Отв. ред. М. Г. Иванова. — Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1999 — 390 с.

Сальников К. В. Древнейшие памятники истории Урала: монография. — Свердловск, 1952.

[99]

Примечания:

{1} Давлетшин Г. М. Очерки по истории духовной культуры предков татарского народа (истоки, становление и развитие): монография. Казань, 2004. С. 328.

{2} Смирнова О. В., Турубанова С. А.; Бобровский М. В., Коротков В. Н., Ханина Л. Г. Реконструкция истории лесного пояса Восточной Европы и проблема поддержания биологического разнообразия// Успехи современной биологии. 2001. Т. 121. № 2. С. 144-159.

{3} Стоколос B. C. Вопросы этногенеза Северного Приуралья в энеолите и бронзовом веке// Древности Ямала. Вып. 1. Екатеринбург; Салехард, 2000. С. 11.

{4} Хайду П. Уральские языки и народы: монография. М., 1985. С. 166.

{5} Стоколос В. С. Указ. соч. С. 8-10.

{6} Хвольсон Д. А. Известия о хазарах, буртасах, болгарах, мадьярах, славянах и руссах Абу-Али Ахмеды бен Омар Ибн Даста. СПб., 1869. С. 181.

{7} Оборин В. А. Коми-Пермяки // Финно-угры Поволжья и Приуралья в средние века: Коллективная монография / Отв. ред. М. Г. Иванова. Ижевск, 1999. С. 282.

{8} Казаков Е. П. Булгарское село X-XIII веков низовий Камы: монография. Казань, 1991. Рис. 26, ф. 1, 7.

{9} Седова М. В., Беленькая Д. А. Окольный город Суздаля // Древнерусские города. Отв. ред. В. В. Седов. М., 1981. С. 95-115, рис. 6.

{10} Культура Биляра. Булгарские орудия труда и оружие X-XIII вв: Коллективная монография / Отв. ред. А. Х. Халиков. М., 1985. С. 50-54, табл. XVII.

{11} Там же, табл. II/8-10.