Буравченков А. А. Офицерский корпус русской армии накануне Октябрьской революции

Интеллигенция и революция. XX век / Отв. ред. К. В. Гусев. — М.: Издательство «Наука», 1985. С. 145-150.

Великая Октябрьская социалистическая революция подтвердила вывод В. И. Ленина о том, что нельзя свергнуть господство эксплуататоров и установить диктатуру пролетариата без привлечения демократических слоев армии на сторону восставшего народа. Работа большевистской партии среди офицерского состава армии была огромна. В основе их деятельности лежали тщательный анализ специфики положения офицерства в условиях капитализма, изучение закономерностей происходивших в этой среде сдвигов, анализ накопленного опыта и разработка основных направлений, форм и методов работы в различные периоды подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции.

К этому времени офицерство теряет прежний, преимущественно элитарный характер и пополняется главным образом за счет выходцев из средних слоев. Соответственно позиции, характерные для этих слоев, накладывали отпечаток на взгляды и поведение офицеров. Все это создавало определенные возможности для революционизирования определенной части командного состава, а в последующем сыграло немалую роль в деле строительства вооруженных сил революции.

Для армий капиталистических стран характерным является дальнейшее увеличение демократических элементов в офицерской сре-

[145]

де, что создает основу для проникновения в нее прогрессивных идей.

На важность использования этого обстоятельства революционными партиями указывали участники международной исследовательской группы в журнале «Проблемы мира и социализма»: «Победа революции. как правило, невозможна перед лицом противостоящих ей монолитных вооруженных сил. Для ее успеха важно привлечь на сторону прогрессивных кругов солдат и офицеров, стоящих на патриотических позициях»{1}. События последних лет подтверждают правильность данного вывода.

Советская историография достигла значительных успехов в изучении опыта работы большевистской партии в армии. Только за последние годы появилось значительное количество исследований, посвященных революционному движению солдатских масс{2}. Это позволяет ныне уделить внимание и изучению командных кадров русской армии, в особенности участию демократической, лучшей части офицерства в революции на стороне рабочих и крестьян.

В данной статье, не претендующей на всесторонний анализ форм и методов работы большевиков среди командного состава армии, предпринимается попытка уточнить численность офицерства русской армии в 1917 г. и дать общую характеристику качественных сдвигов в его среде.

Прежде всего последние исследования советских историков показывают, что принятая ранее схема, согласно которой в процессе классового расслоения и политического самоопределения личного состава армии выделялись три основные части: 1) революционная, находившаяся под влиянием большевиков: 2) колебавшаяся — политически незрелые слои солдат и матросов, остававшиеся еще в плену «революционного оборончества» и 3) контрреволюционные силы (офицерский состав, казачьи и кавалерийские дивизии, формировавшиеся в основном из зажиточных слоев казачества и крестьянства, а также созданные командованием так называемые «ударные» и «штурмовые» батальоны, «батальоны смерти» и т. д.{3}), не отличается точностью. В подобных случаях авторы оценивают офицерство как силу в целом контрреволюционную и не учитывают при этом ее политической дифференциации. Офицерский же состав был неоднородным. Поэтому вряд ли правильно относить все офицерство к лагерю контрреволюции. В отношении к большевистской партии и ее идеям среди военной интеллигенции разделительная линия проходила как между отдельными ее группами (верхушка — генералитет, средняя — штаб-офицеры, низшая — обер-офицеры), так и внутри этих групп. Поэтому вполне правомерным является появление в работах последнего времени терминов «демократическая часть офицерства» и «контрреволюционная часть офицерства».

Важное значение для общей характеристики офицерства и происходивших в его среде сдвигов в 1917 г. имеет определение его численности. По данным Л. Спирина, общая численность офицеров русской армии к осени 1917 г. составляла около 240 тыс. человек{4}. Методика его подсчета такова. В связи с началом мировой войны численность командного состава армии была доведена в 1914 г. до

[146]

80 тыс. человек. Военные учебные заведения в 1915—1917 гг. подготовили 220 тыс. офицеров (школы прапорщиков — 130 тыс. и военные училища — 90 тыс.). Потери русской армии составили несколько более 60 тыс. офицеров. Сопоставление этих данных и дает число 240 тыс. Однако его нельзя считать окончательным. За эти годы чин прапорщика (первый офицерский чин) получили за боевые отличия 11494 человека. Кроме того, по представлению строевого начальства для пополнения некомплекта офицерский чин получили 8128 человек{5}. Этот способ пополпепия командных кадров (в общей сложности 19 622 человека) Л. Спирин не учитывает. По подсчетам Л. Протасова, из солдат в прапорщики до мая 1917 г. было произведено 22 084 человека{6}. К тому же после излечения к 1 января 1917 г. вернулось в строй 16 126 офицеров. Таким образом, можно с полным основанием утверждать, что численность офицерского состава русской армии к осени 1917 г. составляла 275—280 тыс. человек.

Подобное уточнение будет соответствовать также более реальной оценке удельного веса бывших офицеров в Красной Армии в годы гражданской войны. В отдельных исследованиях искусственно завышается процент военных специалистов, служивших в Красной Армии. Так, С. А. Федюкин в работе «Великий Октябрь и интеллигенция», исходя из материалов о до о дневной переписи в армии 25 октября 1917 г. (по ней численность офицерского корпуса определяется в 157 884 человека), приходит к выводу, что «около половины офицерского состава старой армии служило в Красной Армии»{7}. Это заключение не совсем точно отражает сложившееся положение. При определении действительной доли бывших офицеров среди командного состава Красной Армии к концу гражданской войны следует, по нашему мнению, исходить ие только из уточненной численности офицерского корпуса русской армии, но и из того, что к началу 1918 г. еще около 30 тыс. офицеров находились на излечении, в плену или числились без вести пропавшими и некоторая часть из них также принимала участие в классовой борьбе по ту или иную сторону баррикад.

Количественные изменения неизбежно приводили к качественным сдвигам в офицерской среде. И на все усиливавшееся проникновение в офицерскую среду разночинных и мелкобуржуазных элементов, — на ее определенную демократизацию вынуждено было обратить внимание еще царское правительство. Так, в декабре 1916 г. в докладе царю об итогах смотра войск Московского военного округа генерал Адлерберг отмечал: «Большинство прапорщиков состоит из крайне нежелательных для офицерской среды элементов. Между ними были из чернорабочих, слесарей, каменщиков, полотеров и буфетчиков»{8}. Против этих строк Николай II сделал пометку: «На это надо обратить серьезное внимание». Однако царское правительство было уже не в состоянии сдержать процесс расслоения офицерского корпуса.

Изменения в социальном составе офицерства в 1914—1917 гг. нуждаются в тщательном изучении. Определенное представление о них дает анализ путей пополнения офицерского корпуса. Обращает

[147]

на себя внимание значительное снижение в пополнении удельного веса выпускников военных училищ: до войны их воспитанники давали ³/₄ пополнения офицерского корпуса, в годы войны более половины офицеров выпускали школы прапорщиков, которые комплектовались преимущественно солдатами из пехотных запасных полков, прошедшими учебную команду. При этом образование не играло существенной роли при зачислении в школу. Значительную долю составляли также лица, получившие офицерское звание помимо училищ. Если в 1913 г. дворяне составляли среди генералов 89,26%, среди штаб-офицеров — 72,6% и среди обер-офицеров — 35—50%{9}, то, по подсчетам А. Иовлева, большинство офицеров военного времени (около 80%) по своему социальному происхождению принадлежало к средней и мелкой буржуазии, интеллигенции, было немало среди них и выходцев из рабочих и крестьян{10}.

Количественные я качественные изменения в офицерском корпусе русской армии за годы войны привели к тому, что он утратил свою вековую кастовость, сплоченность и превратился в конгломерат из представителей всех классов и слоев общества, которые очень отличались своими политическими взглядами. Меткую характеристику офицерам 121-й дивизии, которую можно отнести к офицерскому корпусу вообще, дал командир 37-го армейского корпуса генерал Сулькевич в рапорте командующему V армией Северного фронта генералу Данилову, когда писал, что «состав офицеров далеко не обладает сплоченностью — это механическая смесь лиц, одетых в офицерскую форму, лиц разного образования, происхождения, без взаимной связи, для которых полк — „постоялый двор»»{11}. Однако особое беспокойство у реакционной командной верхушки вызывало преобладающее влияние разночинских элементов в среде офицеров военного времени. «Кадровых офицеров в частях сохранилось весьма небольшое количество, — констатировал командир 1-го армейского корпуса генерал-лейтенант Лукомский (1 армия, Северный фронт), — а прапорщики и вообще молодые офицеры, в большинстве случаев, не являются по своему воспитанию и образованию таким элементом, который может быть авторитетом для солдат и, к сожалению, многие из них из малодушия и личных выгод заигрывают с солдатами, оказывая этим на последних лишь вредное влияние»{12}.

Близким к этому было мнение командира 11-го армейского корпуса генерал-лейтенанта Гильчевского (VIII армия, Юго-Западный фронт): «Многие офицеры не на высоте своего положения и по внедрению дисциплины являются плохими помощниками командиров рот и батальонов»{13}. Эти обстоятельства в значительной степени облегчали переход известной части офицеров на сторону революции.

Тот факт, что значительная часть офицеров по своему происхождению, условиям жизни находилась значительно ближе к солдатам, чем к представителям дворянско-офицерской верхушки и генералитета, облегчал ведение среди офицерства революционной пропаганды. Выступая в мае 1917 г. на съезде солдат и офицеров Гренадерского корпуса (11 армия, Западный фронт), большевик Чучаев обратился к офицерам со следующими словами: «Вам, офицерам из

[148]

разночинной интеллигенции, должен сказать, что эти дворяне… вроде Довгирда, Пуришкевича и им подобных, терпят вас, поскольку вы им нужны для их политики, при встречах они делают вынужденные улыбки, но вас считают плебеями, детьми кухарок, прачек и здороваясь с вами, подают вам один палец, брезгуя вашей плебейской рукой»{14}.

Социальная неоднородность офицерского корпуса, моральное давление со стороны солдатских масс, действенность агитационно-пропагандистской работы большевистской партии и ряд других факторов приводили к его все большему политическому расслоению. Как отмечалось, даже в документах контрреволюционного Главного комитета «Союза офицеров армии и флота» политика «разбила корпус офицеров на группы, часто враждебно относящиеся друг к другу»{15}.

В результате мобилизации к началу 1917 г. в армии насчитывалось уже значительное число офицеров с дореволюционным партийным стажем. Революционную работу в войсках проводили штабс-капитан Я. Д. Фабрициус, поручик Ж. Ф. Зонберг, подпоручик П. В. Дашкевич, прапорщики И. П. Павлуновский, Д. И. Курский, A. А. Жданов, А. Я. Аросев, Ф. О. Крюков, Р. И. Берзин, Я. И. Алкснис, А. С. Круссер, В. Н. Васильевский, Н. В. Крыленко, Д. А. Шмидт, Ю. М. Коцюбинский, Б. М. Занько, А. Ф. Мясников и другие офицеры-большевики. И хотя в командном составе армии они составляли еще незначительную прослойку, своим примером самоотверженного служения делу парода офицеры-большевики оказывали сильное влияние на демократические круги офицерства.

В многочисленных документах Ставки и командования все чаще появляются материалы об участии офицеров в революционном и антивоенном движении, о поддержке ими оппозиционных настроений у солдат относительно Временного правительства и его политики, о публичной критике офицерами приказов старших начальников и отказе исполнить их. И если для некоторых это было лишь случайным эпизодом в жизни, то для других оно становилось школой политического возмущения, началом пути в революцию.

Среди тех, кто иод влиянием большевиков связал свою судьбу с революцией, были полковник М. С. Свечников, подполковники B. В. Каменщиков, Н. Г. Крапивянский, Г. Д. Базилевич, капитан Е. Бабин, штабс-капитан А. И. Седякин, штаб-ротмистр А. И. Геккер, поручики И. Л. Дзевялтовский и М. С. Филипповский, подпоручики И. П. Уборевич и К. А. Авксентьевский, прапорщики И. Ф. Федько, Н. А. Руднев, Р. Ф. Сиверс, И. Н. Дубовой, М. В. Пригоровский, Н. П. Вишневецкий, Г. И. Благонравов, М. К. Тер-Арутюнянц, В. К. Путна, П. Е. Княгницкий и много других представителей офицерского корпуса русской армии.

Значительная часть офицеров стояла на позициях политического нейтрализма. Не одобряя антинародной политики Временного правительства, они не решались в то же время стать на путь борьбы с ним. Для этой части офицерства характерно было использование пассивных форм протеста против действий правительства. У многих из них наблюдалось, по определению командования, «понижение работо-

[149]

способности» в выполнении своих прямых обязанностей. И хотя большинство офицеров, особенно кадровых, являлось основной ударной силой контрреволюции в борьбе с революционными массами, деформация офицерского корпуса ослабляла позиции реакции в армии.

Великий Октябрь в полной мере подтвердил правильность политики большевистской партии по отношению к командному составу армии, в основе которой лежал дифференцированный подход к его различным составным частям. Наличие в тыловых гарнизонах и на фронте наряду с офицерами, участвовавшими в революции, значительной группы лиц командного состава, занявшей позиции политического нейтралитета, во многих случаях предопределило практически бескровный характер установления власти Советов. В результате работы среди командного состава армии к моменту восстания партия смогла создать оперативное военное руководство вооруженными силами восставших, а в последующем развернуть в широких масштабах работу по привлечению военных специалистов на сторону победившего народа. Тысячи офицеров через мучительные колебания, сомнения и раздумья пришли к признанию новой власти. Этот переход можно считать логическим завершением деятельности большевистской партии среди командного состава армии в период подготовки и проведения социалистической революции.

Примечания:

{1} Проблемы мира и социализма, 1974, № 4, с. 30.

{2} Андреев А. М. Солдатские массы гарнизонов русской армии в Октябрьской революции. М., 1975: Якупов Н. М. Борьба за армию в 1917 году: (Деятельность большевиков в прифронтовых округах). М., 1975: Он же. Революция и мир: (Солдатские массы против империалистической войны, 1917 — март 1918 гг.). М., 1980; Ионенко И. М. Солдаты тыловых гарнизонов в борьбе за власть Советов: (По материалам Поволжья и Урала). Казань, 1970; Голуб П. А. Большевики и армия в трех революциях. М., 1977: Протасов Л. Г. Солдаты гарнизонов Центральной России в борьбе за власть Советов. Воронеж, 1978; Кузьмина Т. Ф. Революционное движение солдатских масс Центра России накануне Октября: (По материалам Московского военного округа). М., 1978: Революционное движение в русской армии в 1917: Сб. статей. М., 1981; и др.

{3} Борьба большевиков за армию в трех революциях. М., 1969, с. 166.

{4} Воен.-ист. журнал, 1965, № 4, с. 11.

{5} ЦГВИА СССР, ф. 2015, оп. 1, д. 4, л. 5об, 6.

{6} Протасов Л. Г. Указ. соч., с. 28.

{7} Федюнин С. А. Великий Октябрь и интеллигенция: Из истории вовлечении старой интеллигенции в строительство социализма. М., 1972, с. 124.

{8} ЦГВИА СССР, ф. 7690, оп. 2, л. 35, ч. I, л. 5.

{9} Гринишин Д. Военная деятельность В. И. Ленина. М., 1957, с. 122.

{10} Вопр. истории КПСС, 1968, № 4, с. 31.

{11} Революционное движение в русской армии (27 февраля — 24 октября 1917 года). Сб. док. М., 1968, с. 169.

{12} ЦГВИА СССР, ф. 2031. оп. 1, д. 1611, л. 6.

{13} ЦГВИА СССР, ф. 2067, оп. 1, д. 3805, л. 91.

{14} Архив Института истории партии при ЦК КП Украины. — Коллекция воспоминаний о революционном движении, Октябрьской революции, гражданской войне и социалистическом строительстве на Украине. Воспоминания Я. Н. Андрюхина, л. 47.

{15} ЦГВИА СССР, ф. 2015, оп. 1, д. 3, л. 6.

[150]

Данная статья цитируется и/или упоминается в следующих публикациях, размещенных на сайте:
Гребенкин И. Н. Офицерство российской армии в годы Первой мировой войны // Вопросы истории. 2010. № 2. С. 52-66.
Копылов Н. А. Первая мировая война и русское офицерство. Некоторые аспекты проблемы // Сравнительно-исторические исследования: Сборник студенческих работ. — М., 1998. С. 84-95.