Чернобаев А. А. Человек на войне: эволюция общественно-политических взглядов на примере биографии А. И. Тодорского

Последняя война Российской империи: Россия, мир накануне, в ходе и после Первой мировой войны по документам российских и зарубежных архивов. Материалы Международной научной конференции. Москва, 7-8 сентября 2004 года / [отв. ред. В. П. Козлов]. — М.: Наука, 2006. С. 245-250.

Изучение истории войн пронизывает всю мировую историографию. Уже в «Истории» Геродота (V в. до н.э.) содержится правдивый рассказ о греко-персидских войнах. Однако лишь в XX столетии исследователи стали уделять особое внимание анализу психологической атмосферы в армии и обществе в условиях войны, общественных настроений различных социальных групп, их влияния на власть и военное командование, на положение в стране. На стыке истории и психологии, социологии и культурологии, педагогики и этнографии сформировалась новая отрасль исторической науки — военно-историческая антропология{1}. В ее рамках ученые приступили к изучению различных аспектов проблемы человека в контексте военных потрясений. Одна из них — воздействие войны на общественное сознание, настроения и чувства людей, мотивацию их поступков.

Колоссальное влияние на все последующее развитие человечества оказала мировая война 1914-1918 гг. Коренным образом повлияла она и на эволюцию общественно-политических взглядов современников, прежде всего непосредственных участников боевых действий, офицеров и солдат-окопников.

Одним из тех, кто более трех лет провел на передовых позициях, был Александр Иванович Тодорский (1894-1965). Незадолго до начала войны он, в то время слушатель Высших коммерческих курсов в Петербурге, приехал на каникулы в дом отца, сельского священника Весьегонского уезда Тверской губернии. В начале XX в., как и 100, и 200 лет назад, это была глухая провинция Российской империи. По словам не раз бывавшего здесь М. Е. Салтыкова-Щедрина, наиболее характерными чертами в хозяйственной и умственной жизни Весьегонска являлись застойность и самое обыкновенное оцепенение мысли{2}. 20-летний Александр, в воспитании которого лозунг «За веру, царя и отечество» играл определяющую роль, уже в августе 1914 г. поступает на службу в 295-й пехотный Свирский полк. 11 октября Тодорский был зачислен в Ораниенбаумскую школу прапорщиков, а через три месяца, 10 января 1915 г., произведен в прапорщики. Вскоре его направляют на Северо-Западный фронт, в распоряжение штаба 6-й Сибирской стрелковой дивизии, входившей в со-

[245]

став 5-го Сибирского армейского корпуса. С 10 марта Тодорский — младший офицер 2-й роты 24-го Сибирского стрелкового полка. В начале июня он становится начальником полковой саперной команды.

С первых дней пребывания в действующей армии Тодорский проявлял исключительное бесстрашие и высокое воинское мастерство. «За отличия в делах против неприятеля» юноша был удостоен шести боевых орденов. В марте 1916 г. Тодорский произведен в подпоручики, месяц спустя — в поручики, в сентябре того же года — в штабс-капитаны, летом 1917 г. — в капитаны. Дважды, в июне и сентябре 1916 г., находясь на Юго-Западном фронте, он был ранен{3}.

На войне люди мужают быстро. Под влиянием неимоверно тяжелых условий фронтовой жизни, горечи поражений, гибели боевых товарищей в мировоззрении Тодорского происходят глубокие изменения. Великая трагедия мировой войны, на многое открывшая ему глаза, стала и его личной трагедией. Об этом убедительно свидетельствуют документы Российского государственного военно-исторического архива (РГВИА), позволяющие проследить боевой путь Тодорского в годы Первой мировой войны. Следует отметить, что многие из них десятилетиями держались в секрете. Даже после того, как «враг народа» Тодорский был реабилитирован, для работы в архиве с его «делом» требовалось специальное разрешение.

Мною подготовлены к публикации два документа из этого «дела». Один из них, дневник Александра Ивановича — начальника саперной команды 24-го Сибирского стрелкового полка, охватывает события с 7 июня по 13 сентября 1915 г.{4} Анализ дневника показывает, что в то время молодой офицер по-прежнему считал: защищая Отечество, он спасает от иноземных захватчиков свободу и независимость любимой Родины. Общественно-политические настроения Тодорского за первый год войны практически не изменились. Он неоднократно подчеркивал, что стрелки его команды «блистательно и доблестно» выполняют свой солдатский долг, наносят существенный урон противнику.

В совершенно иной политической тональности написан доклад Тодорского о состоянии 5-го Сибирского армейского корпуса, командиром которого его избрали вскоре после Октябрьской революции{5}. На новом ответственном посту Тодорский работал в тесном контакте с корпусным Военно-революционным и Исполнительным комитетами; товарищеские отношения установились у него с корпусным бюро РСДРП(б), хотя формально Александр Иванович не входил тогда ни в какую партию.

246

Какие факторы способствовали радикализации общественно-политических взглядов Тодорского? Их немало, и они носили как объективный, так и субъективный характер.
Миросозерцание Тодорского, выросшего в глухой провинции, в патриархальной многодетной семье сельского священника, носило в 1914 г. скорее характер религиозно-политического ритуала, чем убеждения. Его ментальный облик и социальное поведение во многом оставались традиционалистскими, характерными в целом для национального самосознания и психологии русского народа{6}. Именно поэтому формула «За веру, царя и отечество», освящавшая войну, нашла у него тогда горячий отклик.

Сказывался и юный возраст Тодорского. По данным исследователей, «семейные солдаты, домохозяева были, как правило, подавлены, переживали тоску и отчаяние»{7}, а молодые неженатые парни нередко воспринимали войну как боевое приключение, способное оторвать от рутины жизни. На такой основе возникало приподнятое, возбужденное настроение{8}.

Дневник Тодорского — начальника саперной команды 24-го Сибирского стрелкового полка является важным историческим источником, ярко характеризующим морально-психологический облик солдат и офицеров в первый год войны. Оказавшись в боевой обстановке, они самоотверженно выполняли свой воинский долг, стойко переносили выпавшие на их долю тяготы и невзгоды. Это позволило Русской армии ценой огромных потерь удерживать обширный фронт, добиваясь на некоторых направлениях значительных успехов.

Однако постепенно морально-психологический облик солдат и офицеров, их политические настроения меняются. Затягивание войны, неудачный ход военных действий, обострение экономической ситуации в стране, слухи об измене в верхних эшелонах власти приводят к разочарованию в официально декларируемых целях войны. Нарастает ощущение ее ненужности и навязанности России во имя чуждых народу интересов. Много лет спустя Тодорский вспоминал: «Следует чистосердечно признаться, что для нас эта война, если воспользоваться евангельским выражением, была Силоамской купелью, обладавшей чудесным средством исцелять больных, но только не от физических недугов, а от врожденной политической слепоты»{9}.

Тодорский и его боевые товарищи не могли смириться с тем, что нередко их безжалостно посылали на верную гибель. Аналогичными были настроения во многих фронтовых частях. В войсках нарастало недовольство. Этот факт отмечали генералы, которых невозможно заподозрить в симпатии к «бунтовщикам». Яд недоверия к начальникам разъедает армию. Начальник штаба

[247]

Верховного главнокомандующего М. В. Алексеев писал в 1916 г.: «…пехота заявляет открыто и громко, что ее укладывают умышленно в желании получить крест или чин, что на потерях пехоты в неподготовленных операциях начальники хотят создать себе репутацию лиц с железным характером»{10}. По признанию командующего Юго-Западным фронтом генерала от инфантерии А. А. Брусилова, к февралю 1917 г. вся армия — на одном фронте больше, на другом меньше — была подготовлена к революции{11}.

После свержения самодержавия политическая ситуация еще больше накалилась. Тодорский оказался среди немногочисленной части офицерства, примкнувшей к революции. Решающую роль в этом сыграла его близость к солдатским массам, бесправное положение которых его глубоко возмущало. Сам Тодорский никогда не отгораживался от жизни своих подчиненных, делил с ними все тяготы фронтовых будней. Неудивительно, что солдаты 24-го Сибирского стрелкового полка с большим уважением относились к своему командиру. Выражая доверие Тодорскому, они избрали его в мае 1917 г. председателем полкового комитета, а в начале ноября — полковым комиссаром. Вскоре, как уже отмечалось, он становится командиром 60-тысячного 5-го Сибирского армейского корпуса.

Имелись и субъективные факторы, повлиявшие на политический выбор Тодорского. Демократически настроенный молодой офицер мог примкнуть к любой партии. В этих условиях определенную роль сыграло знакомство и совместная работа с солдатами, имевшими опыт подпольной нелегальной деятельности. Так, участником первой русской революции был хорошо известный ему стрелок 24-го Сибирского полка Иван Суськов, расстрелянный в июле 1917 г. «за большевистскую агитацию и сопротивление к исполнению распоряжений начальства». Большой популярностью в полку пользовался товарищ (заместитель) председателя полкового комитета фельдфебель Петр Акимов. В период работы в должности комкора-5 Тодорский тесно сотрудничал с солдатом 199-го Кронштадтского полка, делегатом II Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов, первым председателем большевистского корпусного Исполкома А. К. Илюшиным, впоследствии комиссаром 11-й армии.

Упомяну и такой факт. В мае 1917 г. начальник 6-й Сибирской стрелковой дивизии генерал-майор Казанович, обеспокоенный ростом революционных настроений в 24-м Сибирском полку, возбудил против Тодорского уголовное дело. Боевой офицер обвинялся в том, будто в 1915-1916 гг. он «удерживал из корыстных видов» денежные переводы, полученные от стрелков саперной команды. Возмущенные саперы направили командиру полка

[248]

заявление: «Мы крайне удивлены и огорчены тем, что против нашего бывшего начальника возникло подозрение в том, что он якобы хотел присвоить себе деньги, принадлежащие нам… Мы должники капитана Тодорского — за его братское человеческое отношение к нам и всегдашнюю заботливость и внимательность к нашим нуждам»{12}. Несостоятельность сфабрикованного дела поставил под сомнение и военный прокурор общего корпусного суда 11-й армии, который потребовал выяснить, «по какому поводу возникло настоящее дело, так как ни из дознания, ни из предварительного следствия это обстоятельство не выясняется»{13}. Тем не менее командование добилось привлечения председателя полкового комитета революционного полка к военному суду. Только в начале октября 1917 г., когда обстановка в стране и армии коренным образом изменилась, корпусный суд это «дело», оставившее глубокую рану в душе Тодорского, прекратил.

Итак, к концу 1917 г. по своим взглядам Тодорский примыкал к большевикам. Вернувшись в мае 1918 г. на родину, в город Весьегонск, он становится членом РКП(б). Принимал активное участие в Гражданской войне, пройдя путь от помощника начальника штаба дивизии до командующего группой войск. За умелое руководство боевыми действиями был награжден четырьмя орденами Красного Знамени. Окончив в 1927 г. Военную академию РККА, занимал ответственные посты в армии. В 1938 г. репрессирован. Виновным себя не признал. После реабилитации в 1955 г. — генерал-лейтенант запаса.

Во время моих неоднократных встреч с Тодорским в начале 1960-х годов Александр Иванович с удовольствием рассказывал о своем детстве и юности, родном Весьегонске, боевых эпизодах Первой мировой и Гражданской войн, выдающихся современниках. Вспоминал он и о мрачных, трагических страницах своей биографии, когда после ареста под пытками у него добивались признания в участии в «военно-фашистском заговоре». Но ни разу Александр Иванович не усомнился в правомерности того политического выбора, который он сделал в годы Первой мировой войны и революции в России. Беседы с Тодорским во многом предопределили мой последующий интерес к истории российского революционного движения, к эволюции общественно-политических взглядов его участников.

Примечания:

{1} См.: Сенявская Е.С. Военно-историческая антропология как новая отрасль исторической науки // Военно-историческая антропология: Ежегодник, 2002. Предмет, задачи, перспективы развития. М., 2002. С. 5-22.

{2} См.: Салтыков-Щедрин М. Е. Избр. соч. М.; Л., 1949. С. 427.

{3} Подробнее см.: Чернобаев А. А. С винтовкой и пером. М., 1984. С. 7-15.

[249]

{1} См.: «Окопы эти охранят Варшаву, к которой так неравнодушен немец…»: Дневник начальника саперной команды 24-го Сибирского стрелкового полка прапорщика А. И. Тодорского. Июнь-сентябрь 1915 г. // Военно-исторический журнал. 2004. № 8, 9.

{5} См.: «Мы сделали все, что было в наших силах»: Доклад командира 5-го Сибирского армейского корпуса А. И. Тодорского. Ноябрь 1917 г. — март 1918 г. // Исторический архив. 2004. № 3.

{6} См.: Поршнева О. С. Ментальный облик и социальное поведение солдат русской армии в условиях Первой мировой войны (1914 — февраль 1917 гг.) // Военно-историческая антропология. Ежегодник, 2002. С. 252-257.

{7} Там же. С. 257.

{8} См.: Федорченко С. З. Народ на войне. М., 1990. С. 10.

{9} Тодорский А. И. На грани двух миров: К 50-летию войны 1914-1918 годов // Международная жизнь. 1964. № 8. С. 82.

{10} Цит. по: Мировая война 1914-1918. Луцкий прорыв: Труды и материалы к операции Юго-Западного фронта в мае-июне 1916 года. М., 1924. С. 202.

{11} См.: Брусилов А. А. Мои воспоминания. М., 2001. С. 204.

{12} Российский государственный военно-исторический архив. Ф. 2285. Оп. 1. Д. 16. Л. 16.

{13} Там же. Оп. 2. Д. 24. Л. 5.

[250]