Skip to main content

Чиняков М. К. Добровольческий батальон из Особых бригад в составе Добровольческой армии в Гражданской войне в России (1918–1920): формирование и боевая деятельность

Ключевские чтения — 2018. Гражданская война и гражданский мир в исторической судьбе России: Сборник / Отв. ред. В. Е. Воронин. М., 2019. С. 440-446.

Во время Первой мировой войны Россия, по просьбе Франции, направила на Западно-Европейский (и на Балканский) театр военных действий 50–60 тыс. чел., ставших известными после Первой мировой войны под названием «Русский экспедиционный корпус». Русские войска приняли достойное участие в сражениях разного масштаба во Франции и на Балканах. Но, в связи с политическими событиями в России, в середине 1917 г. русские войска во Франции утратили боевой потенциал (на Балканах – позднее). В самый канун своего падения – 5 ноября (н. ст.) Временное правительство отказало им в возвращении, разрешив Парижу использовать их если не на фронте, то в качестве рабочей силы. 16 ноября председатель Совета министров и военный министр Ж. Клемансо издал постановление № 27576 I/II о разделении русских воинских контингентов на три категории (т. н. «трияж» – отборка, сортировка): первую – из желавших сражаться вместе с союзниками (Русский легион); вторую – из добровольцев-рабочих; а третью – из тех, кто не желал ни сражаться, ни работать и подлежал ссылке на принудительные работы. Для управления русскими военными частями была создана Русская база в Лавале.

На Балканах русские войска также поддержали славу русского оружия, но общественно-политические процессы, переживаемые Россией в 1917 г., докатились и до них. В январе–феврале 1918 г. система «трияжа» была введена и там.

Созданный из офицеров и солдат 1-й категории русских войск во Франции и на Балканах Русский легион (с 11 апреля 1918 г. – 4 батальона, с 11 августа – один) проявил себя очень достойно в боях на французском фронте. В составе Марокканской дивизии (с 1 июля 1918 г. — 1-я Марокканская дивизия) он участвовал в отражении германского наступления в марте–июле 1918 г., а затем – в сентябрьском наступлении Антанты.

После войны на основе Русского легиона и был создан Добровольческий батальон (франц. Bataillon de marche), две трети которого весной 1919 г. французы отправили в состав Добровольческой армии, в рядах которой он принял один-единственный бой (по крайней мере, известный по источникам).

Впервые в отечественной литературе, не считая газетных публикаций, об участии батальона в Гражданской войне рассказал, хотя и очень поверхностно, представитель Русского зарубежья – обер-офицер Русского легиона В. А. Васильев{1}, но он пересказывал с чужих слов. В силу «идеолого-политических» причин советские историки не занимались изучением истории Русского легиона, особенно периодом его участия в Гражданской войне. В зарубежной литературе, кроме эпизодических упоминаний, эта тема тем более не исследовалась, даже у современного французского историка Ф. Лекуэнта, защитившего диссертацию, половину которой он отвел изучению истории Русского легиона{2}.

[440]

С другой стороны, он достаточно полно осветил процесс формирования Добровольческого батальона. Имеющиеся источники можно разделить на две условные части – опубликованные и неопубликованные. К первой относятся воспоминания того же Васильева, капитана-пехотинца В.И. Шайдицкого, начальника штаба 1-й Кубанской казачьей дивизии подполковника Ю.В. Сербина и некоторые опубликованные документы, самые ценные из которых были впервые опубликованы в работе профессора МПГУ В. Ж. Цветкова{3}. К неопубликованным – отрывочные сведения из документов Российского государственного военного архива (РГВА) и Архива внешней политики Российской Федерации (АВП РФ). В целом история Добровольческого батальона во время Гражданской войны изучена весьма поверхностно и фрагментарно и нуждается, насколько возможно, в более подробном освещении.

Даты приведены по новому стилю.

Добровольческий батальон: формирование. Окончание Первой мировой войны не принесло облегчение добровольцам Русского легиона, ибо их судьба, по понятным причинам, оставалась непонятной. Один из добровольцев написал неизвестному адресату: «Спешу поздравить вас с победой! Я верю, что война окончилась. Но что будет теперь с нами, русскими, когда на нашей родине царит хаос?»{4}. Россия действительно переживала свои худшие часы: не успела закончиться Первая мировая война, как началась Гражданская вкупе с интервенцией.

Для усиления союзных экспедиционных сил на Юге России 18 ноября 1918 г., спустя неделю после Перемирия Клемансо решил создать из добровольцев Русского легиона и бывших «русско-подданных» в составе французских войск (например, из числа волонтеров Иностранного легиона, завербовывавшихся воевать до окончания войны) особый батальон для усиления Добровольческой армии, и обратился с соответствующим распоряжением к начальнику Русской базы. Спустя две недели после Перемирия, 26 ноября, французское командование создало Учебный центр для реорганизации Русского легиона, офицеров и солдат которого решили отправить в состав Добровольческой армии, т. е. на войну против Советской России.

В результате, численность Добровольческого батальона начала увеличиваться. В письмах добровольцев легиона открыто проявлялись революционные чувства: «На севере все выше восходит заря свободы. И теперь легионеров (добровольцев батальона. – М. Ч.) посылают в Россию, чтобы погасить эту зарю кровью! Но этим безумцам ничего не удастся, и она взойдет еще выше!»{5}. В январе 1919 г. некий офицер свидетельствовал: «Я только что обучил роту в 199 большевиков (из 200 чел. – М. Ч.)». Неизвестный респондент уверял, что подобное происходило из-за большого наплыва в легион солдат 2-й категории «трияжа»{6}, и с ним можно согласиться. Уже 19 ноября главнокомандующий Союзной Восточной армии на Балканах генерал Л.-Ф.-М.-Ф. Франше д’Эспре просил Париж: «Очень важно отправить в Россию (в Добровольческую армию. – М. Ч.) надежных русских солдат, доказавших верность на нашем фронте <…> В отправке войск Деникину

[441]

качество должно восторжествовать над количеством»{7}. Но Париж пренебрег здравым мнением Франше д’Эспре.

Всего в новый – Добровольческий батальон к 30 ноября 1918 г. вошли 19 офицеров, 2 врача и 669 солдат (из Русского легиона – 16 офицеров, 2 врача и 424 солдата; из Иностранного легиона – 3 офицера и 205 солдат); по другим данным – до 900 чел.{8} 25 декабря Русский легион, фактически уже переформированный в Добровольческий батальон, был выведен из состава 1-й Марокканской дивизии и отправлен в г. Плер (115 км восточнее Парижа); неприсоединившихся добровольцев Русского легиона (1 офицер и 128 солдат) перевели в Шалонский военный лагерь.

1 января 1919 г. в Плер с инспекцией прибыл бывший командир 2-го Особого пехотного полка полковник Г. С. Готуа – возможный будущий командир проектируемого батальона. Увиденное произвело на Готуа тягостное впечатление: солдаты проживали в сараях, без контроля, небольшими группами, без регулярного довольствия всех видов, не говоря уже об отсутствии правил элементарной гигиены. Моральный дух добровольцев не отличался стойкостью: идейных добровольцев, действительно желавших сражаться за Белое дело, насчитывалось меньше всего, но французы словно ничего не замечали. Более других побыстрее вернуться домой желали волонтеры Иностранного легиона, которые не были дома, как минимум, с 1914–1915 гг. Конфликты в батальоне, состоявшие в отказе подчиняться унтер-офицерам, взаимных оскорблениях и т. п., стали обычным делом. Готуа довел до начальника Русской базы генерала Ж.-М.-Ж.-А. Брюлара настоятельную необходимость своевременно обеспечивать батальон всеми видами довольствия. В противном случае, по словам Готуа, батальон скоро превратится в «вооруженную банду»{9}.

В конце января 1919 г. Готуа прибыл в Шалонский лагерь и обратился к группе не желавших воевать за белых с призывом вступить в ряды Добровольческого батальона, угрожая отказникам отправкой в Африку и лишением их всех чинов, прав, в т. ч. права на ношение наград. Как бы то ни было, речь Готуа имела успех: больше половины решили присоединиться к батальону. Затем Готуа устроил чистку рядов, удалив из части самых недисциплинированных солдат, и восстановил в части дореволюционную дисциплину. Все добровольцы давали письменную подписку (точный текст неизвестен) о добровольном согласии на участие в боевых действиях в составе войск А. И. Деникина и о безоговорочном подчинении офицерам и унтер-офицерам. Для ведения контрпропаганды Готуа создал из идейно стойких и тщательно подобранных солдат отборную полуроту, выполнявшую также полицейские функции. Однако офицеры не были уверены в преданности и дисциплине подчиненных.

В результате предпринятых Готуа мер Добровольческий батальон (три стрелковых и одна пулеметная роты, несколько сотен человек) был готов к выступлению, и отбытие к Деникину было назначено на 28 января. Внезапно, незадолго до убытия из Плера, французы вдруг заменили Готуа на бывшего командира 2-го батальона Русского легиона подполковника М. М. Иеске (Эске).

Первый эшелон солдат и офицеров Добровольческого батальона – со штабом, 1-й, 2-й и отчасти 3-й ротой (согласно отношению Брюлара командующему французской 1-й армией 20 января 1919 г., по списку в эшелоне насчитывались 13 офицеров и 550 солдат{10}) под общим командованием подполковника Иеске отправился из Плера по железной дороге в Марсель, скорее всего, 28 января. Французское интендантство снабдило их разношерстным

[442]

обмундированием, бельем, снаряжением, обувью (ботинками?), но в достатке; вооружение не выдавали.

В Плере остались часть 3-й роты и пулеметная рота (приблизительно 16 офицеров и 350 чел.{11}, включая ефрейтора-пулеметчика Р. Я. Малиновского – будущего Маршала Советского Союза) под командованием полковника А.В. Багрянского. Они должны были отправиться вслед за Иеске.

Переезд от Плера в Марсель (615 км) и посадка на пароход «Чихачев» прошли спокойно и без эксцессов. 7 февраля пароход вышел в море, но 9-го из-за поломки котлов вернулся обратно. 14-го пароход снова вышел в море, но вновь (вероятно, из-за не отремонтированной до конца поломки) был вынужден вернуться в порт. Во время ремонта добровольцы проживали в лагере Мирабо – том самом лагере, где 20 апреля 1916 г. остановился первый эшелон первой Особой пехотной бригады, прибывший с Дальнего Востока. Пока Добровольческий батальон ждал починки парохода, из него дезертировали 70 солдат (только ли солдат?); их судьба неизвестна{12}. Только после вторичного ремонта пароход взял курс на Россию.

В одной заметке советского альманаха (июнь 1919 г.) говорилось: «В открытом море (название не указывалось, но подразумевалось Средиземное. – М. Ч.) легионеры (добровольцы батальона. – М. Ч.) узнали, что их посылают для подкрепления монархически-антисемитских, проще говоря, грабительских шаек Деникина. Русские легионеры взбунтовались в открытом море, пришлось их возвращать обратно и прибегнуть к помощи сенегальцев для усмирения бунта»{13}. Может, «Чихачев» и в самом деле возвращался из-за стихийного бунта солдат (в силу невыясненной мотивации), а починка котлов стала лишь официальной версией возвращения?

Добровольческий батальон: участие в гражданской войне. О пребывании в России и боевой деятельности Добровольческого батальона известно немного. Так, по данным газеты «Русский солдат-гражданин во Франции», 5 апреля 1919 г. «Чихачев» с солдатами находился около Стамбула (Турция){14}. Но достоверно известен факт прибытия первого эшелона Добровольческого батальона 30 марта в Новороссийск – правда, на борту английского парохода «Хуанчаг». Вероятно, Иеске в силу тех или иных причин пришлось разделить отряд на два эшелона: один остался в Константинополе (на «Чихачеве»), другой отправился в Новороссийск на «Хуанчаге». Численность прибывшего в Новороссийск отряда (по данным Иеске от 12 апреля 1919 г., в марте–апреле уже прибыли и должны были прибыть 10 офицеров и 449 солдат{15}) почти соответствует отправившемуся из Марселя (13 офицеров и 480 солдат, за вычетом 70 дезертиров). В конце марта 1919 г. с целью усиления 1-й Кубанской казачьей дивизии под временным командованием Генерального штаба полковника В. Л. Малеванова (начальник дивизии генерал В.В. Крыжановский болел тифом) Деникин решил усилить войска, расположенные на участке Лихая–Зверево–Дебальцево, силами пулеметной команды кадет – преимущественно из Сумского кадетского корпуса, учебной пешей команды (сотни), учебной конной сотни
Донского войска и Русского легиона (так Сербин называл Добровольческий батальон). После представления в Екатеринодаре (ныне – Краснодар) Деникину батальон был направлен к начальнику 1-го Кубанского корпуса (в составе Кавказской армии генерала П. Н. Врангеля) генерал-майору В. Л. Покровскому.

[443]

По сообщению Сербина, на станции Ровеньки (60 км южнее Луганска), где находился штаб Покровского, встреча добровольцев прошла торжественно: сотня гвардейского дивизиона со штандартом и хором трубачей под командованием полковника В. Э. Зборовского встретила их «со всем своим блеском гвардейской войсковой части царского режима». Однако Добровольческий батальон произвел на Зборовского тяжкое впечатление отсутствием дисциплины. По прибытии на станцию Колпаково (45 км юго-западнее от Луганска) добровольцы, по данным казаков, «разбрелись по станции и поддерживают интенсивную связь с местными и дорожными рабочими, прокоммунистически настроенными, непрестанно совещаясь с ними»{16}.

На вторые сутки после прибытия в Колпаково Сербин решил поставить перед Добровольческим батальоном, которому придал батарею (4 пушки), первую боевую задачу: занять ранним утром сторожевое боевое охранение в 2–3 км от станции и выбить красных как можно дальше от этих позиций.

Реконструировать этот бой, оказавшийся для Добровольческого батальона единственным, не так-то легко. В качестве источников можно привлечь только секретную сводку № 2052 (изложенную на основе свидетельств офицера-«легионера» – участника боя) Отдела пропаганды при правительстве Вооруженных сил Юга России, две телеграммы (от 20-го и 21 апреля) на имя наркома Наркоминдела Г. В. Чичерина от члена Реввоеносовета 2-й и 9-й армий Южного фронта Г. Я. Сокольникова и воспоминания того же Сербина{17}. Судя по всему, батальон (из двух рот) первоначально отбросил красных, но в ходе
второй атаки противника, оказавшейся более упорной, добровольцы отказались сражаться и сдались, не останавливаясь перед убийством тех, кто хотел им помешать. Для восстановления положения Сербин бросил в бой учебную пешую команду (сотню) и учебную конную сотню Донского войска при поддержке кадетской пулеметной команды, с помощью которой он спас продолжавших выполнять его команды. Другие сведения содержатся в телеграмме от 20 апреля: «…в районе Луганска нам сдался батальон, составленный из Русского легиона, действовавшего Франции <…> Выделенный из легиона, отправленный на позицию батальон в первом же бою сдался, не оказав сопротивления»{18}. Получается, если верить телеграмме, боя вообще не было, хотя, конечно, приоритетными кажутся сведения из сводки, основанные на показаниях участника боя.

Вновь возникает вопрос о численности «французских» добровольцев, но теперь об участниках боя. Сербин указал «несколько сотен человек при десятке офицеров», но к красным, по данным Сербина, ушли 80 добровольцев, осталось 40 чел. (по данным сводки № 2052, от двух рот остались 70 чел.){19}, потери составили с обеих сторон 150 чел., всего 270 чел., хотя, по вышеупомянутым данным Иеске, в марте–апреле численность Добровольческого батальона должна была включать 10 офицеров и 449 солдат. По данным дроздовца П. И. Бикса, батальон (который он назвал «Легионом чести»), включал 900 чел.{20} Хотя этим данным нельзя доверять, ибо Бикс, скорее всего, оценивал численность
весьма приблизительно, но телеграмма от 20 апреля также указывала численность в тысячу человек. Поэтому приведенным в сводке сведениям о двух ротах (из предполагаемого батальона с неизвестным количеством рот), думается, вполне можно доверять.

Существуют противоречивые сведения и о погибших офицерах. Так, по данным некоего прапорщика Токарева (вероятно, участника боя), солдаты убили подполковника Иеске и штабс-капитанов П. и Б. Суриных; по данным Шайдицкого – императорских

[444]

стрелков полка штабс-капитана князя Голицына{21}. Судя по телеграмме от 21 апреля, «легионеры» убили одного офицера{22}. Вряд ли речь идет о Иеске, который в 1940 г. стал начальником Генштаба Латвии (вероятно, он был только тяжело ранен); о судьбе Суриных и Голицыне ничего не известно.

Очередная проблема – датировка боя. Судя по телеграмме Сокольникова Чичерину, полученной Наркоминделом в 18 час. 57 мин. 20 апреля, бой произошел именно в этот день. Но в сводке № 2052 речь шла о бое предположительно 14 апреля, хотя сама сводка датировалась 3 мая (в переводе на новый стиль).

В любом случае, каковы бы ни были потери, в какой бы день ни произошел бой, можно уверенно предположить нежелание большого количества «легионеров» воевать – скорее всего, не столько за белых, сколько вообще.

Судьба офицеров и солдат Добровольческого батальона, оставшихся на стороне белых, остается неизвестной. По одним данным, на основе оставшихся верными Деникину «французских» добровольцев позднее был сформирован 1-й Кавказский стрелковый полк (или Кавказский офицерский полк) в составе Кавказской армии генерала П. Н. Врангеля, а фельдфебелей и подпрапорщиков произвели в офицеры{23}. Как утверждал современный исследователь – составитель комментариев в сборнике по истории Дроздовских полков, остатки добровольцев вошли в состав 1-го офицерского генерала Маркова полка или (в
мае 1920 г.) в состав Дроздовской дивизии{24}. По другой версии, по данным офицера-артиллериста Добровольческой армии С. Мамонтова, солдаты из Добровольческого батальона «перебили своих офицеров и перешли к махновцам». По сведениям офицера-кавалериста Н. В. Шинкаренко, «почти все поголовно дезертировали, подавшись в «зеленые». То есть стали партизанить против нас белых»{25}. Хотя источник этих сведений остался неизвестным (оба офицера пересказывали события), можно предположить, что часть из предполагаемой тысячи добровольцев (даже меньшего количества) действительно могла перебежать к махновцам или в податься в зеленые, не говоря уже о других вариантах (например, добровольцев могли отправить в тыловые части).

Дальнейшая история офицеров и солдат Добровольческого батальона в Гражданскую войну неизвестна. Найдены только отрывочные сведения.

Первое. По данным командующего 2-й Кубанской казачьей дивизией Ф. И. Елисеева, после 24 февраля 1920 г. в станицу Кавказскую (215 км юго-восточнее Ростова-на-Дону и 350 км южнее станции Колпаково) «по Красной улице, с молодецкими песнями, «чеканя ногу», вошла рота «желтых гренадер» какого-то (выделено мной. – М. Ч.) «Легиона чести»», прибывшего на Родину и вошедшего в состав 2-го Кубанского конного корпуса генерал-майора В. Г. Науменко, но в какую конкретно часть – неизвестно{26}. Учитывая

[445]

мнение Добровольческого батальона прапорщика Токарева, скорее всего, речь идет о роте, составленной из остатков Добровольческого батальона и отправленной «на Кавказ для борьбы с грузинами»{27}, — может быть, как развернутого в вышеупомянутый Кавказский офицерский полк.

Второе. Немногочисленная часть бывшего Русского легиона (около 40 чел., включая, как минимум, 1 офицера) участвовала в боях во Владивостоке в конце 1919 – начале 1920 г. Более чем вероятно, речь шла о группе добровольцев Добровольческого батальона (6 офицеров и около 50 солдат), отправленной 14 августа 1919 г. из Марселя во Владивосток на борту почтово-пассажирского парохода «Поль Лека» («Paul Lecat»). На борту этого парохода, по французским данным, отправленного во Владивосток 23 августа, находились добровольцы бывшего Русского легиона: 36 офицеров, 1 врач, бывшего 5-го Особого пехотного полка полковой священник о. Николай (Богоявленский), 7 унтер-офицеров и 90 солдат{28}. По данным Лекуэнта, офицеры и солдаты отряда намеревались воевать в Сибири против Красной Армии совершенно добровольно{29}.

* * *

Таким образом, в истории Добровольческого батальона остается больше вопросов, чем ответов. Попытка формирования добровольческой части из солдат бывших Особых бригад для усиления Белого движения потерпела полную неудачу, и, думается, не будет большой ошибкой заявить, что и запланированную. Мотивацию провала еще предстоит выяснить, но уже сейчас можно уверенно предположить несколько факторов: во-первых, нежелание воевать вообще за кого бы то ни было; во-вторых, стремление вернуться домой в Россию неважно какой ценой; в-третьих, политические пристрастия солдат в пользу большевиков, но, скорее всего, не в силу уверенности победы коммунизма во всем мире, а по причине близких и понятных простому солдату (и только ли солдату?) социальных требований: против войны, против социального неравенства.

Не меньшие вопросы вызывает позиция Парижа. Думается, цель формирования батальона изначально представлялась французскому командованию неопределенной. Вряд ли оно всерьез рассчитывало укрепить Добровольческую армию Деникина одним батальоном и/или сделать его неким авангардом для прибытия из Франции в Россию многосотенных, если не многотысячных, войск из бригад, воевавших как во Франции, так и на Балканах, поскольку Париж уже имел негативный опыт по формированию русских добровольческих частей в конце 1917 – начале 1918 г., когда из 10–15 тыс. чел. «французских» бригад в состав Русского легиона вошли всего несколько сотен человек. Скорее всего, Париж намеревался просто избавиться от «революционно» настроенных солдат.

[446]

Примечания:

{1} Васильев В. А. Русский Легион Чести // Кадетская перекличка. 1989. №46. С. 82-116 (ссылки в дальнейшем приводятся по этому изданию). Эта статья неоднократно переиздавалась (в полном и сокращенном вариантах): он же. Русский Легион Чести // Часовой. 1981. № 629 (1)–630 (2); он же. Легионеры чести // Родина. 1993. № 8–9. С. 98–103; он же. Русский Легион Чести // Кадетская перекличка. 2000. № 68–69. С. 179–194.

{2} Lecointe F. Les brigades Russes en Macédonie et la Légion Russe. 1915–1920. Université Paul Valery. Montpellier III. 1997. См. также: Adam R. Histoire des soldats Russes en France. 1915–1920. Les damnés de la guerre. Paris, 1996.

{3} Сербин Ю. В. Конец «Легиона Чести» // Родные дали. Лос-Анджелес, 1961. № 89. С. 15–18; Цветков В. Ж. Белые армии Юга России. 1917–1920 гг. (комплектование, социальный состав Добровольческой армии, Вооруженных Сил Юга России, Русской армии). Кн. 1. М., 2000; Шайдицкий В. И. На фронте и в тылу // На службе Отечества. Сан-Франциско, 1963. С. 315–341, 355–368; Schillinger Ph., Nicot J. Recrutement et moral des troupes Russes en France (1917–1919) // Recrutement, mentalités et sociétés. Montpellier. 1974. Р. 389–439; Павлов А. Ю. «Русская одиссея» эпохи Первой мировой. М.–СПб., 2011. С. 202–204.

{4} Цит. по: Lecointe F. Op. cit. Р. 332.

{5} Lecointe F. Op. cit. P. 334.

{6} Schillinger Ph., Nicot J. Op. cit. P. 395.

{7} Цит. по: Adam R. Op. cit. P. 291.

{8} Павлов А. Ю. Указ. соч. С. 214; Adam R. Op. cit. P. 291.

{9} Цит. по: Lecointe F. Op. cit. Р. 336.

{10} Lecointe F. Op. cit. Р. 338.

{11} РГВА. Ф. 39664. Оп. 1. Д. 9. Л. 19.

{12} Lecointe F. Op. cit. Р. 339.

{13} Хроника революционного движения // Коммунистический Интернационал. 1.06.1919. № 2. С. 255.

{14} Русский солдат-гражданин во Франции. 1.02.1919. № 340; 15.02.1919. № 346; 19.04.1919. № 374.

{15} РГВА. Ф. 39664. Оп. 1. Д. 9. Л. 19–19об.

{16} Сербин Ю. В. Указ. соч. С. 17. См. также: Уссурийский край. 29.07.1919. № 159.

{17} Сербин Ю. В. Указ. соч. С. 17–18; Цветков В. Ж. Указ. соч. С. 205–207; АВП РФ. Ф. 4. Оп. 42. Д. 53650. Папка 260. Без нумерации. См. также: Дроздовский и дроздовцы. М., 2006. С. 481.

{18} АВП РФ. Ф. 4. Оп. 42. Д. 53650. Папка 260.

{19} Сербин Ю. В. Указ. соч. С. 18; Цветков В. Ж. Указ. соч. С. 207.

{20} Дроздовский и дроздовцы. С. 481.

{21} Павлов А. Ю. Указ. соч. С. 202; Шайдицкий В. И. Указ. соч. С. 364–365. См. также: Васильев В. А. Русский Легион Чести. С. 113.

{22} АВП РФ. Ф. 4. Оп. 42. Д. 53650. Папка 260. Без нумерации.

{23} Васильев В. А. Русский Легион Чести. С. 113; Киевские ведомости. 2003. № 167; Adam R. Op. cit. P. 292; Lecointe F. Op. cit., p. 339; Дроздовский и дроздовцы. С. 500 (прим.); Павлов А. Ю. Указ. соч. С. 138–139, 202. См. также: Cockfield J. H. With snow on their boots: the tragic odyssey of the Russian Expeditionary Force in France during World War I. N.Y., 1998. P. 332; [Тавастшерна Г. А.] Служба во французской и добровольческой армиях (записано со слов Г. А. Тавастшерна) // Памятные дни. Таллин–Ревель, 1932. С. 44.

{24} Дроздовский и дроздовцы. С. 500, 549.

{25} Мамонтов С. Походы и кони. Париж, 1981. С. 148; [Шинкаренко Н. В.] Воспоминания генерал-майора Н. В. Шинкаренко о его жизни, о войнах и о тех делах, в которых ему довелось участвовать; следовательно, и, во многом, о желтых белгородских уланах, в чьих славных рядах он был, а сверх того о всей российской регулярной, казачьей, и кавказской туземной коннице // Документальный фонд Центрального музея Вооруженных Сил. Л. 229.

{26} Последние бои Вооруженных Сил Юга России. М., 2004. С. 65.

{27} Павлов А.Ю. Указ. соч. С. 202.

{28} ГА РФ. Ф. 10003. Оп. 11. Д. 102. Л. 484–485.

{29} Lecointe F. Op. cit. Р. 348–349; Хартлинг К. Н. На страже Родины. Шанхай, 1935. С. 37, 63.


.