Дитерихс М. К. Записки по пути следования во Францию

Военная быль. Январь. 1956. № 16. С. 2-6.

Публикация предоставлена д. и. н. В. Ж. Цветковым

16 нюня 1916 г. Головной эшелон бригады вчера, 15 июня, к 6 ч. вечера погрузился на ст. Воробьевы горы (Москва) и выступил в Архангельск. Провожало нас мало народа. Нарочно грузились за городом, чтобы не привлечь провожающими внимания московской публики. С первым эшелоном выступали: управление бригады, штаб 3-го полка. 3-ий батальон 3-го полка и одна пулеметная рота. В 9 ч. 40 м. прибыли на ст. Лосиноостровскую, на Ярославской линии, а в 1 ч. 30 м. двинулись дальше.

При отъезде со ст. Воробьевы горы нам сопутствовало знаменье: три радуги — одна в другой, говорят, это на счастье. Посмотрим. Во всяком случае грусти ни в ком не заметно; люди и офицеры смотрят весело; не скажешь, что им предстоит дальний тяжелый путь и полная неведомого будущность.

Впечатление по внешности — дети, не ведающие, на что идут.

За Ярославлем — разъезд Догадцево; перед ним спуск; разорвало поезд. Ход был небольшой, но солдатня перепугалась, стала выскакивать на ходу. Однако, все обошлось благополучно. Машинист очень осторожно сбавил ход, посему толчок от нагнавшей второй половины был слаб. На вопрос: «Что, перепугались, братцы?», солдатня откровенно призналась: «Так точно, Ваше Пр-во, было страшно». Дети, но хорошие дети. Дал бы Бог и направлять по хорошему пути… Сегодня вечером первый раз в жизни пришлось наблюдать закат на севере. Какая красота нежных красок и вместе с тем какое величественное зрелище! Преобладающие цвета — от огненно-золотого до фиолетового цвета с промежуточными переходными тонами. Ночь почти светлая. Видна даль.

17 июня. Утром в Вологде. Город с массою церквей и много зелени. Выехали в 1 ч. утра. На 50-60 верст началось нечто похожее на тундру: масса лесов, но по преимуществу мокрых, болотистых. Только в долинах речек населенные пункты, а то их вовсе не видать. На ст. Важгода устроили зарю с церемонией; собралось все местечко. Ночь совершенно светлая, ясная. Сейчас первый час, а пишу без огня. Мыслей вне войны мало.

18 июня. Няндыба. Между Вологдой и Архангельском. Станции идут за станциями, чередуются разъездами. Названия станций даже мало понятны, тоже таинственны, как вся местность, по которой мы проходим. Необъятные лесные пространства, много мелких речек, по типу горных, мало болот, озер, но в общем вовсе не настолько равнинная, как это изображено в географических атласах. Есть прямо-таки горные, живописные участки. Ночь опять светлая. Не сплю ночи из-за комаров. Глупо, но надо с ними кончить. В час ночи начался рассвет, а в 10 ч. еще были следы заходящего

[2]

солнца. С каждым часом севернее приходится видеть все более и более оригинальные явления. Думаю, что настанет день, когда мы будем видеть солнце круглые сутки. Вчера и сегодня, на остановках, устроил эшелону зарю с церемонией.

20 июня. Архангельск. Безпорядков во всей нашей организации и системе неимоверное количество. Из Московского интендантства сухарей так и не получили, благодаря косности и вялости нашего делопроизводства. Сухари дали из Архангельского морского порта, но, хотя распоряжение было сделано вчера, тем не менее к 4 ч. дня, к времени, которое я назначил для выступления, — сухарей еще не привезли.

Только в 6 ч. 25 м., наконец, тронулись в путь. Впрочем, тронулась только «Венецуэла», со мной, с управлением бригады, штабом 3-го полка и 1-м батальоном 3-го полка.

Остальные два транспорта нашего первого эшелона — «Умтали» и «Мартазан» к назначенному часу оказались без командиров транспортов — англичан, которые, несмотря на предупреждение, съехали с пароходов неизвестно куда.

Решили, выйдя из реки в дельту, бросить якорь и заночевать. Рано утром должны присоединиться оба транспорта и в 5 ч. утра 21 июня двинуться в дальнейший путь.
В 9 ч. 30 м. бросили якорь и стали. Через 10 минут к нам подошел наш канонир — «Вайгач», и тоже бросил якорь. Устроили ему встречу.

Настроение мое не спокойно: нет сведений о конвоирах в пути, а между тем получено известие, что в Борге пришли две германских подводных лодки специально для операций на Архангельском пути. Какой-то коммерсант видел в 3-х днях пути от Архангельска тоже 2 подводных лодки. Оказывается, что на пути, у св. Носа, германцами были разбросаны мины, и в прошлом году взорвался какой-то наш пароход. Все это — обстоятельства, которые заставляют биться сердце за участь моих хлопцев и горячо молить Бога. У нас на корме есть одна пушка; если заметим вовремя, то без боя жизни не отдадим, но жаль мне своих детей.

Сейчас 10 ч. 25 м. Я на верхней палубе; в море полная тишина. Вода, как зеркало. Солнце еще не село, и лучи его слепят, отражаясь в зеркальной воде; в машине что-то методично работает, и вообще в этой изолированной от всего дырке что-то живет все время своей жизнью, отличной и особенной от жизни всего остального судна.

В 12 ч. 45 м. обошел некоторые помещения нижних чинов. Люди, большая часть спит, отражается это отсутствие темных ночей. До сих пор трудно к этому привыкнуть.

Только теперь, на борту судна, я начинаю ощущать серьезность предстоящего пути. Благодаря слабому ходу «Мартазана», придется равняться на него и итти со средней скоростью всего 9 миль в час. Это составит 216 миль в сутки и, т. к. наш путь около 3.000 миль, то мы можем в лучшем случае пробыть в море 14 суток. В случае же какой-либо опасности у берегов Швеции и Норвегии, придется отклоняться на север, следовательно, и удлинять путь. Мне не хочется думать о личных своих чувствах, мыслях, заботах, оставленных в России. Я чувствую, что должен совершенно сейчас от них отказаться и мыслить только о переживаемой жизни бригады. Но это еще трудно; надо время. О бригаде забот страшно много. Опять наши непорядки: из-за секретности, в Архангельске не хотели пускать нас в бани. Однако, сейчас, когда портовое начальство знало, что вышли в море и остановились на ночь на рейде, оно выпустило англичанина «Ливерпуль», который прошел мимо нас вперед. Кто поручится, что там нет ирландца, норвежца…

21 июня. В 5 ч. утра весь наш эшелон под охраной «Вайгача» снялся с якоря и двинулся в дальнейший путь в порядке: «Вайгач», «Венецуэла», «Мартазан» и «Умтали».

В 1 ч. дня стало значительно холоднее. Мы вышли в горло Белого моря и направляемся к океану. Ветер небольшой, волн нет, но близость льдов чувствуется. После архангельской жары, перемена очень резкая.

В 3 ч. дня организовали наблюдение за морем. Солдатня отнеслась сразу к делу с большим рвением. То и дело раздаются свистки, обращающие внимание вахты. Бревна, баки, тюлени, лодки — все замечается.

В 6 ч. 15 м. вечера «Вайгач» дал сигнал: «Данные Вам приказания отменены. Вам надлежит итти в Иоканакскую бухту, где ждать дальнейших приказаний».

Конечно, у всех появилось легкое волнение. Я был предупрежден в Архангельске, что такое распоряжение последует, если будут получены сведения о германских подводных лодках. Значит — сведения получены новые.

Вследствие этого, усилили наблюдение. Капитан остался на ночь на посту. Мой флаг-капитан старший лейтенант Р. решил бодрствовать. Начальник штаба тоже, видимо, волнуется.
В 10 ч. 30 м. вечера показалось 7 английских тральщиков, которые прочищали для нас проход, где в прошлом году взорвался «Русин».

В 12 ч. ночи я ушел спать. К этому времени мы вошли в стадо тюленей. Впереди всех было 2 старых — белых. Солдаты высыпали смотреть почти все. Тюлени ныряли в лучах солнца, т. к. оно вовсе не заходило. В качестве предосторожности и дабы приучить людей, велел после зари всем надеть нагрудники и в них спать. Эта первая тревога, конечно, подняла нервы людей, и многие не ложились. Я взял ванну и в 1 ч. ночи, помолясь, заснул. Море, как зеркало, но прохладно.

22 июня. В 7 ч. 30 м. утра вошли в бухту Иоканакскую. На ходу «Вайгач» передал, чтобы мы следовали намеченным раньше курсом. Когда я вышел в 10 ч. утра на капитанский мостик, то мы были уже в Ледовитом океане.

Океан спокоен. Налево видна земля, местами покрытая снегом;

[3]

направо беспредельное водное пространство, скрываемое миражами. Утром пришла английская яхта и спросила: «Кто идет?». Удовлетворившись ответом, прошла дальше. Наш курс от св. Носа на точку, образуемую пересечением 70,75 С. Ш. и 34 град. В. Д.

К 2 ч. дня земля ушла уже совершенно из вида. Океан — безбрежный, могучий, холодный. Нет-нет, и встречаются обломки судов, опрокинутые лодки — все свидетели последних мук человека, последней его борьбы за жизнь. Жутко при виде этих остатков; особенно когда на этих развалинах видишь чаек, спокойно сидячих и покачивающихся на волнах.

Мимо прошел еще один купец-англичанин. Как когда на суше, объезжая государства, начинает осязаться мощность России, так плывя по морям и океанам, сознаешь мощность Англии на водах. Если в Архангельске какой-нибудь десяток французских судов, 2-3 норвежских и шведских, то английских 40-50. Всюду они. С утра охраны у нас уже нет. Не знаю, кто следит за нашею безопасностью, но впечатление получается — покинуты всеми. Как-то это все плохо у нас налажено.

К вечеру начали надвигаться тучки. Как бы завтра не посвежело. Солнце сегодня не садится совершенно, но закрыто тучами и его не видно. Под вечер опять встретилось стадо тюленей и, наконец, стадо акул, здоровых, жирных. Представил себе попасть к ним в пасть… Нет, в случае явной невозможности спастись — лучше короткий конец пулей.

23 июня. Посвежело. Без пальто ходить нельзя. Небо покрыто серой мглой, ветер баллов 3-4, но холодный. Волна значительная. Все чувствуют себя хорошо. «Умтали» с утра улучшил ход и, догнав нас, идет почти на одной высоте с нами. Мы увеличили скорость до 56 оборотов (полная 80).

Все люди распределены по лодкам. Мне место в № 1-м, но, думаю, что едва ли, во всех случаях, придется попасть в нее. Здесь, при этом холоде, мало надежды на спасение, а во всяком случае надо будет раньше позаботиться о команде.

В 3 ч. 30 м. дня на горизонте показался парусник, правее нашего направления, держащий путь на север. Эти парусники хуже всего, т.к. могут быть шпионами, разбрасывающими мины; или за ними прячутся подлодки. Поэтому у меня на сердце опять неспокойно. Мы идем сейчас по 73 град. параллели. Остается только 17 град. до северного полюса, т. е. 1.700 верст с небольшим. От самого северного берега Европы мы в 280 верстах. Кругом темный, холодный океан. Но если человек принужден к поверке и напоминании о своих житейских привязанностях, то самое верное — это его посадить в такие условия, как мы сейчас. Тут вспоминается все дорогое, близкое, родное, и тут оцениваешь то, что покинул на земле, с наибольшей силой.

Вечер. Публика перебрасывается в карты. Один стол: доктор, Пришкин, Коленко и моряк играют в короли. Подсаживают доктора, все ополчились против него. Пока доктору везло, он горячо хохочет над стараниями его подсадить, но как только счастье ему изменяет — он старается сохранить добродушие, но, видно, огорчается. Сзади — командир полка, Л-б, делопроизводитель и дирижер оперы Померанцев — жарят в винт. Игра идет горячо — со спорами и кислыми словами. Особенно попадает Померанцеву, который горячится, и на него — в служебном отношении — влияют два старших партнера.

В 11 ч. 30 м. вечера помощник капитана принес перехваченное радио русское оффициальное сообщение. Это уже второй раз. Для нас это единственные известия из мира, которые удается перехватить. Сейчас мы слишком уклонены на север, и потому известия редки и их мало.

Ночью будем около 4-х ч. проходить пункт, где будто бы были замечены германские подлодки; приказал всем людям надеть нагрудники. Я сомневаюсь в этом известии, но предосторожность не лишняя, к тому же она приучает людей к тревоге.

24 июня. Утро тихое, холодное, но, благодаря отсутствию ветра, более теплое, чем вчера. Океан спокоен; если бы не доносился глухой шум работающей машины, то можно было бы предполагать, что мы стоим на месте.

В 8 ч. 30 м. прошли пункт, где были замечены германские подлодки, и начали движение зигзагами, изменяя через каждые полчаса направление движения. «Мартазан», со свойственным англичанам упрямством, долго не желал понять, что это и от него требовалось. Нужно было более 2-х часов разговоров, чтобы добиться от него исполнения. Мой флаг-капитан, старший лейтенант Р. проявляет должную твердость и серьезность. Вообще, видно офицер дельный, надежный. Еще проплыть дней 10, если все будет итти так благополучно, как сейчас. 10, значит, ночей, когда, ложась спать, не уверен, что утром проснешься. Едва ли, если бы ночью случилась авария, то удастся спастись: слишком мало шансов выбраться наружу, приняв во внимание современную быстротечность гибели пароходов.

Охраны все нет. Думаю, что у Исландских берегов она нас встретит, т. к. там опасность черезчур велика. Будем надеяться на Бога.

Около 4-х часов дня показалось парусное судно. Завидя нас, оно направилось к нам. Были неприятныя минуты ожидания, т. к. нельзя быть уверенным в море, что кроет в себе такой парусник, оказавшийся под норвежским фагом. К 5 ч. дня судно подошло к нам. Оттуда махали фуражкой и что-то кричали.

Никто не понял, и мы пошли дальше, а судно снова взяло курс на север.

Сегодня впервые было видно полуночное солнце; оно не дошло до горизонта градусов на 6 и, хотя светило во всю, но не грело и самый свет был какой-то больной. Мы воспользовались и снялись ровно в полночь.

В полночь же мы изменили направление движения на юго-запад, почему опять будет делаться теплее и темнее.

25 июня. Сегодня вышли на настоящую океанскую глубину в 1.500 — 2.000 саж. Началась и волна хорошая.

[4]

Значительное число солдат заболело морской болезнью, но больше, кажется, от страха, чем от качки.

Сегодня была первая всенощная на пароходе. Французы, насколько могли, убрали баковую часть верхней палубы, где был устроен небольшой аналой. Певчие спелись хорошо. Служба прошла торжественно.

К вечеру стал опускаться туман, постепенно сгущаясь. От подводных лодок это хорошее укрытие, но с другой стороны является опасение растерять свои задние пароходы. «Умтали» все время отстает; пришлось сбавить ход, а это задерживает наш приход в Брест. Вообще нельзя назначать для перевозки пароходы с таким разнообразием скоростей и, во всяком случае, надо давать пароходы со скоростью не менее 10-12 узлов, а то сейчас «Умтали» едва-едва поспевает на 9 узлов. Причины — или плохое качество угля, или капризы капитана-англичанина. К ночи, новое беспокойство: туман настолько сгустился, что пароходов не видно. Они пересвистываются время от времени, но, т. к. из-за волны нельзя держаться близко, то является опасность потерять «Умтали», т. б., что неизвестно, сколько времени продержится туман. Будет очень неприятная история. Кроме того свист выдает наше присутствие.

26 июня. Туман непроглядный — как молоко. Все время, каждыя 5 минут мы свистим. Англичане, подлецы, отзываются плохо. Вижу, что итти в тумане трудно, дабы не потерять друг друга, и никаких средств связи, кроме этого свистка, нет.

Вопрос, как долго продержится туман. Во всяком случае в Брест нельзя будет войти при тумане и придется ожидать в море.

Сейчас будет обедня. Туман продержался часов до 2-х дня, когда пошел сильный дождь на полчаса. После дождя прояснилось, но не надолго. И опять нас окутал туман до 9 ч. вечера, когда туман окончательно рассеялся.

Вечером мимо нас прошел на восток большой коммерческий пароход и опять парусник.
Приглядываюсь к офицерам. Мало культурности во всем. Начать с одежды — произвол, особенная любовь увлекаться иностранными покроями и штиблетами — отсутствие, даже в этом, национализма. На слово — невоздержанность, отсутствие желания быть при иностранцах корректными, сдержанными, корпоративными.

27 июня. Тумана нет, но и солнце закрыто. Все еще холодно. Сегодня ночью будем проходить между островами Исландия и Ферро — одно из наиболее опасных для нас мест.
Приказал после заутрени всем надеть нагрудники.

Сегодня, после завтрака, в салоне, Померанцев играл на фортепиано. Богатая музыкальная память. Тербеев (Тарбеев – А. П.) пел — оказался недурной голос.

Уже к обеду начал сгущаться туман; все ближе и ближе. К 10 ч. вечера мы оказались в молоке. При­шлось начать пересвистыванье, которое нам невыгодно, т.к. мы проходим между датскими островами, где могут таиться германские подводные лодки. Кроме того, в сузившемся проходе, можно легко, в таком тумане, наткнуться на другое судно. Все люди надели нагрудники. Флаг-капитан на всю ночь залез на капитанскую рубку. Я дал ему мои галоши, дабы он в своих тонких штиблетах не простудился. Он оберегает нас во всю, стараясь предпринять все, что можно, чтобы наиболее обеспечить нас с морской стороны. Спасибо ему.

Я могу лишь горячо молиться за наше благополучное путешествие, т.к. совершенно лишен возможности чем-либо оградить вверенные части от опасности. Мы всецело в руках воли Всевышнего.

Только в настоящем положении сознаешь, насколько судьба людей, событий — всего на нашей слабой планете — зависит от Высшей Воли Провидения, как бы кто ее ни считал и не называл. Но чувствуется она здесь, в настоящей обстановке безволия, с поразительной ясностью и отчетливостью. Не верить в существование этой Высшей Воли — нельзя. Ведь сейчас каждое мгновение будущего может носить в себе для нас конец жизни, и мгновения, проходящие благополучно, являются исключительно благословенными Высшей Волей, а ни в коем случае не нашей. Господь да покроет нас своим покровом и охранит.

Сейчас для нас создалась новая опасность: получена телеграмма агентская, что германская подводная лодка в 1.000 тонн прошла в Америку вчера. Если она не разоружится, то сегодня должна выйти обратно, и через 7 дней она будет у берегов Европы. В это же время мы будем резать ее курс с севера на юг, вдоль европейского берега. Встреча вполне возможна и едва ли для нас благополучно кончится. Впрочем, как писал выше, все в руках Господа Бога.

28 июня. Ночь прошла благополучно. С утра все еще был туман, но к 12 ч. дня он постепенно разошелся и открыл горизонт. Солнца нет; температура несколько теплее; пройдя меридиан островов, мы изменили курс и теперь идем почти на юг, огибая с запада Англию, миль в 200 от ее берега. Из Ледовитого океана перешли в Атлантический; оригинально, что изменился и цвет воды — из темно-зеленаго почти в синий.

К 6 час. на горизонте показалось судно; снова беспокойное напряженное внимание — пока не выяснилось, что судно коммерческое и, повидимому, держало куре из Америки в Архангельск.
Сегодня была всенощная, по случаю завтрашнего церковного праздника.

Наконец, сегодня, наступила первая, сравнительно теплая, ночь.

На нашем пароходе задраены все окна и иллюминаторы, но беспечность англичан-коммерсантов и здесь высказалась реально: они засветили все свои огни. Пришлось им просигнализировать и заставить их потушить огни.

Еще и еще раз глубоко возмущаюсь действиями союзников, которые до сих пор не высылают нам никакой охраны. Англичане хотят показать, что они вполне властелины морей и с?юзникам по морям мож­но плавать без всякой охраны. Однако, с подлодками

[5]

германцев они ничего не могут поделать и, захотев­шая пройти, прошла в Америку. А чтоже гарантирует нас от таких же лодок. Только эскорт из крейсера и миноносцев мог бы обеспечить наше спокойствие; а сейчас плывем, исключительно охраняемые Господом Богом и больше никем.

Если Бог даст дойти до Бреста, то настойчиво буду протестовать против такого отношения союзников к нам.

29 июня. Сегодня день Петра и Павла. Утром была служба, а за завтраком и за обедом именинники угощали шампанским.

День прошел без тумана, но часов с 3-х дня начало качать, правда, не особенно сильно, но для нас это была первая качка. Людей укачало порядочно; были больные и среди офицеров. На вечерней заре присутствовало не более половины.

Сегодня идем с совершенно потушенными огнями. Ночь обещает быть темной и это единственно, что мы можем сделать, чтобы не выдать себя, т. к. охраны по-прежнему нет.
Через 4 дня мы должны быть, при счастьи, в Бресте. Если так будет, то в общем весь путь составит 15 дней. Надо признать, что несмотря на все удобства, путь тяжел по нравственному напряжению; 15 дней в руках судьбы, случая и, главное, Провидения. Нельзя так испытывать судьбу.

30 июня. Море более спокойно. Тумана нет. В течении дня видели только один пароход, шедший из Англии в Америку и одно парусное рыбачье судно.

1-го июля. Сегодня, по Новому стилю, 14 июля — день национального праздника французов, по случаю взятия народом в 1789 г. Бастилии. По этому поводу за завтраком было подано шампанское, а мы выставили музыку. Капитан произнес тост, я ему отвечал и — очень неудачно.
Море слегка волнуется, но не сильно. Солнца все еще нет и спуск к югу чувствуется слабо.

2-го июля. В 4 ч. 30 м. утра, наконец, нас встретили французские разведочные суда: 2 миноносца и одно судно, специальное против подводных лодок. Наконец охрана почувствовалась в той мере, как она должна быть. Надо отдать справедливость англичанам, что они большие свиньи. Пока, сопровождавшие нас, представители французского флота дают довольно грустное понятие о флоте этой державы.

Миноносец — из типа стоящих у нас в Севастополе на бочках у Графской пристани — показывает вид, что исполняет обязанности разведчика и все время плетет впереди нас, кружево величиной в радиусе в 100°. Фокусники и фигляры — эти г. г. французы.
Два других судна, допотопного типа, которым место в музее, а не в современном флоте.
Но, впрочем, все же лучше это — чем ничего.

Сегодня, когда нас встретили первые вестники французского флота, солдаты мои ожили и повеселели. Этому способствовала и чудная погода, полное спокойствие моря и роскошная, ясная и яркая лунная ночь. Я стоял на верхнем мостике и долго смотрел на Большую Медведицу. Пытался отыскать, но, конечно; опять не нашел. Но красоты, величия картины лунной ночи в океане забыть невозможно, немыслимо; она пронизывает все существо великим сознанием величия Великого Творца, а потому изгладиться, — не из памяти, а из чувства, — никогда не сможет.

Завтра, если Богу будет угодно, мы придем в Брест. Завтра, самый опасный день пути, считая его до Салоник. 14 дней моря, 14 дней ожиданий ежеминутных, независимых от нас, катастрофических положений и 14 дней горячей молитвы Боту и веры в Промысел Его — вот сущность этого прожитого времени.

5-го июля. Ночь прошла благополучно; остается еще дневной путь, и между 7 и 8 ч. вечера мы войдем в Брест.

Море спокойно и величественно. Солнце ярко сверкает; ясно, тихо, как ясно, тихо сейчас у меня на душе.

Сегодня чувствуется праздничный день: все поприоделись, почистились, поднялись духом, и богослужение, совершенное в последний раз на корабле, нашло само — и придало всему и всем — особо величественный, серьезный характер.

На богослужение вышла вся первая рота; почти все Георгиевские кавалеры. И вид их, и общая обстановка создали в моей душе новую величественную картину — картину веры в светлое будущее, на полях брани и жизни.

Как люблю я эту серую массу! Какая в ней чувствуется мощь, сила жизни! Сколько мог бы сотворить великого этот народ, если бы дух и ум его были более просвещены!

Сейчас 2 ч. 45 м. дня. Показался первый маяк, первый вестник земли; до конца пути еще 50 самых опасных миль, но все же у всех вырвался радостный клич. Приказал всем людям надеть спасательные нагрудники и быть наверху, а не в трюмах. Если какая-нибудь мина или подводная лодка и пустит нас на дно, то все же шансы, что не менее 500 людей будет спасено. Сейчас нас сопровождают уже 6 французских судов охраны, но тем не менее береженного и Бог бережет, а поэтому предосторожности не лишни.

В 6 ч. вечера мы вошли на рейд Бреста и бросили якорь. Таким образом — путь кончился благополучно.

Завтра, в 7 ч. утра, мы выгружаемся и вступаем во Францию, будут торжества, парады, чествования и т.п. Послезавтра вечером, по железной дороге, выезжаем в Марсель, где придется пробыть недели две, а затем — далее.

В 7 ч. 30 м. вечера на пароход прибыли, для приветствования нас, адмирал — губернатор крепости, его начальник штаба, флаг-капитан, офицер, назначенный состоять при мне, и русский консул. Все прошло очень мило и трогательно.

Завтра нас чествуют войска гарнизона завтраком, а послезавтра, я устраиваю городу парад своих войск и благодарственный молебен.

Сейчас уже второй час ночи, а вставать надо в 5 ч. утра.

[6]