Skip to main content

Ганичев И. А. «Перевесть в Тенгинский полк тем же чином…»

В апреле 1840 года император Николай I под видом мягкого наказания за участие в первой дуэли поручика лейб-гвардии Гусарского полка М. Ю. Лермонтова проявил особую жестокость // Военно-исторический журнал. 2003. № 12. С. 57-60.

В фонде Главного военно-судного управления хранятся аккуратные фолианты в переплетах из красной и зеленой кожи с золотым тиснением. Это подшивки высочайше конфирмованных докладов генерал-аудиториата, в которых содержатся выводы по результатам ревизий тех военно-судных дел, что представлялись для рассмотрения и окончательного решения императору. Среди них имеется и доклад по делу «о поручике лейб-гвардии Гусарского полка Лермонтове», дравшемся на дуэли с сыном французского посла в Санкт-Петербурге Барантом{1} 18 февраля 1840 года. В течение долгого времени этот документ не привлекал к себе внимания исследователей, гораздо больше интересовавшихся материалами, которые отложились ранее, на этапе ведения соответствующего следствия{2}. Между тем текст доклада генерал-аудиториата, о котором идет речь, со всеми нюансами его формулировок по-своему очень важен, так как именно на основе знакомства с ним император Николай I вынес приговор — наложил резолюцию, сыгравшую зловещую роль в судьбе великого поэта.

В докладе излагаются обстоятельства возникновения дела о поединке М. Ю. Лермонтова и Э. де Баранта, основные результаты следственных действий военно-судной комиссии, сведения о предшествующей службе поэта, текст определенных статей законов, по которым он привлекался к ответственности. В заключении доклада резюмируется все ранее изложенное и делаются выводы о степени виновности поручика М. Ю. Лермонтова и наказании, которого он, по мнению членов генерал-аудиториата, заслуживает. Учитывая большую значимость рассматриваемого нами документа для истории отечественной культуры, позволим себе привес­ти основную часть вышеуказанного заключения.

«Генерал-аудиториат по рассмотрении сего дела находит следующее.

Поручик Лермонтов, 16 февраля сего года приехав с дозволения полкового командира в С.-Петербург и бывши того же числа на бале у графини Лаваль, поссорился там же с бароном де Барантом{3}. Поводом к неудовольствию между ними было то, как поручик Лермонтов показал, что де Барант, объявив ему на бале, будто он, Лермонтов, говорил об нем какой-то особе, которую, впрочем, не назвал, невыгодно{4}, требовал он него объяснения, а когда Лермонтов уверял его, что это несправедливо, Барант, обнаруживая недоверчивость, упрекал его в дурном поступке, называя оный сплетнями. На это Лермонтов отвечал, что выговоров и советов не принимает и находит поведение его, де Баранта, весьма смешным и дерзким. После этого де Барант сказал, что если бы находился в своем отечестве, то знал бы, как кончить это дело, а Лермонтов возразил, что в России следуют правилам чести так же строго, как и везде, и что русские меньше других позволяют оскорблять себя безнаказанно. Затем де Барант вызвал его на дуэль, и они расстались.

Через день после того, 18 февраля, в 12 часов утра поручик Лермонтов и барон де Барант съехались на Черной речке по Парголовской дороге с секундантами, которыми были: со стороны Лермонтова — уволенный от службы из лейб-гвардии Гусарского полка поручик Столыпин{5}, а со стороны барона де Баранта французский подданный граф Рауль д’Англес. Выбор оружия предоставлен был де Баранту как считавшему себя оскорбленным, и он выбрал шпаги, которые привезены были секундантом его, но в самом начале дуэли у шпаги Лермонтова переломился конец, и Барант нанес ему в грудь легкую рану, которая заключалась в поверхностном только повреждении кожи. После того они по сделанному предварительно условию взяли пистолеты, которые привезены были секундантом Лермонтова, и должны были стрелять вместе по счету. Барант сделал промах, а Лермонтов, как сам он показал, опоздавши несколько выстрелом, выстрелил уже в сторону. Этим кончилась дуэль их, и они тут же помирились.

В тот же день поручик Лермонтов отправился в полк, и о произведенной им дуэли начальству не донес единственно потому, как отозвался, что дуэль не имела пагубного последствия.

Вскоре, однако ж, разнесшиеся слухи об этой дуэли дошли до сведения полкового командира, на спрос которого Лермонтов, признавшись, объяснил все подробности сего происшествия с вышеизложенною точностию, что подтвердил и по предании его потом военному суду.

Показаний других лиц, которые бы подтверждали или опровергали объяснения подсудимого, по делу нет, кроме одного секунданта его, поручика Столыпина. Сам барон де Барант по предании Лермонтова суду выехал за границу, и как он, так и бывший со стороны его секундантом граф д’Англес остались не спрошены, а других, которые бы были свидетелями ссоры их в доме графини Лаваль, не открыто. Поручик же Столыпин, отзываясь, что и его при ссоре не было, показал, однако ж, об ней по рассказам Лермонтова согласно с его объяснениями. О самой дуэли Столыпин отвечал точно то же, что показал и Лермонтов, отзываясь, что куда

[57]

направлен был пистолет Лермонтова при выстреле, в противника его или в сторону, он определить не может, но утверждает, что Лермонтов стрелял не целясь.

Что же касается до собственного участия в сем деле поручика Столыпина, то он еще прежде, нежели Лермонтов, открыл, что он был секундантом, принес повинную в этом шефу жандармов и как ему, так и в военном суде объяснил, что Лермонтов пригласил его быть секундантом на балу же у графини Лаваль, и он, Столыпин, находя неприличным для чести офицера отказаться, равно как и объявить этой тайны, был в необходимости принять такое приглашение. Хотя же к примирению Лермонтова с де Барантом приняты были меры, но остались без успеха, потому что Барант требовал от Лермонтова извинений, от которых сей отказался.

Сверх сего, во время производства суда подсудимый Лермонтов, узнав, что барон де Барант распускал слухи о несправедливости показания его, что он выстрелил при дуэли в сторону, пригласил его чрез неслужащего дворянина графа Браницкого 2-го{6} к себе на Арсенальную гауптвахту, на которой содержался, 22 марта вечером в 8 часов и, вышедши к нему без дозволения караульного офицера в коридор под предлогом естественной надобности, объяснялся там с де Барантом по сему предмету и, как сам сознался, предлагал ему по освобождении из-под ареста снова с ним стреляться, но Барант, довольствуясь его объяснением, вызова не принял.

В карауле на Арсенальной гауптвахте 22 марта стоял прикомандированный к Гвардейскому экипажу 28-го экипажа мичман Кригер, который, равно и нижние чины, бывшие в карауле, отозвался, что выхода поручика Лермонтова в коридор и объяснений его с иностранцем де Барантом они не заметили.

По сим обстоятельствам генерал-аудиториат признает подсудимого поручика Лермонтова по собственному его сознанию виновным в том, что он, приняв от французского подданного барона де Баранта вызов, имел с ним 18 февраля сего года дуэль на шпагах и пистолетах, на которой от шпаги получил в грудь легкую рану, а из пистолета, когда противник его сделал промах, выстрелил в сторону. Потом, отправившись в полк, скрывал о сем происшествии, доколе сведение о том не дошло до начальства стороною; а во время содержания под арестом, узнав, что де Барант распускает слухи о несправедливости того, что он выстрелил при дуэли в сторону, пригласил его к себе на Арсенальную гауптвахту, на которой содержался, и, вышедши к нему вечером в коридор тайно от караульного офицера, объяснялся о сем с Барантом и снова предлагал ему дуэль по освобождении из-под ареста.

За сии противозаконные поступки генерал-аудиториат, руководствуясь Сводом военных постановлений Военно-уголовного устава книги 1-й ст. 392 и 393, полагает: лишив его, Лермонтова, чинов и дворянского достоинства, написать в рядовые. Но, принимая во уважение, во-первых, причины, вынудившие подсудимого принять вызов к дуэли, на которую он вышел не по одному личному неудовольствию с бароном де Барантом, но более из желания поддержать честь русского офицера; во-вторых, то, что дуэль эта не имела никаких вредных последствий; в-третьих, поступок Лермонтова во время дуэли, на которой он после сделанного де Барантом промаха из пистолета выстрелил в сторону в явное доказательство, что он не жаждал крови противника, и наконец свидетельствование начальства об усердной Лермонтова службе, генерал-аудиториат полагает участь подсудимого на всемилостивейшее вашего императорского величества воззрение, всеподданнейше ходатайствуя о смягчении определяемого ему по законам наказания тем, чтобы, вменив ему, Лермонтову, содержание под арестом с 10 прошлого марта, выдержать его еще под оным в крепости на гауптвахте три месяца и потом выписать в один из армейских полков тем же чином»{7}.

Надо сказать, что в тексте доклада генерал-аудиториата, предшествующем приведенному выше заключению, излагаются некоторые интересные подробности событий и содержатся формулировки, отсутствующие, к примеру, в материалах упомянутого нами в примечании дела аудиториатского отделения штаба Отдельного гвардейского корпуса о дуэли М. Ю. Лермонтова с Э. де Барантом. Обратимся к соответствующим фрагментам доклада. Прежде всего отметим следующие сведения, полученные комиссией военного суда от А. А. Столыпина.

«Дуэль назначена была сперва на шпагах, до первой крови, потом на пистолетах; на шпагах кончилась она небольшой раной, полученной поручиком Лермонтовым в правый бок, и тем, что конец шпаги его был сломан. После того дуэль продолжалась на пистолетах, в 20 шагах. Стрелять они должны были по счету вместе: по слову «раз» — приготовиться, «два» — целить, «три» — выстрелить. По слову «два» Лермонтов остался с поднятым пистолетом и спустил его по слову «три». Барон же де Барант по слову «два» целил»{8}.

Процитированный текст является, безусловно, важным подтверждением тезиса о том, что М. Ю. Лермонтов намеренно стрелял в воздух, так как вопреки условиям дуэли по счету «два» в отличие от своего противника он не стал наводить пистолет.

Содержащиеся далее в докладе генерал-аудиториата любопытные детали подготовки встречи М. Ю. Лермонтова и Эрнеста де Баранта на Арсенальной гауптвахте существенно дополняют представление исследователей и об этом событии. Вот соответствующий отрывок из текста.

«В комиссии военного суда Лермонтов на вопрос, с какого времени и по какому уважению мог он выходить за нуждою без конвоя, отвечал, что он выходил за нуждою без конвоя с тех пор, как находился под арестом, без ведома караульных офицеров, полагая, что они ему в том откажут, и выбирая время, когда караульный офицер находился на плац-форме{*}. На вопрос, от кого он узнал, что Барант недоволен означенным его показанием, Лермонтов отвечал, что он узнал об этом от родных своих, посещавших его на гауптвахте в разное время с позволения коменданта.

[58]

При том объяснил, что он сносился с графом Браницким письменно через своего крепостного человека Андрея Иванова{9}. Видел ли кто свидание его с Барантом, того он, Лермонтов, не знает, потому что не заметил, был ли кто близ них…

Крепостной человек Лермонтова Андрей Иванов показал, что он действительно 22 марта получил от Лермонтова на Арсенальной гауптвахте письмо на имя графа Браницкого и того же дня доставил оное ему.

Граф Браницкий 2-й отвечал, что 22 марта получил от Лермонтова письмо, в котором Лермонтов просил его сказать Баранту, чтобы он прибыл к нему того же дня вечером в 8 часов на Арсенальную гауптвахту, но зачем именно, ему, Браницкому, неизвестно; письмо это он доставил лично Баранту и, когда сей прочел, он, Браницкий, в то же время изорвал его»{10}.

Заканчивая рассмотрение доклада генерал-аудиториата о дуэли М. Ю. Лермонтова и Э. де Баранта, обратим внимание на яркий характер изложенного в нем мнения командира Гвардейского резервного кавалерийского корпуса генерал-адъютанта В. К. Кнорринга{11} об обстоятельствах, смягчающих вину его подчиненного. В нем особенно подчеркиваются патриотизм поручика Лермонтова, его приверженность идеалам чести, великодушие, а также его заслуги как участника боевых действий на Кавказе.

«Генерал-адъютант Кнорринг принимает в уважение следующие обстоятельства: а) что не поручик Лермонтов вызвал де Баранта на дуэль, но сей последний первого, не имея к тому основательных причин и нанеся при том Лермонтову в публике оскорбление неприличными выражениями, и в особенности следующими: «Если бы он, Барант, находился в своем отечестве, то знал бы, как кончить это дело». После сего поручик Лермонтов, как российский гвардейский офицер, весьма естественным образом мог уже быть не в состоянии сохранять далее хладнокровия и вынужден был уступить место усилию чувств, решась доказать сему иностранцу, что русский офицер честь всему предпочитает; в) что поручик Лермонтов среди самой дуэли с Барантом, несмотря на удобство случая отметить ему оскорбление верным в него выстрелом, поступил великодушно, пустив заряд в воздух, дав тем новое доказательство этому иностранцу, что русский не жаждет крови; и, наконец, с) усердную службу сего офицера, с каковою он доселе продолжал, сопровождая хорошею нравственностию, а также и нахождение в экспедиции за Кубанью»{12}.

Говоря о реликвиях Российского государственного военно-исторического архива (РГВИА), имеющих отношение к дуэли М. Ю. Лермонтова с Эрнестом де Барантом, следует упомянуть и так называемое извлечение из доклада генерал-аудиториата{13}. Этот документ, являющийся конспективным изложением доклада, поделен на несколько вертикальных граф. В одной из них представлены результаты расследования обстоятельств, связанных с дуэлью, в другой — приговор военного суда и мнения должностных лиц, учитывавшиеся императором при вынесении окончательного решения по данному делу, в третьей — заключение генерал-аудиториата только по вопросу о виновности Михаила Юрьевича Лермонтова и наказании его.
Большой интерес для всех, кто занимается изучением как биографии М. Ю. Лермонтова, так и николаевской эпохи в истории России, представляют резолюции, относящиеся к докладу генерал-аудиториата, о котором здесь идет речь. На первом листе доклада имеется надпись пером, сделанная Николаем I: «Поручика Лермонтова перевесть в Тенгинский пехотный полк тем же чином; отставного поручика Столыпина и г. Браницкого освободить от подлежащей ответственности, объявив первому, что в его звании и летах полезно служить, а не быть праздным; в прочем — быть по сему. Николай. С.-Петербург. 13 апреля 1840-го»{14}. Мы уже знаем, что по действовавшим в то время законам за одно лишь участие в дуэли офицер мог быть лишен дворянства и разжалован в солдаты. Внешне приговор, вынесенный императором поэту, был относительно мягок. Между тем впечатление это обманчиво, и в данном случае офицер не просто переводился из гвардии (где чин поручика соответствовал чину армейского капитана) без повышения в полк, участвовавший в боевых действиях на Кавказе. Дело в том, что вечером 9 апреля, за несколько дней до вынесения Лермонтову окончательного приговора, в Санкт-Петербург пришло известие о падении очередного — Михайловского — укрепления Черноморской береговой линии. Для поддержки жестоко страдавших от нападений горцев, малярии и цинги гарнизонов оставшихся укреплений спешно направлялись находившиеся ближе других к ним Тенгинский и Навагинский полки. Российские войска несли тогда в указанном районе наиболее тяжелые потери{15}. Николай I своим назначением стремился скорее подвергнуть поэта наибольшей опасности, и именно в этом можно усмотреть смысл его карандашных резолюций и пометок на обложке доклада генерал-аудиториата: «Исполнить сегодня же. 13 апреля. Об отдании в приказ сего числа о переводе поручика Лермонтова я уже объявил к исполнению дежурному генералу; весьма нужное,

[59]

к немедленному исполнению»{16}.

Жестокость, проявленная в этом случае императором, предположительно объясняется независимым поведением самого Лермонтова. Как считают исследователи, правительство могло тогда иметь сведения о собраниях петербургского кружка аристократической молодежи («Кружка шестнадцати»), участники которого — К. В. Браницкий-Корчак{17}, М. Ю. Лермонтов, П. А. Валуев и другие — обсуждали происходившие события, по свидетельству того же Браницкого, «с полнейшей непринужденностью и свободой, как будто бы III отделения… вовсе и не существовало»{18}.

Примечания:

{*} Плац-форма («платформа») — особо выделенное и устроенное место при караульном доме или гауптвахте для церемоний, совершавшихся караулами.

{1} Барант Эрнест (1818 — 1859 гг.) – атташе французского посольства, сын французского посла в Санкт-Петербурге А. Г. П. Баранта. (См.: Стамболи И. П. Барант (Barante) Эрнест // Лермонтовская энциклопедия. М., 1999. С. 48, 49.

{2} Дело аудиториатского департамента Военного министерства о дуэли поручика М.Ю. Лермонтова с Э. де Барантом на 155 листах было передано в 1884 г. из архива Главного военно-судного управления в создававшийся тогда при Николаевском кавалерийском училище (бывшей Школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, в которой учился поэт) первый в России Лермонтовский музей (См.: РГВИА, ф. 801, оп. 83/27, отд. 4, ст. 2, 1840 г., д. 25, л. 2, 3). Позднее оно оказалось в Институте русской литературы (Пушкинском доме) РАН. Добавим, что содержание дела аудиториатского отделения штаба отдельного гвардейского корпуса объемом в 66 листов, посвященного тем же событиям и составлявшего, по-видимому, часть дела, переданного в музей в 1884 г., было в последний раз опубликовано в приложении к недавно вышедшей книге Я. Гордина. (См.: Гордин Я. А. Дуэли и дуэлянты. Панорама столичной жизни. СПб, 1996. С. 253-284).

{3} Вот что говорится в «Лермонтовской энциклопедии» о возможной подоплеке этого столкновения: «Ссора явилась как бы отражением эпизода, бывшего во французском посольстве месяца за два до бала у Лаваль. Посланник (А. Г. П. Барант. — И. Г.), сочтя нужным пригласить на прием русского поэта, вынужден был предварительно осведомиться через А. И. Тургенева, правда ли, что М. Ю. Лермонтов в стихотворении «Смерть поэта» поносит всю французскую нацию, а не одного только убийцу Пушкина. Убедившись в неосновательности этого подозрения, Барант пригласил М. Ю. Лермонтова на бал. Кто восстанавливал посланника против М. Ю.Лермонтова, не выяснено» (цит. по: Герштейн Э. Г. Дуэль с Э. Барантом // Лермонтовская энциклопедия. С. 149).

{4} Возможной причиной дуэли считается соперничество М. Ю. Лермонтова и Э. де Баранта в ухаживаний за молодой вдовой княгиней М. А. Щербатовой (урожд. Штерич; ок. 1820-1879), которая «вела в Санкт-Петербурге светский образ жизни, но предпочитала балам салон Карамзиных, где, видимо, и познакомилась с М. Ю. Лермонтовым… По свидетельству А. И. Тургенева, М. А. Щербатова испытывала к М.Ю. Лермонтову серьезное чувство… Поэт посвятил М. А. Щербатовой стихотворения «Молитва» («В минуту жизни трудную») и «М. А. Щербатовой» (цит. по: Назарова Л. Н. Щербатова Мария Алексеевна // Лермонтовская энциклопедия. С. 628.

{5} Столыпин Алексей Аркадьевич (в дружеском кругу получил прозвище Монго) (1816 — 1858) – родственник (двоюродный дядя) и друг М. Ю. Лермонтова. «В 1835 г. А. А. Столыпин был выпущен из Школы юнкеров в л.-гв. Гусарский полк. Будучи однополчанином Столыпина, поэт месте с ним и Алексеем Григорьевичем Столыпиным (еще одним двоюродным дядей Лермонтова. — И. Г.) в 1835-1836 и 1838-1839 гг. жил в Царском Селе. Столыпин — член «Кружка шестнадцати». В 1837 г. ездил «охотником» на Кавказ, в ноябре 1839 г. вышел в отставку. После суда над Столыпиным за участие в дуэли Лермонтова с Барантом в качестве секунданта Николай I предложил ему возвратиться на военную службу» (цит. по: Стамболи И. П. Столыпин Алексей Аркадьевич // Лермонтовская энциклопедия. С. 549). Вероятно, отказ от этого предложения мог бы повлечь неудовольствие императора и определенные неприятности впоследствии в различных ситуациях, а может быть и значительно более серьезное наказание, учитывая вероятные преследования за участие в «Кружке шестнадцати». «В 1840 г. Столыпин — капитан Нижегородского драгунского полка. Лермонтов вместе с ним участвовал в экспедиции А. В. Галафеева в Малую Чечню. 20 мая 1841 г. Лермонтов и Столыпин приехали в Пятигорск, где жили вместе. Столыпин был негласным секундантом на дуэли поэта с Н. С. Мартыновым. По заказу Столыпина художник Р. К. Шведе написал портрет Лермонтова на смертном одре. Мнения современников о Столыпине противоречивы. Живя в 40-50-е годы преимущественно за границей, А. А. Столыпин осенью 1843 г. напечатал в парижской прогрессивной газете «Democratie pacifique» (29 сент. — 4 нояб.) свой французский перевод «Героя нашего времени». Позднее участвовал в обороне Севастополя, встречался там с Л. Н. Толстым. Умер во Флоренции» (цит. по: Стамболи И. П. Столыпин Алексей Аркадьевич // Лермонтовская энциклопедия. С. 549).

{6} Браницкий Александр Владиславович (1819 — после 1864) — граф, знакомый Лермонтова, помещик Киевской губернии. (См.: Черейский Л. А. Браницкий Александр Владиславович // Лермонтовская энциклопедия. С. 69).

{7} РГВИА, ф. 801, оп. 61, д. 129, л. 250-255 об.

{8} Там же, л. 235 об., 236.

{9} Андрей Иванов (Соколов Андрей Иванович) (1795 — 1875) — «дядька и камердинер Лермонтова, на попечении которого он находился с двухлетнего возраста; жил вместе с Лермонтовым в Москве и Петербурге, был предан поэту и пользовался его доверием… Во время арестов Лермонтова в 1837 и 1840 гг. приносил ему в заточение обед и газеты» (цит. по: Вырыпаев П. А., Хмелевская Е. М. Соколовы // Лермонтовская энциклопедия. С. 519).

{10} РГВИА, ф. 801, оп. 61, д. 129, л. 240 об.-242.

{11} Кнорринг Владимир Карлович (1784 — 1864) — генерал-адъютант, генерал от кавалерии, член Военного совета. Участвовал во всех войнах с Францией (1805-1815 гг.), в Польской кампании 1831 г.; с 1835 г. — командир гвардейского резервного кавалерийского корпуса; с 1838 г. — генерал-адъютант, с 1841 г. — генерал от кавалерии. (См.: Русский биографический словарь. Издан под наблюдением А. А. Половцова. Кнаппе-Кюхельбекер. СПб., 1903. С. 4).

{12} РГВИА, ф. 801, оп. 61, д. 129. л. 246 об.-247 об.

{13} Там же, л. 219-228.

{14} Макшеев Ф. А. Военное хозяйство в мирное время в армиях: русской, германской, австрийской и французской (сравнительный очерк современного устройства). СПб., 1912-1915. 1148 с.

{15} См.: Андреев-Кривич С. А. Лермонтов. Вопросы творчества и биографии. М., 1954. С. 126-150.

{16} РГВИА, ф. 801, оп. 61, д. 129. л. 229.

{17} Браницкий-Корчак (Корчак-Браницкий) Ксаверий Владиславович (1814(?) — 1879) — граф, знакомый М.Ю. Лермонтова, поручик (с 1839 г.) л.-гв. Гусарского полка в бытность там М. Ю. Лермонтова; брат А. В. Браницкого. Член «Кружка шестнадцати». (См.: Стамболи И. П. Браницкий-Корчак (Корчак-Браницкий) Ксаверий Владиславович // Лермонтовская энциклопедия. С. 69).

{18} См.: Герштейн Э. Г. Кружок ше­стнадцати («16») // Лермонтовская энциклопедия. С. 234-235.

[60]