Skip to main content

Купцова И. В. Отношение к мобилизации деятелей литературы и искусства в годы Первой мировой войны

Война в человеческом измерении: идеология, психология, повседневность, историческая память. Материалы Международной научной конференции (г. Москва, 20 марта 2020 г.) / отв. ред. О. В. Белоусова, Е. С. Сенявская. — СПб.: Алетейя, 2021. С. 170-177.

Аннотация. Статья посвящена проблеме отношения деятелей литературы и искусства к мобилизации в годы Первой мировой войны. На подъеме патриотических настроений некоторые представители художественной интеллигенции выразили желание отправиться на театр военных действий добровольцами. Среди причин стремления попасть на театр военных действий можно назвать: патриотические настроения, чувство долга, а также поиск новых впечатлений, стремление пережить острые эмоции, любопытство, граничащее иногда с авантюризмом. Часть деятелей литературы и искусства избежали службы на передовой и даже уклонялись от мобилизации, некоторые получили отсрочку. Основная масса подлежащих мобилизации деятелей литературы и искусства выполняла свой долг, о чем свидетельствуют многочисленные факты награждения и поощрения за службу.

Ключевые слова: Первая мировая война, мобилизация, художественная интеллигенция.

Kuptsova I. V.
ARTISTIC INTELLIGENTSIA’S ATTITUDE TOWARDS THE MOBILIZATION DURING WORLD WAR I

Abstract. The article examines the attitude of artistic intelligentsia to mobilization during World War I. Inspired by patriotic enthusiasm, some of its representatives expressed their wish to join the army as volunteers in the theater of military operations. Their reasons were different — patriotic sentiments, a sense of duty, search for new impressions and acute emotions, curiosity, occasionally bordering on adventurism. Some of the writers and artists escaped military service at the forefront and even shied away from it, others obtained deferment. The most of those to be mobilized did their duty, as evidenced by their numerous rewards for service.

Keywords: World War I, mobilization, artistic intelligentsia.

[170]

Начавшаяся летом 1914 г. Первая мировая война изменила жизнь не только воюющих государств. Она стала выходом из привычной «зоны комфорта», подчинив своим законам повседневную жизнь простого человека. Художественная интеллигенция не была исключением. Художник И. В. Клюн вынужден был констатировать: «Жизнь вышла из наезженной колеи, забыты были все мелкие суетные дела, все смешалось, сорвалось с места и захвачено было одной целью, одной идеей — идеей войны»{1}. Война привела к переоценке ценностей, изменению всего жизненного уклада. Проживание войны происходило в первую очередь в пространстве фронта. Пребывание на фронте в первую очередь было связано с несением военной службы.

С первых дней войны не подъеме патриотических настроений некоторые представители художественной интеллигенции выразили желание отправиться пи театр военных действий. Часть из них ушли добровольцами на фронт: поэты — Н. Гумилев, Саша Черный, писатели М. Зощенко, К. Паустовский; художники — К. Редько, В. Чекрыгин, О. Цадкин, композитор А. Архангельский, драматург П. Оленин-Волгарь и др.{2} Сестрами милосердия записались певица Н. Плевицкая, балерина В. Коралли, актриса Л. Ардалова и др.{3} Как правило, добровольцами на фронт уходили те, кто был освобожден по каким-то причинам от мобилизации.

Среди причин стремления попасть на театр военных действий можно назвать: патриотические настроения, чувство долга, а также поиск новых впечатлений, стремление пережить острые эмоции, любопытство, граничащее иногда с авантюризмом. Показательны слова Д. Фурманова, бывшего одновременно корреспондентом и братом милосердия в 1914-1916 гг.: «Мы — поэты — искатели приключений, скитальцы. Где больше восторга и, пожалуй, опасности, — туда. Если говорят — для идеи — не верьте: сознания мало. Для помощи страдальцам — не верьте: на холерную эпидемию не помчится, потому что там страдание будничное, некрасивое, без эффекта. Для возрожденья – не верьте: вид страданий холерных не возродит. Патриотизм — не верьте:

[171]

много народу попряталось за ширмы, когда пришли нужда <…> Зачем скрывать, Мы поэты и шли для восторга, Притом — в ореоле <…> Тыловые работники сознательнее, крепче на корню <…> Мы были настроены романтично, а жизнь, конечно, посмеялась над романтизмом и послала ему в лицо заслуженный плевок — заслуженный и необходимый в такое серьезное, неулыбающееся время»{4}. М. Пришвин высказывал близкие идеи: «Так ясно, что жизнь постигается в очень короткое время и даже в момент, а все остальное — долгое напрасное карабканье вверх. Так ясно и почему мы так мучимся над разрешением мировой загадки и не можем ее разрешить: просто мы не живем полной жизнью, не причащаемся к ее постижению собственным подвигом. И, конечно, война — постижение, но не отдельным человеком, а всеми»{5}.

Большая часть представителей художественной интеллигенции оказались на фронте в результате мобилизации. Они призывались в разные воинские подразделения. Художник К. Петров-Водкин был мобилизован в лейб-гвардию Измайловского полка. М. Греков служил в составе 19-й Казачьей сотни, затем в Атаманской сотые. Мобилизован и зачислен в Главное управление Красного Креста был М. Добужинский. В тыловом эшелоне в Смоленске служил мобилизованный К. Малевич. П. Кончаловский был прапорщиком артиллерии. Мобилизованный Н. Милиоти также был прапорщиком артиллерии, воевал на Карпатах, служил адъютантом генерала Радко-Дмитриева. П. Филонов служил рядовым Балтийской морской дивизии на Румынском фронте. М. Ларионов проходил службу в 210-м Бронницком пехотном полку, участвовал в боях на территории Восточной Пруссии. Были мобилизованы: А. Блок, А. Гольденвейзер, С. Есенин, И. Ефимов, Н. Купреянов, Н. Мясковский, А. Скрябин, В. Хлебников, В. Шершеневич, Г. Якулов и др.

Лишь единицы открыто заявляли о своем нежелании идти на фронт. М. Волошин не был против войны, но не хотел участвовать в ней. Следуя христианским принципам общежития, М. Волошин отказался от военной службы. В письме к военному министру В. А. Сухомлинову (до конца не ясно, было ли оно отправлено) он писал: «Я отказываюсь быть солдатом, как европеец, как художник, как поэт:

[172]

как европеец, несущий в себе сознание единства и неразделимости христианской культуры, я не могу принять участие в братоубийственной войне, каковы бы ни были ее причины. Ответственен не тот, кто начинает, а тот, кто продолжает. Наивным же формулам, что это война за уничтожение войны, я не верю. Как художник, работа которого есть созидание форм, я не могу принять участие в деле разрушения форм — и, в том числе, самой совершенной — храма человеческого тела. Как поэт, я не имею права поднимать меч, раз мне дано Слово, и принимать участие в раздоре, раз мой долг — понимание. Тот, кто убежден, что лучше быть убитым, чем убивать, и что лучше быть побежденным, чем победителем, так как поражение на физическом плане есть победа на духовной, — не может быть солдатом»{6}.

Часть представителей художественной интеллигенции избежали службы на передовой и даже уклонялись от мобилизации. Как считает исследователь Б. Колоницкий: «В России же многие интеллектуалы, проявляя, порой не бескорыстно, свой патриотизм и милитаризм публично, сами на войну не спешили. Они указывали великие национальные задачи, они писали о “Второй Отечественной войне”, но получалось, что воевать должны крестьянские парни <…> Немалая часть русского образованного общества, их читателей, стремилась войну пережить, не протестуя, но и не рискуя»{7}. «Мы знаем многих деятелей российской культуры, которые были за войну или против войны, но “откашивали” войну: Есенин в лазарете, Маяковский в автомобильной роте, Шкловский в бронедивизионе. Таких примеров мы можем привести немало. Историю такого вот мягкого уклонения от фронта довольно сложно описать, потому что там использованы очень многие договоренности, какие-то связи»{8}.

В. Маяковского призвали в сентябре 1915 г., но по ходатайству Максима Горького он был направлен в Военную автошколу в Петрограде, где служил сначала чертежником, а затем квартирьером.

[173]

А. Блок, поговорив с неким вольноопределяющимся и узнав все условия службы, в одном из писем к матери записал: «Из подобных его рассказов я увидел, что я туда не пойду <…> Что предпринять, я не знаю; знаю одно, что переменить штатское состояние на военное едва ли в моих силах»{9}. От варианта полного уклонения от службы поэт отказался: «Об этой подлости и я подумывай, да решил, что не нужно <…> Почему же и мне не поехать что-нибудь делать на фронте. А, по-моему, писатель должен идти прямо в рядовые, не ради патриотизма, а ради самого себя»{10}. После долгих проволочек, не без помощи друзей А. Блок был зачислен в организацию Земских и Городских Союзов в звании табельщика 13-й строительной дружины, которая устраивала укрепления; «обязанности — приблизительно — учет работ чернорабочих; форма — почти офицерская с кортиком, на днях надену ее. От призыва я тем самым освобожден; буду на офицерском положении и вблизи фронта, то и другое мне пока приятно»{11}.

Некоторые представители художественной интеллигенции получили отсрочку. Это касалось, в первую очередь, артистов Императорских театров. Как свидетельствует рапорт Директора Императорских театров Министру Императорской) двора от 23.10.1916 г., это было связано с тем, что «Государь Император выразил желание, чтобы императорские театры продолжали свою деятельность. Вследствие этого было достигнуто соглашение с Военным министром о предоставлении артистам и другим служащим при Императорских театрах некоторых льгот в виде отсрочек по призыву, назначения в воинские части, расположенные в столицах, и др.»{12}.

По мере замещения ключевых постов в военном ведомстве отношение к артистам, находящимся на военной службе, стало более строгим, ходатайства об отсрочках отклонялись, Как отмечал В. Теляковский, «из личных переговоров выяснилось, что Военный министр, ввиду условий настоящей войны, вообще относится отрицательно к предоставлению каких-либо льгот по призыву на военную службу, а потому он, генерал от инфантерии Шуваев, с военной точки зрения не имел бы каких-либо возражений даже к тому,

[174]

чтобы императорские театры прекратили свою деятельность на время войны»{13}. Военный министр сообщил, что дальнейшие льготы в отношении отбывания воинской повинности артистами императорских театров могли бы быть допущены лишь в том случае, если император признает необходимым, «чтобы императорские театры в продолжении всей войны не прекращали своей деятельности»{14}.

Ситуация, возникшая к лету 1916 г. с призывом военнообязанных артистов императорских театров, поставила под угрозу открытое сезона так как, например, из состава мужской половины хора и балета призвано 50%{15}. К этому времени льготы по призыву на военную службу были предоставлены 177 артистам и служащим императорских театров и 143 ходатайства находились на рассмотрении{16}. Одним из аргументов Дирекции императорских театров было опасение, что закрытое императорских театров повлечет за собою нежелательные толки не только в пределах империи, но и за границей. «Какое впечатление подобная неожиданность произведет как в высших сферах, так и на настроениях одних столиц, наших союзников и противника, которым подобное явление будет истолковано в свою пользу»{17}. Другим аргументом было понимание, что «армии же пользу наши артисты едва ли принесут большую, находясь на фронте, как по незначительному числу их, так и по малой пригодности для военной службы, так как большинство из них будут призваны как простые рядовые»{18}.

В 1917 г. была предпринята попытка прикомандировывать артистов театров к воинским подразделениям, но передавать их в распоряжение комиссара Государственных театров. Н. Н. Львов издал распоряжение, по которому «все военнообязанные артисты Государственных театров, призванные на военную службу, в отношении отбывания воинской повинности откомандировались в его, комиссара распоряжение, впредь до особого распоряжения, в чем Н. Н. Львовым и были выданы соответствующие удостоверения»{19}.

[175]

Первая фронтовая труппа появилась в феврале 1917 г.{20} Согласно распоряжению военного министра, командующий войсками округа приказал всех военнослужащих артистов и служащих Московского Художественного театра прикомандировать к караульному батальону 56-го пехотного запасного полка и передать в распоряжение комиссара Государственныя театров поручика Л. В. Собинова{21}. В составе этой роты были: М. Агафонов, А. Андреев, А. Блюмович, М. Журин, Н. Иванов, В. Камахин, Г. Кондратьев, Н. Кудрявцев, В. Лазарев, П. Левченко, Н. Соколов, С. Становов, П. Попов, К. Хохлов, К. Цукерман, И. Чуркин, П. Эйсмонт, А. Никутанов{22}.

В Петрограде все призванные артисты причислялись к составу 171-го пехотного полка, расквартированного в Красном Селе. 171-й запасной пехотный полк получил в свое распоряжение бывший Императорский Красносельский театр, ставший единственным культурно-просветительским учреждением. Как отмечалось в письме Исполкома Красносельского Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов комиссару над бывшим Министерством двора и уделов, «названный театр крайне необходим, как существенный фактор в деле борьбы с усиливающимся пьянством и развитая сознания гражданского долга среди большинства населения»{23}.

Всего было создано 15 трупп, обслуживающих действующую армию{24}. В мае 1917 г. возникла ситуация, когда откомандированные в 171 пехотный полк 10 артистов покинули место службы в запасном гвардейском Измайловском полку, за что были обвинены в дезертирстве. Ф. Головин вынужден был обратиться к А. Ф. Керенскому для согласования решения вопроса.

Этот случай вновь обострил вопрос о предоставлении отсрочек. Так как призыву летом 1917 г. подлежали военнообязанные 137 ратников, 65 белобилетников — артистов и служащих Государственных театров, то было возбуждено ходатайство об отсрочках{25}. Но, как свиде-

[176]

тельствует переписка Главноуполномоченного комиссара Временного правительства над установлениями бывшего Министерства Двора по государственным театрам с Комиссаром Временного правительства над бывшим Министерством Двора, отсрочки не были удовлетворены, «и насколько удалось выяснить и впредь будет отрицательно относиться к предоставлению отсрочек служащим при Государственных театрах — главный образом, в виду вышеупомянутаго приказа Военного министра об откомандировании таких служащих в 171 пехотный запасной полк»{26}. «Приведение этого решения в исполнение поставило бы управление Государственных театров в невозможность открыть спектакли с начала сезона, так как призыв в августе столь значительного числа служащих (около 200 человек) не может не отразиться на работе театров. хотя бы и были даны все возможные льготы для несения обязанностей службы по театрам. Промедление в открытки сезона отразится на доходах сокращением общей суммы годового поступления в 8-9 тыс. рублей в день»{27}.

Анализируя пребывание представителей художественной интеллигенции на фронте, можно сделать следующие выводы. На наш взгляд, неправомерно обвинять деятелей литературы и искусства в недостаточном патриотизме, желании уклоняться от военной службы, тем более считать эту позицию типичной. Если уклонение от службы и было, то это, скорее, единичные случаи. Основная масса подлежащих мобилизации деятелей литературы и искусства выполняла свой долг, о чем свидетельствуют многочисленные факты награждения и поощрения за службу. Согласно сообщению газеты «Биржевые ведомости», в декабре 1914 г. (это полгода войны!) на фронте находилось 300 сценических деятелей{28}.

[177]

Примечания:

{1} Клюн И. В. Мой путь в искусство. М., 1999. С. 87.

{2} Списки призванных регулярно печатались в журналах «Рампа и жизнь», «Театр и искусство».

{3} Театр и искусство. 1915. № 13. С. 7-8.

{4} Там же. С. 147, 162.

{5} Пришвин М. М. Дневники. М., 1990. С. 70-71.

{6} Цит. по: Купченко В. Странствие Максимилиана Волошина. СПб., 1997. С. 225.

{7} Колоницкий Б. И. 1914-2004: как нам теперь вспоминать? // Первое сентября. Газета для учителя. 2004, 14 августа. № 50(1309). [Электронный ресурс] (дата обращения: 20.03.20).

{8} Колоницкий Б. И. Россия — 100 лет, забыв о Первой мировой [Электронный ресурс].

{9} Цит. по: Немировская О., Вольпе Ц. Судьба Блока. Воспоминания, письма, дневники. М., 1999. С. 206.

{10} Там же. С. 207.

{11} Письма Александра Блока к родным. М., 1932. Т. 2. С. 300-301.

{12} РГИА. Ф. 472. Оп. 56. Д. 56. Л. 8.

{13} Там же. Л. 19.

{14} Там же. Л. 20об.

{15} Там же. Л. 8об.

{16} Там же. Л. 18об.

{17} РГИА. Ф. 497. Оп. 10. Д. 1944. Л. 211.

{18} Там же.

{19} РГИА. Ф. 472. Оп. 66. Д. 605. Л. 8.

{20} Рампа и жизнь. 1917. № 6. С. 11.

{21} РГВИА. Ф. 7792. Оп. 2. Д. 103. Л. 160.

{22} РГВИА. Ф. 7792. Оп. 2. Д. 103. Л. 124.

{23} РГИА. Ф. 472. Оп. 66. Д. 605. Л.6.

{24} Театральная газета. 1917. № 26-27. С. 9.

{25} РГИА Ф. 472. Оп. 66. Д. 605. Л. 8.

{26} Там же. Л. 16.

{27} Там же. Л. 16об.

{28} Биржевые ведомости. Утр. вып. 1914. 17 дек. № 14560.