Магадеев И. Э. Российская армия и заграничные военные поставки в 1916 году (на примере артиллерийских орудий)

Великая война 1914-1918: Альманах Российской ассоциации историков Первой мировой войны: Россия в Первой мировой войне: Вып. 8. — М.: Квадрига, 2019. С. 19-37.

    Аннотация: Цель данного исследования — выявить роль заграничных поставок артиллерийских орудий для российской армии в 1916 г. Автор рассматривает факторы, обусловившие необходимость импорта артиллерийского вооружения; его реальное значение для русского фронта, а также особенности его применения. Решение указанных задач предпринимается на основе архивных документов Главного артиллерийского управления (ГАУ), опубликованных сборников военных документов, с привлечением материалов зарубежных архивов.
    Ключевые слова: российская армия; артиллерийские орудия; заграничные поставки; Антанта; Брусиловский прорыв.

    Annotation: This article seeks to measure the real influence of the foreign cannons (guns and howitzers) for the Russian army and to put it in the appropriate context of 1916. Author describes the circumstances that caused the necessity of the foreign supplies from Entente Allies, analyses the role of these supplies for the combat effectiveness of the Russian Imperial army, explores specifics of the real operational use of the foreign guns during 1916, marked by famous «Brusilov offensive». Research is based on the archival and published documents revealing the activity of the main Russian military bodies dealt with artillery (Chief Artillery Department, High Command), and uses some foreign materials also.
    Keywords: Russian army; cannons; foreign supplies; Entente; Brusilov offensive.

В современной отечественной и зарубежной историографии Первой мировой войны немаловажное место занимают работы, акцентирующие коалиционный характер этого глобального военного конфликта. Как отмечала в 2005 г. авторитетная австралийская исследовательница Э. Гринхол применительно к англо-французскому «звену» Антанты, «в огромном и растущем количестве литературы о Великой войне победа, достигнутая благодаря коалиционным усилиям, не была удостоена того внимания, которого она заслуживала…»{1}. Изучение коалиционного характера войны ведется сегодня как российскими, так и зарубежными авторами, главным образом, через призму вопросов стратегического взаимодействия союзников по Антанте (в меньшей степени — Четверного союза){2}.

Один из существенных аспектов стратегического взаимодействия стран Антанты — военно-техническое сотрудничество (ВТС) — традиционно рассматривался в разрезе вопроса о российских военных заказах за границей, что само по себе отражало ситуацию технического и технологического отставания Российской империи от своих главных союзников по Антанте. Данный вопрос освещал-

[19]

ся ранее и советскими{3}, и зарубежными авторами{4}, работавшими в условиях «холодной войны» каждый на «своих» материалах. На фоне общего роста интереса историков и общества к проблематике Первой мировой войны, количество работ по ВТС растет сегодня как в России, так и на Западе{5}. Достигнут прогресс в понимании особенностей функционирования российской системы заказов, транспортировки грузов, общего значения зарубежных поставок по некоторым категориям военной продукции.

Одним из достоинств темы ВТС является ее «синтетический» характер. На фоне расширяющейся и почти «расползающейся» по отдельным направлениям историографии Первой мировой, проблематика ВТС, напротив, позволяет совместить, «синтезировать» несколько направлений исторических исследовании. экономическую, дипломатическую и военную «истории». Дальнейшее развитие темы представляется, таким образом, весьма уместным. Один из путей достижения прогресса на данном направлении — углубление и расширение исследовательских поисков за счет: 1) их конкретизации (переход от изучения заграничных военных заказов в целом к проработке отдельных категорий вооружения и военной техники); 2) расширения проблематики («помещение» проблемы заграничных поставок в общий экономический и военный контекст участия Российской империи и других стран в войне); 3) привлечения новых источников (ранее не использованные фонды российских архивов и зарубежные материалы).

Вышеуказанные задачи частично реализуются в данной статье. Ее цель выявить роль заграничных артиллерийских орудий для российской армии в 1916 г. Для этого представляется необходимым определить факторы, обусловившие необходимость поставок зарубежной артиллерии; ее реальное значение для русского фронта, а также особенности ее применения. Решение указанных задач предпринимается на основе архивных документов Главного артиллерийского управления (ГАУ), опубликованных сборников военных документов с привлечением материалов зарубежных архивов.

Давняя максима Наполеона Бонапарта: «Бог сражается на стороне тех, у кого лучшая артиллерия»{6}, — была вполне уместна и в годы Первой мировой. Хотя при описании военных технологий мирового конфликта артиллерия подчас остается «в тени» новейших вооружений (танки, самолеты, боевые газы){7}, именно на ее долю пришлись наибольшие боевые потери воевавших армий. По данным генерал-

[20]

майора Е.З. Барсукова, в годы войны являвшегося начальником Управления полевого генерал-инспектора (Упарта) при верховном главнокомандующем (ВГК), «в 1914 г… потери от артиллерийского огня доходили до 75 % и в среднем уже в три раза превышали потери от ружейного и пулеметного огня»{8}.

Помимо роли, которую артиллерия играла на фронте, она была и немаловажным маркером общего состояния военно-технического и промышленного развития того или иного государства. Артиллерийские системы, их количество, качество, степень сложности (нараставшая по мере увеличения калибра орудий) — все это многое говорило о подготовленности/неподготовленности Российской империи к «индустриальной войне» и возможностям ее ведения. Примечательно, к примеру, что, встав незадолго перед началом войны перед необходимостью приобретения орудий крупных калибров, российское правительство столкнулось не только с неготовностью к их производству отечественными военными заводами, но и с ограниченностью иностранного предложения. По одной из оценок, поступившей в Совет министров в мае 1913 г., «ни Крупп, ни Крезо, ни Шкода не сделали до сих пор еще ни одной 14-дм пушки», секретом производства хромоникелевой стали для которой, по словам авторов процитированной записки, обладала лишь британская фирма «Виккерс»{9}.

Идея о том, что артиллерия является своеобразным индикатором общего промышленного развития, была заметна и в словах министра иностранных дел С. Д. Сазонова. В июле 1915 г. он инструктировал дипломатических представителей России за рубежом при объяснении военных неудач российской армии упирать на фактор материально-технического превосходства противника: «Благодаря исключительно развитой германской и отчасти австрийской промышленности, противник снабжен огромным количеством артиллерии, пулеметов, ружей и обильнейшим запасом огнестрельных припасов»{10}.

В 1916 г., на третий год войны, роль артиллерии для успешного ведения боевых действий была очевидна для командования всех воевавших государств. В начале января 1916 г. в ответ на критику императором недостаточных, с его точки зрения, наступательных действий 9-й армии, входившей в состав Юго-Западного фронта, главнокомандующий армиями фронта генерал от артиллерии Н. И. Иванов выдвигал следующие доводы: «Одной из главных причин неудач настоящего нашего наступления надлежит признать малочисленность мортирной и тяжелой артиллерии, малые ее калибры, малое число пулеметов и недостаточное снабжение всей артиллерии и пулеметов боевыми припасами»{11}. В январе — феврале начальник Штаба ВГК генерал от инфантерии М. В. Алексеев в телеграммах российскому представителю при французской Главной квартире генералу от кавалерии Я. Г. Жилинскому неоднократно критиковал пассивность, с его точки зрения, французской армии и нежелание британцев расширить поставки артиллерии России, готовившейся к наступлению на своем фронте. «При протяжении фронта 1200 верст, бедности тяжелой артиллерии, у нас легко найти уязвимые места, для

[21]

нас пассивное сиденье всегда должно кончиться невыгодно… доставка в Александровск и Архангельск [зарубежных грузов. — Авт.] идет слабо…», — писал Алексеев в одной из телеграмм{12}. Ситуация усугублялась и тем, что значительная часть тяжелых орудий («до двух третей к январю 1916 года, по данным Ставки»{13}) находилась в неисправном состоянии.

Могла ли российская военная промышленность в 1916 г., в «год сверхнапряжения»{14}, удовлетворить растущие потребности армии в артиллерии. Объемы производства основных калибров артиллерийских орудий значительно возросли в 1916 г. по сравнению с прошлым годом: 3-дм (76-мм) полевых пушек — на 272% (3721 против 1368), 42-лин. (107-мм пушек) — на 368% (309 против 84), 48-лин. (122-мм) гаубиц — на 76% (637 против 361), 152-мм полевых и крепостных гаубиц — на 185% (111 против 60), 6-дм (152-мм) осадных пушек — на 325 % (26 против восьми), 12-дм (305-мм) осадных гаубиц и береговых пушек — на 900 % (36 против четырех). Несмотря на увеличение производства артиллерийских орудий в целом и тяжелых калибров в частности, доля 3-дм полевых и горных пушек в годовом валовом объеме оставалась такой же, как и в 1915 г. — 79%{15}.

При анализе приведенных цифр внимание на себя также обращает остававшийся в целом весьма скромным уровень производства (в абсолютных цифрах) орудий крупных калибров (от 6 дм и выше) и зенитных орудий, а также менее внушительный, чем по иным категориям, рост по 3-дм горным пушкам — на 20 % (366 против 305). «Узким местом» российской артиллерийской промышленности, как и ранее, оставались зенитные орудия. Несмотря на формально внушительный рост по сравнению с прошлым годом (более чем в два раза), количество произведенных 3-дм зенитных орудий составляло лишь 26 ед. Напротив, в ситуации с бомбометами наблюдался перекос в иную сторону: на фоне завышенных норм их поставки в армию, разработанных Особым совещанием по обороне весной 1916 г., наблюдался их фактический избыток. «К июлю 1916 г. фронты отказались совсем принимать бомбометы, и к этому времени на тыловых складах скопилось их около 3000 штук (2866)», — отмечал позднее генерал от артиллерии А. А. Маниковский, возглавлявший ГАУ в 1915-1917 гг.{16}

При избытке бомбометов, в минометах (особенно тяжелых) фронт, напротив, испытывал нужду. Ссылаясь на результаты совещания с главнокомандующими армиями фронтов, состоявшегося в декабре 1916 г., Ставка сообщала Военному министерству о том, что «наша пехота настойчиво требует минометы, считая их как бы своей артиллерией»{17}. Ситуация, однако, во многом напоминала ту, что существовала применительно к разрыву между легкими и тяжелыми орудиями: воевать приходилось тем, что могла дать отечественная промышленность, а не тем,

[22]

чем хотелось бы. Как демонстрировали сведения ГАУ конца 1916 г.{18}, в средних минометах (прежде всего, 47-мм Лихонина и 58-мм Дюмезиля) дефицита не наблюдалось: при 3147 минометах на фронте, в резерве числилось 648 ед. (потребность Ставки по минометам, установленная весной 1916 г., — 3500 шт.). Однако необходимые тяжелые 89-мм минометы производились отечественной промышленностью в крайне ограниченных объемах (за 1916-1917 гг. Ижорский завод изготовил 133 миномета обр. 1916 г.{19}), причем их производство конкурировало с производством других артиллерийских систем. Приходилось возлагать надежды на заграничные поставки, прежде всего, британские тяжелые 9,45-дм (240-мм) минометы{20}.

Несмотря на прогресс в объемах производства орудий, требования Ставки продолжали, однако, опережать реальные возможности российской промышленности. Общая потребность на 1916 г. была определена в 14 400 орудий: а) 11 200 3-дм полевых и горных пушек, б) 2160 48-лин. и 45-лин. (114-мм) гаубиц, в) 1080 42-лин., 120-мм пушек и 6-дм, 127-мм пушек и гаубиц{21}. Реальная ситуация в отношении вышеназванных орудий, состоявших на фронте и в резерве на 1 ноября 1916 г., характеризовалась, по данным ГАУ, иными цифрами: а) 7514 3-дм полевых и горных орудий; б) 1088 48-лин. гаубиц; в) 380 42-лин., 110 120-мм и 382 6-дм осадных пушек и гаубиц (в совокупности — 872 ед.){22}.

Сохранявшийся дефицит необходимо было покрывать как отечественными, так и заграничными заказами.

Разрыв между желаемым обеспечением артиллерийскими орудиями и реальными возможностями их производства, а также роль зарубежных заказов в покрытии имевшегося дефицита достаточно наглядно просматривались в «Ведомости потребности и удовлетворения армии главнейшими предметами артиллерийского снабжения», составленной в октябре 1916 г. в ГАУ на основе данных Ставки (на период с 1 сентября 1916 г. по 1 января 1918 г.){23}. Из ведомости следовало, что по всем основным орудиям существует недостаток:

— по 3-дм полевым пушкам — 2739 ед. (потребность — 6745 ед.);

— по 3-дм горным пушкам — 642 ед. (потребность — 1002 ед.);

— по 48-лин. гаубицам — 856 ед. (потребность — 1639 ед.);

— по 42-лин. пушкам — 503 ед. (потребность — 1123 ед.);

— по 6-дм полевым гаубицам — 1144 ед. (потребность — 1420 ед.);

— по группе тяжелых осадных орудий (6-дм осадная пушка, 8- (203-), 11- (280-), 12- (305-), 16-дм (406-мм) и 20-см. гаубицы) — 286 ед. (потребность — 370 ед.).

По собственным расчетам ГАУ, доля зарубежных заказов в удовлетворении вышеуказанных дефицитов должна была составить: 18,2% (по 48-лин. орудиям), 28,5% (по 42-лин. пушкам), 67,2% (по орудиям от 6- до 16-дм).

[23]

Недостаток по иным калибрам ГАУ планировало ликвидировать за счет отечественного производства, на максимальное развитие которого делалась основная ставка{24}. Наиболее полным образом подобные идеи отразились в масштабной программе строительства новых казенных военных заводов, которую в октябре 1916 г. сформулировал Маниковский (т. н. программа Маниковского){25}.

Новые орудия необходимы были не только для расширения артиллерии действующей армии, но и восполнения потерь в результате расстрелянности орудий. Фактор замены расстрелянных орудий приобретал все большее значение для успешного ведения затягивавшейся войны. Из объяснительной записки ГАУ октября 1916 г. к ведомости по артиллерийскому снабжению следовало, что в расчетах Ставки по отдельным орудиям необходимость замены пушек и гаубиц, пришедших в негодность, нередко являлась одной из ключевых{26}. Из 6745 требуемых 3-дм полевых орудий на замену отводилось 5050 (75%), из 1002 3-дм горных пушек — 658 (66%), из 1639 48-лин. гаубиц — 600 (37%), из 1123 42-лин. пушек 600 (53%), из 1420 6-дм гаубиц — 400 (28%).

В целом, вышеуказанные ведомость и объяснительная записка ГАУ достаточно очевидно указывали на специфику калибров, которые артиллерийское ведомство прежде всего хотело получить из-за рубежа — это были тяжелые орудия, горькие сетования на недостаток которых неоднократно приходили с фронта. Вместе с тем, в условиях растущей потребности в замене стволов (перестволению) расстрелянных орудий, заграничные заказы были призваны покрыть дефицит и в этой сфере. Предложения о подобных заказах (стволы и трубы для орудий) неоднократно поступали в 1916 г.: в январе — от японской Международной торговой компании (через российского военного агента в Японии полковника Н. Н. Мореля){27}, в августе — от британского министерства снабжения (через председателя Русского правительственного комитета в Лондоне генерал-лейтенанта Э. К. Гермониуса){28}, если называть только некоторые. Первое предложение вызвало первоначально некоторый интерес ГАУ, но, по всей видимости, было отклонено; в Великобритании же заказ на 1500 труб был размещен.

Рост производства орудий в Российской империи в 1916 г., таким образом, не отменял потребности в заграничных поставках, в особенности артиллерии крупных калибров. Показательно, что на 1916 г. пришелся пик не только артиллерийского производства в России, но и прибытия орудий из-за границы. В 1916 г. от союзников по Антанте в Россию поступило 1096 артиллерийских орудий (исключая минометы и бомбометы). Для сравнения в 1915 г. аналогичная цифра составляла 397 ед., в 1917 г. — 635 ед.{29} Как свидетельствуют документы из французских военных архивов, в 1916 г., несмотря на колоссальное давление под Верденом, возросли по сравнению с прошлым годом и артиллерийские поставки из Франции (приведены данные без учета минометов и бомбометов): вместо 24 (в 1915 г.) было передано 60 105-мм пушек, к тому же отправлено 150 90-мм пушек, 72 120-мм и

[24]

50 155-мм орудий, которые ранее не поставлялись (при этом с 12 до четырех сократилось число переданных 280-мм мортир){30}. Имели место и особые единичные поставки, как, к примеру, отправка в августе 1916 г. одной 240-мм мортиры с материальной частью и одной 340-мм мортиры{31}. Напротив, роль японских поставок, игравших в 1914-1915 гг. «наиболее значимую роль»{32}, сократилась. Если в 1915 г. 366 75-мм полевых пушек Арисака составляли более 90 % всех прибывших в Россию иностранных орудий (не считая бомбометов и минометов), то в 1916 г. доля японских орудий (220 полевых и горных пушек, а также небольшое количество тяжелых орудий) снизилась до примерно 20%.

При анализе общего количества прибывшей в 1916 г. из-за рубежа артиллерии от чрезмерного оптимизма предостерегали, как минимум, два обстоятельства. Первое из них состояло в том, что значительной среди поставленных в 1916 г. орудий была доля легких калибров (120 японских 75-мм полевых пушек, 100 японских 75-мм горных пушек{33}), а также явно устаревших образцов (120-мм французская пушка образца 1878 г. — 130 ед.{34}, 90-мм французская пушка — 150 ед.). В конце 1915 — начале 1916 гг. при обсуждении вопроса о получении 90-мм пушки от французов представители и Ставки и ГАУ неоднократно писали о «несовременности» орудий{35}, хотя в итоге было решено не отказываться и от них, так как, по словам начальника 1-го хозяйственного отдела ГАУ генерал-майора Н.И. Петровского, «не представляется возможным решить в настоящее время вопрос о том, будут ли нам полезны эти орудия в будущем»{36}.

Нарекания ранее были и к крупному японскому контракту 1915 г. (216 полевых 75-мм орудий Арисака обр. 1898 г.). В августе 1915 г. «Временная ревизионная комиссия в Петрограде для проверки отчетности в военных расходах, вызванных войной 1914 года» писала в ГАУ о «216 старых полевых скорострельных пушках», купленных за достаточно высокую цену{37}. По результатам испытаний пушек, проведенных в марте 1915 г. в Киевском военном округе, выявились к тому же нередкие случаи осечек, что потребовало заказа дополнительного комплекта

[25]

гильз{38}. Отнюдь не все устраивало российских военных ив 12- и 15-см гаубицах, поставлявшихся Токио. В одной из справок Управления генерал-квартирмейстера при ВГК октября 1915 г. о них говорилось как об орудиях «устарелой системы без компрессоров и накатников»{39}.

Второе обстоятельство, связанное с особенностями заграничных артиллерийских поступлений в 1916 г., было связано со спецификой сроков их прибытия. Осенью 1915 г. и российские и зарубежные представители с нетерпением готовились к приему заграничных поставок. В ноябре 1915 г. штаб-офицер для делопроизводства и поручений Управления генерал-квартирмейстера при ВГК полковник П. А. Базаров, резюмируя свою беседу с британским представителем при Ставке бригадным генералом Дж. Хенбери-Уильямсом, писал: «Главной темой разговора был вопрос об организации и обеспечении правильной и своевременной доставки в армию тех многочисленных и разнообразных заказов, которые сделаны Россией за границей и которые именно теперь начинают прибывать в Архангельск и Владивосток»{40}. Однако ввиду затрудненности навигации в конце 1915 г. (не говоря уже о сложностях доставки орудий из портов на фронт), ждать пришлось дольше: орудия приходили медленно, и основной эффект от растущих (с осени 1916 г.) поставок заграничных орудий скажется, скорее, в 1917 г., а не в 1916 г. Как признавал позднее Маниковский, при сокращении российского производства легких орудий подача тяжелых орудий «была наибольшей в 1917 г. (около 950 орудий, тогда как в 1916 г. их подано было почти вдвое меньше)». Это обстоятельство российский генерал объяснял, прежде всего, фактором поступления орудий из-за границы{41}.

На фоне хронических трудностей с транспортировкой, перегруженностью Архангельского порта и нередко трудностей доступа к нему, высшие военные инстанции проявляли повышенное внимание к обеспечению быстрой доставки заграничных артиллерийских систем, несмотря на проблемы. В январе 1916 г., ссылаясь на крайне суровую зиму и затрудненные возможности прохода к Архангельскому порту, помощник военного министра и и. д. начальника Генштаба генерал от инфантерии М. А. Беляев сообщал Маниковскому об установлении порядка морских грузовых перевозок, исходя из принципа приоритета. Так, в Александровск (порт на берегу Кольского залива) из Великобритании и Франции должны были доставляться лишь «важнейшие боевые грузы», среди которых, что примечательно, упоминались и долгожданные британские 45-лин. гаубицы (наряду со стрелковым вооружением с патронами, артиллерийскими снарядами, взрывчатыми веществами, колючей проволокой и частью станков){42}. Показателен и список военных грузов, которые 4-е отделение ГАУ указало в качестве приоритетных, отвечая на запрос Распорядительного делопроизводства того же ведомства в июне (список необходимо было дать ввиду загруженности Архангельска и сложностей вывоза из него скопившихся материалов). В этот список вошли: британские 45-лин.

[26]

гаубицы с материальной частью, французские черновые трубы для 3-дм пушек, колеса к гаубичной и полевой артиллерии, пулеметы и дальномеры из США{43}.

Российские представители за рубежом не раз в 1916 г. (как и ранее) доносили до союзников по Антанте потребности российской армии в артиллерии, особенно тяжелой. В июле 1916 г. на совещании в Лондоне генерал Беляев запрашивал у союзников (прежде всего, британцев) 600 45-лин. и 100 6-дм гаубиц, а также иные калибры{44}. В ноябре того же года снова в Лондоне двоюродный брат генерала, сотрудник Русского правительственного комитета в Великобритании полковник Н. Т. Беляев, озвучил не менее внушительные запросы: 562 6-дм гаубицы, 100 43-лин. (109-мм) пушек из Франции, 199 5-дм (127-мм) пушек (т. н. 60-фунтовые пушки), 200 8-дм и 30 9,2-дм (234-мм) гаубиц. Оценка российской заявки тогдашним военным министром Великобритании Д. Ллойд Джорджем («очень внушительно»), была, по выражению канадского исследователя К. Нилсона, нетипичным для этого политика «преуменьшением»{45}. Другой зарубежный историк называет требования российской стороны «экстравагантными»{46}.

В подобных критических оценках, как представляется, есть значительная доля правды: требования, озвученные российскими военными, были, очевидно, завышенными. Схожий настрой можно было заметить и в переговорах с японцами на примере меморандума по желательным российским заказам, переданного начальником Дальневосточного отдела МИД Г. А. Козаковым японским представителям в начале января 1916 г. (в ходе следования миссии великого князя Георгия Михайловича в Токио). Запросы в отношении артиллерийских орудий явно превышали то, что готова была поставить японская сторона: 36 15-см орудий, 72 20-24-см орудий, 48 11-12-дм орудий (ко всем вышеуказанным орудиям запрашивалось также по 500 выстрелов на орудие), 500-550 75-мм пушек Арисака (плюс 1000 выстрелов на орудие), 120 новейших горных орудий{47}. Хотя подобные требования российской стороны могли объясняться переговорными соображениями (запросить больше, чтобы получить хоть что-то), подобная позиция, как правило, не приводила к успеху.

Союзники (прежде всего, британцы), помимо эгоистичного, но вполне ожидаемого приоритета, отдаваемого собственным интересам, пеняли российской стороне за недостаточный, с точки зрения Лондона, объем предоставляемой информации о действительных потребностях императорской армии. К тому же британские политики и военные полагали (про себя), что требования Петрограда завышены, а реальное использование полученных из-за рубежа орудий оставляет желать лучшего. Давали о себе знать искажения и в самих британских оценках. В сведениях, собранных британским военным агентом (атташе) генерал-майором А. Ноксом в конце января 1916 г., относительно точно характеризовалась реальное состояние российской артиллерии на 1 января 1916 г., однако в них завыша-

[27]

лись производственные возможности российской военной промышленности{48}. Цифры производства к 1 мая (т.е. за январь-апрель 1916 г.), предполагаемые британским военным агентом, оказались выше реальных почти в два раза по 3-дм полевым орудиям (1409 против 757); в 1,7 раза — по 48-лин. гаубицам (269 против 155); в четыре раза — по 6-дм гаубицам (32 против восьми); будучи заниженными лишь в отношении 3-дм горных орудий (86 против 130). Ожидаемых Ноксом десяти 42-лин. пушек в январе — апреле 1916 г. не производилось вовсе. В информации Нокса также отмечался дефицит{49} на 1 мая 1916 г. по большинству артиллерийских калибров (749 3-дм полевых орудий, 122 42-лин. пушки, 291 6-дм гаубица и др.) и значительная потребность в ремонте (перестволении) полевых пушек.

В отмеченных выше недостатках российской системы артиллерийских заказов присутствовали как субъективные, так и объективные моменты. Позиция «просителя» в переговорах с союзниками по военным поставкам во многом вытекала из финансовой зависимости Петрограда, прежде всего, от британцев. В условиях оплаты российских заграничных заказов средствами иностранных кредитов, Лондон, от которого эти кредиты в основе своей и зависели, мог оказывать и оказывал прямое давление на Петроград в осуществлении тех или иных закупок. Показательна в этом смысле история с заказами ГАУ в Японии, основной проблемой которых с конца 1915 г. «стал вопрос оплаты по заказам, вызванный острой нехваткой японской валюты»{50}. В условиях «валютного голода», российские военные власти пытались оплачивать японские заказы кредитами, полученными в Лондоне, однако жесткие лимиты, установленные британскими властями (6 млн ф. ст. на закупки в Японии в рамках 25-млн ежемесячного британского кредита), не давали развернуться. В январе 1916 г. военный министр генерал от инфантерии А. А. Поливанов подчеркивал Сазонову необходимость расширения «квоты» на оплату заказов в Японии, «ибо Япония является наиболее аккуратным и добросовестным поставщиком самых важных предметов снабжения армии»{51}. Сделать этого, однако, не удалось, и «с осени 1916 г. заготовительная деятельность [ГАУ] в Японии практически сошла на нет и поддерживалась исключительно из политических соображений»{52} (хотя по линии других ведомств ситуация обстояла лучше){53}. Было ли сокращение артиллерийских заказов в Японии связано, в

[28]

первую очередь, с ростом отечественного производства{54}, остается дискуссионным вопросом.

Помимо объективных сложностей, стоявших на пути российских военных представителей и дипломатов в виде финансовой зависимости от союзников, свою негативную роль играло и не самое лучшее реноме властей Российской империи (некомпетентность, отсутствие организованности и т. д.) — имидж, который оказывал немаловажное влияние на действия Лондона. Значительную роль в формировании такого образа сыграли сами действия российских властей.

Так, в барахлившей и в 1916 г. системе транспортного обеспечения заграничных заказов была виновата отнюдь не только погода. Российской империи явно не хватало собственного торгового флота{55}, что заставляло передавать дело доставки грузов в руки британцев, согласно договоренностям февраля (марта) — апреля (мая) 1916 г. Проблемы с доставкой грузов из портов в тыл усиливались по мере нарастания трудностей железнодорожного сообщения в стране. Главный начальник военных сообщений генерал-майор С. А. Ронжин уже в начале декабря 1915 г. писал о затруднениях на железных дорогах «вследствие большой густоты движения и исчерпанной пропускной способности дорог»{56}. Наконец, и в самих портах отправки и прибытия дело погрузки/разгрузки, сортировки и складирования было поставлено неидеально. В архивных документах ГАУ не единожды встречаются упоминания о неправильной маркировке грузов, о которой a posteriori предупреждали российские зарубежные представители; о неверном указании адресата; о несвоевременной отправке документации на грузы (т. н. коносаментов){57}. Показательно и назначение в декабре 1915 г. специальной комиссии под председательством сотрудника ГАУ, полковника В. В. Петровского, «для рассортировки в Архангельске артиллерийских грузов по степени их важности»{58}. Без «человеческого фактора» не обходилось и во время трагических инцидентов, таких, к примеру, как взрыв парохода «Барон Дризен» В октябре 1916 Г. С многочисленным ценными военными грузами на борту{59}.

Несмотря на многие вышеуказанные сложности, рост производства артиллерийских орудий, наблюдавшийся в 1916 г., вкупе с постепенным (хотя и происходившим не без проблем) прибытием пушек и гаубиц из-за рубежа, медленно, но сказывался и на обеспеченности войск артиллерией, в т. ч. хронически дефицитной артиллерией крупных калибров. В этом смысле вывод о том, что «русские армии к началу 1916 года имели на своем вооружении меньше артиллерии и пуле-

[29]

метов, чем в июле 1914 года»{60}, при понимании «артиллерии» исключительно как 3-дм полевых орудий, нуждается в уточнении.

Ситуация в сфере обеспеченности артиллерией, действительно, оставалась тяжелой. Положение дел января 1916 г., обрисованное в телеграмме Алексеева Жилинскому, выглядело весьма плачевным: «Итак, мы деремся без тяжелой артиллерии… Архангельск спутал все наши расчеты. Во льду замерзли даже те старые винтовки, которые нам были посланы, не доходит порох, а потому мало ружейных патронов. Наиболее остро ощущаем мы теперь: а) недостаток тяжелой артиллерии, б) неприбытие винтовок, в) недостаток ружейных патронов»{61}. Вместе с тем статистика по тяжелой артиллерии на фронте{62} демонстрирует, что к началу лета положение (по сравнению с прошлым) улучшилось. Если в ноябре 1915 г. в войсках насчитывалось 173 батареи при 632 орудиях{63} (в начале войны — 240 орудий), то в июне — уже 302 батареи при 1130 орудиях. Ситуация на декабрь 1916 г., по сравнению с июнем, изменилась, однако, незначительно: 308 батарей при 1152 орудиях.

Значительные проблемы, безусловно, продолжали существовать. Показательно, к примеру, что основной рост в период с ноября 1915 г. по декабрь 1916 г. пришелся на устаревшие системы тяжелой артиллерии: с 32 до 164 увеличилось число 107-мм пушек образца 1877 г., с 64 до 272 — число 120-пудовых 6-дм пушек. Об отношении военного командования к данным образцам красноречиво говорит одна из телеграмм главнокомандующего армиями Западного фронта генерала от инфантерии А. Е. Эверта Алексееву (апрель 1916 г.). В ней он просил не направлять к нему 12-ю полевую тяжелую артиллерийскую бригаду, так как 152-мм пушки в 120 пудов и 107-мм пушки обр. 1877 г., состоявшие у нее на вооружении, «имеют ограниченный обстрел и трудно пополняемый запас снарядов, а 152-мм пушки в 120 пуд. вообще непригодны для наступательных действий»{64}.

Несмотря на общий прогресс в обеспеченности артиллерией, отражавшийся в валовых цифрах, военное командование продолжало настаивать на увеличении числа орудий, особенно крупных калибров. Все большая роль и значение последних для успешного ведения боевых действий были к 1916 г. очевидным уроком войны для многих российских военачальников. Реалии Восточного фронта, который ранее нередко рассматривался в терминах маневренной войны (в противовес позиционной), отчасти сближались в этом смысле с ситуаций на фронте Западном.

[30]

В конце 1915 г., в период переговоров с союзниками в Лондоне, со стороны членов миссии вице-адмирала А. И. Русина{65} указывалось, «что в отличие от исключительно позиционной войны на западном фронте действия русской армии имеют маневренный, подвижный характер, а потому и тяжелая артиллерия требуется для нашей армии более легкая, меньшего калибра»{66}. В 1916 г., особенно в свете ситуации на северном участке Восточного фронта, в полосе действия Западного фронта под командованием Эверта, подобные мысли выглядели менее очевидными. В июле 1916 г., во время нового раунда переговоров в Лондоне, генерал Беляев продолжал отмечать, что «несомненно, траншеи на Восточном фронте не вполне таковы, как во Франции и Фландрии»{67}. Однако, по его словам, даже в условиях менее солидных укреплений, российская тяжелая артиллерия оказывалась слабой, что приводило к тому, что брать их приходилось за счет количественного, а не качественного превосходства. Апеллируя к этому, Беляев стремился добиться от союзников расширения поставок тяжелых орудий. Слабость 6-дм пушек и гаубиц при разрушении немецких блиндажей проявилась в ходе Нарочской операции марта 1916 г.{68}, а также в период боев под Ригой в декабре 1916 г. (январе 1917 Г.){69}.

Уроки прошлых двух лет войны и рост потребностей в могущественной тяжелой артиллерии стали стимулом к формированию сильного артиллерийского «кулака» в виде Тяжелой артиллерии особого назначения (ТАОН), организованной в январе 1917 г. (48-й артиллерийский корпус в составе шести бригад). Концептуальные основания ТАОН были заложены, однако, еще в 1916 г. и суммированы в важном меморандуме великого князя Сергея Михайловича на имя Алексеева от 22 октября (4 ноября) 1916 г., значительную роль в подготовке которого сыграл Барсуков{70}. В нем подчеркивалось, что «современная война с полной очевидностью показала, что ни одна серьезная операция не может рассчитывать на успех без основательного и продуманного содействия артиллерии»{71}. Проблемы прорыва второй линии окопов и уничтожения артиллерии противника требовали концентрации имевшихся тяжелых орудий в один мощный «кулак», который обеспечил бы прорыв пехоты и создал условия для дальнейшего развития наступления. Основу вооружения ТАОН в 1917 г. составили заграничные артиллерийские орудия.

Помимо сохранявшегося дефицита тяжелой артиллерии и снарядов к ней, на фронте в 1916 г. остро ощущали и недостаток специальных зенитных орудии. Красноречивое свидетельство тому, как технические «пробелы» приходилось хотя бы отчасти нивелировать с помощью русской смекалки, сохранилось в воспоминаниях Е. В. Тумиловича, солдата 326-го Белгорайского полка 82-й пехотной ди-

[31]

визии (в составе 9-й армии Юго-Западного фронта). Описывая ситуацию начала 1916 г., он вспоминал о том, что «в небе часто по вечерам появлялись самолеты, но мы в то время не боялись их. От скуки стреляли по ним из винтовок или любовались, как артиллеристы сажали трехдюймовое полевое орудие на колесо от телеги, вращающееся на забитом в землю колу, и, орудуя этим до смешного примитивным механизмом, довольно удачно вели огонь по обнаглевшим самолетам»{72}.

Помимо недостатка или дефектов тех или иных орудий, сказывались и проблемы со специальной и тактической подготовкой личного состава и организацией боевого применения артиллерийских систем. Слова одного из рапортов командующего 9-й армией генерала от инфантерии П. А. Лечицкого, представленного в Ставку осенью 1915 г., будут вполне актуальны и на протяжении 1916 г.: «Большая часть неудач в настоящих боях должна быть отнесена на неумение управлять артиллерией. При том составе пехоты, с которой нам приходится вести бои, содействие артиллерии становится прямо-таки решающим»{73}. Когда в марте 1916 г. Эверт телеграфировал командующим армиями Западного фронта свое указание не назначать время начала наступления заранее, без выяснения результатов артиллерийской подготовки, М. К. Лемке, военный цензор Ставки, на страницах своего дневника был крайне резок, считая, что столь простые вещи необходимо было усвоить намного раньше{74}.

Другие недочеты не были столь очевидны, однако цена их «усвоения» на фронте была не менее дорогой. Еще по результатам своего визита в расположение 8-й армии Юго-Западного фронта осенью 1915 г. японский представитель при Ставке генерал-майор М. Накадзима (Накаджима) сообщал Базарову идею одного из командиров российских батарей, имевшего, по всей видимости, дело с японскими орудиями. Командир указывал на желательность включить в боекомплект «около 25 % гранат, ввиду сильного морального действия, оказываемого ими как на свои, так в особенности и на неприятельские войска; кроме того, при стрельбе по войскам, занимающим глубокие окопы, действительность стрельбы гранатами значительно больше таковой шрапнелями»{75}.

Болезненным опытом осознания правоты вышеприведенных мыслей стала Нарочская операция Западного и Северного фронтов, проведенная в марте 1916 г. 8 (21) марта, спустя три дня после начала наступления, Эверт с тревогой писал Алексееву: «Судя по тому, с каким трудом войска овладевают даже передовыми окопами, приходится придти к убеждению, что результаты артиллерийской подготовки весьма недостаточны; артиллерия стреляет слабо, руководство ее огнем поставлено нехорошо, и снаряды затрачиваются непроизводительно»{76}. В апреле, анализируя неутешительные итоги операции, среди ключевых ошибок Алексеев выделял недочеты управления войсками и артиллерией, связывал неудачи с «нашей бедностью в тяжелой артиллерии» и снабжением ее снарядами, отдель-

[32]

но подчеркивая: «Полевая артиллерия не имела недостатка в патронах, хотя при богатстве шрапнелей у нас было мало столь нужных гранат; соотношение, принятое нашими учеными артиллеристами (¹/₃ гранат), осуждено требованиями жизни; строевые начальники усиленно требуют половину гранат, но не ручаюсь, что в ближайшем будущем Главное артиллерийское управление окажется способным удовлетворить это требование»{77}. Комбинация не выученных ранее уроков и слабых производственных возможностей дала в марте 1916 г. плачевные результаты.

Нарочская операция свидетельствовала не только о просчетах российского командования, но и о слабых результатах в деле обеспечения российской армии заграничной артиллерией. Так, к примеру, анализ состава одной из ключевых артиллерийских групп (генерал-лейтенанта И. А. Закутовского{78}), действовавшей в полосе 2-й армии Западного фронта (последней отводилась основная роль в операции), демонстрировал несколько моментов. Во-первых, количественную слабость тяжелой артиллерии (не говоря уже о недостаточной норме расхода снарядов){79}; во-вторых, наличие устаревших орудий; в-третьих, тот факт, что основную роль играли отечественные пушки и гаубицы; в-четвертых, доминирование легких пушек, усугубляемое определяющей ролью шрапнели в боекомплекте. Как сетовал по итогам Нарочской операции Алексеев, «грустно сознавать наши резкие недочеты управления… но еще тревожнее вопрос о нашей крайней слабости в тяжелой артиллерии и снарядах для нее… Попытка приобретения в Англии и Франции тяжелых орудий, преимущественно 6-дм калибров, столько нам необходимых для борьбы с блиндажами и укрытиями, и 42-лин. пушек потерпела полную неудачу»{80}.

При всем отличии местности и особенностей противника в зоне Юго-Западного фронта, многое из вышесказанного было применимо и для характеристики роли импортной артиллерии в период «Брусиловского прорыва». Роль артиллерийской поддержки (особенно на стадии прорыва первой полосы укреплении) была очевидна и наглядным образом проявилась в мае (июне) 1916 г., даже несмотря на изначальное преимущество противника в числе орудий по сравнению с армиями Юго-Западного фронта (2731 против 2017 орудий), преимущества, которое правда, «парировалось недостатком снарядов» у австро-венгерских войск{81}. В оперативной сводке фронта за 22 мая (4 июня) — день начала наступления, — о ситуации в полосе 8-й армии, в частности, говорилось: «Наша артиллерия проделала во многих местах проходы в заграждениях, разрушила часть бруствера первой линии и несколько капониров… В 40-м корпусе разрушение окопов первой линии и проволочных заграждений на всем фронте идет вполне успешно… В 8-м корпу-

[33]

се легкая артиллерия проделала 38 проходов в заграждениях, тяжелая и мортирная — разрушила почти все цепи первой линии, а местами совершенно сняты бугры убежищ; часть окопов второй линии также обращена в груду земли»{82}. В солдатских воспоминаниях артиллерийская подготовка «Брусиловского прорыва» была зафиксирована более живо и наглядно: «Рев нарастал с невероятной силон и скоростью, блиндаж задрожал, земля посыпалась в котелок и чашки. Мы выскочили на воздух… Шестидюймовые снаряды безжалостно разрушали первую и вторую линию обороны противника. Вместе с огнем и столбами черной земли кверху летели бревна, кровати, шинели, трупы людей. Трудно описать и еще труднее представить не видавшему эту ужасную работу нашей прекрасной артиллерии»{83}. «Исключительно эффективно действовала русская артиллерия…», — подытоживает итоги первых дней боев исследователь операции С. Г. Нелипович{84}.

Лимитирующим фактором, однако, как и ранее, оставался недостаток снарядов и тяжелой артиллерии. Еще в апреле Алексеев сетовал на то, что «отечественное производство не может нам дать не только орудий, но даже снарядов в достаточном количестве для выполнения одной хотя бы операции, длительностью не менее 20 дней»{85}. В мае, за несколько дней до начала операции, в директиве главнокомандующим армиями фронтов начальник Штаба ВГК вновь упирал на фактор слабости артиллерийского снабжения: «Недостаточная обеспеченность нашей артиллерии снарядами, особенно крупного калибра, не даст возможности развивать решительный удар всеми фронтами»{86}.

Командующим армиями было ясно, что ограниченное количество снарядов будет серьезным сдерживающим фактором, поэтому с первых дней в корпуса шли указания «трату снарядов вести расчетливо, отнюдь не допуская возможности едва ли не с первого часа боя заявлять и требовать усилений»{87}. Однако уже с конца мая из армий в штаб фронта «посыпались» неоднократные запросы на дополнительное обеспечение снарядами{88}. Начальник артиллерийского снабжения фронта генерал-лейтенант А. А. Голицын с мая указывал на дефицит снарядов в резерве фронта и уже в начале июня на очередной запрос из штаба 8-й армии писал, «что сейчас мортирных и русских ружейных патронов совершенно нет, и таковые, в возможных количествах, будут передаваться армии по прибытии в резерв фронта»{89}. Показательно в этом смысле, что в сентябре, на фоне очевидного «затухания» наступления, главнокомандующий армиями фронта генерал от кавалерии А. А. Брусилов в переписке со Ставкой, по сути, возвращался к сетованиям самого Алексеева апреля месяца, а также командующих армиями в ходе операции: «Настоящая относительная малоуспешность боевых действий Юго-Западного фронта по сравнению с майским наступлением заключается главным образом

[34]

в том, что у нас тогда были накоплены снаряды тяжелой артиллерии, которой у противника было мало, и мы могли подавлять артиллерию противника. В настоящее время при нашем численном превосходстве неприятель превосходит нас силою огня тяжелой артиллерии, и мы ее огня подавить не можем по недостатку снарядов…»{90}. Учитывая ограниченные запасы снарядов, можно вновь поставить дискутирующийся в более широком контексте вопрос: стоило ли командованию Юго-Западного рваться и дальше вперед и вперед после завершения первой, удачной фазы операции?

Заграничные орудия не играли определяющей роли в артиллерийской поддержке войск в ходе «Брусиловского прорыва». По имеющимся сведениям{91}, основными зарубежными калибрами, использовавшимися в операции, были морские 6-дм пушки Канэ и 75-мм японские полевые орудия Арисака. Использование первых из них, изымавшихся для формирования сухопутной тяжелой артиллерии из береговых батарей крепостей (в т. ч. Кронштадта) еще с осени 1914 г.{92}, было, скорее, вынужденным шагом в условиях дефицита 6-дм гаубиц и сложностей с получением тяжелой артиллерии из-за границы. Наличие японских орудий, напротив, можно рассматривать как практический результат сделанных ранее (в 1914-1915 гг.) военных заказов. Стоит принимать во внимание и то, что нередко японские (и другие зарубежные) артиллерийские системы заказывались вместе с боекомплектом (как было в случае с заказом на 216 пушек Арисака в 1915 г.){93}. Характерно в этом смысле, что 75-мм японские орудия соединений Юго-Западного фронта были обеспечены боеприпасами лучше, чем 3-дм российские полевые пушки{94}. В условиях дефицита снарядов относительная обеспеченность иностранных орудий боекомплектом, очевидно, имела свои преимущества.

Присутствию японских орудий в соединениях Юго-Западного фронта способствовали также факторы организационного и логистического характера. По крайней мере, часть из выявленных японских орудий по обильным заказам 1915 г. направлялась в Киевский и Одесский артиллерийский склады{95}, откуда, в свою очередь, поступала в артиллерийские бригады, действовавшие в составе армий Юго-Западного фронта. Как следовало из справки Базарова «Японские орудия» (октябрь 1915 г.), значительная часть пушек из крупного заказа на 216 орудий Арисака поступила во входившие в состав фронта 86-ю (затем 102-ю), 87-ю (затем 105-ю), 88-ю (затем 101-ю) и 89-ю (затем 103-ю) артиллерийские бригады{96}.

Рассмотренные выше тенденции развития артиллерийского производства в Российской империи в 1916 г., динамика прибытия заграничных орудий, наконец, характер боевого применения импортной артиллерии и ее реальное значение на фронте составляют необходимый контекст для ответа на основной вопрос данной статьи: какова была роль заграничных артиллерийских орудий для российской армии в 1916 г.? В октябре 1916 г. авторитетный зарубежный наблюдатель,

[35]

начальник Имперского генерального штаба Великобритании генерал У. Робертсон, в общем обзоре ситуации на фронтах Первой мировой, среди прочего, отмечал: «Иные, особенно русские и румыны испытывают крайний недостаток в вооружениях. Несмотря на 2 года усилий, западные державы до сих пор не смогли обеспечить Россию хотя бы чуточкой (tithe) тяжелой артиллерии, которую она просит. Растущие сложности с коммуникациями ввиду приближения зимы и растущей активности немецких подводных лодок, делают вероятность ликвидации этой нужды еще более отдаленной. Ни один урок этой войны не был столь очевиден, как тот, что даже самые храбрые войска мало или вовсе могут продвинуться вперед, когда им противостоит вражеская тяжелая артиллерия, на огонь которой они не могут эффективно ответить. Одним из последствий большей силы немецкой артиллерии на Восточном фронте является моральное превосходство немцев. Появление немецкой дивизии производит эффект, несовместимый с ее действительной силой. Часто на протяжении последних нескольких месяцев мы видели быстрое русское продвижение и спешное австрийское отступление, которое останавливалось после прибытия небольшого числа немцев…»{97}.

Скепсис британского военачальника во многом подтверждает и сводная ведомость состояния российской артиллерии на 1 ноября 1916 г., составленная Упартом в декабре{98}. В валовом объеме зарубежные орудия (среди всей артиллерии, поступившей на фронт с июля 1914 г. по ноябрь 1916 г., за исключением бомбометов и минометов) составляли относительно небольшую величину: чуть более 12% (1118 из 9283 ед.). Однако, если разделить орудия на три группы — легкие (3-дм легкие и горные пушки), тяжелые (калибром от 42-лин. и выше), зенитные пушки — ситуация выглядит несколько иначе. Доля иностранных поставок по первой группе — ок. 8% (586 из 7567 ед.), по второй — ок. 25% (498 из 1993 ед.), по третьей — 50% (16 из 32 ед.). Таким образом, налицо «специализация» заграничных артиллерийских заказов: российское командование хотело получить из-за рубежа, прежде всего, остро дефицитную и вместе с тем крайне необходимую тяжелую артиллерию, слабые возможности по производству которой отражали общее состояние отставания Российской империи от союзников по Антанте.

Подведем итоги. Несмотря на значительный рост производства артиллерийских орудий в Российской империи в 1916 г. и ускорение прибытия пушек и гаубиц из-за границы на протяжении всего «года сверхнапряжения», российская армия продолжала испытывать дефицит орудий и снарядов, наиболее остро ощущавшийся применительно к тяжелым калибрам. Обеспеченность армии орудиями и снарядами продолжала в 1916 г. во многом оставаться отражением общего состояния промышленной и производственной мощи Российской империи, отчасти — отражением ее места в коалиции Антанты. Попытки российских представителей добиться увеличения поставок заграничных артиллерийских систем упирались не только в прагматизм руководства Великобритании и Франции, думавших, прежде всего, об интересах собственных вооруженных сил, и в уничижительные представления Лондона и Парижа о «русском паровом катке», но и в

[36]

зависимость Петрограда от иностранных кредитов, а также в дефекты работы самих российских властей.

В итоге две крупные операции на Восточном фронте в 1916 г. — Нарочская операция и «Брусиловский прорыв» — проходили в условиях недостатка снарядов и орудий, особенно тяжелых калибров; недостатка, который не смогли покрыть ни отечественная промышленность, ни поставки союзников. «Заграничный фактор», скорее, дал о себе знать в боях в 1916 г. в виде японских орудий, закупленных ранее. Тем самым сказывалось и такое немаловажное обстоятельство, как «хронологический зазор» между размещением военного заказа и его реальным прибытием в Россию; «зазор», связанный как со сложностью дипломатического согласования, так и с нараставшими проблемами транспортной системы Российской империи. Вместе с тем с трудом, но накапливавшийся в 1916 г. запас заграничных артиллерийских орудий даст о себе знать в виде ТАОН, аккумулировавшей не только зарубежные пушки и гаубицы, составившие ее основу, но и оплаченный кровью опыт предшествовавших боев на Восточном фронте.

[37]

Примечания:

{1} Greenhalgh Е. Victory through Coalition: Britain and France during the First World War. Cambridge, 2005. P. 1.

{2} См., например: Павлов А. Ю. Скованные одной цепью. Стратегическое взаимодействие России и ее союзников в годы Первой мировой войны (1914-1917 гг.). СПб., 2008; Россия в стратегии Первой мировой войны. Кн. 1, 2. СПб., 2014; Herwig Н. The First World War: Germany and Austria-Hungary 1914-1918. 2nd ed. London, 2014.

{3} Сидоров А. Л. Отношения России с союзниками и иностранные поставки во время первой мировой войны 1914-1917 гг. // Исторические записки. Т. 15. М., 1945. С. 128-179; Он же. Экономическое положение России в годы Первой мировой войны. М., 1973.

{4} Neilson К. Strategy and Supply: The Anglo-Russian Alliance, 1914-17. London, 1984.

{5} Поликарпов В. В. От Цусимы к Февралю. Царизм и военная промышленность в начале XX века. М.. 2008; Бодров А. В., Виноградов П. В., Малыгина А. А. Военно-техническое сотрудничество Российской империи с союзниками // Россия в стратегии Первой мировой войны. Кн. 1. С. 167-232; Айрапетов О. Р. Зарубежные заказы // Антанта: Сердечное согласие в годы Великой войны. М., 2014. С. 202-221; Порох, золото и сталь: Военно-техническое сотрудничество в годы Первой мировой войны / науч. ред. А. Ю. Павлов. СПб., 2017; Rielage D. С. Russian Supply Efforts in America during the First World War. London, 2002.

{6} Цит. no: Dictionary of Military and Naval Quotations. Annapolis, 1966. P. 19.

{7} См. подробнее: Guelton F. Technology and Armaments // The Cambridge History of the First World War / ed. by J. Winter. Cambridge, 2014. Vol. 2 P. 240-265.

{8} Барсуков Е. З. Русская артиллерия в мировую войну. Т. 1. М., 1938. С. 278.

{9} Цит. по: Поликарпов В. В. От Цусимы к Февралю. С. 355-356.

{10} Международные отношения в эпоху империализма (далее — МОЭИ). Сер. 3. Т. 8. Ч. 1. М., 1935. С. 519.

{11} Лемке М. К. 250 дней в царской ставке. 1916. Минск, 2003. С. 23.

{12} МОЭИ. Сер. 3. Т. 10. М., 1938. С. 253

{13} Керсновский А. А. История русской армии. М., 1994. Т. 4. С. 9.

{14} Айрапетов О. Р. Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914-1917). М., 2015. Т. 3. 1916 год. Сверхнапряжение.

{15} Подсчитано на основе данных, взятых из: Маниковский А. А. Боевое снабжение русской армии в мировую войну / перераб. и доп. Е. З. Барсуковым. 3-е изд. М., 1937. С. 404-405; Бескровный Л. Г. Армия и флот России в начале XX в. Очерки военно-экономического потенциала. М., 1986. С. 94.

{16} Маниковский А. А. Боевое снабжение русской армии в мировую воину. С. 353.

{17} Цит. по: Барсуков Е. З. Русская артиллерия в мировую войну. Т. 1. С. 261.

{18} РГВИА. Ф. 504. Оп. 2. Д. 496. Л. 2.

{19} Каинов С. Ю., Матвеев А. В. Артиллерия и стрелковое оружие российской армии периода Первой мировой войны // Первая мировая война. Исследования. Документы / отв. ред. А. Д. Яновский. М., 2014. С. 65-66.

{20} Шпаковский В. О. Минометы Первой мировой войны // Наука и техника. 2011. № 4 (59). С. 57.

{21} Маниковский А. А. Боевое снабжение русской армии в мировую войну. С. 416; Бескровный Л. Г. Армия и флот России в начале XX в. С. 91.

{22} РГВИА. Ф. 504. Оп. 2. Д. 496. Л. 2.

{23} Там же. Ф. 2003. Оп. 1. Д. 730. Л. 18 об.-20 об.

{24} РГВИА. Ф. 2003. Оп. 1. Д. 730. Л. 14.

{25} См. подробнее: Поликарпов В. В. От Цусимы к Февралю. С. 291-342.

{26} РГВИА. Ф. 2003. Оп. 1. Д. 730. Л. 21.

{27} Там же. Ф. 504. Оп. 6. Д. 68. Л. 23.

{28} Там же. Ф. 504. Оп. 2. Д. 799. Л. 36 об.

{29} Маниковский А. А. Боевое снабжение русской армии в мировую войну. С. 408.

{30} Russie: Etat faisant connaître les matériels et munitions cédés mensuellement depuis le début des hostilités [s.d.] // Service Historique de Défense, Département d’Armée de Terre, 10 N 72.

{31} Matériel de guerre, appartenant à l’Armée française, cédé mansuellement aux différentes nations depuis le début des hostilités [septembre 1917] // Ibid.

{32} Бодров A. В., Виноградов П. В., Малыгина A. A. Военно-техническое сотрудничество Российской империи с союзниками. С. 178.

{33} Маниковский в своей сводной таблице обозначает их калибр как 76 мм. Это, однако, расходится с тем, как принято обозначать калибр пушки Арисака обр. 1898 г. в исследовательской литературе. См., например: Барсуков Е. З. Артиллерия русской армии (1900-1917 гг.). М., 1948. T. 1. С. 225.

{34} По данным Маниковского. Эта цифра, как можно заметить, расходится с вышеприведенными сведениями французских документов. Не исключено, что расхождение объясняется тем, что часть 120-мм пушек, с формальной точки зрения, была передана не Францией. Как следует из различных донесений военного и военно-морского агентов Российской империи из Франции весной-осенью 1916 г., количество отправленных из Бреста 120-мм пушек явно превосходило 72 ед., указанные во французской ведомости. См.: РГВИА. Ф. 504. Оп. 2. Д. 799. Л. 27, 35, 261, 329, 336, 350.

{35} РГВИА. Ф. 504. Оп. 6. Д. 99. Л. 26.

{36} Там же. Д. 50. Л. 141-141 об.

{37} Там же. Д. 43. Л. 134 об.

{38} РГВИА. Ф. 504. Оп. 6. Д. 43. Л. 27, 61-62 об.

{39} Там же. Оп. 1. Д. 1429. Л. 78.

{40} Там же. Л. 166-166 об.

{41} Маниковский А. А. Боевое снабжение русской армии в мировую войну. С. 633.

{42} РГВИА. Ф. 504. Оп. 6. Д. 99. Л. 5.

{43} Там же. Л. 112-113.

{44} Neilson К. Ор. cit. Р. 200.

{45} Ibid. Р. 210.

{46} Rielage D. C. Op. cit. Р. 72.

{47} Berton Р Russo-Japanese Relations, 1905-1917: From Enemies to Allies. London, 2012. P. 42.

{48} G-53, Note by Robertson, 31/01/16 // The National Archives of Great Britain (далее — TNA), Cabinet Office (далее — CAB) 24/2.

{49} Дефицит рассчитывался Ноксом как разница между запрашиваемым российским командованием, с одной стороны, и доступными заграничными поставками и собственным производством, с другой.

{50} Барышев Э. А. Заготовительная деятельность Главного артиллерийского управления в Японии во время Первой мировой войны // Война и оружие: новые исследования и материалы. СПб., 2014. Ч. 1. С. 136.

{51} МОЭИ. Сер. 3. Т. 10. С. 123.

{52} Барышев Э. А. Заготовительная деятельность Главного артиллерийского управления в Японии во время Первой мировой войны. С. 136.

{53} См. подробнее: Федулов С. В., Соловьев Д. Н., Станкевич Н. А. «Заказы в Японии достигли внушительной цифры» // Военно-исторический журнал. 2016. № 12. С. 45-50.

{54} Подобную точку зрения см. в: Павлов Д. Б. Забытый союзник. Япония и Россия в 1914 1918 гг. М., 2014. С. 59-60.

{55} Журналы Особого совещания для обсуждения и объединения мероприятий по обороне государства. Т. 2. 1916. М., 2013. С. 16-17.

{56} РГВИА. Ф. 2003. Оп. 1. Д. 1593. Л. 2. Более оптимистическую оценку со стороны зарубежного исследователя см.: Heywood A. Spark of Revolution? Railway Disorganisation, Freight Traffic and Tsarist Russia’s War Effort, July 1914 — March 1917 // Europe-Asia Studies. 2013. Vol. 65. № 4. P. 753-772.

{57} См., к примеру: РГВИА. Ф. 504. Оп. 2. Д. 799. Л. 131, 338 об.; Ф. 504. Оп. 6. Д. 43. Л. 266.

{58} Там же. Д. 799. Л. 160.

{59} См. подробнее: Трошина Т. И. Великая война… Забытая война… Архангельск в годы Первой мировой войны (1914-1918 гг.). Архангельск, 2008. С. 72-77.

{60} Оськин М. В. Брусиловский прорыв. М., 2010. С. 19.

{61} Наступление Юго-Западного фронта в мае-июне 1916 года. Сб. док. М., 1940. С. 36.

{62} Маниковский А. А. Боевое снабжение русской армии в мировую войну. С. 342-343.

{63} Не исключено, что данные, приводимые Маниковским, несколько преувеличены. Если, согласно его информации, на ноябрь 1915 г. на фронтах числилось, среди прочего, 112 42-лин. (107-мм) орудий обр. 1910 г. и 168 6-дм (152-мм) полевых гаубиц, то сотрудник ГАУ полковник В. Г. Федоров в отчете от 3 (15) января 1916 г. писал о том, что «у нас на всю действующую армию 84 [ед.] — 42-лин. пушек и 120 [ед.] — 6-дм полевых гаубиц» (РГВИА. Ф. 504. Оп. 6. Д. 81. Л. 57 об). Данные, приводимые Барсуковым на март 1916 г. (440 тяжелых полевых и 516 тяжелых крепостных орудий), согласуются, однако, со сведениями Маниковского. См.: Барсуков Е. З. Артиллерия русской армии (1900-1917 гг.). Т. 4. М., 1948. С. 293.

{64} Барсуков Е. 3. Артиллерия русской армии. Т. 1. С. 104-105.

{65} См. о ней: Сидоров А. Л. Миссия в Англию и Францию по вопросам снабжения России предметами вооружения // Исторический архив. М., 1949. Т. 4. С. 351-386; Кряжев Ю. Н. Боевое снабжение Российской армии в первую мировую войну: миссия А. И. Русина в Англию и Францию (октябрь-декабрь 1915 г.) // Омский научный вестник. 2007. № 3 (55). С. 28-31.

{66} РГВИА. Ф. 504. Оп. 6. Д. 81. Л. 50.

{67} Цит. по: Девять месяцев во главе Военного министерства (13 июня 1915 г. — 13 марта 1916 г.) // Вопросы истории. 1994. №8. С. 143, прим. 6.

{68} Барсуков Е. З. Артиллерия русской армии. Т. 4. С. 316.

{69} Журналы Особого совещания… Т. 3. 1917. М., 2013. С. 82-83.

{70} Барсуков Е. З. Артиллерия русской армии. Т. 1. С. 111-113.

{71} Маниковский А. А. Боевое снабжение русской армии в мировую войну. С. 336.

{72} Первая мировая: взгляд из окопа / предисл., сост. и коммент. К. А. Пахалюка. М.; СПб., 2014. С. 59.

{73} Цит. по: Оськин М. В. Генерал Лечицкий — командарм Первой мировой // Военно-исторический журнал. 2017. № 1. С. 56.

{74} Лемке М. К. 250 дней в царской ставке. С. 373.

{75} РГВИА. Ф. 2003. Оп. 1. Д. 1429. Л. 54-54 об.

{76} Барсуков Е. З. Артиллерия русской армии. Т. 4. С. 332.

{77} Наступление Юго-Западного фронта. С. 47.

{78} По данным Барсукова, она включала: 3-дм легких пушек — 72 ед., 107-мм пушек обр. 1877 г — 12 ед., 122-мм полевых гаубиц — 60 ед., 6-дм пушек в 120 пуд. — 12 ед., 6-дм гаубиц 32 ед. (Барсуков Е. З. Артиллерия русской армии. Т. 4. С. 298). По другим сведениям, в состав группы входило 144 легких и 116 тяжелых орудий. См.: Подорожный Н. Е. Нарочская операция в марте 1916 г. на русском фронте мировой воины. М., 1938. С. 67.

{79} Подорожный И. Е. Нарочская операция в марте 1916 г. на русском фронте мировой войны. С. 69.

{80} Наступление Юго-Западного фронта. С. 47.

{81} Нелипович С. Г. Наступление Юго-Западного фронта в кампанию 1916 года (Брусиловский прорыв): борьба резервов // Военно-исторические исследования в Поволжье. Сб. науч. тр. Саратов, 2003. Вып. 5. С. 187.

{82} Наступление Юго-Западного фронта. С. 204.

{83} Первая мировая: взгляд из окопа. С. 72.

{84} Нелипович С. Г. Брусиловский прорыв. Наступление Юго-Западного фронта в кампанию 1916 года. М., 2006. С. 12.

{85} Наступление Юго-Западного фронта. С. 47.

{86} Там же. С. 188.

{87} Там же. С. 210.

{88} Там же. С. 211-212, 217.

{89} Там же. С. 351.

{90} Нелипович С. Г. Брусиловский прорыв. С. 36.

{91} Наступление Юго-Западного фронта. С. 280, 322, 339.

{92} Барсуков Е. З. Артиллерия русской армии. Т. 1. С. 87.

{93} РГВИА. Ф. 504. Оп. 6. Д. 43. Л. 4.

{94} Наступление Юго-Западного фронта. С. 325.

{95} РГВИА. Ф. 504. Оп. 6. Д. 43. Л. 167, 170.

{96} Там же. Ф. 2003. Оп. 1. Д. 1429. Л. 76 об.-77.

{97} G-85, Memo by Robertson, October 1916 // TNA, CAB 24/2.

{98} РГВИА. Ф. 504. Оп. 2. Д. 496. Л. 2. Копия данного документа из материалов Ставки опубликована в: Сидоров А. Л. Экономическое положение России. С. 316.