Марыняк А. В. Инспекционные поездки по военно-учебным заведениям генерал-майора Б. В. Адамовича в 1915-1916 гг.

Военно-исторические исследования в Поволжье. Вып. 7. — Саратов, 2006. С. 82-92.

С первых же недель мировой войны перед военным руководством Российской Империи встала проблема укомплектования развертывающейся армии офицерскими кадрами. Еще до мобилизации вооруженных сил некомплект офицерских чинов составлял около 3 тыс. чел., после приведения армии в военный состав некомплект удвоился. Первые же бои показали, что потери среди офицерского состава будут огромны. В связи с этим, Военный Министр, генерал от кавалерии В. А. Сухомлинов настоял на сокращении срока подготовки офицеров в военно-учебных заведениях: введенный с началом войны 8-месячный курс подготовки, разработанный в 1911-1912 гг. был заменен 4-месячным. Новое сокращение программы пришлось делать наспех, при нехватке преподавательских и командных кадров и увеличении числа обучаемых.

Кроме того, в конце 1914 г. появляются новые военно-учебные заведения — школы подготовки прапорщиков пехоты при запасных пехотных бригадах, подчиненные не Главному управлению военно-учебных заведений (ГУВУЗ), которое по вполне объективным причинам оказалось не в состоянии обеспечить их профессиональными кадрами, а Главному управлению Генерального штаба (ГУГШ). Школы были предназначены для подготовки пехотных прапорщиков в 3-х месячный срок. Всех добровольцев и мобилизованных с высшим и средним образованием распределяли в основном в военные училища. Школам прапорщиков доставались «четырёхклассники{1}, с грехом пополам добившиеся свидетельства вольноопределяющихся 2-го разряда»{2}. Но и этот контингент с каждым набором заметно ухудшался. Оставлял желать лучшего культурный уровень поступающих. Становилось трудным «привить к ним общепринятые в офицерской среде привычки»{3}. У большинства принятых даже отсутствовала начальная военная подготовка. Они не могли отдать чести, не знали поворотов, ружейных приёмов и т.п. И это несмотря на то, что большинство обучающихся направлялись в школы прапорщиков уже из запасных батальонов. Впрочем, и поступавшие в военные училища нижние чины в плане военной подготовки «оставляли желать лучшего». Генерал от инфантерии Лайминг, инспектировавший в конце 1914 г. Чугуевское, Одесское, Казанское и Виленское военные училища отмечал в своем отчете: «Большую часть показанных поступившими из войск составляют вольноопределяющиеся, принятые в запасные батальоны перед самым переводом их в военные училища. Эта категория молодых людей представляет собою такой же сырой материал, как и поступающие в училища со стороны. Большинство из них на первых порах не легко воспринимают военную науку и труден им сначала резкий переход от сравнительно привольной жизни к строгому режиму военного училища…»{4}.

Сложившуюся ситуацию рассмотрело созванное Мобилизационным отделом ГУГШ Особое совещание. Участвовавшие в нём представители школ прапорщиков своими решениями постарались сблизить учебно-воспитательный процесс в своих военно-учебных заведениях с военно-училищным. Школам ставилась конкретная цель — воспитать «честного и преданного слугу царю и Родине, толкового офицера, который сумел бы разрешить на практике все задачи, выпадающие на долю взводного и ротного командира». Совещание признало необходимым изменить учебную программу. Год войны показал, что она уже «не отвечала ни современным требованиям, предъявляемым к пехотным офицерам, ни современному состоянию военного дела». Поступило предложение пересмотреть в сторону увеличения и срок обучения.

Обновлённую учебную программу школ подготовки прапорщиков утвердил 25 октября 1915 г. уже новый военный министр А. А. Поливанов. При этом выдвинутый на пост думскими кругами и крайне дороживший поддержкой «общественности» (даже когда это могло идти во вред делу), А. А. Поливанов решил действовать

[82]

в обход Главных управлений, ведавших подготовкой офицерских кадров. Для этого-то, видимо, и был отозван с фронта генерал-майор Б. В. Адамович.

Борис Викторович Адамович — родился в 1870 г., окончил 3-й Московский кадетский корпус и 2-е военное Константиновское училище. Коренной офицер Л.-Гв. Кексгольмского полка. Участник Русско-Японской войны 1904-1905 гг. в рядах 123-го пехотного Козловского полка. В 1906 г. назначен командиром батальона Киевского военного училища, с 1909 г. — начальник Виленского военного училища. В сентябре 1914 г. стал командиром родного полка, получив нелегкую задачу восстановить его после фактического уничтожения его во время катастрофы 2-й русской армии ген. А. В. Самсонова в Восточной Пруссии. В конце 1915 г. был отозван с должности командующего бригадой 3-й гвардейской пехотной дивизии в Петроград и назначен генералом для поручений при Военном Министре.

Еще перед Первой мировой войной Б. В. Адамович заслужил репутацию выдающегося военного педагога-воспитателя. Он являлся автором целого ряда наставлений и инструкций по обучению юнкеров и пользовался поддержкой Главного Начальника военно-учебных заведений Великого Князя Константина Константиновича.

В личности генерала Б. В. Адамовича сочетались как военно-педагогический опыт и даже талант, так и знание новых условий ведения боевых действий, сильно менявшихся в ходе войны и отличавшихся от того, к чему готовились в мирное время. Крайне полезным качеством явилась и энергия Бориса Викторовича. Свои отчеты об осмотренных военно-учебных заведениях он отправлял непосредственно Военному Министру от которого они пересылались в соответствующие Главные управления. Такое независимое положение генерала Б. В. Адамовича, при громадной задаче, которую ему предстояло решить (уже сам факт объезда и осмотра всех военно-учебных заведений от Петрограда до Иркутска говорит о многом), усложняло его взаимоотношение с местным руководством военно-учебных заведений, которое было несклонно прощать резкость оценок инспектора при «поверхности» (на их взгляд) самой инспекции. Оторванный от военно-учебного дела строевой службой, Борис Викторович не находил для себя возможным вникнуть в местные условия и в то, что некоторые недочеты в системе подготовки было просто невозможно устранить как ввиду местных условий, так и вследствие военного времени. Тем не менее, инспектор был строг и достаточно компетентен.

Сведения, приходившие с фронта во второй половине 1915 г., ярко демонстрировали просчеты подготовки офицеров. Начальник 71-й дивизии, например, телеграфировал 20 октября 1915 г. своему корпусному командиру, генералу Зайончковскому: «Все прибывшие до сих пор на укомплектование полков офицеры, как показал боевой опыт и долгие беседы с ними, выяснили, что они, во-первых, не имеют никакого понятия об управлении огнем в бою, т.е. не знакомы с боевой стрельбой, во-вторых, совершенно не знакомы со штыковым боем и, в третьих, не знают, как им действовать тогда, когда противник их обходит или охватывает. Сплошь и рядом они тревожно доносят, что их охватывает противник, что они скоро будут окружены и т.д. Они не только не знают этого дела практически, что самое главное, но не знакомы с этими вопросами и теоретически. А между тем в последнее время все прапорщики, прибывающие на укомплектование полков, почти немедленно принимают роты, не редко в самом бою, и поэтому практическая их подготовка по этим трем вопросам является одним из главных отделов их обучения»{5}.

Не менее важным вопросом было и «соответствие кандидатов офицерскому званию», вернее, его отсутствие. На это было указано и ГУГШ, и ГУВУЗ из Ставки Верховного Главнокомандующего. Как сообщал Начальник Штаба Верховного Главнокомандующего, в докладе генерала от инфантерии Адлерберга о результатах осмотра запасных батальонов Государем было выделено: «Большинство прапорщиков состоит из крайне нежелательных для офицерской среды элементов. Между ними были из чернорабочих, слесарей, каменщиков, полотеров и буфетчиков. Как мне было доложено, нижние чины часто, не спросив даже разрешения, отправляются держать экзамен. Вследствие этого бывают случаи, что совершенно негодные нижние чины попадают в прапорщики.

[83]

На полях против этого ЕГО ВЕЛИЧЕСТВОМ собственноручно начертано: «НА ЭТО НАДО ОБРАТИТЬ СЕРЬЕЗНОЕ ВНИМАНИЕ»{6}. Это была не проблема «классового отбора», гораздо важнее было то, что «прислуга» и офицерские погоны считались невозможным сочетанием. И это вполне естественно, т. к. навыки, привычки и предпочтения «обслуживающего персонала» были нетерпимы в офицерской среде. Из человека привыкшего прислуживать было невозможно за несколько месяцев воспитать человека обязанного приказывать. Офицеру Императорской армии было необходимо чувство собственного достоинства, а угодничество — неприемлемо. Достаточно четко ситуацию обозначал начальник 4-й Московской школы прапорщиков полковник Шашковский: «Приму крестьянина, рабочего, но не лакея»{7}.

Генерал Б. В. Адамович приступил к осмотру военно-учебных заведений во второй половине ноября 1915 г., вскоре после появления новых программ, как в военных училищах, так и в школах подготовки прапорщиков пехоты.

[84]

Примерно в те же дни посещались военные училища, находившиеся в тех же городах (или по соседству, так как есть упоминание об осмотре Павловского и Владимирского военных училищ в Петрограде в декабре 1915 г.), а во второй половине 1916 г. были проинспектированы оставшиеся военно-учебные заведения готовившие офицеров пехоты, размещавшиеся в Киеве, Одессе, на Кавказе, в Ташкенте.

На основе имеющихся материалов{8} можно сделать некоторые выводы о том, что собственно представляло собой младшее русское офицерство второго периода Первой мировой войны, из кого оно формировалось и каковы были его профессиональные знания и навыки.

* * *

Состав обучающихся в школах прапорщиков и юнкеров военных училищ.

Состав юнкеров в военных училищах в целом был моложе, чем в школах прапорщиков. Более 45 % юнкеров были в возрасте до 21 года, в то время как в школах прапорщиков такие почти отсутствовали. До 15% обучающихся приходилось на лиц старше 30 лет, а в некоторых школах обучались солдаты старше 45 лет. После осмотра Казанской школы подготовки прапорщиков ген. Б. В. Адамович отметил в своем отчете, что «ознакомление… со школами и военными училищами приводит все более к убеждению, что молодость состава обучаемых — одна из важнейших слагаемых успеха ускоренного обучения»{9}.

Впечатление от внешнего вида, выправки и общей культуры, как юнкеров, так и обучающихся в школах, «оставляло желать лучшего», хотя были и исключения. Генерал Адамович отмечал: «Воспитанники Казанской школы производят настолько хорошее впечатление, что внешним своим видом напоминают лишь обучающихся в 3-й Петергофской школе{10} и юнкеров военных училищ, наиболее сохранивших выправку»{11}. В то же время «…юнкера Чугуевского Училища имеют вид весьма неблагообразный: множество нестриженных, одеты разнообразно и плохо, встречаются в пенсне, выправки нет, в группах не принимают команду «смирно» и шевелятся, в коридорах и ротах часто не подают этой команды для отдания чести, плохо рапортуют, выходят строем из столовой в беспорядке и т. д.»{12}.

Большой проблемой являлся отбор кадров. Особое внимание при этом уделялось школам прапорщиков, т. к. там комплектование всецело зависело от строевого начальства частей, командирующих своих солдат для подготовки их них младших офицеров. Далеко не всегда командование относилось к этому вопросу с должной ответственностью, порой действуя по принципу «своя рубашка ближе к телу». Единства в комплектовании не удавалось достичь даже в пределах одного военного округа. Например, школы, располагавшиеся в окрестностях Петрограда, поразили генерала большой разницей юнкеров. Так в 1-й и 2-й Ораниенбаумских школах прапорщиков отмечался хороший состав обучающихся из «хорошего благообразного простонародья», «резко бросаются в глаза внешностью, интеллигентностью и знаниями представители Гвардии, избранные, очевидно, с большим разбором»{13},

[85]

в то время как в 1-й, 2-й и 4-й Петергофских школах: «люди неблагообразной внешности, слабых физических качеств, мало развитые и не имеющие той первоначальной обработки и подготовки, на которую можно было бы рассчитывать при комплектовании избранными из боевых частей, запасных батальонов и тыловых учреждений»{14}. Причина — полки, преследую свои интересы отправляют в школы всех, кто пожелает, в то же время желая сохранить для себя хороших унтер-офицеров, на вступающих же в запасные батальоны с целью прохода в школы прапорщиков вообще не обращают никакого внимания, смотрят «как на посторонних людей». Должного отбора при поступлении нет, в результате среди будущих офицеров «жандарм срока службы 1897 года, прослуживший последние 13 лет на станции и сдавший лишь экзамен за 4 кл.; два нижних чина Петроградского военно-полицейского телеграфа; помощник каптенармуса подвижного полевого госпиталя, писарь Главного Штаба»{15} и т. п.

Четкой грани между «столичными» и «провинциальными» школами прапорщиков в составе обучающихся Б. В. Адамович не обнаружил. Пороки комплектования свойственные школам, расположенным в окрестностях Петрограда, могли как отсутствовать, так и присутствовать в провинции. Если в Саратовской школе прапорщиков «среда обучающихся производит тяжелое впечатление: полное отсутствие хоть немногих культурных людей, которые подтягивают за собою всю массу; серое, понурое, неблагообразное простонародье, уступающее внешним видом подбору, сколь-нибудь удачно сформированной, учебной команды»{16}, то в 1-й Омской «юнкера имеют свежий вид, чисты, опрятны, коротко стригутся и производят впечатление хорошее. Выбор при приеме очевиден»{17}.

Начальство запасных бригад порой «перегибало палку» в заботе о подчиненных им школах прапорщиков, насаждая борьбу внутриведомственную. Начальник Одесского военного училища генерал-майор Голеевский жаловался в ГУВУЗ, что из-за действий командования запасных батальонов ему не удается укомплектовать училище: командиры батальонов не отпускали для поступления в училище лиц с высшим и законченным средним образованием, направляя их в собственные школы прапорщиков, которые, по мнению начальника училища, вполне могли бы быть укомплектованы лицами с неполным средним образованием. Более того, «некоторые из офицеров училища докладывали мне, — отмечал генерал-майор Голеевский, — что к ним обращались вольноопределяющиеся с просьбами оказать содействие по переводу из школы прапорщиков в училище»{18}. «Из такого ненормального положения, — продолжал далее начальник Одесского военного училища, — полагаю возможен выход только в том случае, если командирам запасных батальонов и полевых частей войск будет вменено в обязанность командировать не в школы прапорщиков, а в военные училища всех удостоенных ими нижних чинов, имеющих образование не ниже 1-го разряда и удовлетворяющих всем прочим условиям, установленным для поступления в училища»{19}.

Возвращаясь к школам прапорщиков важно отметить, что в сибирских округах процент унтер-офицеров и участников войны среди юнкеров был ниже в пять раз, чем в школах Петроградского, Московского и Казанского округов. В то же время там имелся наибольший процент лиц, чье присутствие в школах прапорщиков вообще было незаконно. Нарушением правил приема особенно выделялись Иркутские школы прапорщиков: во 2-й — 9 юнкеров из военных писарей, в 3-й — 13 из военных писарей и 22 без прав образования, в 1-й — 18 из военных писаре и 8 без прав образования. «При опросе одного лишь взвода (1-й Иркутской школы прапорщиков — А. М.), выяснилось нахождение в нем:
а) Писаря местного окружного квартирного управления.

[86]

б) Писаря того же управления, перешедшего прямо со своей должности в школу 5 января 1916 года.
в) Псаломщика при капеллане Приамурского военного округа, перешедшего в школу 25 декабря 1915 года прямо с должности.
г) Госпитального надзирателя Иркутского военного госпиталя, так же перешедшего в школу 6 января 1916 года прямо из надзирателей.
По-видимому, при комплектовании, школы имеют значение некоторые сторонние влияния, более или менее чуждые чистым интересам наилучшего комплектования офицерского состава боевой армии»{20}.

С последним выводом трудно не согласиться, т. к. потенциальные прапорщики переводились в школу прямо с нестроевых должностей, да еще и посреди учебного процесса.

На категории лиц, оказавшихся в составе юнкеров без прав по образованию, генерал Б. В. Адамович остановился в отчете о 3-й Иркутской школе прапорщиков, где их было особенно много. При этом «22 юнкера, не имеющие прав, были вызваны и опрошены о их прежней службе; оказалось, что половина из них были на войне и украшены крестами, а другая половина на войне не были и принадлежат к старейшим по возрасту и были фельдфебелями и старшими разных команд, не исключая и нестроевых должностей»{21}. К чести Бориса Викторовича он не стал «мести всех под одну гребенку» и, несмотря на крайнюю строгость и даже излишнюю формальность, которая постоянно сквозит в его инспекторских отчетах, нашел нужным оставить в школе «вне правил, без всякого образования…, в виде исключения, только за боевые заслуги и только по личному удостоению старших боевых начальников»{22}, юнкеров-фронтовиков{23}.

Постановка обучения

В отношении постановки дела обучения и подготовки будущих офицеров генерал Б. В. Адамович высказывался крайне критично и резко, как в отношении школ прапорщиков, так и, в особенности, военных училищ. Возможно, генерал несколько сгущал краски в этом вопросе, что вполне возможно при избранном им методе инспекции: он посещал занятия, ходил по помещениям, собирал действующие расписания и на их основе уже составлял отчеты для Военного Министра. Общаться с училищным и школьным начальством он, видимо, считал излишним. Это естественно приводило к поверхностным и, как следствие, резким оценкам. Например, из всех училищ полного одобрения со стороны генерала заслужило лишь его «родное» Виленское военное училище, начальником которого он был в 1909-1914 гг. Похоже, что столь резкое выделение своих бывших подчиненных бросилось в глаза и самому Б. В. Адамовичу, который счел нужным предварить свой отчет кратким докладом: «Представляя свой отчет о Виленском Военном Училище, в списках коего имею честь числиться, прошу разрешения доложить, что высокопохвальный отзыв о службе Училища дан вне всякой связи моей с его личным составом и отвечает лишь только моему долгу службы при Вашем Высокопревосходительстве.

Входя в свое Училище я был готов одинаково как увидеть полное разрушение своей работы, так и самостоятельное движение вперед моих сослуживцев и заместителя. Тем более счастлив доложить, что Училище истинно прекрасно, о чем представляется не мало фактических свидетельств, и достойно поощрительного внимания»{24}.

Резкое выделение училища, генеральский мундир которого Б. В. Адамовичу носил, при «разгромной» критике всех прочих, не считаясь с тем, что многие вопросы были вообще вне компетенции училищного начальства, не могли не вызвать не только справедливого отпора со стороны коллег, но и простой обиды. Инспектирующий

[87]

генерал считал, например, что Александровское военное училище в Москве нуждается «в размене здания с 1 и 2 Московскими Кадетскими Корпусами», а Чугуевское военное училище вообще назвал «историческим недоразумением», которому «при первой возможности… необходимо покинуть свою стоянку».

Вместе с тем, по мере рассмотрения вопросов, поставленных инспекторской поездкой, зачастую выяснялось, что громы и молнии, метаемые доверенным лицом Военного Министра, имели на деле надуманные причины, большинство из которых могли быть выяснены путем знакомства и бесед со строевым и преподавательским составом училищ. Инспектором же была принята совершенно иная схема, с опорой на собственный опыт и на анализ действующей на момент посещения отчетности. Ход такой проверки можно увидеть по рапорту в ГУВУЗ Начальника «распутного» Чугуевского военного училища: «В течение 26-го и 27-го числа Генерал-майор АДАМОВИЧ посещал лекции, репетиции и строевые занятия. 26-го присутствовал на ночном занятии в поле сторожевой службой. Кроме некоторых кратких замечаний от оценки вообще воздерживался. По поводу ночного учения, выразился, что полевые занятия, видно, поставлены блестяще»{25}.

Главными недочетами в учебном процессе большинства военных училищ и школ прапорщиков Б. В. Адамовичем были названы: недостаточность «работы в поле», излишнее внимание к теории в ущерб практике (особенно в отношении таких предметов, как тактика, топография и фортификация) и недостаточное использование боевого опыта текущей войны. Правда, в данном случае инспектирующего нельзя назвать лицом незаинтересованным и беспристрастным. Так, бывший начальник Иркутского военного училища ген.-м. Станковский, переведённый после проверки вверенного ему учебного заведения{26} на должность командира 20-й бригады 28-й пехотной дивизии, в своем рапорте, уже из Действующей Армии, в ГУВУЗ в августе 1916 г. отмечал: «Быть может при более продолжительном наблюдении за занятиями в училище и за трудовой его жизнью Генерал-Майор Адамович вынес бы иное впечатление, но он видимо спешил, до училища осмотрел уже с десяток училищ и школ прапорщиков{27} и, на мой взгляд, отчет основан не столько на вдумчивом изучении всей постановки строевого и учебного дела, сколько на рассмотрении числовых и др. данных, полученных из училища и на тех новых веяниях и переменах, новых расписаниях учебных и других планов, которыми в 1914 и 1915 гг. забрасывались училища и в составлении которых деятельное участие принимал Генерал-Майор Адамович; этими переменами планов, расписаний и проч. предполагалось чуть ли не сразу начинить с избытком будущих молодых офицеров «боевым опытом» текущей войны. Приходится допустить, что в России только и есть одно Виленское училище, откуда исходит свет истины и где офицеры, даже и в нынешнее тяжелое время обладают всеми потребными качествами…»{28}.

Таким образом, личная заинтересованность генерал-майора Б. В. Адамовича помноженная на крайне высокую самооценку создавали мрачную картину, в которой и без того многочисленные трудности подготовки офицеров в условиях военного времени при крайне малых сроках обучения и недостаточности подходящего контингента, усугублялись отношением человека уверенного в своей правоте и исключительности{29}.

[88]

Вместе с тем, отчеты Б. В. Адамовича ярко рисуют просчеты подготовки офицеров, хотя причины их зачастую были совсем иные, нежели казались боевому генералу.

Можно согласиться с замечанием, что в некоторых школах прапорщиков слабо изучался и внедрялся опыт самих обучаемых. Так, в Ораниенбаумских школах «не использываются, имеющиеся в наличности богатые силы опыта, знания и умения в лице многочисленных подпрапорщиков и унтер-офицеров; тот или иной их них, в той или другой из отраслей обучения, несомненно мог бы явиться готовым инструктором и помощником офицера, в школе же все обучающиеся, почти на всех занятиях, нивелируются как бы не имеющие никакой подготовки»{30}, во 2-й Московской школе прапорщиков «использованы не были» пулеметчики из числа обучаемых, несмотря на весьма слабое знание пулеметного дела, схожая ситуация была и в 4-й Московской школе, где, вдобавок к пулеметчикам, не использован опыт обучающихся кавалеристов для обучения владению холодным оружием и т. п.

А вот претензии к постоянному составу не всегда обоснованны. Подбор преподавательских и строевых кадров для школ прапорщиков вообще был проблемой с самого момента их появления. Расчет на то, что львиную долю вакансий удастся заполнить офицерами, командируемыми из военно-учебного ведомства, не оправдался: ГУВУЗ смог выделить из своих рядов только 54 офицера, с учетом того, что и военные училища перешли на ускоренную подготовку офицеров, да еще с «доведением состава юнкеров до максимальной цифры» (в ряде училищ число юнкеров возросло в три (!) раза). Школы прапорщиков пришлось укомплектовывать строевыми офицерами, на которых возложили обязанности и преподавателей, и командиров одновременно.

Вполне естественным было желание начальников школ привлекать по возможности профессиональных преподавателей, особенно таких предметов, как законоведение и администрация. К сожалению, здесь стояла неразрешимая дилемма: далеко не все «профессионалы» могли использовать опыт текущей войны, т.к. многие из них на фронте не были. «Фронтовики» же не всегда умели донести свои знания до обучающихся, поскольку строевая служба и преподавание все-таки не одно и то же. Тем не менее, именно боевые офицеры составили «почти весь состав офицеров» в школах прапорщиков. Примечательно, что Б. В. Адамович настаивал: «Следует возлагать все преподавание на строевых офицеров с допуском специалистов только из среды знатоков практики и из среды людей боевого опыта»{31}. Убежденный, что школы подготовки прапорщиков обладают исключительно ограниченной задачей, и «слишком много» знать выходящим из них офицерам совершенно не нужно, более того – вредно, инспектор настаивал на обучении азам и приобретении практических навыков, а потому, по его мнению, «пехотный офицер, довольно (но и наблюдательно) посидевший под артиллерийским огнем, может читать курс артиллерии, определенной программами ускоренной подготовки, лучше артиллериста…»{32}.

Главная цель, которую, по мнению генерала Б. В. Адамовича, должны были твердо усвоить руководители учебного процесса — «школа, готовящая в три месяца офицера, должна учить только тому, что нужно войне»{33}. Фактически, от преподающих офицеров требовали готовить узкого «военспеца», верхом карьеры, для которого могло стать командование ротой и «срок использования» которого ограничивался военным временем. Таким образом в экстренном порядке ставилась узкая задача: подготовка младшего офицера, который должен был остаться младшим.

Привыкнуть к новым требованиям было нелегко. В 3-й Московской школе прапорщиков, например, в курсе военной администрации читалась тема «Воинская повинность до Петра Великого», а на уроках по окопному делу проводилась трассировка позиции на целый полк. Совсем ненужным и даже диким инспектирующий генерал назвал «убежденное увлечение чертежами, профилями и цифрами». В

[89]

тетрадях юнкеров «оказались тщательно вычерченными: лопата, дернина, плетень, фашина, мешок с землей сбоку и тот же предмет сверху и т.п.; тщательность работ изумительная»{34}, – не без сарказма отмечал генерал Б. В. Адамович.

Оборудование

Эталоном организации обучения среди школ подготовки прапорщиков пехоты считалась 3-я Петергофская. По докладам: она прекрасно оборудована (вплоть до катка на пруду, освещаемого электричеством), там верное распределение времени (¹/₄ занятий — в классах, ¹/₄ — на плацу, ¹/₂ — в поле; до половины времени — на тактику). Однако и здесь отмечался крупный недостаток — «неимение школой ни шанцевого инструмента, ни каких бы то ни было принадлежностей окопного дела и боя»{35}.

В целом обеспечение, как военных училищ, так и школ прапорщиков оружием, учебными пособиями и шанцевым инструментом было недостаточным, что, разумеется, заставляло вносить корректировки в процесс обучения и неизбежно вело к пробелам в подготовке будущих офицеров. Как ни странно, но в обеспеченности оружием школы прапорщиков находились в лучшем положении, нежели военные училища. В инспекционных отчетах oб осмотре школ прапорщиков не отмечено недостатка в винтовках, бывшего в училищах делом обычным. Так, еще в самом начале войны, при мобилизации армии, из ряда военных училищ были изъяты пулеметы (даже учебные). В результате, например, в Виленском, Казанском и Иркутском военных училищах осталось по одному учебному пулемету. Позже из училищ были затребованы штыки к трехлинейным винтовкам, поэтому в Иркутском их осталось только 30, а в Виленском – 60 штыков.

Никоим образом не сказывалась на учебном инвентаре и эволюция применяемой на войне материальной части. К середине 1916 г. в большинстве военных училищ не было ни одного иностранного пулемета, хотя они уже широко использовались на фронте, отсутствовали минометы и бомбометы, колючая проволока, не хватало телефонных аппаратов, шанцевого инструмента, карт, планов.

В результате инспекционных поездок, генералом Б. В. Адамовичем были разработаны следующие нормы снабжения для военных училищ и школ подготовки прапорщиков пехоты:

[90]

Осенью 1915 — весной 1916 гг. замечания генерала были приняты к сведению.

* * *

Во второй половине 1916 г., генерала для поручений при Военном Министре Б. В. Адамович продолжил объезды военных училищ и школ прапорщиков, отправившись на Украину, Кавказ и Туркестан. К тому времени, возможно именно в результате его инспекционных поездок, в военно-учебное дело были внесены серьезные изменения: проведена мобилизация студентов с целью улучшения качества и образовательного уровня юнкеров, увеличен срок обучения в школах прапорщиков

[91]

до 4 месяцев. Сами школы были разделены на два разряда (1-й — школы для обучения мобилизованных студентов, 2-й – для лиц с незаконченным средним образованием). Был налажен с фронтом обмен новейшим опытом, улучшено снабжение военных училищ и школ прапорщиков пособиями по всем типам стрелкового вооружения, находящегося в Действующей армии. По мнению одного из учеников генерала, он должен был стать во главе военно-учебного ведомства. Однако насколько эти слухи были близки к истине установить пока не удалось. Тем не менее полномочия генерала летом 1916 г. были увеличены: «Он получил право вызова по фамилиям нужных ему офицеров с фронта», которым он широко воспользовался, стараясь назначать в школы прапорщиков своих бывших учеников-виленцев. В результате «большинство начальников школ, до курсовых офицеров включительно, были заменены штаб и обер-офицерами лично ему известными. Эти офицеры именем Военного Министра, через Штабы армий, вызывались с фронта или из госпиталей для замены тех, кого он находил несоответствующими в занимаемых ими должностях»{40}. За свою активную деятельность Б. В. Адамович был произведен в чин генерал-лейтенанта. Вскоре после Февральской революции 1917 г. он вышел в отставку (как и Главный Начальник ГУВУЗ генерал от инфантерии И. Ф. Забелин). Свое служение русской военной молодежи Борис Викторович Адамович продолжил уже в эмиграции, будучи в 1920-1936 гг. директором 1-го Русского Великого Князя Константина Константиновича кадетского корпуса. Скончался он 22 марта 1936 г. в г. Сараево и похоронен там же на кадетском кладбище.

[92]

Примечания:

{1} Сдавшие экзамен за курс четырехклассного городского училища.

{2} Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА). Ф. 1753. Оп. 1. Д. 8. Л. 5.

{3} Там же.

{4} РГВИА. Ф. 725. Оп. 49. Д. 55. Л. 4об. «Поступившие из войск» составляли от ¹/₇ до ²/₅ личного состава.

{5} РГВИА. Ф. 725. Оп. 49. Д. 245. Л. 3.

{6} Там же. Л. 7.

{7} Невзоров А. 4-ая Московская Школа Прапорщиков // Военная Быль. № 90. С. 16.

{8} См.: Адамович Б. В. Выдержки из донесений военному министру генерал-майора Адамовича об осмотре школ подготовки прапорщиков пехоты. Казань, 1917; материалы отчетов о поездках ген. Б. В. Адамовича с осмотром военных училищ (РГВИА: Ф. 725. Оп. 50. Д. 234, 235).

{9} Адамович Б. В. Указ. соч. С. 42.

{10} О воспитанниках 3-й Петергофской школы прапорщиков отмечено: «…на третьей неделе курса, обучаемые найдены бодрыми, живыми и отзывчивыми; придавленности сомкнутым строем и внешней (кажущейся) дисциплиной в школе не чувствуется» (Адамович Б. В. Указ. соч. С. 11).

{11} Там же. С. 42.

{12} РГВИА. Ф. 725. Оп. 51. Д. 234. Л. 6.

{13} Адамович Б. В. Указ. соч. С. 3.

{14} Там же. С. 8-9.

{15} Там же. С. 9.

{16} Адамович Б. В. Указ. соч. С. 35.

{17} Там же. С. 54.

{18} РГВИА. Ф. 725. Оп. 49. Д. 34а. Л. 113об.

{19} Там же. Л. 114об.

{20} Адамович Б. В. Указ. соч. С. 72-73.

{21} Адамович Б. В. Указ. соч. С. 79.

{22} Т. е. также, как проходило производство в офицеры таких лиц на фронте — «за отличия в боях» и по удостоению строевого начальства.

{23} Адамович Б. В. Указ.соч. С. 79-80.

{24} РГВИА. Ф. 725. Оп. 51. Д. 234. Л. 58.

{25} Там же. Л. 1-1об.

{26} Иркутское военное училище было проинспектировано Б. В. Адамовичем в марте 1916 г.

{27} Ген.-м. Станковский ошибается: к моменту приезда в Иркутск, ген.-м. Адамович осмотрел уже 4 столичных училища, Чугуевское, Виленское и Казанское, т.е. Иркутское было восьмым из осмотренных военных училищ, список же осмотренных в те же дни школ прапорщиков см. выше. Всего за первый «рейд» было осмотрено 8 военных училищ и 19 школ подготовки прапорщиков пехоты.

{28} РГВИА. Ф. 725. Оп. 51. Д. 234. Л. 115.

{29} Здесь любопытно привести цитату уже из письма эмигрантского периода ген.-лейт. Б. В. Адамовича одному из своих учеников — В. И. Шайдицкому: «…кто же у нас умеет учить строевому делу так, чтобы не отбить охоту учиться? Скажем тихо друг другу: у нас это умели только мои ученики». (Шайдицкий В. И. Письма Ген.-Лейт. Адамовича // На службе Отечества. Сан-Франциско, 1963. С. 426).

{30} Адамович Б. В. Указ. соч. С. 4.

{31} Адамович Б. В. Указ. соч. С. 28.

{32} Там же. С. 84.

{33} Там же. С. 8.

{34} Там же. С. 25.

{35} Там же. С. 14.

{36} Трехлинейных, образца 1891 г.

{37} В школах прапорщиков — по 1 на 10 обучающихся.

{38} В школах прапорщиков — по 1 на 10 обучающихся.

{39} В школах прапорщиков — по 1 на 4 обучающихся.

{40} Генерал-Лейтенант Борис Викторович Адамович // На службе… С. 50.