Skip to main content

Мацузато К. Сельская хлебозапасная система в России, 1864—1917 годы

Отечественная история. 1995. № 3. С. 185-197.

Постановка проблемы. Основу мероприятий по помощи пострадавшим от неурожаев в дореволюционной России составляла сельская хлебозапасная система. Уже со второй половины XVIII в. правительство устраивало в селениях государственных крестьян хлебозапасные магазины, а также обязывало помещиков держать хлебные запасы для своих крестьян. После войны с Наполеоном 1812 г. правительство стремилось перейти от системы натуральных запасов к созданию денежного обеспечения деревни на случай недородов. Однако, так как денежная система оказалась довольно неэффективной во время голода 1833 г., Николай I утвердил Продовольственный устав, что означало приоритет создания натуральных запасов. Устав 1834 г. действовал вплоть до Октябрьской революции. При упразднении крепостного права управление сельскими хлебными запасами (собирание взносов, раздача крестьянам ссуд и возвращение их) было передано в руки самих сельских обществ. Натуральные запасы считались предпочтительными, но сами общества имели право на альтернативу — продовольственный капитал. С введением земских учреждений на них была возложена обязанность по надзору за ситуацией с продовольствием в сельских общинах. В высших инстанциях были образованы губернские и общеимперские продовольственные капиталы, посредством которых раздавались ссуды при нехватке общинных фондов. На данном этапе земства не получили достаточного права надзора за общественными хлебными запасами, а потому земские деятели не проявляли особого интереса к этому делу{1}. Из-за отсутствия должного контроля в

[185]

течение первых десяти пореформенных лет сельские хлебные запасы почти полностью были исчерпаны — крестьяне самовольно разобрали хлеб из хлебозапасных магазинов{2}.

С конца 1860-х гг. правительство стало принимать меры по восстановлению сельской хлебозапасной системы, расширяя полномочия земств по надзору за общинами, привлекая администрацию к продовольственному делу, ограничивая немотивированный переход от натуральных способов поддержки села к денежным и т. д. Согласно принятым в 1900 г. «Временным правилам по обеспечению продовольственных потребностей сельских обывателей», обязанности по надзору за сельскими хлебными запасами и по управлению губернскими продовольственными капиталами переходили от земств к администрации. Кроме того, круговая порука членов общества при уплате ссуд упразднялась{3}. Во время столыпинских реформ Министерство внутренних дел (МВД) намеревалось коренным образом изменить Продовольственный устав 1834 г. и подготовило проект нового устава. Однако этот законопроект так и не был утвержден.

Сама идея хлебного запаса в сельском обществе достаточно элементарна. Она вызывает ассоциации с японской системой «Ги-со» (склад доброты) в эпоху Эдо. В Китае при Цинской династии функционировала подобная система «ше-цан» («склад общества»){4}. Такие структуры существовали в докапиталистическую эпоху повсеместно. В России данная система сохранялась до 1917 г. Нельзя отрицать, что даже в истории крестьянской администрации при царизме, которую можно считать историей взыскания долгов и недоимок, сельская хлебозапасная система являла собой пример самых безобразных злоупотреблений. К сожалению, до сих пор ни один историк не обратился к ее изучению. Разумеется, что такой способ помощи во время голода в ходе утверждения денежной экономики и развития транспорта постепенно терял свое значение. Однако возникает вопрос: если хлебозапасная система была нежизнеспособна, то почему она дожила до 1917 г.? Не могла ли она до некоторой степени приспособиться к развивающемуся капитализму?

Интересен и тот факт, что хлебозапасная система была основана на самоуправлении крестьянских общин, а надзор за ними был возложен на земства и администрацию. Другими словами, все три элемента, составлявшие крестьянское управление России, были связаны с этой системой. Не отразилась ли здесь крестьянская «моральная экономика»? Не стали ли попытки по улучшению системы предметом столкновений и компромисса «esprits de corps», в частности, различного правосознания общины, земства и администрации? Итак, узкоспецифическая, на первый взгляд, тема в лице сельской хлебозапасной системы приобретает общее для всей исторической науки значение.

Цели сельской хлебозапасной системы. Согласно закону, сельская хлебозапасная система была создана для того, чтобы во время неурожая спасать крестьян от голода. Однако в действительности она играла несколько иную роль. Например, в таких нечерноземных промышленных губерниях, как Тверская и Ярославская, часто наблюдались случаи, когда по весне при истощении в крестьянских хозяйствах запасов хлеба (что бывало и в нормальные, урожайные годы) хлебные ссуды тоже выдавались{5}. Московская губернская земская управа, протестовавшая в 1900 г. против лишения земств полномочий по надзору за общественными хлебными запасами, упомянула о том, что «означенные запасы должны иметь своей целью не помощь населению в исключительно неурожайные годы, а ежегодное обсеменение яровых полей и продовольствие в течение летних месяцев»{6}. Очевидно, что это мнение отразило действовавшую практику. Саратовский губернатор свидетельствовал, что немцы-колонисты в губернии «из года в год» засыпают в магазины пшеницу, чтобы воспользоваться ею для весеннего посева{7}. Таким образом, цель выдачи хлеба не была ограничена прямой помощью голодающим. Даже по статистическим данным 1889, 1890, 1893, 1896 гт., когда урожай был средним или выше среднего, в среднем выдавалось зерна из одних хлебозапасных магазинов 24 млн. пудов, а вместе с выдачей за счет губернских и общеимперского капиталов — 32 млн. пудов{8}. Столь высокий уровень выдачи зерна в годы нормальных урожаев объясняется не только бедностью русской деревни, но и тем, что сельская хлебозапасная система, вопреки законоположению, стала составной частью в круговороте крестьянской жизни, в частности в цикле сельскохозяйственного производства. Это обстоятельство еще сильнее проявилось при создании запасов 9 семенного зерна, которые можно рассматривать как «один из видов производительного кредита»{9}. Коллективизм и заадминистрированность сельского хозяйства проявляются здесь столь ярко, что возникает обоснованное сомнение в осуществимости «фермерского пути» в русской деревне.

Чтобы выдавать продовольственные ссуды, список нуждающихся, составленный сельским управлением, должен был быть одобрен приговором сельского схода и, сверх того — до введения

[186]

Временных правил 1900 г.— проверен надлежащей уездной земской управой, а со времени введения их — земским начальником. В большинстве случаев в этот список включались почти все члены данного общества, а иначе оно отказывалось составить приговор, и проверка списков уездными управами и земскими начальниками неизбежно проводилась чисто формально. Хлеб раздавался и бедным, и богатым, что называлось «поголовной раздачей хлебов». В результате долги у крестьян накапливались, а состояние не только сельских запасов, но и губернских и обще имперского капиталов ухудшалось. С точки зрения модернизаторов России, независимо от того, принадлежали они к земским или к административным кругам, сложившееся положение было нетерпимым. Утверждалось, что такая система заставляет «не только состоятельных, но и просто исправных, дельных и трезвых крестьян кормить захудалых, ленивых или пьяниц». В течение всего периода существования Продовольственного устава 1834 г. индивидуализация выдачи и уплаты ссуд считалась самой важной задачей. Вот почему Временными правилами 1900 г. и была упразднена круговая порука.

Во время столыпинской реформы МВД предложило земским собраниям обсудить проект нового продовольственного устава, основанного на принципе «самопомощи» (один из видов обязательного страхования, по которому, пользуясь общественными магазинами, каждый заемщик мог получать ссуду не свыше того, что им было внесено){10}. Резко критическое отношение МВД к существовавшей системе мотивировалось тем, что она «убивает всякие зачатки стремления к культуре хозяйства… порождает упадок самостоятельности среди населения и ведет к развитию тунеядства»{11}. Однако подобная критика, основанная на общепринятом толковании слов «поголовная раздача», порождалась скорее генеральной линией правительства Столыпина, считавшего ключом к восстановлению России борьбу с ростом народных требований, чем реалиями сельской хлебозапасной системы, далекими от патриархальной уравниловки, о чем хорошо знало само МВД{12}.

По законоположению, выдача ссуд должна была определяться обоснованностью просьб о ссуде. Так как уровень потребности в ней в целом обратно пропорционален кредитоспособности крестьянского хозяйства, то можно сказать, что в сельской хлебозапасной системе была заложена тенденция к накоплению недоимок. В этом плане критика, высказанная МВД, была правильна. Однако вопреки законоположению реальным основанием, регулировавшим выдачу хлеба на уровне села, являлся так называемый «принцип частной собственности». Крестьяне считали, что хлеб, находящийся в магазине, — собственность не общества как юридической единицы, а отдельных лиц, засыпавших хлеб в магазин. Во время выдачи ссуд они требовали именно то количество хлеба, которое было внесено ими до указанного времени, независимо от состояния их личных хозяйств. Если бы крестьянин не получил хлеб по своему требованию, не было бы никаких гарантий, что при следующей выдаче он не останется ни с чем. Отсюда и «поголовная раздача хлеба». Сход исключал из списка прежде всего бедняков, которые не смогли засыпать хлеб в магазин или погасить долг. В частности, в XIX в., когда еще действовала круговая порука, была очень сильна тенденция к исключению бедняков из числа получателей.

По статистическому исследованию, проведенному Московской губернской земской управой, при раздаче озимого хлеба в 455 случаях из 472-х действовал принцип частной собственности и всего в 17-ти были приняты иные основания; при раздаче яровых запасов принцип частной собственности торжествовал в 796 случаях из 815-ти и лишь в 19 случаях принимались во внимание другие основания.

По анкетным данным, полученным МВД в 1904 г. от губернаторов, среди 14 губерний, где губернские администрации упоминали об основаниях, учитывавшихся обществами при выдаче ссуд, в 8 губерниях хлеб раздавался в зависимости от произведенных ранее взносов, а в 4-х — губернские администрации отметили, что хлеб раздается «поголовно», или «равномерно». Лишь в двух случаях было сообщено (из Новгородской и Смоленской губернии), что хлеб раздается пропорционально количеству земельных наделов{13}. Основания «по взносам» и «по головам» были, в сущности, одинаковы потому, что законы обязывали членов общества «равномерно», т. е. независимо от состояния, пола и возраста, вносить взнос в магазин (по ст. 32 Временных правил 1900 г. — не свыше 4 пудов зерна на наличную душу). Теоретически ясно, что в том случае, если передел земель проводился «по едокам», основания «по взносам» и «по надельной земле» тоже уподоблялись друг другу. Ответ из Смоленской губернии прямо указывал на то, что количество обязательных взносов было пропорционально числу наделов{14}. Ответ от Новгородской губернии только косвенно указывал на данное обстоятельство. Однако исследование, проведенное П. Н. Зыряновым, показало, что при переделе земель в Новгородской губернии действовал в основном принцип «по едокам»{15}.

[187]

Итак, можно заключить, что выдача продовольственных ссуд регулировалась, вопреки законоположению, «по взносам», т. е. принципом частной собственности.

В ответе на упомянутую анкету Новгородское губернское присутствие сообщало, что «крестьяне никак не желают усвоить себе точку зрения законодательства… что одна уплата продовольственного сбора еще не дает права на ссуду. Народное понятие о справедливости не хочет примириться с этим воззрением и ведет с ним неустанную войну вот уже более тридцати лет»{16}. Если посмотреть на проблему с позиции власти, то крестьянское правосознание было порочно, поскольку оно давало основание для поголовной раздачи ссуд. Однако именно благодаря данному правосознанию применялись санкции против «неисправных» членов общества посредством исключения их из списка нуждающихся, и, таким образом, финансовое положение общественных продовольственных фондов держалось в определенных рамках. Поэтому и земства, и земские начальники были вынуждены примириться с незаконным управлением хлебными запасами со стороны крестьянских общин. Компромисс был неизбежен потому, что и земства, и земские начальники не могли создать систему контроля, способную заменить общинную. По словам участников Воронежского уездного съезда, «заставить общества выдавать ссуды из магазинов тем, кто не засыпал, или в количестве большем засыпки, невозможно, да и нежелательно»{17}.

В результате появились попытки адаптировать закон к правосознанию крестьян. При анализе опыта борьбы с голодом 1891 г. уфимский губернатор утверждал, что «лучшим средством было бы признание засыпанного каждым домохозяином хлеба его неотъемлемой собственностью»{18}. В 1903 г. рязанский губернатор, основываясь на опыте восстановления продовольственного дела в губернии в 1890-х гг., предложил признать основным правилом нового продовольственного устава следующее: «Общественные продовольственные средства принадлежат не целому обществу, а только лицам, действительно участвовавшим в их собирании»{19}. Отвечая на указанную выше анкету 1904 г., Рязанское губернское присутствие, Воронежский уездный съезд, Новгородское губернское присутствие и Челябинский уездный съезд Оренбургской губернии потребовали поставить в основу нового продовольственного устава принцип частной собственности{20}.

Столыпинский проект продовольственного устава, предусматривавший принцип «самопомощи», объективно отвечал изложенным требованиям. Сутью проекта явилась, вопреки пропаганде самого МВД, не идея борьбы с крестьянским правосознанием, а идея использовать его.

Сельская хлебозапасная система под надзором земств. Комиссия МВД по пересмотру Устава народного продовольствия под председательством В. К. Плеве, проанализировав опыт продовольственного дела во время голода 1891 г., отнесла все выявленные недостатки на счет земских учреждений. Согласно выводам комиссии, уездные земские управы не имели достаточной возможности провести надзор за сельскими хлебозапасными магазинами, так как уезд в качестве первичной единицы земского самоуправления слишком велик. Во-вторых, по той же причине уездные управы не могли проверить списки нуждающихся, составленные сельскими обществами. В-третьих, так как земства не имели центральной организации, в ходе заготовки хлеба возникала конкуренция между ними, и в итоге повышались цены на хлеб. В-четвертых, уездные и губернские земские собрания не являлись постоянными организациями, что мешало своевременному принятию соответствующих мер{21}. Поэтому Временные правила 1900 г. не наделяли земства полномочиями по надзору за сельскими хлебными запасами. В 1906 г. Черниговское губернское земство, бывшее одним из центров земского либерального движения, издало в этой связи критическую брошюру. Критика заключалась в следующем: если уезд слишком велик, то правительству целесообразно согласиться с требованием о введении волостных земств: если надзор за обществами слаб, то надо дать земским управам действительную распорядительную власть, чтобы им не нужно было бы опираться на земских начальников и полицию; если конкуренция между земствами при покупке хлеба вредна, то целесообразно официально признать существование общеземской организации{22}. Таким образом, волей-неволей земцы признали, что земства в их тогдашней форме не были приспособлены к надзору за сельскими хлебными запасами.

Уже в 1880-х гг. наблюдалось много случаев руководства продовольственным делом со стороны губернаторов{23}. Во время голода 1891 г. уездные земские управы привлекли только что введенный институт земских начальников к проверке списков нуждающихся. Эта практика укоренилась в течение 1890-х гг., что было вполне естественно, так как земские учреждения установили на уровне участков должности врачей, ветеринаров и агентов страхования. Считалось, что до введения земских участковых агрономов и статистиков, способных хотя бы по совместительству вести

[188]

продовольственное дело, еще далеко. После 1891 г. МВД приказало губернаторам созывать местные совещания с целью анализа опыта продовольственного дела во время голода и выяснять дефекты действующих продовольственных правил. На совещаниях во многих губерниях высказывалось мнение, что на земских начальников следовало бы возложить заведование хлебными запасами и проверку списков нуждающихся{24}. Итак, можно сказать, что реформа 1900 г. явилась естественным результатом контрреформ. Однако сущность этого изменения системы представляется еще более глубокой.

Земские деятели — один из типов русской интеллигенции — проявили себя смелыми экспериментаторами с большим размахом, о чем свидетельствуют успешные мероприятия в развитии земских медицинских, школьных и экономических учреждений. С другой стороны, земские деятели были чужды канцелярской рутине. В их деятельности наблюдалась тенденция к «незавершенному строительству». Земские деятели в отношении крестьянских обществ не только не обладали достаточной распорядительной властью, но и, откровенно говоря, не любили общину. «Мужико-ненавистничество», характеризовавшее русских модернизаторов, сильнее проявилось у земских деятелей, чем у чиновников администрации. Земства были нацелены на «авангардный» стиль руководства крестьянами: опереться на передовых крестьян, организовать их в кооператив и помочь им оказать влияние на темную массу крестьянства. Подходящие условия для этого сложились лишь на рубеже XX в.

Следить за сельскими хлебными магазинами, разбросанными по обширной территории, и проверять заведомо раздутые списки просящих ссуду утомительно для любого думающего человека. Губернаторы после передачи полномочий по ведению продовольственного дела администрации вынуждены бкли обвинять земских начальников, уклоняющихся от объезда селений для конкретной проверки списков{25}, подобно тому, как в XIX в. губернские земские управы обвиняли уездные. Тем не менее, если продовольственное дело проводилось строго по закону, то трудно отрицать, что администрация была сравнительно более приспособлена к выполнению обязанностей по надзору за сельскими хлебными запасами. Даже когда МВД предложило вернуть земствам полномочия по надзору за сельскими хлебными запасами, реакция земств была не всегда положительной. Иногда земцы отказывались от этого предложения под предлогом отсутствия волостных земств{26}.

Таким образом, Устав 1834 г. не соответствовал характеру вновь созданных земств. В этом плане реформа 1900 г. была в принципе справедливой. Однако уже до голода 1891 г. практика земских продовольственных дел вышла далеко за рамки существовавшего законодательства.

Во-первых, земства стремились придать мобильность сельским хлебным запасам. Самый большой недостаток этой системы заключался в том, что, так как хлебный запас по закону считался собственностью сельского общества, то даже когда тот или иной регион постигал голод, а соседний оказывался урожайным, то в принципе нельзя было использовать хлебные запасы урожайного региона для помощи голодающему. Следовательно, при такой системе для того, чтобы предотвратить возникновение голода в каком-либо месте империи, нужно было гораздо большее количество хлеба, чем потребовалось бы при наличии централизованной структуры его распределения. С целью нейтрализации феномена «мертвого запаса» земства возбуждали ходатайства перед правительством о разрешении «позаимствования» пострадавшими от неурожая обществами хлебных запасов обществ регионов с нормальным урожаем. Однако такие заимствования возмущали крестьян, считавших хлебные запасы своей личной собственностью. Из боязни «недоразумений» МВД редко предпринимало такого рода ходатайства{27}. В результате того, что после голода 1891 г. само МВД стало стремиться к мобильности хлебных запасов, во Временных правилах (ст. 37) ограничения на «заимствования» были в некоторой степени облегчены. Тем не менее, следуя правилам, акция «заимствования» совершалась только по «соизволению» императора. Даже в том случае, когда правительство разрешало заимствовать хлеб из магазинов других обществ, сами земства, боясь реакции крестьян, редко применяли эти меры{28}. Огромный объем «мертвых запасов» хлеба и был ценой за то, что царизм строил систему помощи пострадавшим от голода, опираясь на крестьянское мировоззрение, по которому только свой мир считался собственно «миром».
Второе изменение, проведенное земствами, заключалось в замене натуральных запасов денежными капиталами, хотя это проводилось в жизнь не всегда последовательно и часто имели место «откаты». Капитализация была нацелена не только на снижение стоимости хранения хлеба, но и на то, чтобы денежные капиталы, находившиеся под контролем уездных земских управ, не подвергались самовольному разбору их крестьянами. Постановление Государственного совета от 1874 г., определившее строгие условия перехода от натуральных к денежным способам страхования{29}, не могло изменить это направление. Еще до голода 1891 г. земское продовольственное дело в значительной

[189]

степени перешло к коммерческому способу заготовки и продажи хлеба, когда использовались средства общественных продовольственных капиталов и ссуды от губернских и общеимперского капиталов{30}. Это изменение соответствовало характеру земств, которые были способны к хозяйственной деятельности лучше, чем к надзору за общинами.

В-третьих, земства критиковали саму суть процедуры, установленной действующими правилами, а именно определение размера и объектов помощи посредством приговоров схода, и требовали освободить продовольственное дело от «всякого вмешательства сословных обществ». По типичному для земских кругов мнению, высказанному членами Харьковской губернской земской управы при анализе опыта продовольственного снабжения во время голода 1891 г., неурожай можно было предвидеть уже в июне. Если бы земства приступили к заготовке еще тогда, то они смогли бы создать нужный запас с относительно меньшими затратами. Однако, ожидая приговоров сельских обществ и, «трусив амбары, клети, клуни, сараи», проверяя их, земства потеряли время для заготовки хлеба. Только в декабре эти процедуры были выполнены. Оказалось, что, по итоговым цифрам, нехватка хлеба незначительно отличалась от статистических прогнозов, сделанных весной. Но к декабрю цены на хлеб предельно возросли, что неизбежно отразилось на затратах земств. Таким образом, сама ссудная форма помощи, по словам управы, имела коренной недостаток и от нее следовало отказаться, найдя ей альтернативу{31}. Итак, можно заключить, что сущность продовольственной стратегии земств в XIX в. заключалась в стремлении реорганизовать продовольственное дело по функциональному принципу, исключив посредничество сельских обществ.

Формирование единой аграрно-продовольственной политики. Голод 1891 г. явился естественным результатом уродливого развития сельского хозяйства России во второй половине XIX в. Например, расширение посевов пшеницы в качестве товарной и экспортной культуры за счет площадей для пастбищ сопровождалось уменьшением поголовья скота и истощением плодородности почвы. Аграрная структура, характерная для стран «третьего мира» («Недоедим, но вывезем»,— говорил И. А. Вышнеградский), была критически пересмотрена после голода. Правящие круги стали добиваться координированного развития экспорта и производства продовольствия{32}.

При такой постановке вопроса аграрная и продовольственная политика России требовала единства, потому что самым большим тормозом в деле накопления капитала и внедрения технических новшеств в русской деревне являлся механизм реализации сельскохозяйственных продуктов. У крестьянских хозяйств России после осенней уборки возникал спрос на наличные деньги для оплаты государственных и земских сборов, покупки материалов для зимнего промысла и т. д. Поэтому крестьяне спешили продать зерно, и скупщики приобретали его крайне дешево. Скупщики часто подмешивали сор к хлебу, и его засоренность, которая и изначально была немалой, все более увеличивалась, что подорвало доверие к русскому хлебу на международном рынке. С другой стороны, крестьяне вынуждены были покупать дорогой хлеб при истощении своих запасов весной, что втягивало их в кабальные отношения с ростовщиками и землевладельцами.

С целью задержать снижение цен на хлеб осенью нужно было вызвать на него искусственный спрос, например, натурализовать казенные и земские сборы, организовать заготовки для армии минуя посредников, создать государственной хлебный запас и т. д. Для того чтобы предотвратить распродажу хлеба крестьянами, требовалось развить систему кредитных товариществ, занимающихся залоговыми операциями с хлебом. Считалось целесообразным отпустить хлебные запасы на рынок весной, чтобы тем самым задержать рост цен. В 1890-е гг. правительство и земства, освободившись от старых представлений, стали искать новую схему, способную интегрировать различные сферы экономической деятельности; создавался государственный хлебный запас, реформировалась хлебозаготовка для армии, внедрялись регулирование рыночных цен, сельскохозяйственный кредит и т. д.

Когда после голода 1891 г. МВД приказало местным совещаниям обсудить недостатки действовавших продовольственных правил, оно задало им 12 вопросов. Шесть из них касались проблем улучшения управления системой, а именно предпочтительности способа обеспечения хлебом (денежного или натурального), выбора контролирующих инстанций (земства или администрация); выяснялось также: следует ли концентрировать запасы зерна, сохранить ли необходимость приговора схода или предоставить земским начальникам право составлять список нуждающихся, сохранить или упразднить круговую поруку. Три вопроса относились к расширению сферы продовольственного дела: мероприятия по предотвращению спешной продажи хлеба крестьянами во время выплаты налогов, организация общественных работ, обеспечение населения кормами при неурожае. Один вопрос касался ослабления сословного принципа (помощи крестьянам, не являющимся членами

[190]

общин), а остальные два — проблем общественной запашки и гужевой повинности. Первую группу, включающую большинство вопросов, можно считать традиционной. Однако тут стоит обратить внимание на мнение, высказанное Уфимским и Вятским совещаниями, о сохранении натуральных запасов и использовании их для регулирования рыночных цен{33}, а также на предложение, прозвучавшее на Симбирском, Харьковском и Воронежском совещаниях, о строительстве земских широкорегиональных хлебных складов{34}. Н. П. Соколов, исследовав продовольственное дело во время голода 1891 г., полагает, что вопросы, заданные МВД, нацеливали местные совещания на «обсуждение частных поправок к существующему законодательству»{35}. Однако более важными были качественные изменения в задачах продовольственного дела.

Новое течение в продовольственной политике вызвало два противоположных мнения по поводу сельской хлебозапасной системы. С одной стороны, утверждалось, что сельские хлебные запасы, не имеющие географической мобильности, не отвечают перечисленным выше задачам, поэтому от них следует отказаться. С другой стороны, предлагалось сохранить действующую систему, модернизировав ее, опираясь на сельскую традицию по использованию сельских хлебных запасов для текущих нужд, а также на практику 1891 г., подтвердившую значение натурального запаса при неурожае в общенациональном масштабе, когда предельно возрастала цена на хлеб, в результате чего капитализация продовольственных сборов становилась неэффективной. Впрочем, две эти точки зрения не были антагонистичными, так как они базировались на общем понимании необходимости формирования единой аграрно-продовольственной политики.

В 1890-х гг. земства взяли за образец опыт Крестецкого уездного земства Новгородской губернии начиная с 1860-х гг. Крестецкое земство осенью закупало у крестьян семенной овес и весной распродавало его нуждающимся по заготовительной цене. Вначале эта практика связывалась с залоговой операцией, а потом превратилась в систему замены уплаты казенных и земских сборов крестьянами. Так как в течение 1880-х гг. большинство волостей уезда перешло от натуральных продовольственных сборов к денежным, для данной операции устраивались специальные склады (80 складов в 1891 г.){36}.

В начале XX в. по предложению С. Ю. Витте по губерниям созывались местные комитеты для обсуждения нужд сельскохозяйственной промышленности. На заседании Вятского комитета высказывалось мнение об уничтожении сельских хлебных магазинов и замене их «центральными хлебными складами» (пять — шесть на уезд), приспособленными для сушки и проветривания хлебов. Было предложено провести многостороннюю продовольственную кампанию; скупать в благоприятные годы хлеб на продовольственные капиталы, используя «центральные склады» в качестве постоянных ссыпных пунктов крестьянского хлеба, продавать хлеб в неурожайные годы по заготовительной цене, выдавать ссуды под хлеб и скупать хлеб для поставки в казенное ведомство или для перепродажи частным торговцам{37}. На заседании Екатеринославского комитета было высказано пожелание, чтобы в июне каждого года, если осенью неурожай не предвиделся, отпускать на рынок или выдавать нуждающимся определенное количество хлеба из сельских магазинов. Это позволило бы освежить зерно в магазинах и, с другой стороны, помочь крестьянам во время истощения их хлебных запасов и предотвратить массовый выброс хлеба на рынок осенью{38}.

С точки зрения модернизации сельской хлебозапасной системы, нельзя не обратить внимание на опыт Вятской губернии. В общем, в Уральском регионе из-за малонаселенности и малоразвитости транспортной сети, с одной стороны, и по причине высокой эффективности крестьянского самоуправления — с другой, непосредственно после реформ 1860-х гг. сложилась традиция возлагать на сельскую хлебозапасную систему широкие задачи аграрно-продовольственного характера{39}. Во время русско-японской войны в Вятской губернии успешно практиковалась система, соединившая заготовку овса для армии и льготный возврат одолженного в сельских магазинах овса{40}. Во время Первой мировой войны администрация губернии проводила заготовительную кампанию посредством организации сельских магазинов{41}. Опыт Вятской губернии лег в основу продразверстки, примененной в общеимперском масштабе в последние месяцы царизма.

Следует проанализировать дискуссию, ведшуюся в 1890-х гг. вокруг проблем пересмотра Продовольственного устава в свете тенденции к интегрированности аграрно-продовольственной политики. Министр финансов С. Ю. Витте и министр земледелия и государственных имуществ А. С. Ермолов критиковали проект нового продовольственного устава, предложенного МВД, так как, по их мнению, сельская хлебозапасная система отчуждала от товарного обращения несоразмерно большое количество хлеба. Витте считал, что сельская хлебозапасная система устарела ввиду развития средств транспорта{42}. Этим же соображением земства мотивировали свои ходатайства о

[191]

переходе к денежному продовольственному капиталу. Ермолов подчеркивал, что несоразмерная себестоимость хлебозапасной системы является естественным результатом принятия за основу ее деятельности принципа страхования. «Против подобной организации, — заметил он, — говорит… пример всей Европы»{43}. Американский историк Р. Роббинс считает, что при оформлении Временных правил 1900 г. в основе конфликта было «сильное соперничество между МВД и Министерством финансов (МФ)» вокруг проблем мобилизации национальных ресурсов{44}. Его точка зрения справедлива, хотя излишне упрощена.

Далее, Витте, указывая на иммобильность сельских хлебных запасов, потребовал заменить их государственным хлебным запасом. «Рыночник» Витте вообще критически относился к самой идее создания постоянного натурального запаса. Однако, что касается уральских и приволжских губерний, откуда хлеб шел на мировой рынок и где трудно было бы организовать «обратное течение» хлеба даже во время неурожая, то он признавал значение образования там натуральных запасов и проводил в этих губерниях правительственную заготовительную кампанию силами МФ. На основе данного опыта Витте сформировал идею о государственном хлебном запасе. Ермолов, повторяя общепринятое мнение о «ежегодности» семенной кампании, утверждал, что она имеет государственное значение и не должна быть поручена спорадической инициативе общин{45}.

И наконец, министр земледелия высказался против отстранения земств от продовольственного дела{46}. Витте критиковал МВД за то, что оно слишком полагается на институт земских начальников, указывая, что у них нет «близкого знакомства с экономическим бытом населения»{47}. Свою позицию Витте сформулировал в следующих словах: «…освобожденные от хлопотливых обязанностей по наблюдению за исправным состоянием общественных хлебозапасных магазинов… крестьянские учреждения будут иметь полную возможность сосредоточивать все свое внимание на основательном ознакомлении с экономическим положением и платежными средствами населения»{48}.

По поводу первого аргумента Витте МВД ответило, что ввиду малоразвитости транспорта и разбросанности населенных пунктов в России сельские хлебные запасы еще не потеряли значения, а в русской деревне пока нет условий для следования примеру западных государств. Ответ МВД на второй довод был крайне уклончив. Оно ответило, что в компетенцию комиссии Плеве не входило обсуждение общих мероприятий по обеспечению народного благосостояния и подъему производительных сил страны. На третий аргумент МВД заявило: из ведения земства будут изъяты «лишь продовольственные мероприятия в тесном смысле», т. е. мероприятия по «предупреждению проявления голода», и у них останется обширное поле экономической деятельности, например, статистика, выдача кредита, агропомощь, продажа хлеба по заготовительной цене, заведование «центральными хлебными складами» и т. д.{49}. Нельзя считать этот ответ уверткой, так как непосредственно после издания Временных правил 1900 г. МВД неоднократно рассылало циркуляры, требующие расширять экономическую деятельность земств{50}.

Усилия МВД по освобождению земств от надзора за хлебными запасами с целью более рационального использования их в народном хозяйстве совпадали с настроением земских кругов. В ходе расширения экономической активности земств земцы все более теряли интерес к заведованию хлебными запасами. «Рутинные заботы — администрации, а творческий труд — нам» — таково было, на мой взгляд, невысказанное желание всех земских деятелей. Накануне введения Временных правил 1900 г. губернский агроном В. Н. Варгин протестовал против возложения уездными земскими управами на агрономов «поручений, могущих причинить ущерб выполнению прямых обязанностей агрономов», а именно проверки приговоров и продовольственной статистики{51}.

Земства в принципе не протестовали против «сокращения» своих полномочий, предусмотренного Временными правилами 1900 г. Типичным откликом со стороны земств явились ходатайства, возбужденные губернскими земскими собраниями Псковской, Костромской, Тульской, Пензенской и ряда других губерний об оставлении в распоряжении земств определенной части губернского продовольственного капитала, подлежавшего передаче администрации, на мероприятия по улучшению сельского хозяйства{52}. Московское земство, будучи финансово вполне обеспеченным, занимало в этом вопросе особую позицию, принципиально выступив против изъятия полномочий. Однако возражения с его стороны мотивировались тем, что хлебные запасы и продовольственные капиталы можно использовать эффективно якобы только при интеграции их в целый комплекс экономических мероприятий, а для этого продовольственное дело и общеэкономические мероприятия должны находиться в ведении одного учреждения, а именно земства{53}. Таким образом, интересы земств, как согласных с Временными правилами, так и возражавших против них, были направлены на формирование единой аграрно-продовольственной политики.

[192]

Однако на уровне местного управления поворот к единой аграрно-продовольственной политике осуществлялся крайне трудно, и пример Вятской губернии надо считать исключением. В 1893 г., в ходе восстановления сельского хозяйства России после голода 1891 г., Министерство финансов предложило провести операцию выдачи Госбанком ссуд под хлеб через посредство земств. МВД предложило взыскать земские сборы и хлебные долги за 1891—1892 гг. не деньгами, а хлебом, так как при денежном сборе надо было рассчитать стоимость выданного хлеба по высокой цене времени неурожая, причем крестьянам было бы не под силу погасить долги. Военное министерство приступило к эксперименту по покупке хлеба непосредственно от производителей с участием земств. Отклики со стороны земств на перечисленные мероприятия не были позитивными.

Например, в Харьковской губернии 11 из 12 уездных земств (данные по одному земству отсутствуют) отказались от натурализации земских сборов. Возвращение выданного хлеба натурой тоже было непопулярно потому, что, по мнению уездных управ, крестьяне «возвращали» бы хлеб низкого качества и даже при добросовестном отношении деревни к возвращению долга разнока-чественность крестьянского хлеба сделала бы необходимым создание сети элеваторов. Что касается залоговой кампании под хлеб, то лишь 4 уезда заявили о своем согласии содействовать Госбанку. По поводу участия в заготовке хлеба для армии многие уезды заявили, что условия на качество хлеба, установленные интендантством, слишком строги{54}. Более того, все известные нам отклики уездных земств на предложение губернской земской управы об учреждении «земских хлебных складов» и внедрение многоплановой продовольственной системы были исключительно негативными{55}. Критика со стороны уездных земств имела под собой общие основания: опасение возрастания финансового бремени и отсутствие элеваторов и транспортных возможностей. По мнению противников многоплановой продовольственной системы, при тех условиях технологии система хлебных запасов на основе общинного самоуправления представлялась относительно дешевой и эффективной в тогдашних условиях.

МВД, защитив суть Продовольственного устава 1834 г. от атак со стороны Витте и Ермолова, после введения Временных правил 1900 г., в свою очередь, попыталось модернизировать его. В указанной выше анкете 1904 г. оно задало вопрос о необходимости и возможности строительства «центральных хлебных складов». Ответы губернских администраций, подобно ответам уездных земств Харьковской губернии в 1890-х гг., были отрицательными. Из известных нам 39 ответов губернских администраций положительными были только семь (Вятская, Нижегородская, Олонецкая, Оренбургская, Пермская, Самарская, Саратовская и Симбирская губернии). Видно, что значение «центральных хлебных складов» признали только губернии или находящиеся, по словам Витте, на «окраине мирового хлебного рынка», или крайне малонаселенные. Вятское губернское присутствие, как всегда, предложив всесторонне использовать «центральные хлебные склады» с целью урегулирования хлебного экспорта, кредитных операций и т. д., добавило, что все-таки в центре системы должны быть сельские хлебные запасы{56}.

Самарское губернское присутствие заявило о своем сомнении в возможности использования «центральных хлебных складов» в качестве приемных пунктов хлеба, взысканного с крестьян. По словам членов Самарского губернского присутствия, период после 1891 г. показал, что хлеб, «возвращенный» крестьянами, некачествен и не отвечает стандартам хранения и многостороннего использования. Лучше заготовлять подлежащий хранению хлеб коммерческим способом. С этой целью, заявило оно, целесообразно было бы возложить заведование «складами» на земства, так как последние более приспособлены к хозяйственной деятельности{57}.

Во время русско-японской войны МВД с согласия Военного министерства разослало циркуляр 12 губернаторам Центрально-Черноземного, Приволжского и Уральского регионов, рекомендуя обсудить вопрос о возможности поставки интендантству сельских хлебных запасов. В циркуляре говорилось, что при удаче указанной операции можно было бы организовать «центральные склады» за счет кредита от Военного министерства. Несмотря на военное время, МВД не получило ни одного положительного ответа. Губернаторы сообщили, что, во-первых, крестьянские хлебные запасы не отвечают строгим условиям качества, требуемым интендантством, что является результатом не только малоразвитости агрокультуры, но того, что взносы хлеба имели характер повинности. Во-вторых, невозможно было организовать подвоз хлеба на железнодорожные станции и пристани из отдаленных сельских магазинов{58}. На заседании Казанского губернского присутствия было сказано, что с целью удовлетворения условий качества хлеб должен заготовляться коммерческим способом, для чего целесообразнее возложить заведование «центральными складами» на земства{59}.

[193]

По поводу перспективы строительства «центральных складов», ответы тоже были пессимистичны. Самарское губернское присутствие и инспектор сельского хозяйства Казанской губернии считали, что так как в основе сельской хлебозапасной системы лежало крестьянское мировоззрение, согласно которому запасы считаются источником обеспечения нужд лишь членов данного общества, то, вернее всего, после интеграции сельских магазинов в широкорегиональные зернохранилища хлебные взносы количественно уменьшатся и качественно ухудшатся, и необходима будет громадная администрация. Они считали, что крестьяне, которые не соглашаются с передачей своего хлеба голодающим из других обществ, будут скорее всего сопротивляться отчуждению хлебных запасов в общий складской пункт{60}. Расхождение мнений по поводу «центральных хлебных складов» проявилось сразу после реформ 1860-х гг.{61} и выдвинулось на первый план после голода 1891 г.{62} Одни государственные и земские деятели полагали, что освобождение хлебных запасов от контроля со стороны общин путем их концентрации облегчит надзор за ними. Другие считали, что администрация, подменив общинный контроль, окажется еще более громоздкой, чем последний, что отрицать было бы трудно. По словам членов Самарского губернского присутствия, через пять лет после утверждения Временных правил, «по губернии нет ни одного случая, где бы общества согласно закона 12 июня 1900 г. (Временных правил, в данном случае ст. 40. — К. М.) выразили желание организовать не только волостные магазины, но хотя бы для двух-трех селений»{63}.

В условиях преодоления дикой рыночной экономики, присущей XIX в., сложились элементы натурализации правительственного и земских хозяйств, что, естественно, породило попытки модернизировать сельскую хлебозапасную систему. Препятствием на пути этих попыток стали низкое качество хлебных запасов и отсутствие их мобильности. Первое определялось не только техническими причинами, но и формой повинности при взносе хлеба. Последнее явилось результатом системы, основанной на крестьянском мировоззрении. Следовательно, поскольку система практиковалась согласно действующему продовольственному законоположению, возможности ее многостороннего использования были ограничены. Временные правила 1900 г. привнесли разделение труда: надзор за общественными запасами перешел к администрации, а агропомощь — к земствам. Эта дифференциация соответствовала характеру обоих учреждений. Трудно отрицать, что после перехода полномочий к администрации заведование хлебными запасами стало упорядоченнее. Зато сельские хлебные запасы стали «мертвыми запасами», что отбросило сельское хозяйство России на обочину технического прогресса.

Первая мировая война и сельская хлебозапасная система. Начиная с момента утверждения Временных правил 1900 г. и до Первой мировой войны неурожай постиг Россию в 1905—1907 и 1911—1912 гг. Основная тенденция продовольственного дела при этих недородах заключалась в том, что значение ссуд, бывших основной формой помощи, согласно законоположению, и переданных в руки администрации, уменьшилось, зато такие формы, как продажа хлеба по заготовительной цене и организация общественных работ, возложенные на земства, выдвинулись на первый план{64}. Решительный переворот заключался в том, что земства не должны более были просить от общин приговоров. Земства, лишившись полномочий по надзору за обществами, добились давно желанной реорганизации продовольственного дела по функциональному принципу.

Столыпинское МВД, ненавидевшее благотворительный характер ссудной помощи, приветствовало изменения. Проект нового продовольственного устава, разосланный земствам в 1909 г. для обсуждения, имел целью постепенно заменить ссудную помощь, основанную на принципе частной собственности, такими методами, как продажа хлеба по заготовительной цене, организация общественных работ и т. д. В этом проекте МВД впервые само предложило создать государственный хлебный запас. Хотя проект так и не был утвержден до самого падения царизма, основной формой продовольственного дела в годы Первой мировой войны стал «хозяйственный» способ, а именно заготовка земствами хлеба и продажа его по заготовительной цене.

Что же касается сельской хлебозапасной системы во время Первой мировой войны, то нужно рассмотреть две проблемы. Первая — роль системы в деле помощи семьям лиц, призванных в армию. В 1914—1917 гг. существовали три источника помощи семьям солдат: правительственные пособия, «доплаты», выдаваемые земствами беднейшим семьям, гражданским женам, внебрачным детям и т. д., и помощь из сельских магазинов по решению общины. Сочетание этих трех способов варьировалось по-разному в каждой губернии и даже в уезде. К примеру, согласно статистическому исследованию, проведенному Нижегородским губернским земством во время неурожая 1914—1915 гг., доля ссуд из сельских магазинов для покрытия продовольственного дефицита уменьшилась благодаря

[194]

распространению правительственных пособий семьям солдат{65}. С другой стороны, при семенной кампании весной 1915 г. Пермское губернское земское собрание не нашло нужным ассигновать солдатским семьям посевные материалы ввиду широкой выдачи ссуд из сельских хлебных фондов{66}. Проблема была в том, что не существовало органа, интегрировавшего средства из всех трех источников и контролировавшего выдачу ссуд, что привело к «изобилию» денег в деревне, инфляции и, наконец, завело в тупик закупки продовольствия у крестьян.
Вторая проблема — отношения между хлебозаготовкой для армии и сельской хлебозапасной системой. До самой Февральской революции, в условиях продразверстки хлебозаготовки для армии повсеместно, кроме Вятской губернии, проводилась коммерческим способом, т. е. закупкой, а не способом повинности. Однако, например, в Екатеринославской губернии в первые дни войны сельские общества начали составлять приговоры о пожертвовании определенного количества хлеба из запасов обществ на нужды армии. Губернатор, приветствуя стихийное проявление патриотизма среди народа, тем не менее во избежание истощения хлебных запасов установил строгие ограничения на такие пожертвования. Так как такие инициативы распространились и в других губерниях, Совет министров осенью 1914 г. установил предел на пожертвования (не свыше 1/5 наличного запаса или капитала){67}. Осенью 1918 г. Пермское губернское земство возбудило ходатайства о введении в губернии продразверстки и наряду с этим об организации массовых «пожертвований» хлеба из сельских запасов. Министр внутренних дел разрешил последнее{68}. Хотя и в других губерниях проводились мероприятия по ускорению «пожертвований» из сельских запасов, до Февральской революции движение за «пожертвования» так и не стало особенно широким{69}.

После же Февраля, приобретя массовую и общенациональную силу, эта стихийная кампания приобрела массовый характер и вышла за рамки контроля земств и правительственных продовольственных органов. Уже тогда отчетливо проявилось стремление крестьянства ликвидировать сельские хлебные запасы под предлогом «пожертвований» для нужд армии. Крестьянское движение весной 1917 г. фактически положило конец уникальной полуторавековой истории сельской хлебозапасной системы в России.

То, что деревня так легко ликвидировала сельскую хлебозапасную систему, можно объяснить только больной психикой крестьянства после Февраля. Правда, крестьяне относились к этой системе с ненавистью как к натуральной повинности, но на самом деле она, претерпев значительные изменения, играла до известной степени производительную роль. Крестьяне, ликвидировав общинные хлебные запасы, стали смотреть на урожай от помещичьих экономий как на средство для своего выживания ввиду приближающегося голода, что послужило одной из причин обострения классовой борьбы в деревне осенью 1917 г.

Примечания:

{1} РГИА, ф. 1291, оп. 132, 1915 г., д. 481, л. 6—13; Савич Г. Г. Сборник правил по обеспечению народного продовольствия. Вып. 1. СПб., 1900, с. 23—25.

{2} МВД, Исторический обзор правительственных мероприятий по народному продовольствию. Ч. 2. СПб., 1893. С. 253—254, 272—273.

{3} Собрание узаконений и распоряжений правительства. СПб., 1900. Т. 2. Ст. 1620.

{4} Kung-Chuan Hsiao. Rural China — Imperial Control in the Nineteenth Century. 1960. P. 144—183; Macao M. Анализ систем «ше-цан» и «и-цан» в деревне Чан-си губернии в 18—20 веках // Тоёси кенкию. V. 33. № 4. 1975. С. 395—433 (на яп. яз.). В период Цинской династии наряду с государственными хлебными запасами, сформированными в городах, в деревне были созданы хлебозапасные склады «ше-цан» и «и-цан». Считалось, что «ше-цан» имели целью преодоление ежегодного недоедания перед урожаем, а «и-цан» — преодоление голода. Но они мало отличались друг от друга. Их главной целью, как и российской хлебозапасной системы, независимо от намерений правительства, была ежегодная помощь недоедающим. Другой общей их чертой было то, что единицей запаса, тоже независимо от правительственной политики, осталась естественная «ячейка» в лице крестьянских обществ или кланов. ‘Например, после Тайпинского восстания правительство старалось восстановить хлебные запасы на уровне «го» ( волости как единицы гражданской обороны), но эта попытка не удалась. Управление запасами было возложено на крестьянские общества, а государство ограничилось надзором за ними. Существовали и «запасы снизу», организованные по инициативе мелкого дворянства и зажиточных крестьян и не известные администрации. Третьей общей чертой было то, что хлебозапасная система в России и Китае имела отчасти стихийный характер. Разница между системами двух стран заключается, во-первых, в том, что «ше-цан» организовались по инициативе дворянства и на основе конфуцианской этики. В результате управление системой оказалось более упорядоченным, чем в России. Во-вторых, в России бремя по формированию фондов было повинностью крестьянства, а основным источником «ше-цан» являлись пожертвования со стороны дворян или зажиточных крестьян. В целом системы

[195]

двух стран отличаются друг от друга существованием в Китае сельской элиты. В этом плане, вероятно, лучше сравнивать систему «ше-цан» с русской хлебозапасной системой при крепостничестве.

{5} РГИА, ф. 1287, оп. 4, д. 2231, л. 29; ф. 1291, оп. 130, 1902 г., д. 106 в, л. 255 и 282.

{6} Там же, ф. 1291, оп. 130, 1901 г., д. 44, л. 7—8.

{7} Там же, 1904 г., д. 55, л. 114—115.

{8} Савич Г. Г. Указ. соч. Вып. 1. С. 28.

{9} РГИА, ф. 1291, оп. 130, 1901 г., д. 259, л. 38.

{10} Там же, л. 2—11.

{11} ГАРФ, ф. 182, оп. 2, д. 92, л. 15 и 18.

{12} Там же, л. 69.

{13} РГИА, ф. 1291, оп. 130, 1902 г., д. 106 а, б, в. Подсчет автора.

{14} Там же, д. 106 в, л. 194.

{15} Зырянов П. Н. Земельно-распределительная деятельность крестьянской общины в 1907—1914 гг. // Исторические записки. 1988. Т. 116. С. 141.

{16} РГИА, ф. 1291, оп. 130, 1902 г., д. 106 б, л. 294.

{17} Там же, л. 56.

{18} МВД, Свод мнений местных продовольственных совещаний об изменении действующих правил о обеспечении народного продовольствия. Ч. 1. СПб., 1893. С. 88.

{19} РГИА, ф. 1291, оп. 132, 1914 г., д. 2026, л. 40.

{20} Там же, оп. 130, 1902 г., д. 1066, л. 250, 340; 106 в, л. 115.

{21} Савич Г. Г. Указ. соч. Вып. 1. С. 84—88.

{22} Сухоплюев Н. К. Почему продовольственное дело было изъято из ведения земства? Чернигов, 1906. Б. Б. Веселовский критиковал Временные правила по этим же соображениям. См.: Веселовский Б. Б. История земства за сорок лет. Т. 2. СПб., 1909. С. 331—332.

{23} Напр., см.: Государственный архив Пермской области (далее — ГАПО), ф. 65, оп. 2, д. 579, л. 55.

{24} МВД, Свод мнений… Ч. 1. С. 102—103, 121 — 122; Ч. 2. С. 42—43.

{25} Напр., см.: РГИА, ф. 1291, оп. 130, 1905 г., д. 130, л. 144—146.

{26} Например, по мнению большинства экономического совета Казанского губернского земства, земствам непосильно было «самое рассмотрение Устава о народном продовольствии до издания нового положения о земском учреждении и земских повинностях». Впрочем, меньшинство совета, включая председателя губернской земской управы Н. А. Мельникова, нашло возможным принять на себя руководство продовольственным делом, независимо от решения вопроса о мелких земских органах. См.: Проект положения о мерах помощи населению в случае неурожая. Казань, 1909. С. 48. Любопытно, что во время Первой мировой войны Мельникову пришлось руководить продовольственным делом губернии. На заседании совещания Московской губернии по рассмотрению данного проекта Д. Н. Шипов утверждал, что без наличия соответствующего земского органа заведование хлебозапасными магазинами не может быть принято под ответственность земств. С другой стороны, заведующий статистическим отделением Московской губернской земской управы заявил, что независимо от того, будет или не будет учреждена мелкая земская единица, земства не в состоянии охранять запасы в магазинах. Председатель Можайской уездной земской управы на основании своего двадцатилетнего служебного опыта в качестве земского начальника высказал мнение, что заведование запасами крестьянскими учреждениями много рациональнее, чем земствами. Председатель Рузской уездной земской управы, тоже базируясь на опыте службы в качестве
земского начальника, «удостоверил», что проверка приговоров схода и земскими начальниками, и земствами, все равно фиктивна. См.: ЦГА Москвы, ф. 182, оп. 2, д. 92, л. 70.

{27} МВД, Исторический обзор… Ч. 2. С. 257—258.

{28} Напр., см.: Отчет Полтавской губернской земской управы об обеспечении населения
продовольствием вследствие неурожая в 1892 году. Полтава, 1894. С. 30.

{29} МВД, Исторический обзор… Ч. 2. С. 273.

{30} Сазонов Г. П. Обзор деятельности земств по народному продовольствию 1865—1892. Т. 1. СПб., 1893. С. 1—191.

{31} Доклад Харьковской губернской земской управы Харьковскому губернскому земскому собранию 1892 года по народному продовольствию губернии. Харьков, 1892. С. 36—37. С другой стороны, Тамбовское губернское земство во время голода 1891 г., не ожидая приговоров схода, в июне начало заготовку и достигло успеха. См.: Отчет Тамбовской губернской земской управы губернскому земскому собранию по продовольственной операции 1891 года. Т. 1. Тамбов, 1892. С. 5—8.

{32} См.: Китанина Т. М. Хлебная торговля России в 1875—1914 гг. Очерки правительственной политики… 1978.

{33} МВД, Свод мнений… Ч. 1. С. 30—31.

{34} Там же. С. 140, 144.

{35} Соколов Н. П. Голод 1891 —1892 годов и общественно-политическая борьба в России: Дис. … канд. ист. наук. 1987. С. 145.

{36} Вятское губернское земское собрание 26 очередной сессии экономической комиссии. Доклад о хлебных ломбардах. Вятка, 1892. С. 4—10.

{37} РГИА, ф. 1291, оп. 132, 1914 г., д. 2026, л. 19; Труды местных комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности. Т. 10. СПб., 1903. С. 265—266, 442—443.

{38} РГИА, ф. 1291, оп. 132, 1914 г., д. 2026, л. 19; Труды местных комитетов… Т. 12. СПб., 1903. С. 63.

[196]

{39} Напр., см.: Сазонов Г. П. Обзор деятельности… Т. 1. С. 3—5.

{40} РГИА, ф. 1291, оп. 130, 1904 г., д. 60—1, л. 9—10, 161 — 168.

{41} Там же, ф. 456, оп. 1, д. 198, л. 9—12.

{42} Там же, ф. 1287, оп. 4, д. 2231, л. 8—11.

{43} Там же, л. 28.

{44} Rоbbins, Jr. R. G. Russia’s Famine Relief Law of June 12, 1900: A Reform Aborted // Canadian-American Slavic Studies. V 10. № 1. 1976. P. 25—26.

{45} РГИА, ф. 1287, on. 4, д. 2231, л. 29—31; д. 2232, л. 210—219, 234—242.

{46} Там же, д. 2231, л. 17—18.

{47} Там же, д. 2232, л. 229—230.

{48} Там же, л. 242.

{49} Там же, д. 2231, л. 6, 27—38; Савич Г. Г. Указ. соч. Вып. 1. С. 27—33.

{50} Веселовский Б. Б. Указ. соч. Т. 2. СПб., 1909. С. 333—334.

{51} Труды Совещания председателей уездных земских управ и состава губернской управы с участием агрономов по вопросу о реорганизации земского агрономического института Пермской губернии, 20—23 марта 1900 г. в г. Перми. Пермь, 1900. С. 46, 57—58.

{52} РГИА, ф. 1291, оп. 130, 1901 г., д. 28, 42, 43 и 49. В результате требований земств в 1902 г. Совет министров предоставил министру внутренних дел право разрешать губернским земствам заимствования из средств губернских продовольственных капиталов на мероприятия по улучшению сельского хозяйства. См.: Савич Г. Г. Указ. соч. Вып. 3. 1903. С. 105

{53} РГИА, ф. 1291, оп. 130, 1901 г., д. 44, л. 4—12.

{54} Государственный архив Харьковской области (далее — ГАХО), ф. 304, on. 1, д. 258. Подсчеты автора. Большинство земств негативно относилось к залоговой операции под сельскохозяйственные продукты даже накануне Первой мировой войны. См.: Корелин А. П. Сельскохозяйственный кредит в России в конце XIX — начале XX в. М., 1988. С. 70.

{55} Доклад Харьковской губернской земской управы Харьковскому губернскому земскому собранию 1893 года по земскому отделу. Харьков, 1893. С. 133—135; ГАХО, ф. 304, on. 1, д. 235, л. 5—6; д. 257, л. 30—32.

{56} РГИА, ф. 1291, оп. 130, 1902 г., д. 106а, л. 128—131.

{57} Там же, д. 106в.

{58} Там же, 1905 г., д. 55.

{59} Там же, л. 225—228.

{60} Там же, л. 202—203 и 225.

{61} МВД, Исторический обзор… Ч. 2. С. 264—267.

{62} МВД, Свод мнений… Ч. 1. с. 130—134; Государственный архив Тамбовской области (далее — ГАТО), ф. 143, оп. 1, д. 687, л. 15, 19—20.

{63} РГИА, ф. 1291, оп. 130, 1904 г., д. 55, л. 202.

{64} Кимитака Мацузато. Первая мировая война и изменение продовольственной системы Российской империи // Acua Slavica laponica. Т. IX. 1991, p. 71—74.

{65} 51-му очередному Нижегородскому губернскому земскому собранию, Доклад губернской земской управы об экономическом положении Нижегородской губернии. Н. Новгород, 1915. С. 55.

{66} ГАПО, ф. 44, оп. 4, д. 404, л. 167—168.

{67} Государственный архив Запорожской области, ф. 48, оп. 1, д. 12, л. 1; д. 13, л. 16.

{68} Пермская земская неделя. N2 52. 1916. С. 22; Государственный архив Свердловской области (далее — ГАСО), ф. 197, on. 1, д. 119, л. 385.

{69} ГАПО, ф. 224, on. 1, д. 162, л. 104, 116; ГАСО, ф. 351, оп. 3, д. 3, л. 113; ГАТО, ф. 26, оп. 4, д. 2525, л. 1; там же, д. 2526, л. 2; д. 2527, л. 5; оп. 8, д. 23, л. 15; Государственный архив Днепропетровской области, ф. 630, оп. 1, д. 6, л. 16—17; д. 9, л. 31; Писарев Г. И. Хлебная монополия и продовольственные комитеты Черноземного центра России в 1917 году: Дис. … канд. ист. наук. М., 1984. С. 121.

[197]