Писарев Ю. А. «Наши дети будут ходить по Вене…»

Сараевское убийство 28 июня 1914 года и «Млада Босна» //Родина. 1993. №8-9. С. 16-22.

28 июня 1914 года в 11 часов утра в главном городе Боснии – Сараево на набережной реки Миляцка прозвучал роковой выстрел сербского террориста Гаврилы Принципа, сразивший австрийского престолонаследника эрцгерцога Франца Фердинанда. Вслед за этим, ровно через месяц, Австро-Венгрия напала на Сербию, обвинив ее в организации этого покушения. Еще через несколько дней началась первая мировая война, в которую вступили Германия, Россия, Англия, Франция, почти вся Европа, затем Япония и Китай, в 1917 году – США.

Видный итальянский историк Луиджи Альбертини писал: «Сербский террорист стрелял не только в грудь австрийского принца, он метил в самое сердце Европы»{1}. Это было, конечно, сильным преувеличением: мировая война возникла из-за более глубинных причин. Тем не менее выстрел Гаврилы Принципа сыграл зловещую роль. Не случайно о сараевском заговоре написано уже свыше 4 тысяч сочинений и интерес к этому трагическому событию не ослабевает до сих пор.

Как было организовано это покушение? Кто вложил пистолет в руки Гаврилы Принципа? Что представляла собой среда, в которой действовал террорист? Практически все исследователи сараевского убийства опирались и опираются главным образом на косвенные данные, а не на подлинные документы, количество которых невелико.

Лжедокументы о сараевском убийстве

Многие десятилетия историки были лишены возможности использовать подлинные архивные документы Министерства иностранных дел Сербии. В годы первой мировой войны они были вывезены из страны австро-венгерскими оккупационными властями и подверглись после этого специальной обработке. Известный австрийский контрразведчик Макс Ронге в своей книге «Мастер шпионажа» описал, как производилась «стилизация» упомянутых материалов: захваченные в Сербии документы произвольно сокращались, часть бумаг фальсифицировалась{2}.

[16]

Во время войны этой работой занималась специальная комиссия, созданная при Главной квартире имперской армии в городе Терезиенштадте (Тешине) под руководством начальника осведомительного отдела генерального штаба Австро-Венгрии фельдмаршал-лейтенанта Августа Урбански фон Остримиец и министра по особым поручениям Понграца.

Уже в 1915-1916 годах в австрийской и венгерской печати были опубликованы первые «сербские трофейные документы». Так, 3 декабря 1915 года венгерская газета «Пештер ллойд» поместила сенсационную статью «Тридцать лет тайной дипломатии России на Балканах», в которой доказывалось, что российское и сербское правительства в течение многих лет вели подрывную работу против Австро-Венгрии{3}.

25 января 1916 года австрийский официоз «Нойе фрайе прессе» сделала новое сообщение о том, что в руки названной комиссии попала переписка Николая II с сербским королем Петром I, которая подтвердила прежние обвинения против Сербии и России. В Петербурге, утверждала газета, не только знали о готовящемся заговоре против австрийского принца, но и подталкивали Сербию к участию в нем.

28 июня того же года, в день двухлетней годовщины сараевского убийства, в органе оккупационных властей Сербии газете «Београдске» было сказано, что комиссия располагает бумагами покойного российского посланника в Сербии Н.Г. Гартвига, якобы непосредственно замешанного в сараевском деле. Подобные «утки» появлялись во время войны почти ежемесячно.

В тридцатые годы «сербские трофейные документы» подверглись новой обработке. Значительная их часть, находившаяся в государственном и военном архивах Австрии, была приобретена бывшим поверенным в делах Сербии в Берлине М. Богичевичем, который в 1915 году перешел на службу Германии{4}.

До сих пор в этой истории осталось несколько загадок.

Прежде всего возникает вопрос, как Богичевичу удалось заполучить документы, которые, будучи собственностью сербского государства, на основе международных соглашений, заключенных после войны, должны были быть возвращены в Югославию.

Далее, весьма таинственный характер имеет сама судьба Богичевича: после прихода Гитлера к власти его труп был найден в одном из номеров мюнхенского отеля. При этом нацисты распространили сомнительную версию о его самоубийстве. Но для этого не было очевидных причин. Богичевич никем не преследовался, был здоровым в физическом отношении человеком, жил безбедно, накопив солидный капитал на своих публикациях. Правда, незадолго до смерти он стал опровергать свои же утверждения об участии Сербии в организации убийства Франца Фердинанда, склоняясь к признанию роковой роли в этом деле германской спецслужбы. Может быть, именно это и стало причиной его ликвидации нацистами.

В официальной ноте югославского правительства Германии от 2 февраля 1929 года говорилось: «Сборник Богичевича составлен из похищенных у нас архивных документов. Его материалы тенденциозно препарированы и имеют как купюры, так и авторские дополнения. Эта публикация основана на абсолютно недостоверных данных»{5}.

Сославшись на частный характер этого издания, германское правительство отклонило протест Югославии, и сборник Богичевича еще долгое время продолжал считаться историческим источником. На опубликованных в нем документах основаны почти все работы историков так называемой ревизионистской школы А. Вегерера{6}. Материалы Богичевича и труды «ревизионистов» использовались в политических целях нацистами. В частности, Гитлер, обосновывая в 1941 году свое нападение на Югославию, ссылался на австро-венгерский ультиматум Сербии от 23 июля 1914 года{7}. Под лозунгом «славянской опасности» он же начал военную кампанию и против СССР.

После гитлеровской оккупации Югославии местные архивы были ограблены снова. Оккупанты и коллаборационистское правительство М. Недича вывезли в Германию и Австрию от 30 до 80% архивов югославского МИД и военного ведомства, а в Вене снова была образована специальная комиссия для обработки этих документов. Ее возглавило ведомство Розенберга, к работе привлекались известные историки Г. Юберсбергер, Л. Хаек, А. Биттнер. Совместно с Райхсархивом Германии комиссия предполагала издать некую коллекцию «сербских и югославских трофейных документов» из восьми томов, однако успела опубликовать лишь один из них (третий), который охватывал период боснийского кризиса 1908-1909 годов{8}. Помещенные в этой публикации материалы должны были доказать, что Сербия и Россия вели подготовку к войне с Австро-Венгрией уже в период боснийского кризиса, а в 1908-1909 годах на территории Сербии якобы были созданы анти-австрийские подрывные организации, которые и осуществили затем сараевское убийство. После войны «сербские трофейные документы» удалось наконец вернуть из Австрии, а комиссией Академии наук и искусств Сербии совместно с Министерством иностранных дел СФРЮ была проведена тщательная проверка их достоверности. В 1980-1982 годах вышло два тома (VI и VII) из запланированной семитомной коллекции под общим названием «Документы о внешней политике Королевства Сербии в 1903-1913 годах»{9}, которые наконец предоставили исследователям доброкачественный материал.

Три версии покушения

В обширнейшей литературе о покушении в Сараеве четко выделяются три версии о подготовке заговора.

1. Сын убитого эрцгерцога Максимилиан Гогенберг в интервью газете «Пари суар диманш» от 16 июня 1936 года выдвинул гипотезу о том, что его отца ликвидировала германская секретная служба: наследник венского престола мешал осуществлению великодержавных планов Вильгельма II. Эта версия давно опровергнута

[17]

в литературе, хотя и имеет под собой известное основание: Франц Фердинанд был убит при полном попустительстве охраны.

2. Австрийская и германская пропаганда распространяла версию об участии в убийстве эрцгерцога сербской тайной офицерской организации «Объединение или смерть», известной также под названием «Черная рука». При этом сербское правительство и русский генеральный штаб будто бы покровительствовали этому заговору. Эта версия также несостоятельна, но до сих пор широко распространена в литературе, в том числе советской (причем не только в сочинениях писателя В. С. Пикуля, но и в «Истории дипломатии»{10}).

Одним из основных источников в исследовании сараевского убийства стали документы судебного процесса над «Черной рукой», состоявшегося в Салониках в марте-июне 1917 года. Организуя суд, сербское правительство преследовало три цели: разгромить оппозицию в лице тайного, но могущественного офицерского союза, оздоровить обстановку в армии и заодно свалить ответственность за сараевское убийство на «Черную руку», чтобы открыть себе путь к мирным переговорам с Австро-Венгрией, которые намечались в 1917 году.

Судебный процесс велся с грубыми нарушениями законности, при закрытых дверях, подсудимые не имели защитников, военным трибуналом широко использовались лжесвидетели. После суда правительство опубликовало сборник «Тайная заговорщическая организация», включив в него только материалы обвинения, что придало изданию односторонний характер.

Главный документ судебного разбирательства – рапорт руководителя «Черной руки» полковника Димитрия Димитриевича по прозвищу Апис («священный бык») верховному командующему сербской армией принцу-регенту Александру – по распоряжению последнего был изъят из этого сборника и стал известен только в тридцатые годы. Испрашивая помилования, Димитриевич опротестовал все необоснованные обвинения военного трибунала в государственной измене и в непосредственной организации сараевского заговора. Подсудимый категорически отклонил и версию о том, что в сараевском убийстве был замешан военный агент (атташе) полковник В. А. Артамонов. Сам Артамонов доказал свое полное алиби. Во время покушения в Сараеве его вообще не было в Сербии, так как он два месяца находился на излечении в Швейцарии{11}.

Важную роль в опровержении материалов салоникского процесса сыграли свидетельства современников, в частности очевидца судебного дела революционера Мустафы Голубича и одного из функционеров «Черной руки» Чедомира Поповича{12}. Последний вспоминал, что Димитриевич, узнав о заговоре, хотел предотвратить его. «Полковник Апис» опасался, что убийство Франца Фердинанда может быть использовано правящими кругами дунайской империи как предлог к нападению на Сербию; предотвратить события ему, однако, не удалось.

Окончательную точку во всей этой истории поставил новый судебный процесс над «Черной рукой», состоявшийся в Югославии в 1953 году. Он кассировал приговор салоникского военного трибунала (Димитриевич и многие его соратники были расстреляны) и полностью снял все обвинения с названной организации.

3. Третья концепция исходит из того, что сараевское покушение – дело рук национальной революционной организации «Млада Босна» («Молодая Босния»), ответная акция террористов на насильственное присоединение в 1908 году к монархии Габсбургов Боснии и Герцеговины. В настоящее время именно эту версию можно считать вполне доказанной, так как она базируется на достоверных источниках.

Террористы не думали, что будет война…

Тайное общество боснийской молодежи «Млада Босна» было создано в 1910 году, вскоре после аннексии Боснии и Герцеговины — бывших турецких провинций, в которых проживало сербское население, не захотевшее мириться с чужеземным гнетом. Французская газета «Аксьон» писала: «Покоряя огнем и мечом Боснию и Герцеговину, граф Эренталь (министр иностранных дел Австро-Венгрии. – Ю. П.), прежде чем сойти в могилу, вложил оружие в руки террористов и подготовил убийство военного шефа Австрийской империи. Покушение 1914 года – только трагический рефлекс удара 1908 года. Когда угнетен целый народ, нужно ожидать народного взрыва»{13}. Член «Млады Босны» Гаврила Принцип показал на суде: «Главным мотивом, который руководил мною, было стремление отомстить за сербский народ»{14}.

В организацию «Мчада Босна» помимо сербов входили хорваты и мусульмане. Она была создана по примеру «Молодой Италии» и носила заговорщический характер.

В Сараеве излюбленным местом для встречи членов организации было городское кладбище: здесь они собирались по ночам у могилы молодого террориста Богдана Жераича. погибшего в 1910 году, во время покушения на австрийского наместника в Боснии М. Варешанина. Гаврила Принцип заявил впоследствии, что его решение посвятить свою жизнь борьбе созрело именно в этот период. «Еще будучи в Сараеве, я решил совершить покушение. Я часто приходил на могилу Жераича, просиживал там целую ночь и думал о наших делах, о тяжелом положении нашего народа и тогда принял решение»{15}.

Принцип был впечатлительным молодым человеком, ощущавшим на себе влияние русских народовольцев-террористов, а также идеолога движения – герцеговинского поэта Владимира Гачиновича, который призывал к индивидуальному террору против высших государственных сановников Австро-Венгрии. Гачинович писал: «На собраниях нашего кружка Принцип, младший из нас, всегда сумрачный и скромный, держался как бы в стороне, но постоянно требовал книг и жадно пожирал их. В 14 лет Принцип уже вступил в кружок самообразования… Небольшого роста, сутуловатый,

[20]

но сильный и выносливый, смуглый, почти черный, с лицом, на котором внутренняя страсть уже проложила резкие черты, Принцип проводил ночи за чтением»{16}. Под стать ему были и другие члены организации «Млада Босна». Это были смелые, волевые люди, готовые пожертвовать жизнью во имя родины. Однако они избрали ошибочный путь борьбы – индивидуальный террор, так как не верили в силы народного выступления. «Народ – это пули, – заявлял один из членов общества Милош Пьянич, – а пули ничего не могут сделать без какого-нибудь гения, вождя»{17}.

Поэт Владимир Гачинович звал младинцев к подвигу одиночек, уверяя, что действие одного лица или его героическая смерть могут принести больше пользы обществу, чем выступление масс. В произведениях «Смерть одного героя» и «Крик отчаяния» Гачинович воспевал героизм террориста Богдана Жераича, призывая последовать его примеру. Эти призывы упали на благодатную почву. В Сараеве среди молодежи нашлись новые «Жераичи».

Из газет стало известно, что эрцгерцог Франц Фердинанд намерен отправиться 28 июня 1914 года на военные маневры австро-венгерских войск в Боснию, а затем посетит Сараево. Этим и решили воспользоваться члены организации, чтобы осуществить свой замысел.

Покушение было тщательно подготовлено и застало охрану австрийского эрцгерцога врасплох. Австрийские историки пытались создать из погибшего эрцгерцога фигуру великомученика, придав событию почти мистическую окраску. По их словам, австрийский принц еще по пути в Сараево терзался тяжелыми предчувствиями. Сначала в вагоне, в котором он ехал, что-то поломалось, и он увидел в этом плохой знак. Потом погасло электричество, и престолонаследник произнес сакраментальную фразу: «Я чувствую себя, как в гробу». Доехал он тем не менее благополучно, и все было бы хорошо, не будь «головорезов-сербов», присланных из Белграда. Эта легенда была подхвачена правящими кругами Австро-Венгрии, объявившими Сербии войну.

Между тем визит эрцгерцога не был такой уж невинной прогулкой, как это представило его окружение. Серьезной провокацией были сами военные маневры, проводившиеся на границе с Сербией. Кроме того, большую тревогу в Сараеве вызывали планы эрцгерцога посадить на престол в Боснии одного из своих сыновей.

Осуществляя покушение, члены организации «Млада Босна» не думали, что оно приведет к войне. Однако австрийская пропаганда намеренно раздувала инцидент, использовав это событие в агрессивных целях. После вручения Сербии 19 июля 1914 года австро-венгерского ультиматума война стала неизбежна.

Франц-Фердинанд и Лев Троцкий

Сторонники перекладывания ответственности за возникновение войны с Германии и Австро-Венгрии на Россию и Сербию распространяли версию о связи «Млады Босны» с русской революционной эмиграцией, которая будто бы была заинтересована в войне, так как последняя могла привести к революции. При этом, в частности, говорилось о контактах Л. Д. Троцкого с Владимиром Гачиновичем.

Как же обстояло дело в действительности? Оказали ли Троцкий и другие русские революционеры влияние на Гачиновича, а через него на организацию «Млада Босна» и тем самым на осуществление заговора и покушения на жизнь австрийского престолонаследника?

На этот счет не сохранилось никаких документов и других источников. Известно только то, что младобоснийцы увлекались произведениями российских анархистов Бакунина и Кропоткина, читали Нечаева. Для них примером были действия Желябова и Кибальчича, они готовы были следовать по пути российских нигилистов. В ту пору это было модой для всей Европы. «Мы, — признавался Троцкому Владимир Гачинович, – ваша идейная колония, а колония всегда идет за метрополией»{18}.

Однако из этого не следует, что Троцкий или другие русские революционеры подталкивали Гачиновича и младобоснийцев к террористическим действиям. Троцкий, судя по его воспоминаниям, по-отечески относился к юному и малоопытному идейному руководителю «Млады Босны», называя его своим «молодым другом».

Впервые он встретился с Гачиновичем, по-видимому, в 1912-1913 годах, во время войны Сербии и ее балканских союзников против Турции. Он тогда приехал в Белград как корреспондент газеты «Киевская мысль» и среди прочих сербских добровольцев встретил совсем юного Гачиновича. Об этой встрече мало что известно. Скорее всего, она имела случайный характер, так как не отразилась ни в произведениях Троцкого, ни в сочинениях Гачиновича.

В 1914 году они оба оказались в Париже. Но и на этот раз встреча была недолгой и тоже визуальной. Вот что писал по этому поводу Троцкий: «Передо мной в углу «Кафе де Ротонда», в густом дыму, подобно которому едва ли можно найти, сидел молодой серб. Среди весьма разношерстной публики посетитель невольно останавливал свой взор на нем. Это, пожалуй, был единственный из всех присутствующих человек, который привлекал к себе внимание. Высокий, худощавый, но сильный, мрачный, с беспокойным и энергичным взглядом… он внимательно рассматривал каждого, жадный в любопытстве к чужой жизни, но не способный утонуть в ней. Это был молодой человек, скорее юноша – ему было 23 года, но было видно, что он имеет свою цель. Он – босниец, интимный друг Принципа и Илича».

Вступив в разговор с Троцким, Гачинович поведал ему о некоторых своих планах. «Знаете что, — ответил Троцкий, — напишите свои воспоминания, сообщите то, что можно в настоящее время сообщить. Я думаю, что это весьма заинтересует русскую публику»{19}.

Через два дня Гачинович принес Троцкому свои записи, которые и были опубликованы в печати. Они, естественно, не содержали каких-либо данных о подготовке

[21]

сараевского убийства. Об этом деле Троцкий узнал значительно позже и осудил его. «Выстрел Принципа, — писал он по поводу сараевского убийства, — погасил не только жизнь австро-венгерского престолонаследника, но и положил конец сербским террористическим акциям, которые еще не вышли из младенческого возраста»{20}. Вскоре Троцкий покинул Париж и больше никогда не встречался с Гачиновичем. Последний, в свою очередь, уехал из Франции, перебравшись в Швейцарию. Здесь, по некоторым данным, он встречался с русскими эмигрантами-эсерами, в том числе с М. А. Натансоном («Бобровым»), бывал у него дома, пользовался его богатой библиотекой. По сведениям младшего брата Гачиновича Воислава, Владимир оставил Натансону свой личный архив, который тот перевез в Россию. Однако этот архив так до сих пор и не найден.

Весьма сомнительно, чтобы эсеры участвовали в подготовке сараевского убийства. Оно произошло в 1914 году, тогда как Гачинович встречался с эсерами лишь в 1915 и 1916 годах.

В 1917 году Гачинович умер при загадочных обстоятельствах. По одной версии, он был отравлен своими бывшими соратниками, которые хотели отомстить ему за репрессии, обрушенные на них австро-венгерскими властями. Существует предположение, что Гачинович умер естественным путем, от болезни. Остается невыясненной до конца и версия о том, что Гачинович в последний момент будто бы послал в Сараево письмо заговорщикам с предложением отказаться от покушения на Франца Фердинанда, которое, однако, не было принято фанатиком Принципом.

Судьба самого Принципа трагична: он был брошен в тюрьму в Терезиенштадте, где и умер в страшных мучениях 28 апреля 1918 года. Труп Принципа был тайно захоронен в тюремном дворе, и только в 1920 году его останки перезахоронены в братской могиле вместе с другими умершими участниками заговора на сараевском кладбище. На могиле установлена мемориальная доска со стихами террориста, написанными им в тюрьме:

«Наши дети будут ходить по Вене,
Бродить по [тюремному] двору и пугать господ».

Эти вещие строки увидели свет только после окончания войны и ликвидации монархии Габсбургов. Во времена титовской Югославии Гаврила Принцип и его товарищи были превращены в национальных героев. В их честь в Сараеве был открыт музей «Млада Босна». Однако недавно он был разрушен толпой xopватов и мусульман-националистов. Вандалами была осквернена и могила Гаврилы Принципа…

Примечания:

{1} Albertini L. The Origins of the war. L., 1953. V. 2. P. 84.

{2} Ronge M. Meister der Spionage. Leipzig, 1925. S. 102-107.

{3} РГИА. Ф. 1420. Оп. 2. Д. 21. Л. 278. Обзор печати иностранной.

{4} Die Auswartige Politik Serbien 1903-1914. Hrsg. M. Bogitschewitsch. Bd. I-III. В., 1928-1931.

{5} Державни архив Социалистичне республике Србизе. Ф. МС. №133

{6} Auswärtige Politik Monatshefte Deutscher Institut für Außenpolitik. Forschung (Berliner Monatschefte). Berlin, 1931-1938.

{7} Auswärtiges Amt. 1939-1941. Dokumente zum Konflikt mit Jugoslawien und Griechenland. №7. Berlin, 1941.

{8} Grosserbische Umtriebe vor und nach Ausbruch des ersten Weltkrieges. Bd.III. Wien, 1944.

{9} Сцильна политица Кралевне Србце 1903-1914. Т. VI-VII, ч. 1-2. Београд, 1980-1982.

{10} Пикуль В. Честь имею! // Наш современник. 1988. №8-11; История дипломатии. Т. 2. М., 1963.

{11} Artamonov V. Erinnerangen an meine Militärattaschezeitin Belgrad / Berliner Monatshefte. №7-8. Berlin, 1938. S. 595-597.

{12} Nenadovich N. Taina beogradske kamarilje. – La Federacion Balkanique. Wien, 1.XII.1924; Попович Ч. Организации «урединене или смрт» («чрне руке») // Нове Европа. Загреб, 11.VI.1927.

{13} Action, 4.VII.1914.

{14} Pharos A. Der Process gegen die Attanter von Saraevo. Berlin, 1948. S. 30.

{15} Capajeвски атентат. Сараево, 1954. С. 74.

{16} Гачинович В. Огледи и писма. Сараево, 1954. С. 92.

{17} Mlada Bosna. Pisma i prilozi. Sarajevo, 1954. S. 149.

{18} Trocky L. Sarajevsky atentat. Ispoved Vladimira Gacinovica // Edition slave. Wien, 1922. №1. P.4.

{19} Цит. по: Дедиjер В. Capajeвo 1914. Београд, 1969. С. 303-304.

{20} Trocky L. Op. cit. P. 15.

[22]