Поддубный М. В. Попытки реформ российской военной медицины в конце XIX — начале XX вв.

Вопросы истории. 2004. № 9. С. 142—147.

Военный врач в дореволюционной России не был офицером, то есть «военным» в настоящем смысле. Еще Н. И. Пирогов не раз указывал, что многовластие в деле военно-медицинского обеспечения и отстранение врачей от управления медицинскими учреждениями — главные пороки, тормозившие организацию рациональной помощи раненым. О том же писали и другие медики, в реальности соприкасавшиеся с этой проблемой.

Военный врач русской армии Ю. К. Кёхер, заслуживший известность в качестве организатора помощи раненым в ходе боев под Плевной, отмечая «громадную поражающую разницу» в потерях убитыми в русской (русско-турецкая война 1877—1878 гг.) и германской (франко прусская война 1870—1871 гг.) армиях: 159,5 против 46,6 на 1 тыс., объяснял эти цифры как «последствие нашей неудовлетворительной организации, нашего дуализма, который ставит везде начальников, инспекторов и смотрителей, а действительно ответственных деятелей имеет только на бумаге»{1}.

К подобным выводам приходили и другие авторы. Майор прусского генерального штаба Э. Кнорр, обобщая итоги русско-турецкой войны 1877—1878 гг. отмечал: «Самая крупная ошибка санитарной организации русской армии, а именно ошибка, свойственная из всех государств одной России, — это был созданный разъединением госпитального и медицинского ведомств дуализм. Он собственно и был коренной причиной всех злополучных последствий, скрывая в себе зародыш всех последовавших бедствий и нужды. А мы (немцы — М. П.) из этого извлекаем то учение, что нельзя безнаказанно грешить против естества вещей, ибо наблюдаемый в организации русского санитарного дела дуализм неестественен»{2}.

Результатом критики организационных основ военной медицины в русской армии стало создание в 1878 г. в недрах Военного министерства Комиссии для выработки нового проекта организации военно-санитарной части. Однако, несмотря на широкую поддержку в среде военных врачей, деятельность комиссии вскоре была свернута. Ситуацию не изменили и новые распоряжения по военному ведомству. Изданное в 1887 г. «Положение о военно-врачебных заведениях военного времени» вводило лишь второй госпиталь для дивизии, ничего не меняя в административном положении военных врачей и сохраняя в армии двойное подчинение военно-санитарной части.

Закон от 1874 г. о введении всеобщей воинской повинности создавал прочную связь между санитарным устройством армии с одной стороны и интересами общества и граждан — с другой. Поэтому, начиная с 1880-х годов, недостатки в устройстве санитарной службы русской армии нередко становились темой публикаций общественно-политических изданий{3}.

[142]

В конце 1901 г. в газетах «Новое время» и «Русский инвалид» были помещены письма военного врача Ф. Макшеева, в которых в очередной раз поднимался вопрос о необходимости передачи всей военно-санитарной части в руки военных врачей{4}.

Принципиально ничего нового эти обращения не содержали, однако факт появления подобного текста на страницах издававшегося Генеральным штабом «Русского инвалида» говорил о готовности Военного министерства к обсуждению накопившихся проблем военной медицины.

В октябрьском номере «Военного сборника» появилась статья Кёхера «О военных врачах», намечавшая конкретные пути организационной перестройки военной медицины. «Организация нашего военно-санитарного дела, — говорилось в статье, — устроена на основаниях, установленных еще в 1802—1812 и 1835—1847 гг., основаниях, вовсе не соответствующих требованиям нашего времени; вредный дуализм в начальствовании и управлении в высшей степени развит, а эвакуация и этапная служба, равно как меры против заражения армии военными эпидемиями (дезинфекция), вовсе не предвидены, а потому надо все наше военно-санитарное дело, а в особенности полевую часть его, признать нецелесообразным. Оно не соответствует высокой степени развития организации нашей армии, не может удовлетворять ее справедливым требованиям, не соответствует положению санитарного дела вообще и развитию его в других государствах и развитию медицинской науки…»{5}.

Еще больший резонанс имела появившаяся в декабре 1902 г. в «Русском инвалиде» статья доктора медицины Н. Заркевича «Старшие врачи частей войск», в которой разбирался весь круг вопросов, связанных со служебно-административным положением войсковых врачей, которое признавалось «ненормальным от разных причин». Автор указывал на двойную подчиненность войсковых врачей и их почти полное бесправие среди офицеров (так как военным врачам присваивались гражданские, а не военные чины), на то, что даже хозяйство лазарета или приемного покоя не входит в круг ведения старшего врача, будучи всецело подчиненным заведующему офицеру.

Критике подвергались и некоторые из действовавших инструкций, как явно противоречившие не только требованиям военной медицины, но и элементарным армейским понятиям. Так, ротный фельдшер в полку одновременно находился в подчинении у пятерых начальников: старшего врача, заведующего приемным покоем офицера, командира нестроевой команды, командира своей роты и помощника командира полка по хозяйственной части.

В числе мер по устранению имеющихся несообразностей в частности предлагалось «выделить медико-санитарную службу в полку в отдельную административную подгруппу (аналогичную хозяйственной и строевой подгруппам полковой службы) с подчинением ее в качестве полновластного, единоличного, вполне ответственного начальника, старшему врачу, который… в общеслужебном отношении подчинялся бы командиру полка…, а в специальной медико-санитарной службе был независим от командира полка, находясь в этом отношении в полном подчинении у ближайшей начальствующей военно-медицинской инстанции»{6}.

Статья Заркевича сыграла роль спускового крючка, не в последнюю очередь потому, что ее автор занимал должность старшего врача элитного лейб-гвардии атаманского Е.И.В.Г. наследника цесаревича полка. Реакция последовала немедленно: уже через три дня после ее опубликования военный министр был вызван для доклада к императору Николаю II, который «Высочайше соизволил одобрить предположение начать пересмотр наших положений о военно-санитарной части армии, с целью поставить врачей в голове всего военно-врачебного дела»{7}.

Судя по архивным документам, появление статьи Заркевича вызвало переполох не только в Главном военно-медицинском управлении (ГВМУ), но и в Главном штабе, чины которых в декабре 1902 г. были заняты составлением различных справок и сводок по вопросам военной медицины. В ответе начальника ГВМУ главного военно-медицинского инспектора Н. В. Сперанского на официальный запрос Главного штаба по поводу статьи Заркевича отмечалось, что «при таком двойственном положении медицинской части в полку, действительно, не может быть и речи о каком-либо единстве власти, и Главное В.-мед. Управление вполне примыкает к приведенному в вышеозначенной статье мнению…»{8}.

Начачом работы над реформой можно считать 30 декабря 1902 г. — этим днем помечен доклад ГВМУ на имя Николая II «О назначении Комиссии для выработки нового положения об управлении санитарной частью армии», подписанный Сперанским. В целом документ носил весьма сдержанный характер — отсутствовало даже конкретное предложение о присвоении военным врачам офицерских чинов. Однако предусматриваемые направления «как в изменении нашего санитарного строя в армии, так и в подготовке военных врачей» были рациональны и своевременны. Речь

[143]

шла в первую очередь об «устранении двоевластия по всем отраслям санитарного ведомства, с предоставлением врачам большей самостоятельности, не только в военное, но и в мирное время»{9}. В резюмирующей части Сперанским предлагалось образовать при ГВМУ под его же председательством «особую смешанную комиссию». Доклад помечен визой военного министра А. Н. Куропаткина — «Высочайше поведено исполнить как испрашивается».

Деятельность по подготовке реформы не была отражена во внутрироссийской печати, однако она освещалась в некоторых зарубежных изданиях. Выходивший в Риме ежемесячник медицинской службы итальянской армии в заметке «Реформа санитарной службы русской армии» сообщал, что «русская санитарная служба пока еще основывается на весьма устарелых началах и сильно разнится от других европейских армий. Военный министр генерал Куропаткин по приказанию Царя назначил Комиссию для разработки реформы и проведения реорганизации санитарной службы. …Будем надеяться, что …русский санитарный корпус воспользуется теми преимуществами, которых он достоин и которыми пользуются санитарные корпуса других европейских армий»{10}.

Номер французского медицинского журнала «Le Caducee» открывался статьей «Автономия военно-медицинской части в России», автор которой оптимистически писал о намечаемых преобразованиях в системе военно-медицинской администрации: «…уже два раза пробовали ввести некоторые реформы, но результат оказывался ничтожным. На этот раз будет иначе…»{11}.

Персональный состав Комиссии был окончательно утвержден Военным министерством в феврале 1903 года. В ее состав вошли как офицеры, так и гражданские чины ряда ведомств: по одному представителю от канцелярии Военного министерства и Главного штаба, по двое — от Главного интендантского управления, ГВМУ, Главного военно-санитарного комитета, штаба войск гвардии и Петербургского военного округа, а также военно-медицинский инспектор Петербургского военного округа, 2 корпусных врача, начальники Московского и Варшавского уяздовского военных госпиталей, главные врачи Московского и Киевского военных госпиталей, дивизионный врач, 2 старших врача полка, 2 командира пехотных полков от Виленского и Киевского военных округов{12}. Всего Комиссия состояла из 22 членов, из них офицеров в чине генерал-майора и выше — 7.

Созданная Комиссия являла собой не лучший образец военно-бюрократической структуры царской России. Внешне представительная, она в силу уже одной своей многочисленности не могла решить конкретные вопросы. Первоначальный срок работы Комиссии был определен как «во всяком случае более 4-х месяцев», однако на деле это время растянулось почти на 3 года.

Судя по имеющимся документам, Комиссия решала только свои внутренние проблемы: оплата проезда ее членов в Петербург и обратно в войска, выплата дополнительного квартирного довольствия, покупка писчих принадлежностей, многочисленные согласования о замене выбывших членов. В сохранившемся архивном деле отсутствуют какие-либо документы о конкретной деятельности: протоколы заседаний, стенограммы обсуждения намечавшихся преобразований — ни одного заседания Комиссии так и не состоялось. Причина такого бездействия была скорее всего не одна. Можно упомянуть осторожность и безынициативность возглавлявшего Комиссию престарелого Сперанского, слишком разношерстный состав членов и трудность собрать всех одновременно, то, что император и военный министр, инициировавшие создание Комиссии, больше о ней не вспомнили ни разу. Была и еще одна скрытая, но веская причина — молчаливое противодействие консервативного офицерства вхождению военных врачей (большинство которых стояло на либеральных позициях) в офицерский корпус.

Работа Комиссии приостанавливалась на период лагерных сборов — с апреля по сентябрь 1903 и 1904 годов. Наконец 1 ноября 1904 г. по докладу ГВМУ деятельность Комиссии была «приостановлена до будущего года», а 20 июля 1905 г. — «до окончания войны с Японией». Последний документ в деле — доклад ГВМУ от 17 декабря 1905 г. о возобновлении работы Комиссии, снабжен визой помощника военного министра: «Военный министр приказал отложить возобновление Комиссии впредь до срока, о котором будет дано указание Его Превосходительства»{13}.

Таким образом, вопрос о модернизации действовавшей в русской армии системы военно-медицинского обеспечения был не впервые «положен под сукно». Но теперь уже сама жизнь все чаще напоминала о необходимости преобразований в российской военной медицине. В период русско-японской войны отсутствие руководящих документов по санитарной тактике и организации медицинского обеспечения боевых действий, единого органа управления медицинской службой отрицательно сказалось в первом же крупном сражении{14}.

[144]

В тот же период узкоспециальные вопросы медицинского обеспечения русской армии и флота неожиданно приобрели политическое звучание. Впервые военная медицина и ее представители оказались мишенью либеральной прессы во время русско-японской войны и первой революции. Скандал на одном из заседаний Пироговского общества врачей в Петербурге с оскорбительным по тону докладом М.Л. Хейсина о военной медицине и бурными протестами со стороны присутствовавших военных врачей обсуждался тогда на страницах ряда газет{15}.

Как печать, так и медицинские общества вовлекались в конфликты между призванными из запаса врачами и консервативно настроенным старшим медицинским составом. Типичная ситуация имела место в Красноярском запасном госпитале, где призванные в 1905 г. из запаса младшие ординаторы В. Цейтлин и Л. Наркевич отказались подчиняться не только главному врачу, но и требованиям дисциплины и уставов. С подачи местного общества врачей служебное дело сделалось достоянием печати{16}.

В 1907 г. Государственная Дума при обсуждении смет Военного министерства признала необходимым «ускорение в проведении военным министерством реформы медицинского и санитарного дела в войсках, в соответствии с указаниями опыта последней войны»{17}. В последующем в думских кругах неоднократно высказывалось пожелание о преобразовании военно-санитарного дела в армии.

Не способствовала успокоению думских страстей и фигура возглавлявшего военно-санитарное ведомство почетного лейб-медика А.В. Евдокимова, «чиновного бурбона», по определению сменившего его на этом посту в марте 1917 г. Н. Н. Бурденко. Как пишет о Евдокимове в своих воспоминаниях генерал А. В. Лукомский, «вся докторская среда не любила его строго консервативное и правое направление. Это отношение к нему либеральной докторской среды нашло отражение в отношении к нему со стороны Думы. Там его очень и очень не любили»{18}.

С думских подмостков тема военно-медицинской реформы перекочевала на страницы газет. Появление в марте 1910 г. статьи В. Трилицкого «Диссонанс в армии»{19} было скорее всего попыткой поддержать преобразования, инициированные военно-санитарным ведомством. Вскоре официозное столичное издание поместило две статьи того же автора, развивающие обозначенную тему, — «Санитарные офицеры» и «Врачебная неурядица». «Нельзя замалчивать неблагополучия одного из немаловажных рычагов сложного механизма вооруженных сил, — говорилось в последней статье, — если вообще в военном министерстве не возбуждалось вопроса о тех ненормальных основах, на которых зиждется весь институт военных врачей, то это — очень печальное отражение царящей у нас беспечности»{20}.

Судя по публикациям ряда газет, в 1910 г. ГВМУ пыталось поднять перед вышестоящими инстанциями вопрос о реформировании военно-санитарной части, однако в итоге дело ограничилось лишь бутафорскими мерами, вроде введения для военных врачей некоторых новых видов поощрений или разрешения носить офицерскую кокарду.

В марте 1911 г. «Санкт-Петербургские ведомости» публикуют еще один, третий по счету материал в поддержку проведения реформы. Статья «Военно-санитарное дело» напоминала, что «санитарная часть в нашей армии регулируется устаревшими законоположениями, изданными еще в 1859 году», и завершалась пассажем: «Остается, таким образом, осуществить передачу всех военных госпиталей в полное ведение врачей и передачу в их же ведение санитарно-лечебных станций»{21}.

В апреле 1911 г. В. Мержеевский в сочувственной по отношению к реформе статье сообщал, что «проект военного министерства (о присвоении военным врачам офицерских чинов) потерпел поражение. Печать объясняет эту неудачу тем, что в армии находится много врачей-евреев. Так ли это? Военных врачей-евреев у нас мало»{22}.

Скрытый антисемитизм был одной из причин, тормозивших прохождение вопроса о реформе в среде высшего офицерства и царской администрации. Подобная позиция озвучивалась в консервативных газетах, например в «Биржевых ведомостях», также опубликовавших статью о военно-медицинской реформе{23}.

Хотя принятие евреев-врачей на военно-медицинскую службу без ограничений допускалось законом 1865 г., циркуляр военного ведомства 1882 г. предписывал норму данной категории среди военных врачей в армии — не более 5%. Парадоксально, но еще дальше пошла 3-я Государственная дума, в 1908 г. принявшая по инициативе А. И. Гучкова «пожелание …о недопущении евреев-врачей в военно-медицинскую службу»{24}. Таким образом, решение насущного для страны и армии вопроса о военно-медицинской реформе, в частности, о присвоении военным врачам офицерских чинов, тормозилось усилиями консервативных сил, не исключая и «праволиберальных» октябристов.

[145]

Тема военно-медицинской реформы обсуждалась и на страницах издававшегося Генеральным штабом «Русского инвалида». Позиция военного ведомства по этому вопросу была озвучена в двух статьях и охарактеризовать ее можно как «сдержанно-отрицательную». По мнению органа военной печати, «совершенно непреодолимым препятствием» для вхождения военных врачей в офицерский корпус являлось то, что «самые почтенные, идеальной честности и порядочности, военные врачи берут со своих частных пациентов деньги за свой профессиональный труд с полным сознанием своего права. Конечно, этим они нисколько не нарушают своей этики. Вот эта-то резкая разница во взглядах на так называемый гонорар и делает превращение военных врачей в полноправных офицеров неосуществимым»{25}.

Прогресс медицины, в частности, бактериологии и хирургии, изменения в характере ведения боевых действий, рост специализации в военном деле — все это диктовало необходимость принципиальных изменений в медицинском обеспечении вооруженных сил. В условиях приближающейся войны необходимость таких перемен была очевидной и для руководства ГВМУ (с 1909 г. — ГВСУ), не оставлявшего попыток запустить реформу.

Но если документы о подготовке военно-медицинской реформы в 1902—1905 гг. сохранились в архивном фонде ГВМУ, то о последующих усилиях, предпринимаемых в этом направлении, мы можем судить прежде всего по публикациям в прессе.

Еще одна (скорее всего, последняя) из таких попыток была предпринята военно-санитарным ведомством в сентябре-октябре 1913 года. К этому периоду относится 13 публикаций о военно-медицинской реформе в российских газетах различного политического направления.

Одной из первых появилась статья в московской газете «Русское слово», сообщавшая, что «ГВСУ выработан проект о чинопроизводстве военных врачей. Согласно проекту, предположено сформирование особого санитарного корпуса, причем военные врачи будут приравнены, в смысле чинопроизводства, к общему офицерскому составу. При этом на них должны быть распространены и все внешние признаки офицерства, в смысле формы, дисциплины, воинской чести и проч. В военных кругах к новым правилам относятся крайне отрицательно»{26}.

Сочувственные по отношению к военно-санитарной реформе статьи поместили только «Утро России» (8 октября) и «Дым Отечества» (31 октября). Вместе с тем, статьи, направленные против реформы, появились в газетах «Голос Москвы» (29 сентября), «Новое время» (27 сентября, 30 сентября, 4 ноября), «Петербургская газета» (1 октября), «Русское знамя» (4 октября), «Современное слово» (14 декабря).

Например, некто В.С.К. на страницах «Нового времени» предостерегал: «…русская армия сжилась с традиционным, прекрасным типом врача — врача, теперь же предстоит ей приспособляться к врачу — офицеру. Получится ли от этого выигрыш для врачебного дела? Сомнительно»{27}.

В номере от 4 октября корреспондент связанной с военными кругами газеты «Русское знамя» сообщил, что «ожидавшееся 5 октября» подписание приказа о проведении реформы сорвано: «…и вдруг узнаю, что приказ не только не выйдет в указанное число, но что и выпуск его отложен на неопределенное время! Все хорошо, что хорошо кончается… все кончилось так благополучно. Навсегда бы!»{28}.

Не прошло и года, как последствия нерешительности Военного министерства в осуществлении назревших перемен дали знать о себе с новой силой. Недостатки в деле управления медицинской службой, прежде всего в таком звене как армия, вновь с очевидностью проявились с началом первой мировой войны.

Пересмотр действовавшего «Положения о санитарной части», начатый под руководством главного военно-санитарного инспектора Н. Н. Бурденко сразу после февральской революции 1917 г., также не был завершен. Для рационального оформления организационных основ военной медицины потребовались еще годы, и произошло это уже в новых социально-экономических условиях.

Примечания:

{1} Военный сборник. 1902, № 10, с. 175.

{2} Knorr Е. Das russische Heeres-Sanitatswesen wahrend des Feldzuges 1877/78. Hannover, Helwing, 1883, s. 197.

{3} Санкт-Петербургские ведомости, 1880, 15 октября.

{4} Новое время, 1901, № 9239; Русский инвалид, 1901, № 229.

{5} Кёхер Ю. О военных врачах. — Военный сборник, 1902, № 10, с. 174.

{6} Русский инвалид, 1902, № 270.

[146]

{7} Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА), ф. 546, оп. 1, д. 319, л. 15-16об.

{8} Там же, л. 10.

{9} Там же, л. 15-16.

{10} Giornale Medico del R Esercito, 1903, № 11, s. 880.

{11} Le Caducee, 1903, № 22, s. 297-298.

{12} РГВИА, ф. 546, on. 1, д. 319, л. 32-34.

{13} Там же, л. 342.

{14} Энциклопедический словарь военной медицины, т. 3. М., 1948, стб. 858.

{15} Сибирские врачебные ведомости, 1906, № 8, с. 78—79.

{16} Там же, 1906, № 6, с. 51-53.

{17} РГВИА, ф. 546, оп. 1, д. 404, л. 55.

{18} Лукомский А. С. Очерки моей жизни. — Вопросы истории, 2001, № 8, с. 101-102.

{19} Земщина, 1910, 24 марта.

{20} Санкт-Петербургские ведомости, 1910, 22 августа; 1911, 11 января.

{21} Там же, 1911, 6 марта.

{22} Новое время, 1911, 9 апреля. По официальным данным, число евреев-врачей в России 1887 г. составляло 6,2% от общего числа врачей.

{23} Биржевые ведомости, 1911, 26 ноября.

{24} Еврейская энциклопедия, СПб. б.г., т. 10, стб. 779; т. 7, с. 375.

{25} Русский инвалид, 1910, № 288; 1911, 11 января.

{26} Русское слово, 1913, 21 сентября.

{27} Новое время, 1913, 30 сентября.

{28} Русское знамя, 1913, 4 октября.

[147]