Ревякин А. В. Проблемы вины и ответственности

Первая мировая война. Пролог ХХ века / Отв. ред. В. Л. Мальков. — М.: «Наука», 1998. С. 65-70.

Говоря о причинах Первой мировой войны, важно не впасть в фатализм, т. е. не представлять себе дело так, что те или иные противоречия в международной жизни или развитии отдельных стран, рассматриваемые в качестве причин войны, с неизбежностью вели к трагической развязке. История предвоенных лет дает немало примеров того, как конфликты между соперничающими державами, вплотную подводившие их к вооруженному столкновению, заканчивались компромиссом, который устраивал обе стороны (по крайней мере в том смысле, что был предпочтительнее войны). Если проанализировать многообразные причины Первой мировой войны в отдельности, то окажется, что ни одна из них не была настолько важной, чтобы оправдать риск

[65]

общеевропейского конфликта (хотя бы и кратковременного, каким его замышляли стратеги генеральных штабов).

По большому счету у ведущих мировых держав не было достаточных оснований стремиться к войне. Для старых колониальных и многонациональных государств — Великобритания, Франция, Россия и Австро-Венгрия — в ней заключался непомерный риск «великих потрясений», о чем напоминал опыт франко-прусской и русско-японской войн. От статус-кво особенно не страдали и молодые индустриальные державы, такие, как Германия и США, лидировавшие в мирном экономическом соревновании. Поэтому, выясняя причины Первой мировой войны, важно не только указать на те общественные (международные, династические, экономические, социальные, национальные и пр.) противоречия, попытку разрешить которые и представляла собой война, но и объяснить мотивы того, почему именно военный способ разрешения этих противоречий избрали основные мировые державы.

Ход международных кризисов начала XX в., не исключая и июльского 1914 г., свидетельствует, что, прежде чем «перейти Рубикон» и сделать войну неотвратимой, каждая из конфликтующих сторон располагала временем на раздумья, отвлекающие маневры и в крайнем случае на дипломатическое отступление (в расчете на реванш при более благоприятных обстоятельствах). Ни одна из европейских стран, за исключением Бельгии и Люксембурга, не подверглась внезапной агрессии типа той, которую в начале второй мировой войны Гитлер обрушил на Польшу, Данию, Норвегию и т. д. И если после длительных раздумий правительства основных держав Европы все же предпочли военный способ разрешения своих противоречий, то это безусловно говорит о решающей ответственности, по крайней мере, некоторых из них.

Вопрос об ответственности заставляет нас взглянуть на причины Первой мировой войны и с правовой точки зрения. Долгое время последняя была у нас не в чести. Что неудивительно: марксистско-ленинская историография объясняла первую мировую войну действием обезличенных социально-экономических сил — борьбой монополий, империалистической буржуазии за раздел и передел мира и т. д., об ответственности которых можно было говорить разве что в историческом, но никак не в юридическом плане. Правящие круги стран, вступивших в нее, равно как политические и общественные организации, поддержавшие эти правительства, все вкупе объявлялись виновными в одинаковой мере за развязывание войны. И в данном случае ответственность была размытой: если виновны все, значит, — никто.

Между тем в правовом отношении вопрос об ответственности совсем не прост. К началу XX в. сложилась достаточно разветвленная система международного и национального права, регламентировавшая отношения между гражданами и правительствами разных стран.

Напомним в этой связи о Гаагских конвенциях 1899 и 1907 гг. о мирном разрешении международных споров, о законах и обычаях войны, об учреждении международного суда и др. Все это в совокупности представляло пусть несовершенную, но при наличии доброй воли доста-

[66]

точную основу для поиска путей справедливого (т. е. не нарушающего законных прав ни одной из сторон) разрешения международных споров. Следовательно, вопрос заключается в том, какая из воюющих стран и в какой мере нарушила в 1914 г. общепризнанные нормы права.

Уместно сослаться на один любопытный документ, который мы обнаружили в Центре хранения историко-документальных коллекций (ЦХИДК, ранее — Особый архив). Это — машинописная рукопись объемом свыше 150 листов, помещенная в самодельную обложку, на которой чернилами выведено: «Юридическое досье войны. Конфиденциально. Экземпляр, переданный на хранение в библиотеку Лиги прав человека 28 мая 1917 г.» Она представляет собой доклад, с которым 9 июля 1916 г. на заседании Общества документальных и критических исследований о войне выступил Матиас Морхардт, многолетний председатель известной и влиятельной во Франции правозащитной организации — Лиги прав человека. Его выступление было посвящено анализу причин Первой мировой войны. Морхардт подходит к этому вопросу как юрист, оценивая действия воюющих держав в зависимости от их соответствия нормам права. В центре его внимания находится событие, ставшее отправным пунктом международного кризиса, приведшего к войне, — сараевское убийство эрцгерцога Фердинанда. Анализируя доступные ему документы, прежде всего ультиматум Австрии и ответ на него Сербии, автор приходит к выводу, что «в правовом отношении у Австрии были основания требовать полного и немедленного удовлетворения за кровное оскорбление, которое ей было нанесено, и что в юридическом смысле поведение Сербии после сараевского покушения не может быть оправдано»{1}.

Морхардт далек от намерения «валить» всю ответственность на маленькую Сербию. Он считает, что позиция великих держав по отношению к сараевскому убийству также не свидетельствовала о стремлении к торжеству справедливости. «Если бы Германия и Австрия, — пишет он, — настояли на обсуждении этой главной причины конф ликта… то дело мира, несомненно, выиграло бы». С другой стороны, страны Антанты, видя, что «Сербия не думает оправдываться ни по одному из пунктов обвинения», также не посчитали нужным «убедить се выступать в свою защиту»{2}.

Словно предвидя возражения, что-де неуступчивость Сербии исторически оправдана и объясняется ее борьбой за освобождение южных славян, угнетенных Австро-Венгрией, Морхардт замечает: «Я охотно допускаю, что Австрия навязала своему южнославянскому населению порядки, которые нельзя признать справедливыми… Но, принимая это во внимание, мы не должны забывать, что, согласно той точке зрения, которую мы здесь отстаиваем, право австрийских сербов на освобождение ни в коей мере не отменяет права самой Австрии на существование и защиту от посягательств на него, откуда бы они ни исходили — со стороны соседа или ее собственной территории»{3}.

Мы не станем оценивать выводы Морхардта по существу — в данном случае для нас интерес представляет его постановка вопроса. Но с мыслью, высказанной им в заключение своего труда, мы не можем

[67]

в душе не согласиться. Он пишет: «Мы хотели показать… что даже в той атмосфере подозрительности, лжи и ненависти, в которой разразилась война 1914 г., Европа еще могла с почетом вернуться к исходному рубежу, если бы наши руководители не проявили склонность к авантюризму. Не бывает безнадежных ситуаций, из которых нельзя найти выход на пути мира, при условии действительного стремления к миру»{4}.

Несомненно, к военному способу разрешения противоречий, накопившихся в отношениях между странами в начале XX в., подталкивало правительства и общественное мнение европейских держав представление об оправданности и правомерности насилия во имя общественного (национального, классового, государственного) блага. Это представление во многом сформировалось под влиянием опыта революций, революционных и национальных войн конца XVIII-XIX в. и к началу XX в. вошло в плоть и кровь культуры и менталитета народов Европы. Нельзя сказать, что оно в корне противоречило идее права; напротив, оно исходило чаще всего из стремления к защите, восстановлению права. Но беда в том, что само право при этом получало слишком узкое или однобокое истолкование (как приоритет национальных, классовых, государственных и т. п.) императивов. Характерно, что в 1914-1918 гг. все страны воевали под лозунгами защиты отечества и национального освобождения. Ни одна из них прямо не называла свои цели войны захватническими, шла ли речь о «жизненном пространстве», «исконных землях» или о чем-либо подобном. И ради удовлетворения собственных притязаний никто из них не считался с правами противника. Такого рода «правовой нигилизм» дорого обошелся самим победителям: «Версальское перемирие» посеяло в Европе зерна еще более жестокого и опасного конфликта.

Представление о хрупкости наступившего мира распространилось в Европе уже в первые послевоенные годы. В нашу задачу не входит обсуждение проблемы послевоенного мирного урегулирования. Мы коснемся лишь одного из ее аспектов, и то лишь потому, что он имее г прямое отношение к вопросу о причинах Первой мировой войны, в частности экономических. Мы разделяем мнение тех участников нынешней дискуссии, кто считает, что в прошлом наша историография преувеличивала значение экономических противоречий между державами в начале XX в. Не вдаваясь в подробную аргументацию этого тезиса, заметим лишь, что нормальный, здоровый рынок экономически не разделяет, а объединяет народы. И если в начале XX в. он порой давал повод для недоразумений и споров между ними, то он же их и мирил, все теснее связывая узами общих экономических интересов. Об этом свидетельствуют активные интеграционные процессы, наблюдавшиеся в предвоенные годы.

Пропагандистами свободного экономического сближения между народами были в те годы фритредеры. Их деятельность в начале XX в. слабо освещена в научной литературе. О них не упоминает ни один учебник истории, что создает впечатление, будто они сошли с исторической сцены после того, как добились либерализации международной

[68]

торговли в середине XIX в. Это неверно, и хотя в конце XIX в. начался откат к протекционизму, фритредеры мужественно пытались ему противодействовать, разъясняя издержки этого пути{5}.

В ЦХИДК нами обнаружено досье, которое в порядке надзора французская полиция завела на организацию французских фритредеров — Лигу свободы торговли. Из него явствует, что эта ассоциация была образована 5 ноября 1910 г., вскоре после международного конгресса фритредеров в Антверпене. В качестве ее уставных задач назывались пропаганда принципов свободы торговли и борьбы за их применение на практике. «Во имя основных принципов свободы торговли, — говорилось в полицейском рапорте, — каковыми являются индивидуальная свобода и собственность, эта ассоциация ведет борьбу против протекционизма, который, как она считает, приводит к расхищению (национального достояния. — А. Р.) с выгодой для немногих торговцев и промышленников и в ущерб интересам всего народа». Первым президентом Лиги был избран Ив Гюйо, бывший министр общественных работ. Штаб-квартира ассоциации размещалась в редакции «Журналь дез экономист», известного органа либеральных экономистов{6}.

В досье имеются образцы пропагандистской литературы, которую издавала Лига в начале 20-х годов, — номера ежемесячного «Бюллетеня», брошюра с протоколом общего собрания 20 июня 1923 г. Они свидетельствуют о том, какое большое внимание французские фритредеры уделяли задаче укрепления мира, прямо связывая ее решение с либерализацией международной торговли. Логика их рассуждений была проста: протекционизм разделяет страны и народы, провоцируя таможенные войны и усиливая угрозу вооруженных конфликтов, тогда как свободная торговля сближает народы, открывая им доступ к преимуществам разделения труда, достижениям техники и промышленности. Выступая на общем собрании Лиги, И. Гюйо заявил: «Несомненно, события, происшедшие после 1914 г., доказали, что самой важной и неотложной из реформ является предотвращение войны. Чтобы еще раз привлечь ваше внимание к тому, как необходима либерализация торговли с точки зрения борьбы за мир, я захватил с собой брошюру нашего друга Анри Ламбера{7}, которая представляет собой отдельный оттиск его статьи, опубликованной в «Журналь дез экономист» 15 октября 1919 г. и озаглавленной: «Сторонники мира! Протекционизм — вот враг!..» Нам говорили, что целью войны союзников является то, чтобы эта война стала последней: однако государственные мужи и дипломаты всех стран далеко еще не осознали ту истину, что только цивилизация, основанная на торговле, окончательно заменит цивилизацию, основанную на войнах»{8}.

Мысль о том, что торговля может и должна победить войну, проясняет взгляды фритредеров на причины Первой мировой войны, хотя, разумеется, не исчерпывает их. Думается, либеральные экономисты начала XX в., столь долго остававшиеся в тени их коллег-теоретиков и пропагандистов различных форм государственного вмешательства в экономику — от марксистов до кейнсианцев — заслуживают того, чтобы их взгляды были оценены непредвзято и по достоинству.

[69]

Примечания:

{1} Центр хранения историко-документальных коллекций (далее — ЦХИДК). Ф. 9. Оп. Д. 880. Л. 93 (М. Morhardt. Dossier juridique de la guerre).

{2} Там же. Л. 18.

{3} Там же. Л. 117.

{4} Там же. Л. 133.

{5} Guyot Y. La comédie protectionniste. P., 1905; Schelle G. Le bilan du protectionnisme en France. P., 1912.

{6} ЦХИДК. Ф. 1. Оп. 27. Д. 3537. Л. 13-14.

{7} Французский экономист и публицист. См.: Lambert H. Рах econonica. La liberté des échanges internationaux fondement nécéssaire et suffisant de la paix universelle. P., 1920.

{8} ЦХИДК. Ф. 1. Оп. 27. Д. 3537. Л. 28.

[70]