Ржанухин А. В. Первая мировая война и переселение крестьян на Север России

Россия в Первой мировой войне: Тезисы межвузовской научной конференции, 4-5 октября 1994 года. — Рязань: Изд-во РГПУ, 1994. С. 68-71.

Положивший начало мощному потоку переселения крестьян в губернии Сибири, Дальнего Востока и Севера закон от 27 августа 1906 г. привел к значительным изменениям в аграрно-крестьянском вопросе на этих территориях. Общеизвестно, что сразу же после начала войны в августе 1914 г. действие этого закона применительно к Сибири и Дальнему Востоку было приостановлено главным образом из-за большой перегруженности железных дорог. Однако в северные районы переселение продолжалось, несмотря на тяжелую обстановку на железных дорогах. Как нам представляется, помимо чисто практических, здесь действовали иные рычаги политического и экономического характера, на которые исследователи столыпинской реформы не обращали должного внимания.

На 1 июля 1915 г. в район действия Вологодско-Пермской переселенческой партии прибыло 2530 семей, из них 875 семой были переселенцами из Лифляндской губернии{1}. Как известно, именно из Лифляндской и других западных губерний направлялся в глубинные районы России большой поток беженцев.

Если обратить внимание на границы районов, в которые осуществлялось переселение, окажется, что они (Никольский уезд Вологодской губернии, северо-запад Вятской губернии) совпадали с нефтеносным районом, освоение которого планировалось правительством России в ближайшее время. Но, поскольку рабочих рук среди местного населения для его освоения не было, возникла необходимость обеспечить устойчивое воспроизводство трудовых ресурсов и гарантированные заработки для крестьян-переселенцев, по свидетельствам которых хлеба, произведенного в своих хозяйствах, хватало только до декабря, в остальное время его необходимо было приобретать за достаточно высокую цену. Статский советник Соколов, командированный еще в 1906 г. в северные губернии, чтобы изучить их возможности для переселе-

[68]

ния, писал в своем отчете: «…это население силою вещей будет доставлять рабочих на будущие нефтяные промыслы»{2}. Более того, развитие добычи нефти в этом районе могло позволить крестьянам получить в результате заработков необходимые средства для производства лесных расчисток, стоимость которых, согласно данным Соколова, составляла от 60 до 100 руб. за десятину.

Кроме того, все более отчетливо в первом десятилетии XX в. вставал другой вопрос. Еще в 1911 г. губернатор Олонецкой губернии в записке, направленной директору департамента государственных земельных имуществ А. А. Риттиху, возбуждая ходатайство об открытии уездных землеустроительных комиссий в губернии, отмечал: «Стремление к новым формам землепользования особенно резко выражается в уездах Вытегорском, Олонецком и Повенецком, из которых два последние граничат с Финляндией. Постоянные сношения крестьян Олонецкого и Повенецкого уездов со своими соседями в Финляндии, начавшаяся по примеру финляндских крестьян разработка торфа на удобрение, дающая возможность занять более обширную площадь под культуру, вызвали стремление населения названных уездов самим перейти к более совершенному землепользованию, следствием чего и явились в текущем году ходатайства о землеустройстве»{3}.

Не следует забывать и о том, что как раз к этому времени, к периоду разгара войны, относится оживление деятельности различных националистических и сепаратистских движений, в том числе и так называемого «Союза беломорских карел».

Вряд ли можно говорить о каких-либо серьезных национально-культурных корнях этого и подобных ему движений. И представители министерства внутренних дел и олонецкий губернатор, которых не могла не беспокоить сложившаяся ситуация в отношении влияния финнов на крестьян Олонецкой и Архангельской губерний, отмечали, что это влияние основано на экономической почве. Департамент полиции в секретном письме, направленном еще в 1908 г. в Главное управление земледелия и землеустройства, предлагал усилить работу по организации заселения Олонецкой губернии выходцами из коренных русских православных губерний и одновременно обеспечить поднятие уровня сельского хозяйства как среди коренного местного населения, так и среди будущих переселенцев.

[69]

Департамент полиции сообщал, что «…губернатор, имея в виду всю важность означенной меры в ряду иных культурных мероприятий по противодействию панфинской пропаганде, указывает на неотложную необходимость осуществления переселенческого вопроса, находя, что заселение Олонецкой губернии коренными русскими и православными людьми принесет … русское влияние и создаст для России непреоборимый и необходимый ей оплот с северо-запада и с севера»{4}. Эти меры могли позволить уничтожить монополию финнов на заготовку леса в Олонецкой губернии и обеспечить его поставку на петроградский рынок. Предлагалось осуществить отвод участков под переселение не по образцу крупных сибирских участков на большое количество душевых долей, а мелкими участками по типу хуторских, так как местные условия не позволяли эффективно организовать обработку крупных полей.

В отчете о деятельности Вологодско-Пермской переселенческой партии за 1914 г. отмечалось, что грандиозное снижение переселенческого движения «…явилось последствием особых невыгодных … условий жизни и трудностей движения по железным дорогам, вытекающих из военного времени»{5}. Движение ходоков и переселенцев в северные губернии тормозилось еще и общим распоряжением Главного управления земледелия и землеустройства, однако 25 августа 1914 г. вышло предписание департамента государственных земельных имуществ, разрешавшее переселение на север, о чем были извещены начальники губерний6.

Сейчас трудно говорить о возможных последствиях переселения для экономического состояния страны, будь тогда учтены соображения относительно нефтяного вопроса и финляндских проблем, но хотя бы то, что представители власти задумывались над этим, показывает, насколько неоднозначным должен быть сегодня наш подход к анализу процессов в русской деревне, происходивших в предвоенное и в военное время в связи со столыпинской аграрной реформой, насколько разнообразными могли быть ее перспективы.

Примечания:

{1} Российскийгосударственный исторический архив (РГИА). Ф. 396, оп. 7, д. 3686, л. 21.

{2} РГИА. Оп. 4, д. 257, л. 8.

[70]

{3} РГИА. Ф. 408, оп. 1, д. 180, л. 15-15об.

{4} РГИА. Ф. 396, оп. 4, д. 708, л. 2.

{5} РГИА. Ф. 7, д. 368, л. 2.

{6} Там же. Д. 369, л. 1.

[71]