Симонов А. А. Образ Чапаева и чапаевцев в саратовской прессе 20—30-х годов XX в.

Падение империи, революция и гражданская война в России / Сост. С. М. Исхаков. — М.: Издательство «Социально-политическая мысль», 2010. С. 53-68.

Революционная стихия Гражданской войны стремительно вознесла на вершину популярности многих своих героев. Но особенности эпохи как таковой и, в первую очередь, внутриполитические коллизии уготовили место в пантеоне славы лишь избранным. Среди них — канонизирован­ный советской пропагандой и наречённый «народным полководцем» Ва­силий Иванович Чапаев. Будучи человеком неординарным, он, бесспорно, сумел проявить редкостные качества военачальника. Вместе с тем рядом с ним, а то и выше можно поставить немало других забытых официаль­ной историей красных командиров. Даже в наше время лишь единицы борцов за революцию могут сравниться по известности с «легендарным начдивом». Пример Чапаева — это образец того, как умело созданная ле­генда способна сотворить культовый образ для нескольких поколений, превратить его в неразрывную совокупность реального и легендарного.

Популярности и общественной значимости имени Чапаеву во многом способствовали газеты и журналы. Они неизменно подхватывали любой почин властей, связанных с героикой чапаевской темы, расширяли её, делали доступной в рамках меняющейся государственной идеологии. Они же подняли на гребень волны многих сподвижников прославленно­го начдива, сформировали тип красного бойца-чапаевца. В итоге заслуга прессы оказалась двоякой: воспетый ею образ долго служил режиму, а отдельные статьи, заметки, репортажи, публикации оказались ценным историческим материалом.

Конкретику такой работы лучше всего рассматривать по печатным изданиям, связанным с местностью, где долгие годы жил, а затем сражался В. И. Чапаев. Особенно показательными представляются 20-30-е годы. Именно тогда усиленно формировался сопутствующий модернизации государства советско-сталинский официоз. Ему насущно требовалась связующая нить от революционного прошлого к развёрнутому социалистическому строительству. Очень кстати для этой роли подхо­дили Чапаев и его земляки. Выяснить, как решалась эта задача на мест-

[506]

ном уровне, какое научное значение имеют местные газетные материа­лы для истории Гражданской войны, и является целью данной работы.

Территориальные рамки исследования охватывают так называемое Саратовское Заволжье. Исторически — это два уезда Самарской губер­нии: Новоузенский и Николаевский. При советской власти их террито­рия попала в административное ведение Саратова, претерпела в 20-70-е годы ряд пертурбаций и на сегодня составляет 18 левобережных рай­онов Саратовской области. С 1928 по 1936 г. Новоузенск и Пугачёв (бывший Николаевск) были центрами одноимённых округов в составе Нижневолжского, а затем Саратовского края и имели огромное влияние на всё Саратовское Заволжье. Поэтому в первую очередь предметом изучения стали периодические издания этих административных цен­тров, а также газеты некоторых других районных городов и посёлков, связанных с чапаевской темой.

Превращение В.И. Чапаева из героя местного масштаба в фигуру об­щегосударственного значения связывается с появлением в 1923 г. та­лантливо написанной повести Д. А. Фурманова «Чапаев»{1}. Однако ника­кого широкого резонанса в Заволжье этот писательский труд не вызвал. Мало того, в последующие несколько лет имя Чапаева в газетах практи­чески не упоминалось и никак не соотносилось с местными участника­ми Гражданской войны. Так, в номере новоузенской газеты к 7-летней годовщине РККА была напечатана заметка о бывшем комбриге 22-й стрелковой дивизии М. Ф. Заглядове{2}. Казалось бы, появился повод, рас­сказывая о ветеране-краснознамёнце, вспомнить и о В. И. Чапаеве — орга­низаторе и первом начальнике этой дивизии. Однако об этом ни слова. Дру­гой пример — статья в том же номере по поводу назначения М. В. Фрунзе председателем Реввоенсовета Республики и народным комиссаром по во­енным и морским делам. Чапаев долгое время воевал под началом ново­го наркомвоенмора, но его имя опять не прозвучало{3}.

Прокомментировать такую «забывчивость» не сложно. Тс же газетные полосы за 1924-1926 гг. свидетельствуют о развернувшейся в партийно­государственных верхах борьбе за власть, а вместе с тем и начавшемся перераспределении мест в «официальной истории». Внутрипартийные склоки стремительно меняли ситуацию на Олимпе. Стабилизировалась она временно лишь к 1927 г. — юбилейному для страны Советов. Тогда же появился подкорректированный «иконостас» вождей Красной армии из бывших и действующих военачальников. Заметное место в нём отво­дилось В. И. Чапаеву. Метаморфоза с последним объяснялась включени­ем его в официальный список политических и военных вождей в СССР, предложенный советской общественности со страниц энциклопедиче­ского словаря «Гранат». Появление Чапаева в ряду выдающихся совет-

[507]

ских военачальников (всего 27 фамилий) опять же было не случайным и напрямую связывалось с М. В. Фрунзе, после смерти которого в октябре 1925 г. началась его интенсивная «канонизация»{4}.

Однако чапаевской теме ещё предстояло набрать обороты. В 1927 г., в феврале, исполнилось 40 лет со дня рождения начдива, но заволжская прес­са об этом промолчала. Не прозвучало его имя и в плане мероприятий к 10-летию революции{5}. Лишь в декабрьских номерах пугачёвской уездной газе­ты начал печататься материал о боевых действиях Красной армии в июне-июле 1918 г. под Уральском{6}. Автором оказался И. С. Кутяков — земляк пугачёвцев и преемник В.И. Чапаева на посту начальника 25-й стрелковой дивизии. В послевоенное время он окончил Военную академию РККА и за­нимал высокие командно-строевые должности. Тогда же он начал критичес­ки осмысливать опыт Гражданской войны и занялся военной теорией и исто­рией. Представленный им труд являлся одной из глав военно-исторического исследования событий 1918 г. в Заволжье. На тот момент полный вариант работы ещё не появился отдельным изданием, и очерки в уездной газете не подверглись обычному для книжных издательств редактированию. Это-то и ценно. В сравнении с вышедшей в 1928 г. книгой{7} в газетный материал по­пали малоизвестные любопытные факты. Отсутствие их в книжном вариан­те указывает лишь на начавшуюся лакировку облика Чапаева.

Так, в газетной версии подробнее рассказывается о трудных отноше­ниях В. И. Чапаева с армейским командованием. И. С. Кутяков особо подчёркивает, что «Чапаева очень не любили в высших штабах, считая его за грубияна, невежду и партизана»{8}.

Другой выпавший из книжного текста момент связан с бунтом одного из полков чапаевской бригады. Сам бунт описан, но за исключением «женского» фактора. Вот как в газете: «Утром 1 июля в Разинском пол­ку взбунтовались бойцы 1-го батальона… На митинг прибыл Чапаев. Он выступил с нотацией перед собравшимися и в резкой форме прика­зал разойтись по окопам. Тотчас же раздались выстрелы и начались крики — долой сестру милосердия Шурку, которая катается на тройке Чапаева, как помещица старого времени. Её требовали расстрелять. Чапаев выхватил револьвер и загородил собою вход в палатку. Возбуждён­ные бойцы лезли с винтовками наперевес. … В это время командный состав бросился на помощь Чапаеву, который, будучи сильно возбуж­дён, хотел уже стреляться. Револьвер был отобран. В 12 часов бойцы ра зошлись на обед, и этим инцидент был исчерпан»{9}. Наконец, говоря о назначении в июне 1918 г. В. И. Чапаева комбригом, Кутяков утверждает, что «Пугачёвский уездный комитет партии ввиду беспартийности Чапаева назначил к нему политическим комиссаром

[508]

Белолипова»{10}. Впрочем, этот факт уже тогда не вписывался в официальную версию «героя-большевика» и вскоре был забыт. Тот же Кутяков позже писал, что Чапаев стал коммунистом ещё летом 1917 г.{11}

Справедливости ради надо сказать, что творчеству И. С. Кутякова во­обще свойственны разного рода ошибки. Он сам признавался, что ему встретились большие трудности «при собирании, разборе и изучении исторического архивного материала. Последний включал в себя массу неточностей не только в датах и пунктах, но даже в виде прямого искажения фактов»{12}. Вот и в вышеозначенном газетном материале автор коверкает фамилии чапаевцев, путается в датах, применяет несвойственную данно­му периоду Гражданской войны терминологию. Заслугой можно считать впервые очерченный круг ближайших соратников начдива.

Свой чапаевский задел пугачёвцы вскоре продолжили другими мате­риалами. Показателен газетный номер к 10-летию РККА{13}. Там, пожа­луй, впервые помещалось изображение Чапаева — рисунок с известной фотографии, сделанной в Уфе летом 1919 г. Начдив сфотографирован там в фуражке и с забинтованной головой. То же и на рисунке. Рядом был портрет М. В. Фрунзе и выдержки из фурмановского «Чапаева», озаглавленные «Под Уфой и Уральском».

В том же номере имя Чапаева упомянуто в двух мемуарных заметках А. Фаддеева — об организации Красной армии в Пугачёве и о борьбе с чехословаками за этот город.

Однако в канун праздника в юбилейной статье Рыжих «10 лет» в спи­ске героев РККА Чапаева опять не оказалось. В то же время перечисля­лись Будённый, Миронов, Гай и др.{14}

Для этого времени характерна и такая особенность, как отсутствие термина «чапаевцы». Например, к юбилею был опубликован «славный список» семи пугачёвских краснознамёнцев. Среди них И. С. Кутяков и другие известные бойцы и командиры чапаевских формирований. Но что они чапаевцы, не прозвучало{15}. То же можно сказать и о вечере вос­поминаний пугачёвцев — участников Гражданской войны{16}. Даже полгода спустя, летом 1928 г., посылая «горячий привет» по случаю десятилетия 25-стрелковой дивизии, Пугачёвский окружком ВКП(б) называет её ветеранов исключительно «стрелками славной дивизии»{17}. Лишь в сентябре того же года в газете публикуется письмо, озаглавлен­ное «Ответ чапаевца на приветствие окружкома партии»{18}. Вероятно, именно с этого момента понятие «чапаевец» твёрдо входит в обиход. Впрочем, появление письма связано совершенно с другим подтек­стом. Проживающий в далёком Узбекистане бывший красноармеец Калашников обещал «выполнять боевые задачи так же, как выполнял их в 25-й Чапаевской дивизии»{19}. А задачи были уже ясны: с октября 1928 г. страна

[509]

приступала к выполнению 1 -го пятилетнего плана.

Ровно через год к чапаевцам с перечнем обязательных деяний для «успеха на фронте социалистического строительства» обратилось уже бюро землячества 25-й дивизии. Чапаевцев призывали вступать в Осоавиахим, подписываться на 3-й заем индустриализации и, как «в боевые дни, быть застрельщиками в социалистическом соревновании». Для сельских жителей в круг обязанностей входило также участие в коллективизации и организация «бедноты вокруг партии и соввласти с середняком против кулака»{20}.

Даже материалы о самом Чапаеве и его семье теперь твёрдо связыва­лись с начавшимися преобразованиями. В этом смысле показательно письмо детей Чапаева, опубликованное под заглавием «Всегда гото­вы!»{21}. Скомпонованное как агитка, оно внушало преемственность дел отцов и детей: одни сражались на фронтах войны, теперь другие долж­ны трудом продолжить их подвиги. «Мы понимаем, за что боролся наш любимый отец В. И. Чапаев, и даём обещание, что так же смело и уверенно, как и он, пойдём по его пути на защиту и стройку Советского государства. На зов компартии и Советской власти мы гордо и смело отвечаем: “Готовы! Всегда готовы!”».

Поддерживал семейную патетику другой материал эпистолярного жанра. Озаглавленный «Незабываемые дни» (из письма П. Е. Чапаевой), он должен был напомнить о верной спутнице начдива — его супруге. Однако авторы этой задумки или не знали действительности, или сознательно её сфальсифицировали. Подписавшаяся Чапаевой, Пелагея Ефи­мовна Камишкерцева никогда не являлась законной женой легендарного героя. Мало того, её отношения с В. И. Чапаевым во многом повторили горькую судьбу отношений того с зарегистрированной супругой Пела­геей Никаноровной Чапаевой{22}. В своем же письме Пелагея Ефимовна называла Чапаева «моим мужем» и очень сбивчиво объясняла свою разлуку с ним «предательством местного кулачества»{23}. Венчал размах чапаевской темы в первый год пятилетки целый цикл мероприятий под общим названием «К десятилетию гибели славного героя». Кампания открылась обнародованием плана проведения памят­ных торжеств 5-10 сентября 1929 г. Были запланированы расширенные пленумы горсоветов в Пугачёве и Новоузенске и райсовета в Ершове. В сельской местности, «в местах большого скопления сподвижников Чапаева», намечались пленумы сельсоветов «с участием трудящихся масс». Сообщалось, что к проведению пленумов «приурачивается чест­вование особо заслуженных партизан-чапаевцев, которым будут выданы грамоты от имени окружного исполкома». Создавался фонд имени Ча­паева в 44 тыс. руб., предназначенный «исключительно на хозяйствен­но-производственную

[510]

помощь бедняцкому слою красногвардейцев, пар­тизан-чапаевцев». На эту же цель предполагалось с нового года забро­нировать фонд в 30 тыс. руб. по линии государственных кредитов. Ра­зумеется, забота о социальном благополучии ветеранов Гражданской войны диктовалась прежде всего колхозными нуждами. Ни о какой под­держке индивидуального хозяйства не было и речи. В то же время для детей чапаевцев в пугачёвской школе 2-й ступени устанавливались три степени стипендий, а для «особо заслуженных и нуждающихся в лече­нии партизан-чапаевцев» бронировалось два курортных места{24}.

Организаторы конечно же понимали, что следует освежить в памяти заволжцев и личность самого Василия Ивановича. Для этой цели поя­вился очерк А. Д. Михайлова{*}. Используя художественные приёмы, автор напомнил, в первую очередь, пугачёвский этап биографии начдива. Предложил он и две версии гибели народного героя. Одна из них в точ­ности совпала с фурмановской трактовкой смерти в волнах Урала. В ос­нове другой лежал рассказ участников Лбищенской трагедии:

«Переплыли мы Урал и вышли на другой берег. Чапаев сказал:
— Ну, ребятки, идите, куда нужно, а я пойду, куда мне надо. Пошёл в камыши и уже больше не вернулся»{25}.

Неоднозначность версий «героической гибели» лишний раз доказы­вала, что образ начдива только начал шлифоваться коммунистической пропагандой. С другой стороны — это свидетельство существования среди чапаевцев разных толкований смерти своего командира.

Вероятно, тот же А. Д. Михайлов был одним из авторов опубликован­ных вскоре тезисов для торжественных докладов{26}. Из 16 пунктов толь­ко 5 как-то освещали биографию героя и во многом повторяли выше­упомянутый очерк. Другая часть материала была чисто агитационной.

В тезисах бросается в глаза вольная трактовка партийных симпатий Чапаева. Тот якобы после февраля 1917 г. успел побывать кадетом, эсе­ром и анархистом, пока «после июльских дней не воспринял истинные революционные идеи» и не вступил в РСДРП(б). Тернистый путь к пра­вому делу комментировался и другим малоизвестным фактом. Оказыва­ется, в мае 1917 г. в Саратове фельдфебель Чапаев добровольно вступил в отряд ударников и даже был среди его командного состава. То есть яв­но находился во враждебном большевикам лагере. Подавалось это как нелепая случайность, вовремя исправленная переманившими Чапаева большевистскими агитаторами.

[511]

Боевая деятельность начдива освещалась на примере двух неудачных походов на Уральск в мае-июне 1918 г. и опять же неудачной и трагич­ной для Чапаева схватки в Лбищенске 5 сентября 1919 г. Однако на фо­не отрицательного результата уральских походов военные заслуги Ча­паева выделялись в положительную сторону. Отмечалось, что только благодаря его умению красноармейские формирования смогли органи­зованно отойти, избежать больших потерь и нанести при этом сущест­венный урон противнику. Такое резюме явно смахивало на выводы И. С. Кутякова из вышеупомянутого исследования. Что же касается гибели начдива, то здесь главенствовал фурмановский миф, а именно: «Когда передовые части погнали противника дальше в глубь Уральских степей, Чапаев со своим штабом остановился в Лбищенске для разработки пла­на дальнейших операций. Узнав о малочисленности охраны штаба, от­ряд казаков в ночь на 5 сентября 1919 г. сделал глубокий рейд… Чапаев и его соратники погибли смертью храбрых»{27}.

Впрочем, главная цель юбилейных докладов виделась всё же в задачах дня сегодняшнего, о чём и напомнил номер пугачёвской газеты в годов­щину смерти героя. Газета венчалась призывами в память о Василии Ивановиче Чапаеве удесятерить энергию социалистического строитель­ства. «Выполнение плана хлебозаготовок, расширение озимого клина, сотни новых колхозов, развитие совхозов, — говорилось в передовице, — будет лучшим памятником на могилы Чапаева и тысяч чапаевцев»{28}.

Тут же читателям предлагался пример такой работы в репортаже из Бенардакского зерносовхоза, озаглавленного «По следам Чапаева». Рас­сказ об успехах тракторной колонны № 1 предварялся образным срав­нением прошлого и настоящего: «…13 000 гектаров степи, где Чапаев без передышки гнал чехов и казаков, где он погиб, той степи, из которой иногда блестящий плуг вывёртывает и с треском ломает человеческие кости, будут запаханы в этом году силами только одного хозяйства»{29}. Раскручивание в Заволжье пропагандистской кампании вокруг имени Чапаева, конечно, не имело бы эффекта без под держки из центра. Местная пресса являлась только частью общей идеологической машины. О мас­штабности «чапаевской кампании» можно судить хотя бы по материалам центральных газет и журналов{30}, а также о внимании к теме высших госу­дарственных деятелей. Апогеем такого участия стал подписанный предсе­дателем Реввоенсовета СССР К. Е. Ворошиловым приказ к годовщине гибели Чапаева{31}, размноженный тут же заволжской прессой. Сам доку­мент достаточно помпезен и мало примечателен. Однако стоит обратить внимание на упоминание в приказе только 25-й стрелковой дивизии, без

[512]

перечисления других чапаевских формирований. Факт, явно говорящий о стремлении подогнать образ народного героя к определённому стан­дарту, заданному ещё творчеством Д. Фурманова. Вот и пугачевская газета рядом с приказом Ворошилова опубликовала подборку из фурмановского «Чапаева», озаглавленную «Товарищ Фрунзе в бою». Разуме­ется, бок о бок с Фрунзе сражался и Чапаев{32}.

Символичным можно считать совпадение ещё двух материалов в пу­гачёвском издании. 16 ноября 1929 г. там появилась статья И. В. Сталина «Год великого перелома», а рядом воспоминания Н. Багдулина «Двена­дцать лет тому назад». В мемуарах речь шла о красногвардейском отря­де села Теликовка под командованием П. Ф. Баулина, а после его гибели — Е. П. Новикова. Отряд этот потом стал 4-м Николаевским полком, в чапа­евские формирования никогда не входил, но его командиры считались со­ратниками Василия Ивановича. Конечно же, автор воспоминаний не мог не затронуть насущную для коллективизации тему сельских богатеев и напомнил, что и тогда «кулак сопротивлялся, хлеб, имеющийся у него в амбарах, по твёрдой цене не продавал»{33}. Тем не менее много места было отведено истории создания отряда, его боевому пути. Можно узнать, что поначалу вооружение красногвардейцев состояло из 20 присланных из Николаевска винтовок. К апрелю 1918 г. отряд насчитывал уже 300 чело­век и тогда же был направлен в Хвалынский уезд Саратовской губернии для подавления кулацких выступлений и организации хлебозаготовок. Вернувшись, был пополнен добровольцами из близлежащих к Теликовке деревень и отправлен под Уральск в первый красный поход на этот город. Все факты хорошо отражены и, несомненно, любопытны историкам.

Через два года рассказ о баулинцах неожиданно получил продолже­ние. Стоит заметить, что к тому времени чапаевская тема регулярно стала присутствовать в заволжской прессе, особенно к годовщинам ре­волюции или Красной армии. Вот и Духовницкая районная газета свой номер к 13-летию РККА целиком посвятила Гражданской войне и мест­ным чапаевцам{34}. А так как отряд П. Ф. Баулина формировался как раз на территории района, то и оказался в центре внимания. В материалах номера появились новые сведения о боях за Самару и Уфу, которыми поделились ветераны отряда Я. Н. Костин, И. Г. Фомичёв и Е. Е. Кулаков. Будучи в своё время на командных должностях, они не преминули со­проводить свой рассказ фактическими и статистическими выкладками, что и придаёт ему относительную убедительность. Но всё же любопыт­нее оказались воспоминания конных разведчиков при штабе 25-й стрел­ковой дивизии К. И. Мельникова и И. Ф. Трифонова. В первую очередь они интересны рассказом о последних часах жизни начдива, чему авто­ры оказались свидетелями. Со слов чапаевцев, штаб дивизии имел сведения о продвижении

[513]

большого казачьего отряда на Лбищенск. Но Чапаев «мало верил разным разговорам» и послал штабных конных разведчиков за подтвер­ждением слухов. Авторы, к сожалению, не останавливаются на резуль­татах поиска. По всей видимости, обнаружить казаков так и не удалось. Зато разведчики при возвращении «нашли, что заставы без ведома шта­ба кем-то сняты». Тут же следует вывод: «Шпионы уже действовали». Рассказ этот во многом повторяет фурмановскую версию, вплоть до то­го, что предутреннюю атаку уральцев Чапаев встретил «в одном белье с наганом в руках»{35}. Однако дальше есть расхождения. Чапаев, по рас­сказу К. И. Мельникова: «Вышел, посмотрел в сторону казаков, ушёл во двор. Снова возвратился уже одетый. Приказал всем отходить к Уралу». Далее, собрав часть бойцов, начдив возглавил группу прорыва, причём поручил командовать левым флангом Мельникову. Факт достаточно со­мнительный, если учесть концентрацию в штабе дивизии разного рода начальников. Впрочем, свидетели не упоминают в рассказе никого из комсостава. Зато подтверждают ранение Чапаева в руку. А вот был ли начдив среди плывших через Урал, авторы, скорее всего, не знают. Пе­ребравшийся на другой берег реки К. И. Мельников вспоминает кипев­шую от ружейного и пулемётного огня воду и делает вывод: «С этого момента не стало среди нас и любимого Чапаева».

И. Ф. Трифонову повезло меньше: он получил ранение в обе ноги и заполз в какое-то жилище. Дальнейший его рассказ — свидетельство об ужасах расправы казаков над пленными. В руки противника попало примерно 300 красноармейцев. Почти все они были тут же уничтожены. Трифонова и ещё 35 тяжелораненых бойцов оставили умирать на месте. Выживших через день освободили свои. Тогда же, будучи в плену, ране­ный разведчик слышал разговор офицеров о Чапаеве: «Нет нигде, в уби­тых не нашли и нет в живых».

Небезынтересно будет добавить, что Мельников и Трифонов прожили долгую жизнь и не раз выступали потом на газетных страницах, вспо­миная в том числе и Лбищенский бой. При этом последующие варианты заметно уступают первому в новизне и информативности, а точнее — откровенно пересказывают Фурманова{36}.

В 1930-е годы мощный импульс чапаевской теме придал ошелом­ляющий успех кинокартины братьев Васильевых «Чапаев»{**}. Впрочем, популярный киношедевр не сразу дошёл до жителей Заволжья. Извест­но, что поначалу фильм имел всего несколько десятков копий, которые быстро пришли в негодность. Но гигантский спрос на «Чапаева» заста­вил кинематографистов дополнительно выпустить небывалое для со-

[514]

ветского кино количество экземпляров — 236 звуковых копий и 532 ко­пии немого варианта картины{37}. Вероятно, одна из этих копий и попала в село Сулак в сентябре 1935 г. Село это, к тому времени ставшее центром Чапаевского района{***}, являлось родиной многих чапаевцев и героев Гражданской войны, среди которых И. М. Плясунков, И. В. Топорков и др. О том, какой эффект произвёл фильм на сулакцев, можно узнать из репортажа корреспондента районной газеты И. Панасюка, так и назван­ного — «Кино-картина в Сулаке»{38}.

Рассказ об этом событии начинается с того, как утром 9 сентября в село наконец-то прибыл фильм. После работы, вечером, за полтора часа до сеанса, сельский клуб имени Чапаева стал заполняться «заочными и прямыми друзьями Василия Ивановича, жаждущими посмотреть на жи­вой картинке стойкого революционера». Далее автор не скрывает своих эмоций, живописуя, как долго не смолкавшими аплодисментами были встречены первые кадры «самого Василия Ивановича на тройке серых с пулемётом в двуколке». Изображено в репортаже и настроение зала по­сле показа гибели героя. Партизаны-чапаевцы негодующе произносят: «Эх, сволочи, негодяи, погубили нашего друга и товарища!», а малень­кий мальчик со слезами на глазах спрашивает: «Неужели, мама, Чапаева убили?». Заканчивается репортаж пожеланием продлить картину ещё на несколько сеансов, дабы дать возможность увидеть её всему населению.

Несложно предположить похожую реакцию и в других населённых пунктах Заволжья, хотя, как видно из репортажа, фильм только-только доходил до своего зрителя.

Тем не менее уже в сентябре 1935 г. к 16-й годовщине гибели Чапаева газеты Заволжья откликнулись вдогонку киношедевру рядом статей. Так, пугачёвская районка посвятила Чапаеву целый номер{39}. Его «шапка» — «Работать в колхозах, совхозах, на пред­приятиях, как сражался славный Чапаев» — лишний раз напоминала о насущном: выполнении задач очередной пятилетки. Лозунг подкреплял­ся победными реляциями из зерносовхоза имени Чапаева и рассказом об инициативе работников колхоза «Батрак», «в знак памяти о Чапаеве» объявивших себя ударниками. В передовице «Мы помним Чапаева» ги­бель начдива и его соратников именовалась незабываемым подвигом, на примере которого нужно учиться отстаивать завоевания революции не только на фронтах войны, но и стремиться к новым высотам в социали­стическом строительстве.

Исторические материалы номера предварялись напоминанием био­графии героя, где в большей степени подчёркивался её пугачёвский пе-

[515]

риод. Рядом помещалась небольшая заметка «Гибель полководца», на­писанная А. Д. Михайловым. Но если ранее в своих трудах автор при­держивался нескольких версий смерти начдива, то на сей раз свел всё к официальному фурмановско-киношному варианту — гибели в волнах Урала. Должна была подтвердить это и «Песня чапаевца», сочинённая на мотив звучащей в кинофильме песни «Чёрный ворон» поэтом Ми­хаилом Голодным. Она образно воспроизводила Лбищенский бой и за­канчивалась четверостишьем:

Будь ты проклят, чёрный ворон,
В поле к белому ступай.
У меня на сердце горе —
Тонет, тонет наш Чапай…

Тут же в одной колонке перепечатывался отзыв на фильм из «Правды».

А. Д. Михайлов отметился в номере ещё одной заметкой — «Чапаев председательствует». Речь в ней шла о 3-м уездном крестьянском съез­де, состоявшемся в Николаевске 16 декабря 1917 г. Упоминание об этом форуме встречается почти во всей чапаевской историографии, посколь­ку впервые на нём документально фиксируется небольшое выступление будущего начдива. Автор заметки его повторяет, одновременно литера­турно оформляя саму обстановку съезда. Чапаев же у него предстаёт сразу в нескольких ипостасях. Это и «цербер» революции, пристально впивающийся расширенными острыми зрачками в ряды сидящих в зале делегатов, встречая и провожая классовым взглядом входящих на три­буну ораторов. Это и непримиримый противник буржуазии, не снявший пред ней шапки, когда кто-то из тёмного угла ехидно сказал: «Малахай с башки-то сними, чай в присутственном месте находишься-та». Это и свой в доску товарищ, искренне откликающийся из президиума на предложение крестьян: «Запевай, Василий Иванович». В несколько иной манере рисует образ своего командира в заметке «Встречи с Чапаевым» бывший красный партизан М. Н. Степанов. Его рассказ включает два эпизода Гражданской войны в мае-июне 1918 г.: расправу с кулаками села Семёновки, жестоко разобравшимися до этого с местными активистами советской власти, и фрагментарное описание боя с уральскими казаками у деревни Солянка. В первом случае Чапаев выступает как последняя инстанция сурового, но справедливого суда над белобандитами; во втором — как бесстрашный командир, увлекший в атаку на численно превосходящего противника красных партизан и разгромившего врага. Расплывчатость толкования последнего эпизода более чем очевидна. Автор говорит о двух тысячах «наших», противо­стоявших

[516]

8000 казаков, численности для всей Уральской казачьей армии на тот момент вообще нереальной. Казачьи силы только организовыва­лись, и на фронте действовало всего несколько небольших отрядов.

Чапаевская тема была продолжена пугачёвцами и в следующих номе­рах. В октябре того же 1935 г. под лозунгом «Изучайте революционное прошлое нашего района» появилось четыре анонимных очерка{40}, со­ставленные по материалам местного музея. Скорее всего, их автор — директор Пугачёвского краеведческого музея и большой энтузиаст ис­следования событий Гражданской войны в Заволжье Константин Ива­нович Журавлёв. Автор коснулся следующих моментов: празднования в Пугачёве первой годовщины Октябрьской революции, двух захватов го­рода противником в 1918-1919 гг. и воспоминаний чапаевцев о своём начдиве. Ценность очерков хотя бы в том, что кроме обязательных про­пагандистских штампов они несли определённую информационную на­грузку в виде цифр, фактов, имён. Кроме того, привлечение письменных воспоминаний свидетельствовало о начавшейся на местном уровне кампании по сбору материалов о Чапаеве и его сподвижниках. Под­тверждением тому — появившееся вскоре сообщение о передаче в крае­ведческий музей архивных документов недавно умершего командира конного полка 25-й дивизии П. А. Сурова{41}.

Чапаевская районная газета также откликнулась рядом репортажей с памятных мероприятий. На её страницах, например, показательно запе­чатлён митинг тружеников колхоза «Луч октября» в день гибели знаме­нитого земляка. Колхозников собрали в обеденный перерыв прямо на току у молотильной машины. Сначала парторг Кравцов зачитал вы­держки из книги И. С. Кутякова. Затем чапаевец Васюхин рассказал, как он из деревни Красная Сарма в составе 14 добровольцев отправился в отряд к Чапаеву, и, вспомнив боевые эпизоды, с жаром поведал, как в одной из схваток с казаками «закончилась вода в пулемётах, и пришлось драться на кулаках». В таком же стиле выступил и другой чапаевец — Ларин. Закончил же он свою речь пламенным призывом: «Мы будем сражаться на мирном трудовом фронте так же, как сражался Василий Иванович на фронтах Гражданской войны!»{42}.

Агитационная составляющая чапаевской темы, несомненно, присут­ствовала и в последующие довоенные годы. Вместе с тем получила раз­витие и другая составляющая — историко-познавательная. Именно она во второй половине 1930-х годов постепенно вышла на первый план.

Лидерами в этом направлении были пугачёвцы, и во многом благода­ря директору местного краеведческого музея К. И. Журавлёву. Среди значимых его трудов — правдивый очерк о И. М. Плясункове{43}, а также статья-исследование к 20-летию освобождения Пугачёва от войск Кому-

[517]

ча и белочехов{44}. Причём последняя работа сопровождалась прекрасно выполненными самим автором схемами боёв. Другие заметки К. И. Жу­равлёва больше связаны с работой краеведческого музея и дома-музея В. И. Чапаева, открытого в 1939 г. в Пугачёве по его инициативе и при непосредственном участии{45}.

Ещё одна заслуга К. И. Журавлёва — это выявление документов по те­ме в местном архиве. В районной газете регулярно появлялись сообще­ния о находках, причём некоторые документы печатались. Это обстоя­тельство позволяет сравнить их с поздними публикациями в различных сборниках. Вот одно из несоответствий: в телеграмме от 9 апреля 1918 г. за подписью председателя уездного совнаркома Ермощенко и военных комиссаров Чапаева и Демидкина отдаётся приказ Березовскому, Судак­скому, Липовскому и Баронскому совдепам о мобилизации Красной гвар­дии на защиту Николаевского уезда{46}. Однако в сборнике «Легендарный начдив» документ почему-то назван «Распоряжение военного комиссара В. И. Чапаева… о проведении мобилизации в Красную гвардию». При этом главенствующая подпись В. И. Ермощенко отсутствует{47}.

Важна для уточнения биографии легендарного начдива и опублико­ванная переписка Балаковского волостного правления с городской ад­министрацией Мелекеса{48}, где Чапаев временно проживал до начала Первой мировой войны. Запросы и ответы властных структур, потеряв­ших из виду ратника 1-го разряда В. И. Чапаева, датируются 1915-1916 гг. Весь сыр-бор возник из-за того, что Василий Иванович призывался по мобилизации не в этих городах, а в Клинцовской волости Николаевско­го уезда, где находилась его семья. Любопытны и другие больше нигде так и не появившиеся документы, характеризующие начало боевой дея­тельности Чапаева{49}.

Ещё одна особенность этого периода — широкое привлечение к пуб­ликациям участников Гражданской войны, лично знавших Чапаева. Среди них П. Патрикеев, И. П. Важик, В. И. Сорокин, Шеффер, М. Сте­панов, И. Н. Ушаков, В. Миненков, И.Н. Демидкин, Г. Тихонов{50}. Рассказы эти обычно незамысловаты, содержат отрывочные сведения, но несут ценную первичную информацию, основанную на личных впечатлениях. Впрочем, отдельные такого рода материалы явно выходили за мемуар­ную грань, отзываясь фольклором. Например — записанный в Сулаке рассказ неизвестного чапаевца «Лекция Чапаева о том, как одному семерых не бояться»{51}. С другой стороны, имя Чапаева давно уже стало популярным в народных массах, сложивших о своём герое целый фольклорный пласт песен, сказок, поэм и т. п. Этому новому направле­нию в чапаевской теме посвятил, например, свою обстоятельную статью А. Толин{52}. Вместе с другими материалами, появившимися на страни-

[518]

­цах заволжских газет к 20-летию гибели народного полководца{53}, эта статья венчала целую эпоху, связанную с победой революции и социа­листических преобразований в СССР, одним из символов которой стал Василий Иванович Чапаев. Бывший начдив был окончательно узаконен в ранге национального героя, имя которого оказалось на гребне гигант­ской пропагандистской волны.

Примечания:

{*} Михайлов Арсений Данилович (1894-1941) — уроженец Николаевска, унтер-офицер, большевик с 1917 г., член Николаевского уездного совнаркома, секретарь уездного комитета РКП(б), участник Гражданской войны. Автор нескольких публикаций о В. И. Чапаеве (см.: Хлебников Н. М., Евлампиев П. С., Володихин Я. А. Легендарная Чапаевская. М., 1975. С. 379).

{**} Художествениый фильм «Чапаев» производства киностудии «Ленфильм» вышел на экра­ны в 1934 г. И. С. Кутяков являлся главным консультантом кинокартины.

{***} Чапаевский район был создан в начале 1935 г. с центром в посёлке Сулаке. Районная газе­та «Чапаевец» выпускалась с марта того же года.

{1} См., например: Чапаев А. В., Чапаева К. В., Володихин Я. А. Василий Иванович Чапаев: Очерк жизни, революционной и боевой деятельности. Чебоксары, 1987. С. 6-8.

{2} См.: Заволжский пахарь (Новоузенск). 1925. 22 февраля.

{3} См.: Там же. 15 февраля.

{4} См.: Минаков С. Т. Военная элита 20-30-х годов XX века. М., 2004. С. 36.45.

{5} См., напр.: Голос крестьянина (Пугачёв). 1927. № 37, 73.

{6} См.: Там же. 1927. № 93. 94; 1928. № 1-10.

{7} См.: Кутяков И. С. С Чапаевым по Уральским степям. М.; Л., 1928.

{8} Голос крестьянина (Пугачёв). 1927. № 94. Ср. кн. вариант: Кутяков И. С. Указ. соч. С. 53.

{9} Голос крестьянина (Пугачёв). 1928. № 3. Ср. кн. вариант: Кутяков И. С. Указ. соч. С. 56.

{10} Голос крестьянина (Пугачёв). 1927. № 93. Это же утверждается и в книге (см.: Кутяков И. С. Указ. соч. С. 48).

{11} См.: Кутяков И. С. Боевой путь Чапаева. М., 1936. С. 13.

{12} Кутяков И. С. Разгром Уральской белой казачьей армии. М., 1931. С. 8.

{13} См.: Голос крестьянина (Пугачёв). 1928. № 14.

{14} См.: Там же. 1928. № 15.

{15} См.: Там же. 1928. № 14.

{16} См.: Там же. 1928. № 16.

{17} Заволжский пахарь (Пугачёв). 1928. № 9.

{18} См.: Там же. 1928. №22.

{19} Там же.

{20} Там же. 1929. № 66.

{21} Там же. 1929. № 15.

{22} О личной жизни В. И. Чапаева, см., напр.: Чапаева Е. А. Мой неизвестный Чапаев. М., 2005. С. 33-44, 62-63, 450; Щуплов А., Заруцкая И. Чапаев не утонул, а пулемётчицу Анку зва­ли Марией // Российская газета. 2002. 8 февраля.

{23} Заволжский пахарь (Пугачёв). 1929. № 15.

{24} См.: Там же. 1929. № 64.

{25} Заволжский пахарь (Пугачёв). 1929. № 64.

{26} См.: Там же. 1929. № 65.

{27} Там же.

{28} Там же. 1929. № 66.

{29} Там же.

{30} См., напр.: Соболев Ю. Чапаев // Красная нива. 1929. № 37. С. 10.

{31} Приказ РВС СССР № 269 от 4 сентября 1929 г.

{32} См.: Заволжский пахарь (Пугачёв). 1929. № 67.

{33} См. Там же. 1929. №91.

{34} См.: Большевичка (Духовницкий район). 1931. 23 февраля.

{35} Ср.: Фурманов Д. А. Чапаев. М., 1935. С. 251-253.

{36} Ср.: Бойцы вспоминают минувшие дни // Авангард (Духовницкий район). 1965. 7 сентября; Лысов В. Боец Чапаевской дивизии // Там же. 1967. 5 сентября.

{37} И впереди Чапай на лихом коне // Комсомольская правда. 1999. 6 ноября.

{38} Чапаевец (Сулакский район). 1935. 11 сентября.

{39} Социалистическое земледелие (Пугачёв). 1935. 5 сентября.

{40} Там же. 13, 20, 25, 29 октября.

[519]

{41} Там же. 30 октября.

{42} Чапаевец. 1935. 8 сентября.

{43} Социалистическое земледелие (Пугачёвский район). 1936. 13 апреля.

{44} Там же. 1938. 21 августа.

{45} Там же. 1939. 24 февраля.

{46} Там же. 1939. 23 февраля.

{47} Легендарный начдив. Чебоксары, 1986. С. 28-29.

{48} Социалистическое земледелие (Пугачёвский район). 1939. 22 августа.

{49} Там же. 1939. 23 февраля.

{50} Там же. 1936. 5 сентября, 11 ноября; 1937. 23 февраля; 1938. 12, 16 февраля, 7, 14 ноября; 1939. 24 февраля, 8 июля, 5, 7 сентября.

{51} Там же. 1938. 23 февраля.

{52} См.: Там же. 1939. 4 сентября.

{53} См., напр.: Мельчин А. Народный герой В. И. Чапаев // Там же. 1939. 5 сентября; Чапаев в Балаково // Социалистический труд (Балаковский район). 1939. 5 сентября; Клятва над гробом брата // Там же; Кин И. Василий Иванович Чапаев // За коллективизацию (Новоузенский рай­он). 1939. 5 сентября; Из боевых эпизодов Чапаевской дивизии // Там же, и др.

[520]