Солнцева С. А. 1917: кадровая политика революции в российской армии

Отечественная история. 2004. № 3. С. 102-116.

2 марта 1917 г.{*} с отречением Николая от престола русская армия лишилась своего августейшего Верховного главнокомандующего. Этот пост был передан наместнику императора на Кавказе, командующему Кавказским фронтом вел. кн. Николаю Николаевичу. Однако 11 марта Временное правительство освободило Н. Н. Романова от Верховного командования и уволило со службы по его собственному ходатайству{1}. Отставке предшествовала телеграмма министра-председателя Временного правительства кн. Г. Е. Львова, в которой великому князю предлагалось оставить свой пост в связи с тем, что народное мнение «резко и настойчиво высказывается против занятия членами Дома Романовых какой-либо государственной должности» и правительство «не считает себя вправе остаться безучастным к голосу народа»{2}.

16 и 22 марта последовало увольнение из Вооруженных сил великих князей Николая Михайловича, Сергея Михайловича и Александра Михайловича, а также герцога М. Г. Мекленбург-Стрелецкого. Формально все эти увольнения производились после соответствующих прошений самих увольняемых или по причине их болезни, однако инициатива удаления Романовых из армии принадлежала «революционному» военному и морскому министру А. И. Гучкову — лидеру октябристов, находившемуся в многолетнем противоборстве с царствовавшим Домом по вопросам о высших военных руководителях страны.

Он же стал инициатором увольнения многих генералов царской армии, получившего в военной среде трагишутливое название «избиения младенцев». 19 марта Гучков направил новому Верховному главнокомандующему генералу М. В. Алексееву телеграмму с призывом «теперже и безжалостно освободить армию от неспособного и устаревшего командного состава, дабы дать широкий простор движению, таланту и энергии», а 22 марта разослал аналогичные по содержанию письма всем командующим фронтами и армиями и командирам корпусов{3}.

Военный министр требовал представить ему к 28 марта список тех, кто подлежал увольнению «с указанием, с переводом ли на тыловые должности или в отставку»{4}. Конечно, прежняя система назначений войсковых начальников, в том числе высших, была далека от идеала. По свидетельству А. И. Деникина, она в значительной степени страдала мягкотелостью, протекционизмом («жаль человека», «надо его устроить») и формально-анкетным подходом{5}. В конце 1916 г. председатель Государственной думы М. В. Родзянко составил докладную записку, представленную в Ставку, т. е. самому царю, где, в частности, говорилось: «…В деле назначения и смены командного состава нет системы, и назначения на высшие посты носят случайный характер, благодаря чему посты занимаются лицами, не соответствующими занимаемому посту…»{6}. Таким образом, констатировал Деникин, «Гучков был прав в том отношении, что армия… страдала и протекционизмом, и угодничеством, что командный состав комплектовался не из лучших элементов и в общем далеко не всегда был на высоте своего положения, что «чистка» являлась необходимой и по мотивам принципиальным, и по практическим соображениям: многое сокровенное после «свобод» стало явным, дикредитируя и лиц, и символ власти»{7}. Поэтому было действительно целесообразно «изъять безусловно вредный элемент, в корне изменить систему назначений, открыв дорогу достойным, и предоставить затем вопрос естественному его течению»{8}.

Дежурный генерал Ставки П. К. Кондзеровский составил требуемый военным министром список, включавший краткие характеристики генералов. Дополненный рядом рубрик, список стал основанием для чистки высшего офицерского звена. Оценок было три: «достоин выдвижения», «может остаться» и «подлежит увольнению». По указанию военного министра начальник Главного штаба телеграфировал в штабы фронтов, что «увольнение чинов, вынужденных оставить службу, должно совершаться с быстротой, причем в случае ходатайства об увольнении по болезни установленных медицинских свидетельств не требовать»{9}. Ясно, что «принятый порядок оценки боевой пригодности… генералитета, отражавший не всегда беспристрастные мнения, заключал в себе элементы случайности и субъективности». В список военного министра «попали и средние начальники, не выделявшиеся ни в ту, ни в другую сторону,

[102]

каких большинство во всех армиях, попали и некоторые достойные генералы». Впрочем, тот же Деникин писал: «…Многие из уволенных вряд ли представляли особенную ценность для армии. Среди них были имена одиозные и анекдотические, державшиеся только благодаря инертности и попустительству (старой. — С. С.) власти»{10}.

Вторым официальным мотивом правительственной чистки офицерского корпуса было стремление прекратить чехарду назначений, связанную с тем, что «среди нашего командного состава было много честных людей, но многие из них были неспособны проникнуться новыми формами отношений» и либо сами покидали армию, либо изгонялись «в революционном порядке — прямым или косвенным воздействием (войсковых. — С. С.) комитетов или солдатской массы»{11}. Дополнительный импульс процессу перетасовки командиров придавало продолжавшееся формирование третьих пехотных дивизий в составе армейских корпусов (ранее корпуса состояли из двух дивизий), а затем расформирование тех, которые признавались верховным командованием небоеспособными. Не могло не усиливать текучести командных кадров и наделение летом 1917 г. армейских комиссаров правом ареста любого генерала и офицера «для поддержания идей революции и закрепления ее основ»{12}.

Тенденцию политического вмешательства в вопросы назначений на командные должности попытался переломить генерал Л. Г. Корнилов, ставший в июле 1917 г. Верховным главнокомандующим. На некоторое время ему, а вслед за ним и другим войсковым начальникам за редким исключением удалось отстоять свое право назначений офицеров даже в случае неодобрения выбранных ими кандидатур военкомами{13}. Однако неудача корниловского выступления вновь привела к изменениям в указанной области. 30 августа управляющий Военным министерством Б. В. Савинков утвердил новые «Основные положения о военных комиссарах и войсковых организациях». Теперь войсковым комитетам и военкомам (последним — в отношении высших военачальников) предоставлялось право периодического составления письменных характеристик начальствующих лиц «наряду и в дополнение к аттестациям со стороны ближайших их начальников с тем, чтобы эти отзывы в качестве материала поступали вместе с аттестациями к высшим начальникам, уполномоченным на основании аттестации окончательно определять служебные качества и составлять кандидатские списки на достойных выдвижения». В случае явного несоответствия командира занимаемой должности войсковой комитет мог ходатайствовать перед соответствующим комиссаром, а тот — перед следующим по иерархии войсковым начальником об отстранении офицера от командования. При этом устанавливалась уголовная ответственность комиссаров и членов комитетов за ложные характеристики, порочившие представителей комсостава{14}.

Очевидно, что после Февральской революции в основу смены командиров был положен политический фактор. Недаром в одной из своих речей на Северном фронте военный министр А. Ф. Керенский заявил: «Я могу в 24 часа разогнать весь высший командный состав, и армия мне ничего не скажет»{15}. Действительно, в войсках выдвигалось, например, требование вообще упразднить «излишний и ненужный штат генералов»{16}. А к непосредственной чистке генералитета приложило руку и само «аполитичное» армейское командование. Так, Верховный главнокомандующий генерал М. В. Алексеев уволил командующего Северным фронтом генерала Н. В. Рузского и командующего 12-й армией генерала Р. Д. Радко-Дмитриева «за слабость военной власти и оппортунизм». Командующий Западным фронтом генерал А. И. Деникин уволил командующего 3-й армией генерала М. Ф. Квецинского «за подчинение его воли и власти дезорганизующей деятельности комитетов». Верховный главнокомандующий генерал А. А. Брусилов уволил командующего 8-й армией генерала Каледина, наоборот, за то, что тот «потерял сердце» и не пошел навстречу демократизации. Генерал же Л. Г. Корнилов летом 1917 г. предлагал провести генеральную чистку командного состава, подразумевая под этим удаление выдвиженцев революции{17}.

Таким образом «перемены шли, — как указывал Деникин, — исходя из различных, иногда прямо противоположных взглядов на систему ведения армии, нося поэтому необыкновенно сумбурный характер и не допуская отслоения определенного типа командного состава» (выделено у Деникина. — С. С.){18}. Впрочем, одно качество — «революционность», — поставленное во главу угла, все же способствовало выдвижению или закреплению на прежних постах конкретного типа людей из среды старого офицерства. Генерал Брусилов считал, что «15-20% (офицеров. — С. С.) быстро приспособились к новым порядкам по убеждению; вера в них солдат была раньше, сохранилась и теперь. Часть офицеров начала заигрывать с солдатами, послаблять и возбуждать против своих товарищей. Большинство же, около 75% не умело приспособиться сразу… и не знает, что делать»{19}. Участник Первой мировой войны генерал Н.Н. Головин писал: «…С началом революции начальники, выражавшие пессимистические взгляды на

[103]

революцию, брались под подозрение в «контрреволюции». Военные министры — Гучков, а затем в еще большей мере Керенский, искавшие популярности в солдатских массах, немедленно увольняли таких начальников. Таким образом, создавался «отбор» начальников, заигрывающих с революцией или, по крайней мере, не смеющих высказывать всей правды… Много хороших офицеров, составлявших гордость армии, ушли в резерв только потому, что старались удержать войска от развала или же не умели приспособиться»{20}. После подавления корниловского мятежа военный министр Временного правительства генерал А. И. Верховский констатировал, что корниловцы заменялись офицерами, проявившими «политическую честность, твердость поведения в корниловском деле» и имевшими «контакт с армейскими организациями». Позже он добавил, что «при новом режиме появились генералы, и даже в очень высоких чинах, которые определенно поняли, откуда ветер дует и как нужно вести свою линию»{21}.

Однако очевидно, что офицерский корпус, особенно его высшее звено, в силу самой своей профессии не мог не быть консервативным в вопросах реформирования армии и, естественно, считал проводившуюся демократизацию, по крайней мере в условиях войны, недопустимой. Поэтому «революционность» генералов была, как представляется, в основном мнимой: одни демонстрировали ее, полагая, что армия «отравлена» и ее надо таким образом лечить, другие — из карьерных соображений, третьи — по обоим этим мотивам, и, видимо, лишь единицы искренне поддерживали реформы. Это, в свою очередь, снова порождало протекционизм и волюнтаризм в назначениях, возможно, не уступавшие прежним, причем к старым мотивам добавился новый — откровенно политический. Кроме того, как и раньше, случались казусы, когда неприемлемый по каким-либо причинам командир отрешался от одной должности, но получал другую — равноценную или даже более высокую! Например, генерал Г. М. Ванновский, смещенный своим непосредственным начальником с поста командира корпуса за признание авторитета армейского комитета, был немедленно назначен Ставкой командующим одной из армий Юго-Западного фронта. Таким образом, пороки старой системы благополучно воспроизводились и в новых условиях.

Всего за период с марта по 10 августа 1917 г. включительно от должности были отчислены 140 генералов (в связи со служебным несоответствием — 16), в том числе 2 Верховных главнокомандующих, 5 командующих фронтами, 7 — армиями; 6 главнокомандующих, командующих и главных начальников военных округов, 26 командиров корпусов (к моменту Октябрьской революции их число достигло 68); 56 начальников пехотных и 13 – кавалерийских и казачьих дивизий, 1 инспектор артиллерии армии и 11 — корпусов, а также 13 командиров артиллерийских бригад{22}. После мятежа генерала Корнилова произошел всплеск арестов и отчислений от должностей «за контрреволюцию». Были арестованы командующий Юго-Западным фронтом генерал Деникин и ряд других высших офицеров этого фронта, генералы Корнилов, А. С. Лукомский (начальник штаба Верховного главнокомандующего) и др. 9 сентября 1917 г. был издан приказ Временного правительства армии и флоту №553 о смещении со своих постов не только участников путча, но и тех офицеров, «которые… неспособны повести войска к отражению врага в дружной работе по укреплению республиканского строя в России». В течение октября было уволено 20 только высших войсковых начальников, что довело общее число уволенных генералов до 374 человек{23}. И именно в октябре Керенский произнес на заседании Временного совета Российской республики: «Я счастлив заявить, что в настоящее время ни на одном фронте, ни в одной армии вы не найдете руководителей; которые были бы против той системы управления армией, которую я проводил в течение 4 месяцев»{24}. Тем не менее для генералов, выслуживших право на пенсию и выходивших в отставку по собственному желанию, Временное правительство еще постановлениями от 4 и 10 марта 1917 г. узаконило высокие пенсии{25}.

«Демократизация» генералитета «сверху» дополнилась стихийной революционной чисткой офицерства, прежде всего изгнанием лиц комсостава из частей, «снизу». Нередко подобные акции оформлялись решениями войсковых комитетов. Например, за первую половину марта 1917 г. таким образом были отстранены от должности командиры ряда частей 42-го отдельного армейского корпуса{26}. В целом, указанный процесс приобрел такие масштабы, что 7 апреля военный министр своим приказом по армии и флоту № 33 потребовал прекратить удаление солдатами офицеров «без согласия и без ведома высших начальников», угрожая карами виновным «в самоуправных действиях в отношении к своим начальникам». Вдогонку этому приказу 15-16 апреля вышло предписание начальника штаба Верховного главнокомандующего № 685: «В армии повторяются случаи насильственного удаления самозванными и войсковыми комитетами начальствующих лиц. Многие из них прибывают в Ставку для выяснения своего положения, что зачастую совершенно бесполезно, так как в Ставке не имеется официальных

[104]

сведений о причинах их удаления и аттестационных данных. Наконец, назначения и перемещения этих лиц зависят от главнокомандующего (фронтами. — С. С.) и командующих армиями.

Считая насильственное удаление начальствующих лиц явлением, вконец деморализующим армию, и озабочиваясь вместе с тем участью этих лиц, Верховный главнокомандующий приказал: 1) во всех подобных случаях принимать самые настойчивые меры нравственного и служебного воздействия для возвращения удаленных начальников к своим частям, даже если бы пришлось поступиться их нравственно тяжелым состоянием. Иначе фактически установится выборное начало, гибельное для армии. 2) В случае полной невозможности возвращения к должности устраненных прикомандировать их к соответствующим штабам (дивизии, армии, фронта), распоряжением которых и назначать, перемещать или увольнять в зависимости от обстановки и служебных качеств офицера установленным в законе порядком. 3) Штаб- и обер-офицеры (полковники и подполковники – штаб-офицеры; капитаны, штабс-капитаны, поручики, подпоручики и прапорщики — обер-офицеры. — С. С.) строевых частей могут быть проводимы через запасные полки и новые строевые части. 4) Офицеров гвардейских частей, не могущих оставаться в своих частях, направлять на другие фронты, преимущественно на Румынский фронт для распределения по строевым частям (в прикомандировании)»{27}.

Логическим завершением юридического оформления нового способа перемещения офицеров в армии стал приказ по военному ведомству № 260 от 4 мая 1917 г., предписывавший зачислять лиц командного состава, «удаленных по желанию солдат от исполнения должностей, если над ними не назначено следствия и суда», в резерв, «хотя бы и сверх комплекта»{28}.

Практика удаления нижними чинами своих войсковых начальников шла параллельно со стихийным революционным террором, самым невинным проявлением которого была принудительная ликвидация погон у офицеров. Широкое распространение получили аресты своих командиров нижними чинами. Волна таких арестов под лозунгами защиты свободной России от реакции или от государственной измены{29} прокатилась по армии в первый же месяц революции и продолжилась в последующее время, хотя в чисто профессиональном отношении эти офицеры могли быть одними из лучших. «Это явление объясняется невольною боязнью, что хорошие офицеры сумеют заставить наступать»{30}. Поэтому во время активных боевых действий солдаты на фронте арестовывали своих командиров, чтобы те не могли помешать им дезертировать с поля боя{31}.

Наряду с арестами стихия революции выливалась в самосуды, приводившие к физическому насилию над «контрреволюционерами» вплоть до их убийства. Подобные действия солдат были отмечены еще в ходе февральских событий 1917 г. в Петрограде. Так, 26 февраля солдаты запасного батальона лейб-гвардии Павловского полка отказались открыть огонь по революционным демонстрантам, а когда командир батальона полковник фон Эктен призвал их к повиновению, выстрелом ранили его самого{32}. 27 февраля нижние чины учебной команды запасного батальона лейб-гвардии Волынского полка застрелили своего командира штабс-капитана Лашкевича и командира взвода прапорщика кн. Воронцова (накануне убийства оба офицера руководили действиями караула команды по пресечению революционного митинга рабочих на Знаменской площади столицы, но солдаты отказались выполнять их приказы){33}. Вообще, по свидетельству очевидца, в ходе революции в Петрограде прошла настоящая «Варфоломеевская ночь: многие офицеры были ослеплены, зарезаны, лишены ушей и т. п., семьи офицеров из казенных квартир выбрасывались через окна на улицу»{34}. Официальное число убитых и раненных тогда в городе офицеров гвардии, армии и флота составило 60 человек из 869 военнослужащих, пострадавших с обеих сторон{35}. Аналогичные факты имели место в Выборге и других местах.

Начавшись в тылу, волна самосудов постепенно перекинулась в действующую армию. Так, 26 мая 1917 г. на передовой, «без видимых причин», как писала пресса, выстрелом в голову солдаты убили начальника 60-й пехотной дивизии генерала Носкова, в июле — начальника штаба 162-й пехотной дивизии полковника Хольда, во время боя убеждавшего солдат исполнить свой долг, и командира 22-го гренадерского Суворовского полка подполковника Рыкова за то, что он призывал нижние чины занять позиции. В августе на почве привлечения солдат к реквизициям зерна у крестьян произошел инцидент в лейб-гвардии стрелковом полку (Юго-Западный фронт), в результате которого также был убит командир полка{36}.

Мятеж генерала Корнилова привел к всплеску массовых арестов нижними чинами офицеров и изгнанию их из частей, а также к волне солдатских самосудов, поскольку в каждом человеке

[105]

с офицерскими погонами солдаты не без основания стали подозревать скрытого корниловца{37}. Широкую огласку приобрел тогда эксцесс в Выборге, приведший к гибели ряда военачальников. Как доносил 3 сентября начальнику штаба Верховного главнокомандующего генералу Алексееву начальник штаба Северного фронта генерал Вахрушев, постановлением Выборгского Совета рабочих и солдатских депутатов и армейского комитета 6-й армии в присутствии комиссара Областного комитета армии, флота и рабочих Финляндии «29 августа были арестованы командир 42-го корпуса генерал Орановский, обер-квартирмейстер генерал Васильев, командир крепости генерал Степанов и адъютант цензурного отделения подполковник Кирениус. Причины ареста — некоторые компрометирующие телеграммы [в] связи с делом Корнилова. По водворении на гауптвахту толпой солдат гарнизона арестованные были выведены из нее, подвергнуты истязанию и оскорблению и, убитые, брошены в залив. Кроме упомянутых, убиты и ограблены неизвестными солдатами начальник инженеров крепости генерал Максимович, командир 1-го Выборгского крепостного полка полковник Дунин; во дворе своими солдатами убит командир З-го Выборгского полка полковник Карпович, а на островах своими же солдатами убиты командир минной роты подполковник Бородин и его адъютант подпоручик Куксенко». Для расследования случившегося по приказу министра-председателя и Верховного главнокомандующего Керенского была создана комиссия, в которую вошли представители полковых комитетов и ЦИК Советов. Однако из-за враждебного отношения со стороны солдат ее работа оказалась затруднена{38}. Характерно, что все попытки Керенского приостановить подобные эксцессы потерпели полную неудачу, как и аналогичные акции Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов{39}. Сводка военно-политического отдела штаба Верховного главнокомандующего об эксцессах в армии с 1 по 30 октября 1917 г. зафиксировала 67 случаев оскорбления лиц командного состава, в том числе сопровождавшихся насилиями и убийствами{40}.

Разлом армии являлся частью великого социального разлома русского общества, открыто обозначившегося в 1917 г. Поэтому, как писал один из современников Февральской революции, всего «в течение каких-либо суток мир солдатский не только резко отделился от мира офицерского, но и определенно стал во враждебное к нему отношение»{41}. Типичными стали следующие сцены: «…Как только солдаты видели, что в трамвае едет офицер, они входили туда, садились напротив него и, громко разговаривая, курили и пускали дым ему в лицо или открыто издевались над ним и другим военным начальством»{42}. В России, как справедливо отмечал активный участник Первой мировой войны генерал П. Н. Залесский, до революции «были две расы людей: «барин» и «мужик». Барин — это не только тот, кто был у власти, не только помещик и богатый человек, а всякий прилично одетый (здесь и далее выделено П. Н. Залесским. — С. С.) человек и притом, конечно, грамотный. В противоположность ему мужик — крестьянин, рабочий, прислуга, все это — темнота, среди которой читавший и писавший человек — редкость». И никакие попытки отдельных офицеров «подойти к солдату, сблизиться с ним» не могли изменить эту ситуацию{43}. «Между нами и ними (офицерами и солдатами. — С. С.) — пропасть, которую нельзя перешагнуть. Как бы они ни относились лично к отдельным офицерам, мы остаемся в их глазах барами. В них говорят невымещенные обиды веков»{44}, — писал в 1917 г. родным с фронта один из офицеров. Не стал исключением и бывший император. Фрейлина императрицы А. Вырубова 9 марта 1917 г., в день возвращения Николая из Ставки в Царское село стала свидетельницей примечательной сцены: «В саду, около самого дворца, стоял царь всея Руси и с ним преданный друг его, князь Долгоруков. Их окружало 6 солдат, вернее 6 вооруженных хулиганов, которые все время толкали государя то кулаками, то прикладами, …прикрикивая: «Туда нельзя ходить, господин полковник, вернитесь, когда Вам говорят»»{45}.

Трудно поэтому не согласиться с мнением генерала Деникина о том, что «армия представляла из себя плоть от плоти, кровь от крови русского народа… Долгие годы крестьянского бесправия, нищеты, а главное той страшной духовной темноты, в которой власть и правящие классы держали крестьянскую массу, ничего не делая для ее просвещения, не могли не вызвать исторического отмщения»{46}. Формы же этого отмщения вполне соответствовали уровню культуры, доступной тогда народу с разрешения власти, дворянства и Церкви, которые смотрели на просвещение народа глазами Министерства внутренних дел{47}.

Помимо революционной чистки командного состава, уже в первые месяцы революции был поставлен вопрос о ликвидации бюрократических препятствий к продвижению по службе в Вооруженных силах. В приказе № 32 от 2 апреля 1917 г. военный и морской министр Гучков отметил: «При назначении на ответственные должности в армии и флоте старый порядок… не только не искал, но даже избегал привлекать к работе людей с большими дарованиями, кипучей энергией, с сильным характером, волей и твердыми убеждениями… Необходимо… изменить

[106]

систему назначения, практиковавшуюся при старом строе государства. Медлить с этим нельзя, так как для достижения столь необходимой ныне для России победы над врагом, стремящимся лишить нашу Родину завоеванных ею свобод, нам нужно использовать в полной мере не только все материальные средства страны, всю ее технику, все пригодное для боя и для обслуживания армии население, но и все духовные силы народа, его дарования, его энтузиазм и готовность к самопожертвованию, а в качестве руководителей — всех лучших сынов нашей Великой Родины… В обновленных военных силах свободной ныне России не должно быть места протекционизму. Только лучшие дарования, проверенные службой, могут дать право продвижения на высшие должности…»{48}.

Был дан ход многим просроченным представлениям на повышение в чине офицеров, залежавшимся в центральных органах военного ведомства из-за бюрократической рутины. В июне приказом по военному ведомству № 369 «офицерам, уволенным от службы за политические убеждения… и восстановленным в правах», время, проведенное вне службы, предписывалось засчитывать в стаж действительной военной службы, причем если речь шла о фронтовиках, оно могло быть «зачислено в ценз, применительно к правилам о преимуществах, установленных для строевых чинов действующей армии». В июле военный министр Керенский даже отменил на время войны принцип соответствия чина должности при назначении на строевые и административные армейские посты{49}.

Появились и отдельные прецеденты официального продвижения военнослужащих по служебной лестнице за революционные заслуги. Например, в марте 1917 г. старший унтер-офицер учебной команды запасного батальона лейб-гвардии Волынского полка Тимофей Кирпичников одновременно с награждением за заслуги перед революцией орденом св. Георгия степени был произведен в подпрапорщики, а в апреле выборный командующий войсками Московского гарнизона подполковник А. Е. Грузинов «за выдающиеся революционные заслуги» — в полковники. В июне младший унтер-офицер 28-го пехотного Полоцкого полка Мария Бочкарева (организатор женских добровольческих формирований в составе русской армии и командир первого из них), миновав сразу три чина, была произведена в прапорщики{50}.

Подобных примеров можно привести немало. Теперь ходатайства перед командованием о повышении в чине солдат и контроль за их продвижением по службе в 1917 г. могли осуществлять и войсковые комитеты{51}. Офицерский корпус предполагалось также пополнять и солдатами, награжденными офицерским орденом св. Георгия степени (по новым правилам они подлежали автоматическому производству в подпоручики), и бойцами женских добровольческих частей.

Логическим завершением новой системы чинопроизводства в войсках, явился бы принцип выборности всех командиров снизу доверху. Уже 1 марта 1917 г. появилась знаменитая листовка Петербургского междурайонного комитета РСДРП и партии эсеров к солдатам, где говорилось: «…Для того, чтобы вас не обманули дворяне и офицеры, эта романовская шайка, возьмите власть в свои руки. Выбирайте взводных, ротных и полковых командиров, выбирайте ротные комитеты для заведывания продовольствием. Все офицеры должны быть под контролем этих ротных комитетов. Принимайте к себе только тех офицеров, которых вы знаете как друзей народа»{52}. Зерно упало на благодатную почву. 4 марта императрица Александра Федоровна телеграфировала Николаю из Царского Села: «Среди войск начинается движение… Арестовывают людей — конечно, офицеров. Бог знает, что делается, — здесь стрелки выбирают себе командиров и держат себя с ними омерзительно, не отдают честь, курят прямо в лицо офицерам…»{53}. А 18 марта Верховный главнокомандующий генерал Алексеев был вынужден объявить: «По доходящим до меня сведениям, весьма существенной причиной, препятствующей спокойному отношению войсковых частей к переживаемым событиям, и серьезным обстоятельством, препятствующим поддержанию в армии на должной высоте дисциплины, сохранение которой столь необходимо для доведения войны до победного конца, являются распространяемые в войсках слухи о допущении в частях действующей армии выборного начальства. Считаю необходимым внушить всем чинам армии, что приказа или распоряжения, по которому подчиненные могли бы выбирать каких-либо для себя начальников командного состава в отношении войсковых частей действующей армии, ни от Временного правительства, ни от Верховного главнокомандующего до настоящего времени не исходило»{54}.

Сам принцип выборности военных и гражданских руководителей был привнесен в российскую жизнь Февральской революцией. В наиболее концентрированном виде эта идея была высказана большевиками. Так, 10 марта 1917 г. Бюро ЦК РСДРП(б) опубликовало в «Правде» резолюцию о войне, где говорилось, что нужна «демократизация армии в тылу и на фронте с выборами ротных, батальонных и других комитетов и начальства»{55} 7 мая 1917 г. В. И. Ленин писал, обращаясь к делегатам 1-го Всероссийского съезда крестьянских депутатов: «Мы хотим

[107]

такой республики, …чтобы чиновники были все, снизу доверху, только выборные и сменяемые в любое время по требованию народа… чтобы в армии все начальство было такое же выборное и чтобы постоянная армия, отделенная от народа, отданная под команду чуждым народу классам, была замещена всеобщим вооружением народа, всенародной милицией»{56}.

Напротив, другие социалистические партии, не говоря уж об организациях правой части политического спектра, занимали в отношении принципа выборности командиров в армии прямо противоположную позицию. Так, в «Декларации прав солдата», введенной в действие Керенским, пункт 18 категорически гласил: «Право назначения на должности и в указанных законом случаях временного отстранения начальников всех степеней от должностей принадлежит исключительно начальникам»{57}. В «Плане формирований революционных батальонов из волонтеров тыла», утвержденном правительством и верховным армейским командованием в июне 1917 г., тоже вполне определенно говорилось: «…Начальники являются несменяемыми… В боевой обстановке, в случае строевой непригодности начальника он отрешается от должности властью старшего начальника, командиры же батальонов — властью высшего армейского начальства… Выбывшего начальника… замещает следующий по старшинству занимаемой должности…»{58}. Однако даже военные священники 9 июля на своем Всероссийском съезде избрали протопресвитера (главу) военного и морского духовенства, хотя ранее протопресвитеры назначались императорами.

Выступление генерала Корнилова усилило движение за выборность командного состава. К примеру, резолюция войскового комитета 1-го Усть-Двинского латышского стрелкового полка (Северный фронт) от 2 сентября требовала «незамедлительной чистки всего командного состава», так как «только выборное начальство будет пользоваться необходимым доверием у стрелков»{59}. Характерен и протокол заседания комитета одного из гвардейских тяжелых артиллерийских дивизионов Юго-Западного фронта от 30 августа: «…Мы ждем выборного начала командного состава солдатами, разработав возможно тщательней этот вопрос, как самый важный в армии (курсив мой. — С. С.), видя в этом спасение революции и залог победы»{60}.

Попытки сдержать выборы командиров в войсках не дали результата. Если для официальных властей и поддерживавших их политических сил вопрос упирался в боеспособность армии, то для нижних чинов речь шла о социальном равенстве и справедливости. Именно этим объясняется и упорная борьба солдат даже с офицерской формой и офицерскими чинами, которые солдаты требовали либо вообще упразднить, либо унифицировать со своими. На съезде делегатов фронта в Минске весной 1917 г., например, было принято постановление, где в числе прочего говорилось: «Все чины армии объединяются в одном звании солдата (солдат-рядовой, солдат-унтер-офицер, солдат-прапорщик, солдат-генерал). Название «офицер» упраздняется»{61}. Кроме того, нижние чины постоянно поднимали вопрос об уравнении жалованья офицеров и солдат, а также материального положения их семей. Так, письмо собрания ротных делегатов 718-го пехотного Развадовского полка в Петроградский Совет от 26 апреля 1917 г. содержало требования: «…9. Уменьшить жалованье высшему командному составу армии, флота… 17. Увеличить жалованье солдатам и семейный паек их семьям… 18. Уравнять содержание казенного пайка солдатских жен и офицерских как равноправных гражданок»{62}. Экономический кризис и инфляция заставили в июне уравнять кое-где на фронте нормы снабжения продуктами солдат и офицеров{63}. Однако 14 сентября и 11 октября последовали постановления правительства о прибавке «к содержанию и единовременное пособие на дороговизну офицерам… всех частей войск, штабов, управлений, учреждений и заведений военного ведомства»{64}.

Реформируя офицерский корпус, новая власть с самого начала неустанно призывала солдат и офицеров к единению. В первые дни Февральской революции исполком Петроградского Совета выпустил воззвание к «Товарищам гражданам», где говорилось: «…Не устранена еще опасность военного движения против революции. Чтобы предупредить ее, весьма важно обеспечить дружную согласованную работу солдат с офицерами. Офицеры, которым дороги интересы свободы и прогрессивного развития родины, должны употребить все усилия, чтобы наладить совместную деятельность с солдатами. Они будут уважать в солдате его личное достоинство, будут бережно обращаться с чувством чести солдата. Со своей стороны солдаты будут помнить, что армия сильна лишь союзом солдат и офицерства, что нельзя за дурное поведение отдельных офицеров клеймить всю офицерскую корпорацию. Ради успеха революционной борьбы надо проявить терпимость и забвение несущественных проступков против демократии тех офицеров, которые присоединились к той решительной и окончательной борьбе, которую вы ведете со старым режимом»{65}. В своей первой речи в качестве министра Временного правительства П. Н. Милюков призывал военнослужащих: «Будьте едины…, солдаты и офицеры великой славной русской армии, и помните, что армия сильна своим внутренним единством;

[108]

потерявшая это единство и раздробленная, она обращается в беспорядочную толпу… Я знаю, были грехи в прошлом и отношения в старой армии зачастую основывались на крепостном начале. Но теперь ваше офицерство слишком хорошо понимает, что надо беречь и уважать в нижнем чине чувство человеческого и гражданского достоинства. А одержавшие победу солдаты также хорошо знают, что довершить ее и сохранить в своих руках они могут, только сохранив связь со старым офицерством»{66}.

Заклинания о внутреннем единстве армии, несмотря на постоянно углублявшееся отчуждение солдатских масс от офицерства, звучали в официальной пропаганде вплоть до Октябрьской революции. Наряду с этим постфевральская власть предприняла и ряд законодательных шагов по уравниванию юридических прав солдат и офицеров. Так, было узаконено их обращение друг к другу на «вы»{67}. Крупным актом стало официальное учреждение 30 марта 1917 г. органов войскового самоуправления – войсковых комитетов, где подчиненные и командиры должны были работать на равноправной основе, а позже — военных судов присяжных заседателей. В августе 1917 г. новые правила приема в кадетские корпуса на казенное содержание формально уравняли в правах детей офицеров и солдат — георгиевских кавалеров. В сентябре был учрежден нарукавный шеврон, единый для офицеров и солдат, бежавших из плена. По сравнению с дореволюционным временем указанные новации были, безусловно, прогрессивным явлением, но «сроднить» с их помощью начсостав и нижних чинов было, конечно, невозможно.

Отчасти этого удалось добиться лишь в добровольческих ударных формированиях, учрежденных в июне 1917 г. В «Плане формирования батальонов из волонтеров тыла» было прямо записано: «Основа дисциплины — беспрекословное исполнение приказаний начальников. О неповиновении и возражениях не может быть и речи, так как в основу всех отношений кладется полное братское доверие в деле жизни и смерти… Вне служебных отношений — нет начальников и волонтеров, а есть братья и товарищи по оружию; при этом волонтеры и начальники не могут переносить служебные неудовольствия на свои личные отношения»{68}.

Среди наиболее известных ударных частей был Корниловский отряд Юго-Западного фронта, позже развернутый в полк. Командир его Генерального штаба капитан М. О. Неженцев в одном из своих приказов писал: «От вас, г.г. офицеры, я требую, чтобы вы были в полной мере начальниками, но не теми, которые умеют только отдавать сухие распоряжения. Вы должны быть начальниками, показывающими вашим подчиненным пример воина — человека долга и порядка. Вы должны быть и в часы вашего досуга среди солдат, беседовать с ними, разъяснять им все их сомнения, колебания… В отряде должна быть прочная спайка, достигаемая взаимным доверием, общностью интересов и любовью к тому делу, для которого мы собраны…»{69}.

Таким образом, революцией был востребован новый тип офицера — демократического, близкого к солдатской массе, смотрящего на мир глазами солдата. Надо сказать, что Первая мировая война создала предпосылки для появления таких командиров, поскольку в ее ходе командный состав обновился на ⁷/₈. Некомплект офицеров еще накануне войны{70} и значительная и быстрая убыль довоенного офицерства, в котором преобладали дворяне, в ходе боев вынудили царское правительство шире привлекать в ряды командного состава буржуазные, разночинские и мелкобуржуазные элементы, что неминуемо вело к демократизации офицерского корпуса{71}. 8 марта 1917 г. командир 49-го армейского корпуса Юго-Западного фронта генерал Селивачев отметил в своем дневнике: «…Даже гвардия не имеет прочного, надежного кадра старых офицеров, не говоря уж об армии, сплошь состоящей из третьего сословия — извозчиков, печников и т. п.»{72} К осени того же года в пехотных полках только 4% всех командиров составляли кадровые офицеры (1-2 офицера на полк). Остальные 96% были офицерами военного времени, т.е. мобилизованными в армию гражданскими лицами и произведенными в офицерский чин солдатами, которые отличились в боях. Среди таких офицеров попадались даже выходцы из рабочих. До 80% прапорщиков уже были по происхождению крестьянами и лишь 4% – дворянами{73}. Тем не менее разлом войск по линии солдаты-офицеры, выйдя наружу в начале революции, продолжал углубляться на протяжении всего 1917 г.

Демократизация офицерского состава способствовала размыванию его корпоративной замкнутости и появлению противостояния в самой офицерской среде{74}. Правда, уже на момент революции в офицерской корпорации «не было той нравственной спайки, которая создавала бы… одну сплоченную организацию». Во время войны возникла определенная враждебность между кадровыми офицерами и офицерами военного времени и пренебрежительное отношение офицеров-фронтовиков к офицерам тыла.

После победы Октябрьского вооруженного восстания в Петрограде наступил второй этап революционного реформирования кадров старой армии. Камертоном в отношении судьбы офицерского корпуса прозвучала программа Петроградского ВРК от 25 октября 1917 г. «Всем

[109]

армейским комитетам действующей армии. Всем Советам солдатских депутатов», извещавшая о низложении Временного правительства и призывавшая «революционных солдат бдительно следить за поведением командного состава. Офицеры, которые прямо и открыто не присоединились к совершившейся революции», подлежали немедленному аресту «как враги»{75}. С другой стороны, 26 октября Всероссийский съезд Советов принял постановление о немедленном освобождении всех солдат и офицеров – революционеров, находившихся под арестом по «политическим преступлениям»{76}.

В начале ноября Совет народных комиссаров по военным делам (коллегия Военного министерства) рассмотрел проект декларации «К солдатам революционной армии», где, в частности, предлагалось упразднить кадетские корпуса и средние военно-учебные заведения, а военные училища переформировать в краткосрочные курсы командного состава. При этом юнкера за исключением находившихся под судом должны были отправиться в действующую армию солдатами{77}. В развитие данной идеи приказ по военному ведомству № 11 от 14 ноября провозгласил полное прекращение производства в офицеры и закрытие военных училищ и школ прапорщиков. Юнкера направлялись на фронт, впрочем, с правом быть избранными на командные должности{78}. 30 ноября ВРК при Ставке было утверждено и введено в действие «до разработки и утверждения положения об армии центральной властью» «Положение о демократизации армии», которое упразднило офицерские и классные чины, звания и ордена{79}. Одновременно упразднялся весь резерв чинов при штабах военных округов, в котором находились сотни генералов и штаб-офицеров{80}. 15 декабря 1917 г. декрет Совнаркома «Об уравнении всех военнослужащих в правах» подтвердил на государственном уровне «Положение о демократизации армии»: «…1) Все чины и звания в армии, начиная с ефрейторского и кончая генеральским, упраздняются. Армия Российской республики отныне состоит из свободных и равных друг другу граждан, носящих почетное звание солдат революционной армии. 2) Все преимущества, связанные с прежними чинами и званиями, равно как и все наружные отличия, отменяются. 3) Все титулования отменяются. 4) Все ордена и прочие знаки отличия отменяются…»{81}.

Таким образом, системы формирования, структурирования и идентификации прежнего офицерского корпуса прекратили свое существование. Им на смену пришел всеобъемлющий принцип равенства всех военнослужащих с уравниванием размеров военных окладов, пенсий и государственных пособий семьям военнослужащих. Поэтому теперь бывшие офицеры, не избранные личным составом на командные посты, приравнивались по правовому положению к солдатам и получали материальное содержание, положенное рядовому составу. Увольняемым и уволенным ранее в отставку офицерам пенсия за службу не предусматривалась за исключением тех, кто потерял трудоспособность. Последние поступали в ведение органов государственного призрения. «Семьи смещенных или неизбранных лиц бывшего командного состава» должны были получать паек, назначенный Советом рабочих и солдатских депутатов или комитетами{82}.

Приказ Верховного главнокомандующего № 990 от 17 декабря 1917 г. предписывал бывших генералов и офицеров, «достигших высшего возраста солдат, состоявших на службе», увольнять при их желании в отставку на общих с солдатами основаниях. Декрет Совнаркома от 11 декабря 1917 г. установил предельный размер ежемесячных государственных пенсий для всех категорий граждан, в том числе и военнослужащих в 300 руб. 14 декабря приказом по военному ведомству № 36 были отменены прибавки к содержанию и пособия офицерам, установленные Временным правительством 14 сентября и 11 октября. Уже выданные суммы подлежали возвращению в казну. Отменялись все постановления, на основании которых семьи офицеров, военных чиновников, врачей и духовенства получали деньги на наем квартиры и прислуги, взамен чего на них распространялись нормы, установленные для семей солдат{83}. В то же время приказ по военному ведомству № 68 от 27 декабря 1917 г. уточнял, что в случае оставления офицеров, достигших отставного возраста, на занимаемых должностях им должно было выдаваться «сверх получаемого по должности содержания добавочного вознаграждения в размере 35% прибавки к основному окладу, но не менее 75 рублей в месяц»{84}.

Принцип равенства возможностей воплотился в армии в систему выборности всего командного состава снизу доверху. Первым документом, официально провозглашавшим выборность, стал проект декларации «К солдатам революционной армии». Нижние чины повсеместно начали проводить выборы войсковых начальников всех уровней. Иногда с инициативой выступали высшие армейские организации или форумы. Например, проходившая 23-24 ноября конференция большевиков 4-й армии Румынского фронта выработала наказ, где говорилось о необходимости проведения выборов командиров{85}, а 28 ноября съезд солдатских депутатов Северного фронта утвердил «Основы переустройства армии на выборном начале» и обратился в Совнарком с просьбой издать соответствующие положения о демократизации армии{86}. «Положение

[110]

о демократизации армии», разработанное ВРК при Ставке, официально установило выборность командного состава и должностных лиц. Командиры до полкового включительно должны были избираться общим голосованием личного состава подразделений и частей, а выше (вплоть до Верховного главнокомандующего) — соответствующими съездами или совещаниями при соответствующих комитетах. Избранных командиров выше полкового уровня утверждал первый более высокий по иерархии солдатский комитет. Избранию подлежали и начальники всех штабов, учреждений и заведений, начиная с дивизий, по процедуре, аналогичной выборам командиров. До выхода «Положения о демократизации армии» процедура избрания регламентировалась разнообразными правилами и инструкциями, выработанными в короткий срок солдатскими комитетами и прочими войсковыми организациями на местах. Нередко после выборов новые командиры включали в приказы, извещавшие о вступлении их в должность, обращения к личному составу избравших их частей и соединений, где благодарили за оказанное им доверие, призывали к поддержанию революционной дисциплины и т. п.{87}

Заключительным аккордом стал декрет Совнаркома от 16 декабря 1917 г. «О выборном начале и об организации власти в армии». Он передавал власть внутри каждой войсковой части солдатским комитетам и Советам частей. В этом свете выборность войсковых начальников выглядела вполне органично. Командиры — от отдельных до полковых включительно — избирались общим голосованием своих отделений, взводов, рот и т. д. Командиры выше полкового утверждались вышестоящими войсковыми комитетами. Избранию также подлежали, как и по «Положению о демократизации армии», начальники штабов, причем «из лиц со специальной подготовкой». Избранный начальник штаба уже своей властью подбирал и назначал остальных штабных работников с последующим утверждением их соответствующими войсковыми съездами. На должности нестроевого характера за исключением хозяйственных командиры назначили самостоятельно{88}. Тем самым в старую систему организации регулярной армии были включены элементы более демократичной милиционной системы.

Однако выборность комсостава снизу доверху, невзирая да чины и цензы, удовлетворив стремление войсковых «низов» к социальной справедливости, неизбежно сказалась на качестве работы аппарата управления войсками. Новое командование армией забило тревогу. 3 декабря назначенный Советской властью начальник штаба Верховного главнокомандующего М. Д. Бонч-Бруевич и председатель ВРК при Ставке А. Ф. Боярский направили в войска циркулярную телеграмму, требовавшую, «чтобы на ответственных и командных должностях находились люди, соответствующие этим должностям по своему характеру, способностям и занятиям». Авторы телеграммы напоминали, что «крепкая, хорошо управляемая армия нужна для сохранения всех завоеваний революции»{89}. Кроме того, в день выхода декрета о выборном начале в армии, 16 декабря Центральный комитет действующей армии и флота (Цекодарф), сменивший ВРК при Ставке, издал свой приказ № 1, в соответствии с которым лицам, избранным на различные должности в действующей армии, запрещалось «оставлять эти должности впредь до разрешения вопроса в соответствующих комитетах, утверждающих избранных в должностях», а в случае получения разрешения на отъезд им было запрещено оставлять занимаемые посты, «не передав их заместителям или соответствующим комитетам»{90}. 27 декабря приказ по военному ведомству № 68 установил, что офицерский состав штабов, управлений и заведений военного ведомства как на фронте, так и в тылу подлежит увольнению только в том случае, если занимаемые офицерами должности могут быть замещены соответственно подготовленными лицами. В начале 1918 г. приказом начальника штаба Верховного главнокомандующего из системы выборности были изъяты должности сотрудников учреждений полевого контроля{91}.

Таким образом, Советской властью был сделан ряд крупных шагов по демократизации внутренней жизни войск на последнем этапе существования старой императорской армии. Превращение последней в армию буржуазную определяло суть военно-кадровой политики революции на протяжении всего 1917 г. На первом этапе после Февральской победы лейтмотивом стала попытка приспособления царской армии к требованиям нового времени путем демократизации ее внутренней жизни, чистки командного состава и ликвидации огрехов в работе старой бюрократической машины. В ключе последнего следует рассматривать, например, действия государственной власти по увеличению материального обеспечения офицерства в связи с инфляцией. Мероприятиями сугубо революционного характера со стороны Временного правительства следует считать допуск в офицерский корпус женщин и отмену в войсках принципа соответствия чина должности. В результате нажима войсковых «низов» новая власть осуществила также ряд мер по сближению и даже унификации юридического и материального положения солдат и офицеров и их семей.

[111]

Правительственная чистка офицерского корпуса проводилась путем законодательно регламентированной деятельности официальных структур. При этом главным ее объектом стал генералитет, тогда как в остальном офицерстве правительство видело, как правило, сторонников революции. Штаб- и обер-офицеров репрессии Временного правительства затронули дважды: сначала после событий 3-5 июля в Петрограде, когда они были применены к офицерам, участвовавшим в революционных волнениях солдат, а после подавления выступления генерала Корнилова — к его сторонникам, что совпало в тот момент с вектором солдатской чистки командного состава. Правительственные репрессии выражались в отстранениях от должности, понижении в ней, увольнении военнослужащих из армии на «добровольных началах», временных арестах, тюремном заключении. Однако «огонь по штабам» не мог способствовать реальному повышению боеспособности армии, к чему стремилось правительство. Удаление со своих постов способных военачальников, постоянная перетасовка комсостава, возникновение в офицерской среде атмосферы неуверенности, падение авторитета офицерства в глазах солдат – все это негативно отражалось на состоянии армии и флота в 1917 г.

Стихийные репрессии нижних чинов против войсковых начальников, начавшись с первых дней Февральской революции, обрушились главным образом на те звенья офицерского корпуса, которые как раз не были затронуты правительством, и придали указанной чистке всеобъемлющий, радикальный характер. Они проводились методом прямого революционного, часто насильственного действия (срывание с офицеров погон, удаление командиров из частей, аресты с последующей передачей в руки официальных властей, самосуды, приводившие к увечью и гибели лиц командного состава). В итоге революция прибавила к естественной убыли офицеров во время боев их потери «по обстоятельствам революционного времени», причем сюда следует отнести не только жертвы репрессий, но и тех войсковых начальников, которые покончили жизнь самоубийством или умерли от болезней, спровоцированных стрессами, полученными под воздействием революционных событий. Потери офицерского корпуса с 1 марта по 25 октября 1917 г. составили 32739 человек{92}. Заметим, что за годы Первой мировой войны погибли 71 298 русских офицеров{93}. Физическое «таяние» дореволюционного офицерского корпуса по указанным выше причинам было дополнено «добровольным» уходом ряда войсковых начальников с военной службы. Однако, продолжая участвовать в войне, Россия должна была постоянно возмещать убыль командиров, что создало еще до революции объективные предпосылки для широкого вливания в офицерский корпус демократических элементов. Февраль значительно ускорил уже происходившую демократизацию офицерского корпуса, что вело к постепенной утрате своего корпоративного духа и прежних идеологических основ.

Финальная точка в истории офицерской корпорации старой России была поставлена после 25 октября 1917 г., когда Советская власть прекратила производство в офицеры, упразднила само понятие «офицер» и расформировала старую систему военно-учебных заведений, что спровоцировало массовый уход лиц прежнего командного состава из армии. Новая власть, удовлетворяя требования народных масс, взяла курс на выход России из войны и демобилизацию старой армии. В этих условиях ее основной задачей стали не активизация боевых действий, а возможно более планомерное проведение демобилизации с тем, чтобы тыл не был в одночасье затоплен многомиллионным потоком вооруженных людей, а линия фронта не оказалась полностью оголена перед лицом противника. Но для удержания хотя бы на некоторый срок действующей армии на фронте в ней необходимо было немедленно провести ряд преобразований в соответствии с требованиями солдат, а те, как, впрочем, и сама власть, продолжали считать офицерский корпус контрреволюционной силой, требующей нейтрализации.

Вместе с тем ряд мероприятий Советской власти во многом явился логическим продолжением военно-кадровых реформ Временного правительства. Так, начатая им унификация юридического и материального положения солдат и офицеров после Октябрьской революции была осуществлена в полной мере, начиная с введения единого наименования «солдат революционной армии» и кончая установлением одинаковых (солдатских) окладов для всех военнослужащих, не избранных на командные должности, и одинакового пайка для их семей. Принцип соответствия жалованья чину и должности сменился принципом соответствия жалованья исключительно должности.

Итак, год революции прошел для русской армии не только под знаком боевых действий на фронтах Первой мировой войны, но и в сложных коллизиях, связанных с приспособлением этого института старого государства к требованиям жизни. Реформирование шло как «сверху», так и «снизу», сливаясь в общий поток радикальных преобразований, причем все это происходило в поистине калейдоскопическом темпе. Результатом этого стало не коренное изменение командного состава на основах демократизации существовавшего до революции офицерского

[112]

корпуса, а его декорпоризация и растворение в общей массе военнослужащих, а затем вместе со всей армией – в обществе в целом.

Однако сохранявшаяся потребность государства в армии обусловила наряду с попытками приспособления старых вооруженных сил к условиям революции стремление к созданию новой армии и, соответственно, нового, демократического типа командиров. В период Временного правительства это были добровольческие ударные батальоны, а после победы большевиков — первые части будущей Красной армии. В ударных батальонах сохранялся принцип назначения офицеров на должности при провозглашении равноправия бойцов и командиров во внеслужебное время. Большевики же приняли систему выборности всего начсостава, когда на руководящую должность мог попасть любой член войскового коллектива и где каждый командир мог быть этим коллективом переизбран. Здесь, в отличие от ударных батальонов, отсутствовали чины и не нужны (хотя и могли учитываться при избрании) были боевой опыт и военно-технические знания. В первом случае демократизация носила более ограниченный характер, но зато больше удовлетворяла требованиям организации армии как специфической военной структуры, построенной на принципах единоначалия и жесткой дисциплины. Второй же вариант, воплощая в жизнь солдатское стремление к равенству возможностей для всех военнослужащих и приводя в соответствие внутривойсковой процесс политических преобразований с общегражданским, в то же время превращал войска в подобие общественной политической организации или в лучшем случае милиции, как показали дальнейшие события, делал их неспособными к решению своих прямых задач — ведению успешных боевых действий. Так или иначе, в 1917 г. в России шел трудный поиск оптимального типа военной организации обновляющегося социума. В истории Вооруженных сил России наступала новая эпоха.

Примечания:

{*} Все даты приводятся по старому стилю.

{1} Приказ военного министра армии и флоту о чинах военных сухопутного ведомства от 11 марта 1917 г. (здесь и далее см. подшивку соответствующих приказов за 1917 г., хранящуюся в Гос. публ. ист. библиотеке (Москва)).

{2} Красный архив. 1925. Т. 3 (10). С. 343.

{3} См.: Сенин А. С. Александр Иванович Гучков. М., 1996. С. 120.

{4} Красный архив. 1925. Т. 2 (9). С. 127.

{5} Деникин А. И. Очерки русской Смуты. Т. 1. М., 1991. С. 91.

{6} Цит. по: Головин Н. Н. Военные усилия России в мировой войне. Жуковский; М., 2001. С. 329-330.

{7} Деникин А. И. Указ. соч. Т. 1. С.260.

{8} Там же. С. 262.

{9} Сенин А. С. Указ. соч. С.120.

{10} Деникин А. И. Указ. соч. Т. 1. С. 260.

{11} Там же. С. 259, 263.

{12} Центрархив. 1917 год в документах и материалах. Разложение армии в 1917 году. М.; Л., 1925. С. 39-40; Красный архив. 1995. Т. 3 (10). С. 144.

{13} Протокол допроса Чрезвычайной комиссией 2-5 сентября 1917 г. генерала от инфантерии Л. Г. Корнилова // Кентавр. 1995. № 5. С. 109-110; Красный архив. 1925. Т. 3 (10). С. 159; Деникин А. И. Указ. соч. Т. 1. С. 294.

{14} Войсковые комитеты действующей армии. Март 1917 г. — март 1918 г. Сб. док. М., 1982. С. 283-284.

{15} Цит. по: Деникин А. И. Указ. соч. Т. 1. С. 437; Якупов Н. М. Революция и мир (солдатские массы против империалистической войны. 1917 — март 1918 гг.). М., 1980. С. 92.

{16} Великая Октябрьская социалистическая революция. Документы и материалы. Революционное движение в России в апреле 1917 г. Апрельский кризис. М., 1958. С. 531.

{17} Деникин А. И. Указ. соч. Т. 1. С. 263, 442.

{18} Там же. С. 263.

{19} Цит. по: Головин Н. Н. Указ. соч. С. 364.

{20} Там же. С. 356, 362.

{21} Деникин А. И. Указ. соч. Т. 2. М., 1991. С. 118.

{22} См.: Жилин А. П. К вопросу о морально-политическом состоянии русской армии в 1917 г. // Первая мировая война. Дискуссионные проблемы истории. М., 1994. С. 159; Деникин А. И. Указ. соч. Т. 1. С. 505 (прим. А. Г. Кавтарадзе).

{23} Деникин А. И. Указ. соч. Т. 1. С. 472, 477, 478; Жилин А. П. К вопросу о морально-политическом состоянии русской армии в 1917 г. С. 159. Из 225 генералов от инфантерии, от кавалерии и от артиллерии Временное правительство уволило 68, а присвоило это звание лишь 7.

[113]

{24} Цит. по: Деникин А. И. Указ. соч. Т. 2. С. 118.

{25} Кавтарадзе А. Г. Военные специалисты на службе Республики Советов. 1917-1920 гг. М., 1988. С. 30.

{26} Войсковые комитеты действующей армии. С. 50. 3 марта 1917 г. в канцелярию Верховного главнокомандующего была направлена сводка мотивов, послуживших основанием для устранения солдатами от должностей лиц командного состава: недоверие к сторонникам царского режима; строгость и требовательность по службе; несоответствие современным условиям и требованиям; грубое обращение с солдатами; вмешательство во внутреннюю жизнь части во вопросам, составляющим компетенцию комитетов; стремление ставить личные интересы выше служебных и т.д. (Кузнецов Д. А. Офицерский корпус России (февраль — август 1917 г.). Дис. … к. и. н. Воронеж, 2000. С. 69).

{27} РГВИА, ф. 2992, оп. 1, д. 42, л. 51.

{28} Приказы по военному ведомству. Пг., 1917. С. 257-258.

{29} РГВИА, ф. 2620, оп. 2, д. 89, л. 158 об.; д. 19, л. 468. Борьба солдат с изменой выливалась и в конфликты с офицерами, носившими нерусские и особенно немецкоязычное фамилии, нередко кончавшиеся изгнанием последних по этому признаку из частей.

{30} Головин Н. Н. Указ. соч. С. 384.

{31} РГВИА, ф. 2620, оп. 2, д. 19, л. 483; д. 68, л. 257 об.

{32} 1917 год в судьбах России и мира. Февральская революция: от новых источников к новому осмыслению (далее — Февральская революция). М., 1997. С. 268.

{33} Центральный музей Вооруженных сил (ЦМВС), ф. 4, оп. 7, ед. хр. Б-920, л. 2.

{34} Красный архив. 1925. Т. 3 (10). С. 139.

{35} Деникин А. И. Указ. соч. Т. 1. С. 117.

{36} Огонек. 1917. № 25. С. 395; Красный архив. 1925. Т. 3 (10). С. 147 (в тексте источника ошибочно указана фамилия «Хольм». Я выражаю благодарность А. Г. Кавтарадзе за уточнение данной фамилии); Жилин А. П. Политико-нравственное состояние русской армии летом 1917 года и позиция верховного командования (по материалам РГВИА) // Голоса истории. Сб. научных трудов Государственного Центрального музея современной истории России. Вып. 24. Кн. 3. М., 1999. С. 271.

{37} РГВИА, ф. 2620, оп. 2, д. 26, л. 82 об.

{38} Революционное движение в русской армии. 27 февраля — 24 октября 1917 г. Сб. док. М., 1968. С. 395.

{39} Приказ Верховного Главнокомандующего № 907 от 1 сентября 1917 г. (здесь и далее см. подшивку приказов Верховного Главнокомандующего за 1917 г., хранящуюся в научной библиотеке РГВИА); Великая Октябрьская социалистическая революция. Документы и материалы. Революционное движение в России в сентябре 1917 г. Общенациональный кризис. М., 1961. С. 163-164.

{40} История Гражданской войны в СССР. Т. 1. М., 1935. С. 250.

{41} Февральская революция. С. 294.

{42} Там же. С. 358.

{43} Залесский П. Грехи старой России и ее армии // Философия войны. М., 1995. С. 160, 205. Я выражаю благодарность к. и. н. Н. В. Александровой за предоставление указанного источника для работы.

{44} Цит. по: Спирин Л. М. Россия. 1917 год. Из истории борьбы политических партий. М., 1987. С. 223.

{45} См.: Последние дневники императрицы Александры Федоровны Романовой. Февраль 1917 г. — 16 июля 1918 г. Новосибирск, 1999. С. 37. Впрочем, ряд офицеров также не проявляли больше особого пиетета при общении с бывшим императором и Верховным главнокомандующим. Так, по его прибытии в Царское Село 9 марта 1917 г., когда Николай «проходил мимо собравшихся в вестибюле офицеров, никто его не приветствовал. Первый это сделал государь. Только тогда все отдали ему привет». Один офицер отказался пожать протянутую ему царем руку. На вопрос последнего: «Голубчик, за что же? — офицер ответил: «Я из народа. Когда народ протягивал Вам руку, Вы не приняли ее. Теперь я не подам Вам руки»» (Там же. С. 36, 37).

{46} Деникин А. И. Указ. соч. Т. 1. С.189, 204.

{47} См.: Головин Н. Н. Указ. соч. С. 365.

{48} Приказы по военному ведомству. С. 457, 536.

{49} Искры. 1917. № 16. С. 127; № 17. С. 129; № 24. С. 188-189.

{50} РГВИА, ф. 2587, оп. 2, д. 375, л. 7 об.; д. 376, л. 51 об.

{51} Там же, ф. 2620, оп. 2, д. 68; л. 327; Приказы по военному ведомству. С. 810.

{52} Цит. по: Шляпников А. Г. Семнадцатый год. М.; Пг., 1924. С. 261-262.

{53} Переписка Николая и Александры Романовых. 1916-1917. Т. 2. М.; Л., 1927. С. 233.

{54} Приказ Верховного главнокомандующего № 10 от 18 марта 1917 г.

{55} Цит. по: Колычев В. Г., Гаврилов Л. М. и др. Вооруженные силы Великого Октября. М., 1977. С. 148.

{56} Ленин В. И. ПСС. Т. 32. С. 46-47.

[114]

{57} Великая Октябрьская социалистическая революция. Документы и материалы. Революционное движение в России в мае-июне 1917 г. Июньская демонстрация. М., 1959. С. 239.

{58} Приказ Верховного главнокомандующего № 439 от 13 июня 1917 г.

{59} Войсковые комитеты действующей армии. С. 307.

{60} Там же. С. 302.

{61} Цит. по: Спирин Л. М. Указ. соч. С. 225-226.

{62} Революционное движение в России в апреле 1917 г. С. 528.

{63} РГВИА, ф. 2620, оп. 2, д. 68, л. 247.

{64} См.: Кавтарадзе А. Г. Указ. соч. С. 41.

{65} ЦМВС, ф. 4, оп. II.8.1, ед. хр. 16462.

{66} Бюллетени Комитета Северного фронта Всероссийского союза городов. Псков. 4 марта 1917 г. № 31 (экстренный выпуск). С. 31.

{67} РГВИА, ф. 2620, оп. 2, д. 68, л. 114.

{68} Приложение к приказу Верховного главнокомандующего № 439 от 13 июня 1917 г.

{69} Цит. по: Корниловский ударный полк. Париж, 1936. С. 16.

{70} На апрель 1914 г. этот некомплект составлял 3 380 офицеров (Кавтарадзе А. Г. Указ. соч. С. 22). Полностью удалось решить задачу пополнения армии командным составом только в 1917 г. (Панов И. Н. Офицерский корпус Вооруженных сил России в годы Первой мировой войны. Автореф. дис. … к.и.н. Киев, 1999. С. 17-18).

{71} См.: Гаркавенко Д. А. Социальный состав вооруженных сил России в эпоху империализма // Революционное движение в русской армии в 1917 году. Сб. ст. М., 1981. С. 33. Наибольшая убыль в ходе войны наблюдалась в пехотных полках, потерявших убитыми и ранеными несколько комплектов личного состава (от 300 до 500 и более %). Значительно ниже были потери офицеров в кавалерии и артиллерии. Так, например, в полевой артиллерии они составляли от 15 до 40% (Кавтарадзе А. Г. Указ. соч. С. 51). Трудно согласиться с утверждением некоторых исследователей о демократичности офицерского корпуса дореволюционной русской армии на основании того, что даже среди генералов встречались выходцы из крестьян. В 1913 г. генералитет включал более 89% дворян по происхождению и лишь 2,9% представителей податных сословий, т.е. крестьян и мещан. Среди штаб-офицерства дворяне составляли 72,6%, а среди обер-офицерства – 50,4%, а представители податных сословий – 11,23% и 27,75% соответственно (Гаркавенко Д. А. Указ. соч. С. 33). Еще в октябре 1916 г. в пехоте было 43% офицеров-дворян; в артиллерии – 72, кавалерии – 76, инженерных частях – 90% (Кузнецов Д. А. Указ. соч. С. 42).

{72} Красный архив. 1925. Т. 2 (9). С. 111. За период Первой мировой войны в офицеры было произведено больше лиц, чем за всю историю русской армии до 1914 г. (Волков С. Российское офицерство как служилое сословие // Российский военный сборник. Вып. 17. Офицерский корпус русской армии. Опыт самопожертвования. М., 2000. С. 521-522). Перед войной офицерство насчитывало 52 270 человек, а осенью 1917 г. — 296 тыс. (Панов И. Н. Указ. соч. С. 11), в том числе на фронтах числилось 208 тыс. офицеров (Кузнецов Д. А. Указ. соч. С. 120). Следует иметь в виду, что ротация кадров вследствие убыли происходила в разных эшелонах офицерского корпуса по-разному. Например, к 1 января 1917 г. из строя выбыло 208 генералов и 3 368 штаб-офицеров. В итоге штаб-офицерство и генералитет сохранили преимущественно дворянский характер (Кузнецов Д. А. Указ. соч. С. 43).

{73} Кавтарадзе А. Г. Указ. соч. С. 26-27.

{74} Абинякин Р. М. Офицерский корпус Добровольческой армии: социальный состав, мировоззрение. 1917-1920 гг. Автореферат дис. … к.и.н. Орел, 2000. С. 13.

{75} Декреты Советской власти. Т. 1. М„ 1957. С. 7.

{76} Там же. С. 9-10.

{77} Кляцкин С. М. На защите Октября. Организация регулярной армии и милиционное строительство в Советской республике. 1917-1920. М., 1965. С. 63.

{78} Собрание узаконений и распоряжений Рабочего и Крестьянского правительства за 1917-1918 гг. М., 1942. С. 31.

{79} Военно-революционные комитеты действующей армии. 25 октября 1917 г. — март 1918 г. Сб. док. М., 1977. С. 103-104. Новым и единственным знаком различия, введенным «Положением о демократизации армии», становилась повязка на рукав с соответствующей надписью для лиц, избранных на командные должности.

{80} См.: Кавтарадзе А. Г. Указ. соч. С. 40.

{81} Декреты Советской власти. Т. 1. С. 243.

{82} Военно-революционные комитеты действующей армии. С. 103-104.

{83} Кавтарадзе А. Г. Указ. соч. С. 40.

{84} Там же. С. 43-44.

{85} ЦМВС, ф. 4, оп. III.1.1, ед. хр. Б-1726, л. 12.

[115]

{86} Кляцкин С. М. Указ. соч. С. 67.

{87} РГВИА, ф. 2620, оп. 2, д. 68, л. 584-585, 567.

{88} Декреты Советской власти. Т. 1. С. 244-245.

{89} Военно-революционные комитеты действующей армии. С. 107.

{90} Там же. С. 122.

{91} РГВИА, ф. 2003, оп. 1, д. 26, л. 4.

{92} Подсчитано по: Волков С. В. Русский офицерский корпус. М., 1993. С. 88.

{93} Его же. Российское офицерство как служилое сословие. С. 522. Исследователь указывает, что в данную цифру включены офицеры, оставшиеся в живых и даже вернувшиеся в строй (до 20 тыс.), и, наоборот, не учтены погибшие от других причин (несчастные случаи, самоубийства) и умершие от болезней.

[116]