Алексеев М. А. Фальшивые карты Вильгельма II

Военно-исторический журнал. 1995. № 6. С. 46-53.

Пристальное внимание исследователей Первой мировой войны занимает начальный ее период. В частности, предметом дискуссий ученых стал вопрос, достаточно ли знали российский Генеральный штаб, а затем Ставка Верховного главнокомандующего о плане германского блицкрига. Если да, почему не воспользовались тем, что большая часть немецких корпусов была сконцентрирована на западном фронте, почему распылили силы и не смогли добиться решительного успеха в борьбе против главной державы Тройственного союза{*} — Германии — еще в 1914 году? Ведь, казалось бы, предпосылки имелись…

Автор публикуемого материала рассматривает эти и другие вопросы, основываясь на архивных документах, свидетельствующих о степени осведомленности руководства российского Генерального штаба о намерениях и мероприятиях вероятного противника. Реализация Германией стратегии «молниеносной войны» — блицкрига во многом зависела от неожиданности нанесения первого удара. Поэтому в целях достижения внезапности германский генштаб на протяжении многих лет проводил различные мероприятия по обеспечению планов развертывания своих войск в строжайшем секрете и введению потенциального противника в заблуждение относительно истинных намерений. Удалось ли Германии это? Вопрос заслуживает детального рассмотрения.

Конец XIX — начало XX века — время завершения формирования центральных и зарубежных органов российской военной разведки. В те годы фактически сложилась система разведки, с которой Россия вступила в первую мировую войну. Тот же процесс шел и во Франции. В этот период одной из главнейших задач и русских, и французских военных разведчиков являлось добывание стратегических планов Германии. Общий противник, общие задачи — все это определяло необходимость тесного сотрудничества в сфере получения стратегически важной информации и обмена ею. Претворялось ли на практике данное требование, вытекавшее из союзнических обязательств обеих стран? Есть основания утверждать, что далеко не в полной мере.

Военное сотрудничество России и Франции строилось на базе конвенции 1892 года с учетом последующих дополнений, вносившихся на совещаниях начальников генеральных штабов двух стран (к 1913 г. было проведено восемь таких совещаний{1}). Согласно этим дополнениям предусматривался обмен сторонами разведывательной информацией, в том числе и о военных приготовлениях Германии. Однако некоторые обстоятельства наложили негативный отпечаток на плодотворность этого сотрудничества. В начале века секретная информация в генеральные штабы европейских стран в большинстве случаев поступала от так называемых доброжелателей — лиц, предлагавших свои услуги разведке, как правило, за плату. На продажу шло все: от планов отдельных крепостей до чертежей новейших образцов оружия и военной техники. Разумеется, особое место среди этих документов занимали планы войны европейских держав и коалиций друг

[46]

против друга. Однако наряду с подлинной информацией широкое хождение имела и фальсифицированная, специально сфабрикованная спецслужбой той или иной страны с целью ввести в заблуждение потенциального противника. Безусловно, лидерство в распространении дезинформации занимала Германия. Отсюда и осторожное, а порой и недоверчивое отношение генштабистов России и Франции к сведениям, добываемым разведками и передаваемым ими друг другу.

Так, в начале века французским генеральным штабом был получен план стратегического развертывания германской армии. О его содержании, равно как и о способе получения, можно судить по воспоминаниям сотрудника французской разведки того периода Роберта Букара{2}. В 1904 году некий немецкий офицер, скрывавшийся под выразительными псевдонимами «Мститель» или «Генерал Шлиффен», предложил 2-му бюро — французской спецслужбе — за сотню тысяч франков «чрезвычайно секретный мобилизационный план, незадолго до этого утвержденный Берлином», — пишет Букар. В бюро отнеслись к предложению «Мстителя» весьма скептически и потребовали документ для ознакомления. В ходе встречи, состоявшейся в номере отеля, перед французским разведчиком предстал человек с забинтованной головой в черных очках. «Я заинтересован в том, чтобы сохранить свое инкогнито, — заявил незнакомец, — и предупреждаю вас, что, если вы будете предпринимать попытки раскрыть его, вздумаете выследить меня или же сделаете попытку моей компрометации — я исчезну, и вы окончательно лишитесь источника получения неоценимых сведений. Вы просите у меня доказательств — вот они». И он, пишет Букар, протянул записную книжку, содержавшую мобилизационный план и секретные инструкции, предназначенные исключительно для сотрудников германского Большого генерального штаба. В довершение «Мститель» перечислил бельгийские города, которые в первую очередь должны были занять немцы после объявления войны: Льеж, Шарлеруа, Мобеж. «Оттуда, — добавил он, — мы двинемся на Париж. Запомните же это!». 2-е бюро немедленно приступило к проверке этих сенсационных сообщений «Мстителя».

Оказалось, что все работы, необходимые для осуществления смелого немецкого плана (сооружение пристаней, рокадных путей, погрузочных платформ и т. п.), шли полным ходом. Но руководство генерального штаба Франции, ознакомившись с результатами проверки, сделало вывод, что… разведка одержима коллективным помешательством. Французские генштабисты, в частности, отказались поверить в возможность формирования немцами на базе армейских корпусов еще и резервных, отрицали саму возможность нанесения удара германских войск правого крыла через всю Бельгию и Люксембург. Единственное, что французский генеральный штаб готов был допустить, это то, что главная масса германских сил будет стремиться вторгнуться во Францию через Люксембург и Южную Бельгию, и не более. Это заблуждение сохранилось до августа 1914 года.

Был ли российский Генштаб ознакомлен с содержанием полученного от «Мстителя» документа, установить в настоящее время не представляется возможным. Однако еще в 1902 году от французов русским поступил «план мобилизации германской армии», полученный негласным путем{3}. Контакты с французскими разведчиками осуществлялись, как правило, военными агентами (атташе) России. Так, в марте 1912 года военный агент в Германии полковник

[47]

Базаров доложил в Генеральный штаб о состоявшейся беседе с французским коллегой, в ходе которой удалось выяснить, что французы «недавно получили общую мобилизационную инструкцию германской армии», относящуюся к 1907 году{4}. Но информация об этом вызвала весьма странную реакцию со стороны генерал-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба (ГУГШ) генерал-майора Ю. Н. Данилова. На рапорт военного атташе им была наложена следующая резолюция: «Кто, собственно, уполномочивал полковника Базарова на этот разговор, не касающийся прямо его деятельности?». Однако ход рапорту был дан, и у французского генерального штаба по официальным каналам запросили копию документа, касающегося плана мобилизации германской армии в 1907 году.

Материалы подобного характера поступали и ранее к представителям военной разведки России и без участия французских коллег. Так, в 1908 году к предшественнику Базарова военному агенту в Германии полковнику Михельсону обратился неизвестный с предложением приобрести за плату «Записку о распределении германских вооруженных сил в случае войны»{5}. (Возможно, это была все та же мобилизационная инструкция, о которой позднее докладывал Базаров). Посетитель, отказавшийся раскрыть свое имя, сообщил, что предлагаемый документ — один из тех, что были вручены корпусным командирам и военным инспекторам на совещании, проходившем в Страсбурге. Документ передавался Михельсону на весьма короткий срок, с тем чтобы доставить его в Петербург, провести копирование в топографическом отделе ГУГШ и незамедлительно вернуть обратно в Берлин.

На первый взгляд, материал представлял безусловный интерес. И опытный разведчик Михельсон не смог да, наверное, и не имел права отвергнуть заманчивое предложение. В «Записке» очерчивалась общая стратегическая обстановка накануне войны, давались характеристики воинов трех армий — русской, немецкой и французской, раскрывался замысел стратегического развертывания германских вооруженных сил. Уже во введении к документу, написанному возвышенным стилем прокламации, просматривалась готовность Германии первой напасть на своих противников. «Сильно шумят и волнуются политические противники нашего Отечества, объединенного оружием и кровью, — говорилось в первых строках этого документа. — …завистью и ненавистью хотят осквернить нашу святая святых — честь Германии — и обратить немецкие поля в пустыни. Все это хорошо известно каждому

[48]

немцу, и в тот день, когда мы придем к убеждению, что сохранение мира более несовместно с нашей честью… в тот день пять миллионов немецких воинов возьмутся за оружие и последуют призыву нашего верховного вождя — императора и короля — с ним победить или умереть».

Воинственный, агрессивный тон пронизывал все содержание «Записки». Например, утверждалось, что «развертывание германских армий должно поразить Европу своей силой, которая еще до первого выстрела покажет противнику, на что он может решиться и что он может потерять, если захочет выиграть».

Основы стратегического развертывания германских войск перед началом войны, согласно «Записке», выглядели следующим образом: четыре армии на французской границе, одна армия на побережье и три армии на русской границе. Характер планируемых боевых действий был определен следующим образом: «В отношении сомкнутой линии французских укреплений на границе с Германией сохраняет силу тактическая истина, что не крепости, а армии решают исход войны». Первые операции на восточном фронте характеризовались так: «Нашим армиям удается перенести борьбу на русскую территорию, но они воздерживаются от наступления на Варшаву. Сильные немецкие резервные дивизии в достаточной мере прикроют наши тайные линии в тылу, а прежде чем русская армия произведет обход со вступлением в пределы Германии, достаточное количество германских войск будет иметься в распоряжении благодаря резерву 2-й очереди».

В документе говорилось и об успехах, достигнутых немцами на разведывательном поприще, что, несомненно, должно было насторожить русскую контрразведку: «…Разведывательные и подготовительные работы привели к [тому], что мы имеем сплошную цепь русскоподданных постоянно оплачиваемых агентов, которая протягивается от границы через Варшаву — Белосток — Гродно — Вильно — Динабург (Двинск) — Ригу до Ревеля и которая в случае войны при помощи условных торговых телеграмм и писем, адресованных нашим пограничным агентам, будет сообщать нам о каждом передвижении русских войск». Примечательно, что составители документа пренебрежительно высказывались по поводу моральных и боевых качеств русского солдата: «…Указания русско-японской войны дают нашим полководцам ясные советы{**} и позволяют нам спокойно выжидать подхода русской армии. Русский солдат уже не тот внушающий страх противник, каким он был сто лет назад. Будучи в религиозном отношении суеверным, он опустился в нравственном отношении… Он возьмется за оружие против Германии с такой же неохотой, как он шел сражаться в Маньчжурию, почти исключительно по принуждению, он не понимает необходимости борьбы с Германией, пока в своем Отечестве он является ничем в политическом смысле». Документ был подписан начальником Большого генерального штаба Мольтке. Кроме того, на нем имелась и резолюция германского императора: «Настоящее, по моим приказам составленное распределение немецких

[49]

сухопутных и морских вооруженных сил мной утверждается, и Большой генеральный штаб, военное министерство, морское министерство и мой военный кабинет уполномочиваются внести необходимые изменения в существующие планы».

Скопированный документ был передан второму обер-квартирмейстеру ГУГШ генерал-майору В. Е. Борисову{6}, который и занялся организацией проверки его достоверности. Во-первых, обратились в Министерство иностранных дел России и установили, что подпись германского императора подлинная. Во-вторых, Борисов поручил оперативно-статистическому делопроизводству сравнить данные полученного документа с материалами, имеющимися с 1892 года. Сравнение подтвердило факт формирования немцами резервных корпусов. Проведенные подсчеты численности германских вооруженных сил дали следующие результаты. К 1 января 1909 года на действительной военной службе в германской армии должно было состоять 521 000 человек и в запасе — 4 869 200 человек, всего 5 390 200 военнообязанных. В переданном Михельсону документе было показано 5 088 350 «бойцов с оружием» (военнообязанных).

Обнаруженная разница примерно в 300 000 человек была вполне объяснимой: цифры в документе приводились по состоянию на сентябрь 1908 года, а подсчеты — применительно к 1 января 1909 года. В пользу мнения о подлинности документа, по версии генерала Борисова, свидетельствовали его форма, стиль и направленность «Записки». Далее под видом разбора книги генерала от инфантерии Э. фон Фалькенгайна «Большая война современности» Борисов написал статью, в основу которой положил цифры из полученного агентурным путем документа, и под названием «По стратегии» опубликовал ее в газете «Русский инвалид»{7}. Таким образом Борисов рассчитывал спровоцировать реакцию германской стороны. И действительно, статья была переведена на немецкий язык под названием «Русское суждение о книге Фалькенгайна «Большая война современности»» и опубликована в журнале «Милитеришер Вохенблатт» в марте 1909 года. Но какие-либо комментарии к статье, на которые так рассчитывал Борисов, полностью отсутствовали.

Мнения по поводу достоверности «Записки» в высших военных кругах Петербурга разделились. Лично Борисов считал, что за подлинность документа можно смело ручаться. Занимавший в то время пост генерал-квартирмейстера ГУГШ генерал-майор М. В. Алексеев был противоположного мнения, о чем свидетельствует подготовленная им в декабре 1908 года «Записка»{8}. Вслед за Алексеевым и начальник Генерального штаба генерал от инфантерии Ф. Ф. Палицын также признал его сфабрикованным. Французский генеральный штаб, получив из России копию документа для ознакомления, высказал такую же точку зрения.

В конце концов выяснилось, что полученная Михельсоном «Записка» была искусно составленной фальшивкой, для убедительности содержавшей единичные подлинные факты. Так, документ подтверждал намерение Германии вести войну на два фронта, стремление нанести первый удар по Франции. Реальными были и цифра общего числа военнообязанных, планы отмобилизования их и завершения развертывания корпусов. Но при этом скрывалась истинная картина предполагавшегося сосредоточения немецких сил на западе, что, по замыслу германских стратегов, и должно было обеспечить внезапность вторжения, ввести в заблуждение относительно направления главного удара. Из «Записки» следовало, что большая часть немецких войск сконцентрируется на левом фланге в ходе первых операций, а главный удар будет нанесен по линии французских крепостей. При этом проводилась мысль о незыблемости нейтралитета Бельгии, который Германия якобы не собиралась нарушать. Сильно завышенное число немецких армий, развертываемых на востоке (три, а не одна, как оказалось на самом деле), должно было убедить Россию в том, что на границе с Российской империей сосредоточивается такое количество войск, которое способно не только отразить вторжение на территорию Германии, но и вести активные наступательные действия.

Преследовалась и другая цель — продемонстрировать потенциальным противникам мощь германских войск, вероятно, для того чтобы добиться от них политических уступок. Составители фальшивки рассчитывали также отвлечь внимание от действительно созданной, но в других городах России, нежели упоминалось в документе, агентурной сети Германии, направить контрразведку по ложному следу. Спустя 10 лет после описываемых событий, в 1918 году, Борисов составил доклад «По вопросу о германском плане развертывания армии»{9}, в котором признал свои заблуждения. Вместе с тем он указал на единственно правильный подход к оценке подобных материалов, получаемых разведкой. «Передача через границу поддельных документов — дело очень частое в мирное время, — писал бывший второй обер-квартирмейстер ГУГШ. — Но если внимательно изучить эти документы, то все же можно отметить

[50]

то обстоятельство, что в них всегда скрыто, хотя и отдаленное, указание на истину. А потому разведка, правильно и систематически веденная, никогда не пренебрегает документом, хотя бы он и возбуждал сомнения». Нельзя обойти вниманием вопрос, во что обошелся российскому Генеральному штабу приобретенный в Берлине фальшивый документ. Михельсон сошелся с владельцем «Записки» на следующем: ему выплачивалось 25 тыс. рублей, из них 10 тыс. выдавалось сразу же после доставки документа в Петербург, оставшаяся сумма — позднее, после его оценки. Главное управление Генерального штаба выполнило часть этих обязательств, выплатив 10 тыс. рублей. Однако в последующем Ф. Ф. Палицын, признав документ фальшивым, запретил выплату оставшихся 15 тыс.

Любопытно, что слезные письма владельца «Записки» не оставили безучастными генералов В. Е. Борисова и М. В. Алексеева, которые «стояли за честное исполнение обещанного». Их усилиями удалось получить согласие Ф. Ф. Палицына на выплату еще 3 000 рублей. На этом выдача денег дезинформатору закончилась. Уже накануне войны в Санкт-Петербург в департамент полиции пришло письмо на немецком языке, подписанное неким фон Фишером{10}. «Честь имею довести до Вашего сведения, — говорилось в письме, — что я имею военные планы Германии против России. Введите меня теперь же в сношения с каким-нибудь высшим офицером. Было бы самым верным, если бы сразу же какой-нибудь мужчина приехал на автомобиле к г[осподи]ну Эдмунду Мейеру в Гогенштадт… Там находятся планы, которые будут выданы за 20 тыс. рублей», — писал Фишер. В конце своего послания автор высказывал, однако, пожелание, чтобы за документами в Германию к нему все-таки была направлена… дама. «…Все должно быть сделано как только можно скорее», — взывал автор письма. 19 июля 1914 года послание поступило в Главное управление Генерального штаба, где, попав в руки делопроизводителя Особого делопроизводства отдела генерал-квартирмейстера{11} полковника Раша, получило, невзирая на кажущуюся ценность, следующую оценку: «Полагаю, что это самое глупое надувательство». Для такого категорического суждения имелись определенные основания{12}.

Как видим, к началу первой мировой войны русской разведке не удалось добыть в виде единого достоверного документа план стратегического развертывания германских войск и ведения ими первых операций. Вместе с тем в распоряжение Генерального штаба России поступил целый ряд отдельных ценных материалов, полученных в том числе и с помощью негласных агентов{13}.

Эти материалы позволяли сделать совершенно определенные выводы в отношении намерений Германии. Практически направление главного удара не представляло тайны для ее противников. Так, в ходе совещания, проведенного в 1912 году начальниками российского и французского генеральных штабов, было высказано полное согласие в том, что «Германия направит наибольшую часть своих сил против Франции и оставит только минимальную часть своих войск против России»{14}. Более того, очевидными представлялись планы немцев разгромить французов путем глубокого обхода их левого фланга. Была вскрыта «интенсивная подготовка всей пограничной с Бельгией и Люксембургом полосы, как базы для

[51]

наступления через территорию этих нейтральных государств»{15}. 26 мая{***} 1914 года временно исполняющий должность военного агента в Брюсселе и Гааге ротмистр князь Накашидзе представил в ГУГШ рапорт, красноречиво озаглавленный им «К вопросу о возможности нарушения германскими войсками нейтралитетов Бельгии и Люксембурга»{16}.

Проведя анализ имевшейся у него информации, Накашидзе сделал следующие «главнейшие выводы»:

«1) проход германских войск через Бельгию и Люксембург в районе Льеж — Намюр — Люксембург в случае войны Германии с Францией весьма вероятен;
2) если бы переход бельгийской и люксембургской границ произошел внезапно, что также очень вероятно, то бельгийская армия не успеет, даже если бы того и пожелала, оказать сколько-нибудь серьезное сопротивление этому переходу и дальнейшему передвижению германцев к французской границе».

Анализируя результаты командно-штабной игры, проведенной в германском Большом генеральном штабе в 1913 году, военный агент в Германии полковник Базаров пришел к выводу о том, что первый удар будет нанесен по Франции. Согласно замыслу игры первый удар наносился по России четырьмя германскими и тремя австро-венгерскими армиями. Продвижение армий Тройственного союза в глубь России по ходу игры приостанавливалось благодаря успехам французских войск на западном фронте, и «на 48-й день мобилизации вторгнувшаяся в Россию немецкая армия начала свой отход, и на этом военная игра кончилась»{17}. «Что теперь в случае войны на два фронта [в Германии] действительно отказались от первоначальных наступательных действий против России, — утверждал Базаров в рапорте, направленном в ГУГШ, — вы усмотрите из того, что ныне будет приступлено (так в документе. — М. А.) к совершенно исключительному усилению русско-германской границы».

Следовательно, планы первых операций Германии на восточном фронте также перестали быть тайной для российского Генерального штаба еще задолго до начала военных действий, несмотря на активные мероприятия немцев по дезинформации.

«Вероятность направления Германией в начале войны главных сил против Франции, — отмечал в «Основных соображениях по развертыванию вооруженных сил России при войне с державами Тройственного союза» начальник Генерального штаба генерал от кавалерии Я. Г. Жилинский 25 сентября 1913 года, — находит в себе серьезные подтверждения в намеченном последними законопроектами значительном усилении крепостей восточного фронта (особенно Познани и Бреславля), а также в некоторых документальных данных, добытых путем разведки. При таких условиях на восточном фронте немцам выгодно оставить возможно меньшие силы. По произведенным подсчетам силы эти следует предполагать не свыше 3-6 полевых корпусов и 10-13 резервных дивизий»{18}.

Добытые русской разведкой задания для полевых поездок немецких офицеров и замыслы военных игр в корпусах, дислоцированных на границе с Россией, свидетельствовали о том, что в Восточной Пруссии почти всегда «предусматривалась обстановка борьбы сравнительно слабых внутренних сил против русских, численно их превосходящих»{19}. А в данных условиях были очевидны и будущие действия корпусов вооруженных сил Германии с началом войны: «В отходе за линию Мазурских озер и в действиях под прикрытием этих озер по внутренним операционным линиям впредь до того времени, пока станет возможна переброска дополнительных сил с западного фронта на восток»{20}.

К этому следует добавить и полученные с помощью негласной агентуры планы мобилизационного развертывания ряда немецких корпусов (в том числе 1-го и 19-го, которые и встретили армии Ренненкампфа и Самсонова), планы крепостей Летцен, Торн и других, сведения об укреплениях в районе Бреслау, доклад об охране границ и о путях сообщений.

В 1912 году был арестован и осужден за шпионаж в пользу России Велькерлинг, писарь штаба крепости Торн. Он передавал секретные документы, по оценке русской разведки, «имеющие общее стратегическое для нас значение на случай войны с Германией»{21}.

Казалось, русским генштабистам оставалось только сложить вместе многочисленные фрагменты, чтобы получить достоверную общую картину того, как будут действовать немцы в начале войны. Однако этого не произошло. «Документальных данных о планах развертывания германских армий в нашем распоряжении не имеется, — докладывал в апреле 1914 года генерал-квартирмейстер ГУГШ генерал-лейтенант Ю. Н. Данилов, — поэтому приходится подходить к наиболее вероятному решению путем рассуждений»{22}. И далее делался вывод о намерении Германии развернуть главные силы против Франции, наступая против последней через территории нейтральных Бельгии и Люксембурга. Однако этот вывод, в целом правильный, но сделанный

[52]

на основании лишь рассуждений, давал руководству Генерального штаба основания для сомнений в его справедливости. Отсюда — отсутствие однозначности, определенности при разработке концепции вооруженной борьбы с державами Тройственного союза.

Известно, что по мобилизационному расписанию № 19 в 1912 году было разработано «два плана вероятного развертывания наших сил:
1) для направления большей их части против Австро-Венгрии (план А) и
2) для направления их против Германии (план Г)»{23}.

В последнем же проекте стратегического развертывания 1913 года по мобилизационному расписанию № 20 (было предусмотрено его введение в действие осенью 1914 года) варианта плана Г, соответствующего направлению мощных немецких сил на восток, не было. Тем не менее возможность сосредоточения Германией против России большей части сил все-таки не исключалась, и были намечены меры для соответствующего изменения основного плана развертывания{24}.

Вопреки всем разведданным, в Генеральном штабе России еще 1 марта 1914 года с непостижимой категоричностью продолжали утверждать: «Враждебное выступление держав Тройственного союза против Франции и России может вылиться в форму двух наиболее вероятных случаев:
1) когда главные силы Германии будут в начале войны направлены против Франции и
2) когда главные силы Германии будут в тот же период войны направлены против России»{25}.

Даже в первые дни войны в России никто не знал, по кому Германия нанесет главный удар. 20 июля 1914 года, уже после объявления войны, Главное управление Генерального штаба направило военным агентам России в западноевропейских государствах срочное циркулярное указание: «Во что бы то ни стаю, не жалея средств, выяснить к 25 июля [1914 г.] направление движения группы центральных германских корпусов»{26}. Доставившему в срок эти сведения было обещано огромное по тем временам вознаграждение — 20 тыс. рублей.

Таким образом, можно сделать вывод, что, располагая большим объемом разведывательной информации, Генеральный штаб России не проделал необходимой аналитической работы и не сумел с достаточной определенностью выявить направление главного удара противника, что тяжелейшим образом сказалось как на результатах первых крупных сражений с немцами, так и на ходе всей мировой войны 1914-1918 гг.

Примечания:

{*} В 1915 г. к блоку Германии, Австро-Венгрии и Турции присоединилась Болгария, в связи с чем этот союз получил название Четверного.

{**} Так в тексте.

{***} Даты даны по старому стилю.

{1} Международные отношения в эпоху империализма. Документы из архивов царского и Временного правительств. 1878-1917. Сер. 2. М.; Л.: Госполитиздат, 1939. Т. XX. Ч. 1. С. 285-289.

{2} Букар Р. За кулисами французской и германской разведок. М.: Военное изд-во Народного комиссариата обороны, 1943. С. 19-20.

{3} Международные отношения в эпоху империализма… Сер. 2, 1938. Т. XIX. Ч. 2. С. 278-279.

{4} Там же.

{5} РГВА, ф. 37967, оп. 8, д. 457, лл. 65-73.

{6} Второму обер-квартирмейстеру ГУГШ подчинялись статистические делопроизводства, которые наряду с выполнением иных задач осуществляли сбор и обработку разведывательных данных.

{7} Русский инвалид. 1909. 28 января.

{8} Зайончковский А. Подготовка России к империалистической войне. М.: Государственное военное издательство, 1926. С. 348-354.

{9} РГВА, ф. 37967, оп. 2, д. 158, лл. 1-4.

{10} Там же, д. 57, л. 19.

{11} Особое делопроизводство отдела генерал-квартирмейстера ГУГШ в 1910-1914 гг. осуществляло руководство стратегической разведкой вероятного противника.

{12} Вот один из примеров подобной дезинформации. 24 мая 1914 г. к военному агенту в Сербии полковнику Артамонову явился некто Самуель Фишер, продавец аптекарских товаров, который предложил купить у него чертежи новейших австрийских орудий. Чертежи были взяты для оценки с выплатой аванса в сумме 100 франков. Проведенная экспертиза в Главном артиллерийском управлении и в Морском генеральном штабе (часть чертежей относилась к береговой артиллерии) признала материалы «не представляющими ни интереса, ни ценности, как уже устаревшие».

{13} Негласными (тайными) агентами назывались иностранцы, привлеченные к сотрудничеству с разведкой. Кроме того, к ним относились русские офицеры-разведчики, использовавшие как прикрытие должности в официальных российских представительствах (главным образом — консульствах), а также подданные России, работавшие в негосударственных учреждениях за рубежом или проживавшие за границей как частные лица.

{14} Международные отношения в эпоху империализма… Сер. 2. Т.XX. Ч. 1. С. 285-289.

{15} РГВИА, ф.2000, оп.1, д.1118, лл.106-133.

{16} Международные отношения в эпоху империализма… Сер. 3, 1933. Т. II. С. 475-478.

{17} РГВИА, ф. 2000, оп. 1, д. 1813, лл. 57-59.

{18} Там же, д. 1118, л. 120.

{19} Там же, лл. 106-113.

{20} Там же.

{21} Там же, оп. 2, д. 5493, лл. 83-89.

{22} Там же, оп. 1, д. 1118, лл. 106-133.

{23} Зайончковский А. Указ. соч. С. 257.

{24} Там же. С. 318.

{25} Там же. С. 410-425.

{26} РГВА, ф. 37967, оп. 2, д. 81, л. 47.

[53]