Базанов С. Н. Последние дни генерал-лейтенанта Н. Н. Духонина в Ставке

Военно-исторический журнал. 2001. № 11. С. 54-60.

Не все знают, что после провозглашения Советской власти орган высшего полевого управления — Ставка Верховного главнокомандующего, находившаяся в Могилеве, почти месяц (до 20 ноября 1917 г.){*} самостоятельно осуществляла командование воюющей 7-миллионной действующей армией, не признавая нового правительства — Совнаркома — и игнорируя все его распоряжения. Во главе Ставки стоял тогда генерал-лейтенант Николай Николаевич Духонин. Он занял этот пост не случайно. Выпускник Владимирского кадетского корпуса в Киеве и 3-го Александровского военного училища в Москве, Н.Н. Духонин в 1902 году окончил Николаевскую академию Генерального штаба по 1-му разряду. В годы Первой мировой войны командовал 165-м пехотным Луцким полком, занимал различные должности при штабе армий Юго-Западного фронта, в мае 1916 года стал начальником штаба главнокомандующего армиями этого фронта. В начале августа 1917 года был произведен в генерал-лейтенанты и назначен начальником штаба главнокомандующего армиями Западного фронта. За храбрость награжден орденами Св. Георгия IV и III степеней. 10 октября 1917 года Духонин был утвержден в должности начальника штаба Ставки Верховного главнокомандующего. После бегства из Петрограда Верховного главнокомандующего А. Ф. Керенского согласно положению о Полевом уставе русской армии он, как начальник штаба Ставки, 3 ноября вступил во временное исполнение должности Верховного главнокомандующего.

Как работала Ставка в послеоктябрьские дни до ее занятия 20 ноября отрядом прапорщика Н. В. Крыленко, назначенного Совнаркомом новым Верховным главнокомандующим? Как относились Ставка и сам Н. Н. Духонин к предписанию Советского правительства обратиться к командованию армий противника с предложением начать мирные переговоры{1}? В отечественной историографии этим вопросам не уделено, на наш взгляд, должного внимания, они рассматривались лишь попутно с другими{2}. Наиболее крупным опубликованным источником по этой проблеме является подборка документов «Накануне перемирия», изданная через 10 лет после описываемых событий{3}. Есть и незначительные публикации. Однако и научная литература, и опубликованные подборки документов дают несколько искаженную картину. В основном исследователи старались показать, что Духонин «послушно выполнял требования империалистов… заверял своих империалистических хозяев в верности их интересам»{4} и т. д.

Однако внимательное изучение неопубликованных (случайно или не случайно?) архивных документов позволяет взглянуть на ситуацию по-другому. Прежде всего это документы, хранящиеся в Российском государственном военно-историческом архиве (РГВИА), главным образом в фонде Ставки, а также в фондах штабов главнокомандующих армиями фронтов и командующих армиями. Анализ этих документов, в основном телеграфных лент, разговоров по прямому проводу Духонина с чинами Генерального штаба, Военного министерства, главнокомандующими армиями фронтов, командующими армиями и другими должностными лицами, показывает, что Духонин занимал более непримиримую позицию по отношению к попыткам Советского правительства вступить в сепаратные переговоры с противником, чем представители союзных военных миссий при Ставке. Они, как известно, никогда не действовали самостоятельно и всегда запрашивали свои посольства в Петрограде, как поступать в том или ином случае. Духонин же всегда принимал решения лично и открыто делился своими соображениями с другими военачальниками. Такая позиция Духонина во многом была продиктована его личными качествами как человека, военачальника и гражданина. Весьма полную характеристику дал Духонину А. Ф. Керенский, хорошо знавший его на посту начальника штаба Ставки: «Духонин был широко мыслящий, откровенный и честный человек, далекий от политических дрязг и махинаций. В отличие от некоторых более пожилых офицеров

[54]

он не занимался сетованиями и брюзжанием в адрес «новой системы» и отнюдь не идеализировал старую армию. Он не испытывал ужаса перед солдатскими комитетами и правительственными комиссарами, понимая их необходимость. Более того, ежедневные сводки о положении на фронте, которые он составлял в Ставке, носили взвешенный характер и отражали реальное положение вещей, и он никогда не стремился живописать действующую армию в виде шайки безответственных подонков. В нем не было ничего от старого военного чинуши или солдафона. Он принадлежал к тем молодым офицерам, которые переняли «искусство побеждать» у Суворова и Петра Великого, а это наряду со многим значило, что в своих подчиненных они видели не роботов, а прежде всего людей. Он внес большой вклад в быструю и планомерную реорганизацию армии в соответствии с новыми идеалами». С большой теплотой отзывался о Н. Н. Духонине как о «самоотверженном молодом сотруднике и боевом товарище» известный русский военачальник генерал от кавалерии А. А. Брусилов, вспоминая время их совместной службы в штабе Юго-Западного фронта в 1916 году{5}. Рано утром 8 ноября Духонин получил предписание Совета Народных Комиссаров, подписанное В. И. Лениным, о немедленном вступлении в предварительные переговоры с противником о заключении перемирия. Сразу же проинформировав об этом военных представителей союзников при Ставке, он потребовал от них как можно быстрее доложить своим посольствам и получить четкий ответ{6}. Как известно, Н. Н. Духонин открыто отказался вступить в сепаратные переговоры с противником, за что был 9 ноября решением Советского правительства отстранен от должности, но ему предписывалось исполнять обязанности вплоть до прибытия нового Верховного главнокомандующего — назначенного на эту должность прапорщика Н. В. Крыленко.

В тот же день Духонин направил всем главнокомандующим армиями фронтов телеграмму, в которой объяснял свой отказ выполнить указания Советского правительства о немедленном вступлении в мирные переговоры с противником и объявлял решение не оставлять свой пост. Главнокомандующие армиями трех из пяти фронтов (Юго-Западного — генерал-лейтенант Н.Г. Володченко, Румынского — генерал от инфантерии Д. Г. Щербачев{**} и Кавказского — генерал от инфантерии М. А. Пржевальский) поддержали его{7}. Как отреагировали союзники на действия Совнаркома? Союзные представители одновременно с Духониным также получили 8 ноября ноту Советского правительства, содержавшую формальное предложение открыть мирные переговоры с противником. Поначалу они делали вид, что это их не касается, что это проблемы их правительств. Однако 9 ноября они все же собрались в Петрограде в резиденции посольства США на совещание и в соответствии с позициями своих правительств приняли решение на советскую ноту не отвечать{8}. В противоположность Духонину, действовавшему решительно, союзники, как видно, тянули время, ожидая следующих шагов Советского правительства. И они последовали. 9 ноября В. И. Ленин от имени Совнаркома обратился по радиотелеграфу к солдатам-фронтовикам с призывом выбирать уполномоченных для вступления в переговоры с противником с целью заключения локальных перемирий{9}. Узнав об этом, Духонин связался по прямому проводу с Военным министерством. В разговоре с управляющим Военным министерством генералом от артиллерии А. А. Маниковским и исполняющим должность начальника Генерального штаба генерал-лейтенантом В. В. Марушевским он сообщил, что смещен с должности, но не подчиняется

[55]

этому решению, и таким образом официально подтвердил, что не признает Советское правительство и не желает иметь с ним никаких отношений. Касаясь обращения Ленина к солдатам фронта, Духонин сказал, что «этого рода действия исключают всякое понятие о государственности и обозначают совершенно определенно анархию и могут быть на руку не русскому народу, комиссарами которого себя именуют большевики, а, конечно, только Вильгельму»{10}. А что предприняли в такой ответственный момент начальники союзных военных миссий при Ставке? 10 ноября они заявили фактически уже смещенному с должности Н. Н. Духонину протест, формально справедливый, против нарушений договора от 23 августа 1914 года, по которому правительства стран Антанты обязались не заключать сепаратного мира с противником{11}. Духонин же, видя, что союзники пока еще его считают Верховным главнокомандующим, немедленно проинформировал о содержании ноты союзников главнокомандующих армиями фронтов и командующих армиями, имея в виду, что они передадут эту информацию в части и соединения действующей армии, а затем в ночь на 11 ноября сообщил об этом в Военное министерство{12}. Однако Духонин обратил внимание на отсутствие под нотой протеста начальников военных миссий подписи представителя США. 12 ноября он попросил по этому поводу разъяснений у главы американской военной миссии полковника У. В. Джадсона. Ответ последнего свелся к тому, что его страна не подписывала договора от 23 августа 1914 года, так как тогда еще не участвовала в войне. При этом Джадсон заверил Духонина в том, что сделает все возможное, чтобы его страна присоединилась к позиции союзников{13}. В тот же день, 12 ноября, в разговоре по прямому проводу с исполняющим должность начальника Генерального штаба генерал-лейтенантом В. В. Марушевским Н. Н. Духонин, касаясь вопроса о попытках Советского правительства вступить в сепаратные переговоры с противником, отметил: «Мы имеем дело с форменным безумием» — и просил об этом «доложить без всякого промедления генералу Маниковскому, ибо моя душа, полная любви к России, переживает чудовищную тревогу»{14}. Как известно, генерал от артиллерии А. А. Маниковский к этому времени принял предложение Советского правительства продолжить свою работу в должности управляющего Военным министерством. Естественно, Духонин не мог не знать, что содержание его беседы с Марушевским через Маниковского будет известно Советскому правительству. Тем не менее генерал не скрывал своих мыслей. Более того, он-предпринял еще один смелый шаг. Во второй половине дня 12 ноября Духонин направил в войска телеграмму с призывом к солдатам-фронтовикам соблюдать обязательства России перед союзниками, продолжать войну и не вступать в сепаратные переговоры с противником. В ней, в частности, говорилось: «Дайте время истинной русской демократии сформировать власть и правительство, и она даст нам немедленный мир совместно с союзниками»{15}. Однако от солдатских масс

[56]

уже мало что зависело. Инициативу начала сепаратных переговоров взял на себя новый Верховный главнокомандующий прапорщик Н. В. Крыленко. С этой целью он с отрядом матросов и солдат численностью 59 человек прибыл 13 ноября в Двинск, где располагался штаб 5-й армии Северного фронта и где армейский исполнительный комитет уже был в руках большевиков. 14 ноября Крыленко, как известно, вступил в сепаратные переговоры с немецким командованием, нарушив тем самым союзнические обязательства России{16}. Что же предпринимают в ответ на эти практические шаги Советского правительства представители союзных военных миссий при Ставке? Они снова апеллируют к Духонину. Когда стало известно о вступлении парламентеров Крыленко в сепаратные переговоры с противником,военный представитель США при Ставке подполковник М. Керт вручил Н. Н. Духонину официальное заявление, в котором отмечалось, что правительство США «определенно и энергично протестует против всякого сепаратного перемирия, могущего быть заключенным Россией»{17}. В тот же день Духонин получил письмо начальника французской военной миссии генерала Ж. Лаверня, в котором заявлялось, что Франция, «доверяя патриотизму русского верховного командования, рассчитывает на его твердое намерение отклонить всякие преступные переговоры и держать в дальнейшем русскую армию лицом к общему врагу»{18}. На следующий день, 15 ноября, Духонин твердо заявил представителям военных миссий союзников, что до решения вопроса о перемирии и мире он примет все меры, чтобы война продолжалась{19}. Однако дни Ставки были уже сочтены. Это понимал и сам Духонин. Утром 17 ноября у него в связи с этим был разговор по прямому проводу с помощником главнокомандующего армиями Румынского фронта генералом от инфантерии Д. Г. Щербачевым.

Обратившись к генералу с просьбой помочь ему разобраться в критической ситуации в Ставке, Духонин сообщил ему следующее: «19-го числа (ноября. — С. Б.) назначены переговоры Крыленко с германцами, но к этому времени он не располагает всем аппаратом Ставки, что препятствует ему, по всей вероятности, выполнить взятую на себя миссию. Германцы, конечно, хотели бы переговариваться с главковерхом, но если переговоры не будут исходить из Ставки, то немцы могут не поверить, что Крыленко является действительно главковерхом. В связи с этим и является полученная мною сегодня телеграмма от железнодорожных властей, что Крыленко выслал на Ставку три эшелона матросов, около трех с лишком тысяч человек. Викжель (Всероссийский железнодорожный союз. — С. Б.), ранее обещавший ни одного эшелона для братоубийственной войны не пропускать, тем не менее, по собственному его признанию, ничего поделать не мог, и эшелоны достигли приблизительно половины пути. Викжель и сейчас обещает принять самые действенные меры к тому, чтобы дальнейшего продвижения эшелонов не было, но я мало в это верю. На пути следования матросов-большевиков в районе Невеля — Витебска находятся части 17-го [армейского] корпуса, настроение которых, по мнению наштакора, довольно неопределенное, и рассчитывать на то, что они задержут эшелоны, уверенно нельзя. Далее, южнее Орши, в районе Шкалова, находится 1-я Финляндская [стрелковая] дивизия, которая высказала желание защитить Ставку, но поручиться за то, что эта задача будет выполнена, начальник дивизии вполне поручиться{***} не может. Он думает, что, кроме того, имеются три ударных батальона, по-видимому настроенных хорошо, хотя, конечно, это настроение может оказаться и непрочным, если впереди будет неудача. При такой обстановке является риск для Ставки быть захваченной большевиками. Надо иметь в виду, что в лице матросов — лучший материал, чем солдаты. В такой обстановке могут быть следующие решения: первое — дать бой; второе — немедленно двинуть оперативную часть с небольшим конвоем в другой пункт, например в Киев, если установится по этому соглашение с [Центральной] радой, и затем по мере возможности подтягивать туда следующие эшелоны{20}.

На третье решение — бескровную сдачу Ставки — я пойти не могу. Очень прошу вас не отказать дать мне совет, как вам представляется, и, если необходимо, задать дополнительно вопросы предварительно вашего решения»{21}. Внимательно выслушав генерала, Д. Г. Щербачев посоветовал ему: «Вполне разделяя ваше мнение, считаю, что прежде всего необходимо перевести Ставку в Киев, немедленно начав передвижение. Вместе с тем нельзя допустить разгрома Ставки, и решительные действия в случае прибытия в Могилев (вооруженного отряда Н. В. Крыленко. — С. Б.), по моему мнению, должны быть предприняты. Если понадобилось [бы] содействие, я уверен, что наш революционный комитет{****} будет солидарен со мною о немедленной отправке частей для оказания помощи Ставке и Общеармейскому комитету [при Ставке], что

[57]

немедленно переговорю. Прибытие [частей] будет зависеть от железной дороги. Желательно указать, куда должны быть направлены [части]. Нельзя ли принять еще меры для задержания следующих эшелонов на Могилев разбором в разных местах путей?».

Поблагодарив Щербачева за совет, Духонин в то же время высказал сомнение: «К сожалению, нет полной уверенности в моральном настроении частей. Еще не получил ответа от [Центральной] рады, с которой сегодня разговаривал комиссарверх{*****}, и ему обещали вечером дать определенный ответ. Мне кажется, что [Центральная] рада не будет препятствовать, хотя, в свою очередь, предъявит ряд претензий, но, конечно, об этом думать не приходится». И в заключение разговора Духонин, чувствуя приближение трагической развязки, сказал Щербачеву: «В том случае, если бы я выбыл из строя, то в таком случае я буду просить вас принять на себя обязанности главковерха. Могу ли я на это рассчитывать?». В ответ генерал успокоил главковерха: «Я уверен, что все будет благополучно… С своей стороны исполню все, что вы укажете, но необходимо и согласие Общеармейского [исполнительного] комитета [при Ставке]. На время переезда [в Киев] и устройства можно будет пользоваться нашими аппаратами [связи] и даже для сношения [с] союзными державами. Не откажите сообщить, нужно ли будет оказать помощь. Части наши, по общему мнению, вполне тверды». Последними словами Духонина, обращенными к Щербачеву, были: «Сердечно и глубоко вам признателен. Сохрани вас Господь»{22}.

Эвакуировать Ставку в Киев советовал и его предшественник на посту начальника штаба Верховного главнокомандующего генерал-лейтенант А. С. Лукомский, с которым Духонин, несмотря на то, что тот находился под арестом по делу генерала от инфантерии Л. Г. Корнилова в Быхове, поддерживал тесную связь. Лукомский предупреждал Духонина, что «оставаться в Могилеве бесполезно и опасно»{23}.

Согласившись с мнением сослуживцев-генералов, Духонин в ночь с 18 на 19 ноября провел совещание, на котором было принято решение об эвакуации Ставки в Киев{24}. Вскоре, однако, стало ясно, что это сделать не удастся. Украинская Центральная рада не дала согласия на перевод Ставки, ссылаясь на то, что Киев «мало пригоден по техническим условиям», и предложила искать место на Черниговщине{25}. Несмотря на это, были выделены автомобили для отправки наиболее важных документов Ставки в Киев. Однако об этом узнали большевики из Могилевского совета рабочих и солдатских депутатов и сочувствующие им солдаты батальона Георгиевских кавалеров. Они задержали автомобили и заявили, что никого

[58]

и ничего из Ставки не выпустят за пределы Могилева{26}.

Ранним утром 19 ноября Духонин отдал распоряжение об освобождении генералов, арестованных в связи с корниловским выступлением в августе 1917 года. Для этого он командировал в Быхов, где содержались под арестом в здании женской гимназии корниловцы, состоявшего в распоряжении начальника штаба Верховного главнокомандующего полковника П. А. Кусонского. Вечером того же дня все арестованные генералы, в том числе и Л. Г. Корнилов, покинули Быхов. Есть сведения, что, дав указание об освобождении из-под ареста корниловцев, Духонин сказал: «Этим распоряжением я подписал себе смертный приговор»{27}. Позднее в своих воспоминаниях А. А. Брусилов также отметил, что этот шаг «погубил окончательно рыцарски честного Духонина»{28}. Здесь уместно заметить, что, как только стало ясно, что Могилев будет занят военным отрядом советского Верховного главнокомандующего Крыленко, Духонина оставили практически все. Общеармейский исполнительный комитет при Ставке самораспустился, а его члены покинули Могилев. Военный комиссар Временного правительства при Ставке В. Б. Станкевич уехал в Киев. Бывший до 8 ноября генерал-квартирмейстером штаба главковерха генерал-майор М. К. Дитерихс и ряд штабных генералов также заблаговременно покинули город. С Духониным осталась только его жена.

Днем того же дня в Ставку пришла телеграмма, в которой сообщалось, что союзники освобождают Россию от взятых ею обязательств и предоставляют ей возможность заключить сепаратный мир{29}. Ее передал Духонину руководитель итальянской военной миссии при Ставке генерал Ромеи, получивший ее от своего посольства в Петрограде. Тотчас же Духонин собрал генералов и офицеров и сообщил им эту сенсационную новость, которая была восторженно встречена. Обрадованный поддержкой союзников, Духонин приказал отменить начавшуюся эвакуацию в Киев. Одновременно он распорядился проверить подлинность телеграммы. Вскоре пришло сообщение, что итальянское посольство такой телеграммы не отправляло{30}. После этого Духонину ничего не оставалось, как разослать вечером того же дня в штабы фронтов телеграмму с сообщением, что «распространившиеся сегодня утром частные сведения о том, что союзники больше не препятствуют заключению нами с противником сепаратного перемирия, по официальной проверке старших представителей иностранных миссий подтверждения не получили»{31}.

Дальнейшие события показали, что фальшивка была передана в Ставку с целью задержать в ней собравшихся эвакуироваться в Киев Духонина и чинов его штаба. Ведь уже на следующий день, 20 ноября, в Могилев рано утром прибыл отряд советского главковерха Крыленко и взял Ставку под контроль. Бескровному занятию Ставки способствовал ряд обстоятельств. Еще накануне, 19 ноября, на заседании Могилевского совета рабочих и солдатских депутатов большинством голосов была принята резолюция о признании Советского правительства и утверждено постановление о создании в городе военно-революционного комитета. На сторону ВРК перешел батальон Георгиевских кавалеров. Созданный из большевиков и левых эсеров ревком был объявлен высшей властью в Могилеве. Он установил контроль над Ставкой, а Духонину было объявлено, что он находится под домашним арестом. Воспрепятствовать действиям ревкома Духонин уже не мог, так как незадолго до этого сам распорядился, чтобы сосредоточенные в Могилеве ударные батальоны (батальон 1-го ударного полка Юго-Западного фронта, ударный батальон 1-й Финляндской стрелковой дивизии, 4-й и 8-й ударные батальоны Западного фронта, 2-й Оренбургский ударный батальон) общей численностью примерно 2500 человек покинули город. «Я не хочу братоубийственной войны», — говорил он в эти последние для себя дни. Находившийся в Ставке командир 1-го Польского корпуса генерал-лейтенант И. Р. Довбор-Мусницкий пытался убедить Духонина ни в коем случае не сдавать Ставку, ибо его долг — бороться до конца. Духонин отвечал, что «это все теория», на практике из всего этого «выйдет ерунда». Собирался ли генерал покинуть Ставку? Если собирался, то с последним эшелоном, как капитан тонущего корабля. Духонин считал, что тайное бегство главковерха, пусть и смещенного, несовместимо с воинской честью. «Я имел и имею тысячи возможностей скрыться, — признавался он. — Но я этого не сделаю. Я знаю, что меня арестует Крыленко, а может быть, даже расстреляют. Но это смерть солдатская»{32}.

Однако того, что произошло вечером того же дня, 20 ноября, Духонин не предполагал даже в своих весьма мрачных прогнозах. Разъяренная толпа солдат и матросов с явного попустительства Крыленко выволокла генерала из штабного вагона нового главковерха и выбросила на поднятые штыки{33}. Убийство Духонина потрясло многих хорошо знавших его людей. А. А. Брусилов с горечью писал в своих воспоминаниях: «Подошло время трагической кончины глубоко любимого мною Ник. Ник. Духонина. Телеграммы о том, как зверски он был убит, были тяжким ударом для нас всех»{34}.

[59]

Дата занятия Ставки была выбрана не случайно: именно в этот день, 20 ноября, в Брест-Литовске должны были начаться сепаратные переговоры о перемирии советской делегации с противником. И они без промедления начались, так как единственное препятствие – генерал-лейтенант Н. Н. Духонин и возглавляемая им Ставка — было устранено. Союзные же военные представители и их посольства в Петрограде, как показали события тех дней, в отличие от Духонина предпочитали действовать из-за кулис, адресуя свои протесты только Ставке, стараясь как можно дольше не обострять отношения с Совнаркомом. В лице Духонина и Ставки союзники имели буфер, позволявший им постоянно уклоняться от прямых предложений Совнаркома вступить в мирные переговоры. После же физического устранения Духонина и занятия Ставки отрядом Крыленко представители союзников остались один на один с Советским правительством.

Примечания:

{*} Здесь и далее даты приводятся по старому стилю.

{**} Номинально главнокомандующим армиями Румынского фронта был румынский король Фердинанд I. На практике командовал войсками русский помощник главнокомандующего генерал от инфантерии Д. Г. Щербачев. Из шести армий этого фронта четыре были русские. Таким образом, под командованием Д. Г. Щербачева находилась самая крупная группировка русских войск — около 1,5 млн человек. К тому же большевистское влияние на этом фронте в отличие от Северного и Западного было крайне низким.

{***} Так в тексте документа.

{****} Генерал от инфантерии Д. Г. Щербачев имел в виду военно-революционный комитет Румынского фронта. Он был создан 26 октября 1917 г. в румынском городе Яссы при штабе фронта по инициативе командования, комиссаров Временного правительства и партийных организаций эсеров и меньшевиков Румынского фронта. Фронтовой ВРК не признавал власти Совета Народных Комиссаров и не исполнял его распоряжения.

{*****} Н. Н. Духонин имел в виду военного комиссара Временного правительства при Ставке В. Б. Станкевича.

{1} Документы внешней политики СССР. М.: Госполитиздат, 1957. Т. 1. С. 17.

{2} См., например: Майоров С. М. Борьба Советской России за выход из империалистической войны. М.: Госполитиздат, 1959; Кавтарадзе А. Г. Октябрь и ликвидация контрреволюционной Ставки // Воен.-истор. журнал. 1968. № 4. С. 113-120; Минц И. И. История Великого Октября. В 3 т. 2-е изд. Т. 3. М.: Наука, 1979; Минц И. И. Год 1918-й. М.: Наука, 1982; Ксенофонтов И. Н. Мир, которого хотели и который ненавидели. М.: Госполитиздат, 1991.

{3} Накануне перемирия (документальная публикация) // Красный архив. М.; Л., 1927. Т. 4 (23).

{4} Майоров С. М. Указ. соч. С. 102, 105.

{5} Керенский А. Ф. Россия на историческом повороте. Мемуары. М.: Республика, 1993. С. 297; Брусилов А. А. Мои воспоминания. М.: РОССПЭН, 2001. С. 176.

{6} См.: Минц И. И. Год 1918-й. С. 11.

{7} Кавтарадзе А. Г. Указ. соч. С. 117.

{8} Документы внешней политики СССР. Т. 1. С. 17, 707.

{9} Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т.35.

{10} Красный архив. 1927. Т. 4 (23). С. 199.

{11} Документы внешней политики СССР. Т. 1. С. 25.

{12} Красный архив. 1927. Т. 4 (23). С. 206.

{13} См.: Минц И. И. История Великого Октября. Т. 3. С. 296.

{14} РГВИА, ф. 2003, оп. 10, д. 196, л. 40-41.

{15} Красный архив. 1927. Т. 4 (23). С. 206, 220.

{16} Более подробно об этом, см.: Базанов С. Н. В борьбе за Октябрь на Северном фронте. 5-я армия. М.: Наука, 1985. С. 103-111.

{17} Документы внешней политики СССР. Т. 1. С. 33.

{18} Там же. С. 33.

{19} Ознобишин Д. В. От Бреста до Юрьева. М.: Наука, 1966. С. 35.

{20} У Н. Н. Духонина были все основания рассчитывать на помощь украинской Центральной рады. 12 ноября ее представители заключили с ним договор о том, чтобы не пропускать на Дон советские военные отряды для борьбы с антибольшевистскими восстаниями (см.: Ксенофонтов И. Н. Выход Советской России из империалистической войны. М.: Знание, 1989. С. 11).

{21} РГВИА, ф. 2003, оп. 10, д. 196, л. 173-174.

{22} Там же, л. 169-172.

{23} Лукомский А. С. Воспоминания. Берлин: Книгоиздательство «Отто Киршнер и Ко», 1922. Т. 1. С. 266.

{24} Иоффе Г. З. «Белое дело». Генерал Корнилов. М.: Наука, 1989. С. 216.

{25} Станкевич В. Б. Воспоминания. 1914-1919; Ломоносов Ю. В. Воспоминания о Мартовской революции 1917 г. М.: Изд. РГГУ, 1994. С. 159.

{26} Станкевич В. Б. Указ. соч. С. 159.

{27} Иоффе Г. З. Указ. соч. С. 220.

{28} Брусилов А. А. Указ. соч. С. 377.

{29} Станкевич В. Б. Указ. соч. С. 159-160.

{30} Красный архив. 1927. Т. 4 (23). С. 241.

{31} Цит. по: Майоров С. М. Указ соч. С. 106.

{32} Иоффе Г. З. Указ. соч. С. 216; История России. XX век. Т. 5. Ч. III. M.: «Аванта+», 1995. С. 164; Последняя русская Ставка (Воспоминания) // Донская волна. 1918. № 24. 25 нояб. С. 11-13.

{33} Подробнее об убийстве Н. Н. Духонина см.: Иоффе Г. З. Указ. соч. С. 221-222; Иванов Б. Генерал-лейтенант Н. Н. Духонин // Первопоходник (Лос-Анжелес, США). 1975. № 23.

{34} Брусилов А. А. Указ. соч. С. 265.

[60]

Данная статья цитируется и/или упоминается в следующих публикациях, размещенных на сайте:
Шендриков Е. А. Июньское наступление 1917 г.: планы и результаты // Тезисы докладов студенческой научной конференции по итогам работы за 2001 год. Воронеж, 2002. С. 88-89.