Skip to main content

Базанов С. Н. «Немецкие солдаты стали… переползать к русским «товарищам» и брататься с ними»

Военно-исторический журнал. 2002. № 6. С. 43-50.

Начавшаяся в связи с Первой мировой войной общая мобилизация уже к концу кампании 1914 года резко изменила состав русской армии. В ходе кровопролитных сражений первых месяцев войны кадровая армия, особенно ее офицерский и унтер-офицерский состав, была практически выбита, и в войска широким потоком стало вливаться наспех обученное пополнение, в основном из крестьян. Как показали дальнейшие события, это сыграло немаловажную роль в политической борьбе не только в армии, но и в стране в целом. Преобладание солдат-крестьян стало первостепенным фактором развития активного движения за мир.

Уже к началу кампании 1915 года война приобрела затяжной, позиционный характер. При этом значительно ухудшилось материально-техническое и продовольственное снабжение фронта. В результате затянувшееся сидение в окопах, сопровождавшееся всевозможными тяготами и лишениями, явилось причиной зарождения антивоенного движения. Оно проявлялось в виде дезертирства, добровольной сдачи в плен, саморанений, отказа исполнять боевые приказы и других нарушений воинской дисциплины, но наиболее ярко — в форме братания.

Что такое братание? Это встречи солдат воюющих стран на нейтральной полосе в период затишья на фронте.

Русским командованием факт братания впервые был официально зарегистрирован в апреле 1915 года, перед Пасхой{1}, а массовое распространение оно получило после Февральской революции 1917 года. Все случаи этого характерного в основном для Первой мировой войны явления фиксировались в официальных, секретных и срочных донесениях по командной (строевой) линии и специальными органами, наблюдавшими за боеспособностью и настроением в войсках. К таким органам относились управления (отделы) генерал-квартирмейстера, разведывательные и военно-судебные подразделения. Они вели систематический учет случаев братания и регулярно информировали штабы армий, фронтов, Ставку Верховного главнокомандующего и Военное министерство о настроении в войсках. Реакцию же высшего командного состава на донесения о случаях братания можно проследить по соответствующим приказам и рапортам. Некоторая часть материалов, относящихся к братанию, опубликована в сборниках документов и журналах{2}. Однако огромнейший пласт источников мало исследован. Еще в 1968 году на это обратил внимание В. В. Кутузов, рассказавший в статье «Документы о братании» о богатейших материалах по этой теме, хранящихся в Центральном государственном военно-историческом архиве СССР (ныне Российский государственный военно-исторический архив){3}. Многочисленные документы о братании есть и в фондах других архивохранилищ: в Государственном архиве Российской Федерации, Российском государственном архиве социально-политической истории имеется множество солдатских писем, адресованных в 1917 году центральным и местным организациям различных партий, ВЦИК Советов, местным советам и другим учреждениям и

[43]

организациям. В письмах содержатся ценнейшие сведения о братании — факты, наблюдения и мысли солдат.

Немалыми материалами о братании располагают и архивы ФРГ и Австрии. В немецких архивохранилищах помимо приказов, донесений, сводок сведений командования, конфискованных военной цензурой солдатских писем и других документов хранятся подшивки газет, изданных германским командованием на русском языке специально для наших пленных: «Русский вестник», «Товарищ», «Неделя», «Новости» и другие. Все эти газеты неоднократно освещали вопрос братания. Причем часть из них попадала в русские окопы именно благодаря братанию.

Некоторое внимание вопросу братания уделили в своих воспоминаниях А. А. Брусилов, Ю. Н. Данилов, А. И. Деникин, А. Ф. Керенский, В. Б. Станкевич и другие военные и политические деятели России того периода{4}.

Однако, несмотря на наличие богатой источниковой базы, в отечественной историографии и по настоящее время нет ни одной статьи, всесторонне освещающей вопрос братания. В работах, посвященных антивоенному движению на фронте в годы Первой мировой войны (а именно в рамках этой темы разрабатывался вопрос братания), рассматривалась лишь внешняя сторона этого явления — перечислялись случаи братания, иногда описывался сам процесс, односторонне показывалась роль большевиков. Обходили молчанием и вопрос об организаторе братания — австро-германском командовании{5}. В других же работах не придавали этой деятельности серьезного значения{6}. Такой поверхностный подход дает не только неполную, но и искаженную картину братания. Лишь в 1997 году вышла первая документальная публикация, в которой показана подрывная деятельность австро-германских спецслужб{7}. Об этой стороне братания писал и «Военно-исторический журнал»{8}.

В зарубежной историографии вопросу братания наиболее пристальное внимание уделено в книге М. С. Френкина, посвященной роли армии в революциях 1917 года{9}. Автор напрямую связывает организацию братания австро-германским командованием с добычей разведывательных данных, что многократно подтверждает документальными свидетельствами{10}. Главную цель большевиков при участии в братании автор видит в том, что, «ухватившись за звено братания и всячески проводя его, большевики разрывали всю цепь дисциплины и подрывали боеспособность армии»{11}. Говоря о роли солдат в этом процессе, исследователь замечает, что «вряд ли не искушенная в политике солдатская масса смогла бы без большевистских агитаторов создавать определенные формы этого движения»{12}. Если в оценке действий австро-германского командования по отношению к братанию автор, бесспорно, прав, то цель большевиков в этом процессе и роль солдатских масс, на наш взгляд, показаны не совсем объективно и несколько упрощенно.

Итак, как уже отмечалось, впервые братание было официально зарегистрировано командованием в апреле 1915 года. Последующие случаи в том году были достаточно редки и происходили спонтанно. О братании почти забыли и солдаты, и командование. Однако 10 апреля следующего года, в день Пасхи, снова состоялись братания, причем более массовые, чем до этого{13}. Они привлекли внимание высшего командования. Так, главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта генерал от кавалерии А. А. Брусилов в приказе № 643 от 18 апреля 1916 года назвал братание наиболее злостной формой нарушения воинской дисциплины: «Враг еще раз, как и следовало ожидать, проявил присущее ему вероломство, а в поведении некоторых, к сожалению, наших офицеров и стрелков сказалась недопустимая праздничная распущенность и проглянули славянская незлобливость, беспечность и добродушие, совершенно неуместное в боевой обстановке… Некоторые прапорщики, лишенные должного руководства, растерялись, допустили ряд крупных упущений, чем дали возможность противнику безнаказанно увести наших пленных»{14}. Небезынтересно, что в том же приказе говорилось: «Командующему 4-й стрелковой дивизией генерал-майору Деникину за отсутствие должного руководства и требовательности объявляю выговор»{15}. Сам же А. И. Деникин, описывая этот случай братания, не придавал ему в то время серьезного значения: «Братание… имело даже традиционный характер в дни Святой Пасхи; но вызывалось оно исключительно беспросветно-нудным стоянием в окопах, любопытством, просто чувством человечности даже в отношении к врагу — чувством, проявлявшимся со стороны русского солдата не раз и на полях Бородино, и на бастионах Севастополя, и в Балканских горах. Братание случалось редко, преследовалось начальством и не носило опасной тенденции»{16}.

Генерал от инфантерии Ю. Н. Данилов, командовавший тогда 25-м армейским корпусом, также не видел серь­езной опасности этого явления. Весьма снисходительно он описывает

[44]

сцену братания в своих очерках: «На нейтральной полосе между окопами завязывается оригинальное знакомство. Сблизившись, люди пожимают друг другу руки, обмениваются непонятными словами, газетами, папиросами, а иногда и бутылками спирта или другого напитка. С нашей стороны наиболее смелые, влекомые все тем же любопытством, заглядывают в чужие окопы и рассказывают потом чудеса о житье-бытье немецких солдат… Так это дело братания повелось у нас на фронте уже с Пасхи 1916 года. Потом шло, все усиливаясь»{17}.

Следует отметить, что русское командование, говоря о причинах, побуждавших солдат брататься, не обращало внимания на такие факторы, как национальный и религиозный. В армиях Германии и Австро-Венгрии служило немало солдат славянского происхождения: поляков, чехов, словаков, украинцев и других. В своей массе они не видели в русских солдатах врагов. Нередки были среди солдат-славян массовые сдачи в русский плен. Дружественному отношению к России способствовало и то обстоятельство, что российское правительство одной из главных целей Первой мировой войны провозгласило освобождение славянских народов от австро-венгерского и германского порабощения. Что же касается религиозного фактора, то, как уже отмечалось, всплеск братания в годы войны приходился именно на пасхальные дни, когда солдаты-христиане, а таких было абсолютное большинство, отмечали один из самых главных своих праздников. Заметим, что при отсутствии этих двух факторов на Кавказском фронте не было братаний русских солдат с турецкими.

Показательно, что в мемуарах многих русских военачальников упоминания о братаниях периода 1915-1916 гг. вообще отсутствуют. Это свидетельствует о том, что в те годы они не придавали этому явлению особого значения. Между тем германское командование решило его использовать в своих интересах. Если ранее во время братания наших солдат могли взять в плен, то теперь от такой практики отказались, опасаясь прекращения братания с русской стороны{18}. «С наступлением для Германии трудных времен, — писал генерал от инфантерии Ю. Н. Данилов, — правительство императора Вильгельма озаботилось созданием в различных пунктах страны особых отделений для пропаганды идей, способных облегчить германскому народу продолжение и благополучное окончание войны»{19}. Летом 1916 года по инициативе германского верховного командования, в том числе генерала пехоты Э. Людендорфа, эти отделения были объединены в одну организацию. Пропаганда велась всевозможными путями, но особое значение придавалось словесной передаче обработанных в нужном смысле сведений. «Мысль существует, — говорил Э. Людендорф по поводу этого способа, — а откуда она взялась — неизвестно»{20}. Причем пропаганда осуществлялась не только на территории Германии, ее сателлитов и нейтральных стран, но направлялась широким потоком в государства, находившиеся в состоянии войны с германским блоком. «Шла она туда двумя путями, — писал далее Ю. Н. Данилов, — с фронта и через тыл, но имела одну цель: угасить в народах и войсках этих государств дух войны и подорвать в них внутреннюю дисциплину… Для России с непрочной государственностью, темною массою и правительством, не пользовавшимся общественным доверием, пропаганда эта оказалась смертельным ядом»{21}. Именно такое явление, как братание, подходило для вражеской пропаганды как нельзя лучше.

Но не только германское верховное командование обратило внимание на возможность извлечь пользу из братания. Пристально следя за событиями на фронте, В. И. Ленин тщательно изучал и этот вопрос. Выступая в феврале 1915 года на конференции заграничных секций РСДРП, проходившей в Берне (Швейцария), он призвал к поддержке «братанья солдат воюющих наций в траншеях и на театре войны вообще»,

[45]

видя в этом стихийном явлении «первые шаги по пути превращения современной империалистской войны в гражданскую»{22}.

После победы Февральской революции братание приняло лавинообразный характер. «Недоверие к Верховному командованию, — рассуждал в своих мемуарах А. Ф. Керенский, — которое неудержимо нарастало в нижнем эшелоне в те несколько месяцев, которые предшествовали катастрофе, в первые недели после революции вырвалось наружу и привело к взрыву, подорвав саму основу дисциплины – доверие солдат к офицерам». Далее он отмечал, что в первые недели после свержения самодержавия «вся страна прошла через кризис, но именно на фронте этот кризис приобрел глубокие и опасные черты. Ведь с потерей дисциплины армия неизбежно разлагается и теряет свою боеспособность»{23}.

Именно после победы Февральской революции братание явилось одним из главных лозунгов партии большевиков на фронте. В «Апрельских тезисах» В. И. Ленин подчеркивал необходимость усиленной пропаганды братания. В проекте резолюции Петроградской общегородской конференции партии большевиков о войне, написанном Лениным в апреле 1917 года, оно названо одним из наиболее действенных средств, способных ускорить прекращение войны. Под братанием, писал Ленин, большевики понимают, во-первых, издание воззваний на русском языке с переводом на немецкий для распространения их на фронте; во-вторых, устройство митингов русских и немецких солдат через переводчиков без присутствия офицеров. В воззваниях и на митингах необходимо разъяснять взгляды большевистской партии на войну, указывать на то, что, если в России и Германии власть перейдет в руки трудящихся, будет обеспечен быстрый конец войны и демократический мир между всеми воюющими государствами{24}.

Та же ленинская мысль о превращении братания «в сознательное и возможно более организованное движение к переходу всей государственной власти во всех воюющих странах в руки революционного пролетариата»{25} прозвучала и на VII Апрельской всероссийской конференции партии большевиков. 21 апреля в «Правде» было опубликовано «Воззвание к солдатам всех воюющих стран», написанное В. И. Лениным. Оно было из­дано на русском, немецком и других языках и распространено на фронте. 28 апреля «Правда» вновь обращается к вопросу братания — печатается статья Ленина «Значение братанья». В ней подчеркивалось, что братание «начинает ломать проклятую дисциплину… подчинения солдат «своим» офицерам и генералам, своим капиталистам (ибо офицеры и генералы большей частью либо принадлежат к классу капиталистов, либо отстаивают его интересы)». Называя братание одним из звеньев в цепи шагов к социалистической пролетарской революции, Ленин отмечал: «чтобы братанье возможно легче, вернее, быстрее шло к нашей цели, мы обязаны заботиться о наибольшей организованности и о ясной политической программе его». В связи с этим Ленин требовал от армейских большевиков активизировать свою деятельность так, «чтобы солдаты переходили теперь к такому братанью, во время которого обсуждалась бы ясная политическая программа», а солдат призывал обсуждать «эту программу в своей среде и вместе с немецкими солдатами! Такое обсуждение поможет вам найти верный, наиболее организованный, наиболее близкий путь к прекращению войны и к свержению ига капитала»{26}. Во всех статьях, посвященных братанию, Ленин стремился придать ему не столько антивоенный, сколько политический характер.

Следует заметить, что только «Правда» в период с марта по октябрь опубликовала 18 различных материалов, посвященных братанию. Вопросы, так или иначе связанные с ним, рассматривались и в других большевистских газетах, в первую очередь в «Солдатской правде» и «Окопной правде», а также в «Социал-демократе».

Как известно, большевиков в действующей армии было немного, и они, естественно, не могли часто организовывать братания на фронте протяженностью 1500 км. Поэтому большевистская партия направляла в действующую армию посланцев. Как писал в своих мемуарах А.Ф. Керенский, «делегаты Совета, действуя от имени рабочих и крестьян, стали быстро набирать в армии силу — именно им доверили выступать в качестве комиссаров, ответственных за всю деятельность созданных комитетов… Воспользовавшись сложившейся ситуацией, большевистские агенты под личиной делегатов и комиссаров внедрялись в армию; такое нетрудно было осуществить в первые дни революции, когда «комиссарские мандаты» выдавали всем без исключения, не удосуживаясь проверить, с какой целью претендент на мандат отправляется на фронт»{27}. Сказанное А. Ф. Керенским дополняет А. И. Деникин: «По всему фронту совершенно свободно разъезжали партизаны из Совета и Комитета… с организацией «показного братания» и целым ворохом «Правд», «Окопных правд» и «Социал-демократов»»{28}.

Весьма интересный эпизод приведен в воспоминаниях А. А. Брусилова. «В бытность мною главнокомандующим Ю[го]-3[ападным] ф[ронтом] во время германской войны большевики и ранее, и после февральского переворота сильно агитировали в рядах армии. Во времена Керенского у них было особенно много поползновений проникать в армию… Помнится один случай… Мне докладывал мой начальник штаба ген[ерал] Сухомлин следующее: несколько большевиков прибыло в штаб в мое отсутствие. Они заявили ему, что желают проникнуть в армию для пропаганды. Сухомлин, очевидно, растерялся и разрешил им ехать. Я же это, безусловно, не одобрил и велел их вернуть обратно. Приехав в Каменец-Подольск, они явились ко мне, и я заявил им, что ни в коем случае допускать их в армию не могу, так как они желают мира во что бы то ни стало, а Временное правительство требует войны до общего мира, заодно со всеми нашими союзниками. И тогда же я выслал их из пределов, мне подвластных»{29}.

Следует добавить, что для проникновения на фронт большевики использовали также и маршевые роты, следовавшие из тыловых гарнизонов в действующую армию. Поскольку часть солдат по пути следования разбегалась, большевики покрывали этот некомплект собой.

Развернутая большевиками широкая кампания братания проходила в благоприятной для этого обстановке: по соглашению правительств

[46]

Германии и Австро-Венгрии с целью побуждения Временного правительства к открытию мирных переговоров войска германского блока не предпринимали никаких боевых действий на Восточном фронте. «Действуя по инструкции германского главнокомандования, — вспоминал об этом А. Ф. Керенский, — главнокомандующий Восточным фронтом баварский кронпринц Леопольд внезапно прекратил все боевые действия против русских, и над германскими позициями нависла мертвая тишина»{30}.

Как отмечал в своем дневнике генерал-квартирмейстер и начальник штаба Восточного фронта генерал-майор М. Гофман, поскольку Временное правительство не оправдало германских надежд на заключение сепаратного мира, «мы имели также полное право использовать против них все средства пропаганды»{31}. Как это было на практике, подробно описал в своих очерках А. И. Деникин: «Немецкий генеральный штаб поставил это дело широко, организованно и по всему фронту, с участием высших штабов и командного состава, с подробно разработанной инструкцией, в которой предусматривались: разведка наших сил и позиций; демонстрирование внушительного оборудования и силы своих позиций; убеждение в бесцельности войны; натравливание русских солдат против правительства и командного состава, в интересах которого якобы исключительно продолжается эта «кровавая бойня». Груды пораженческой литературы, заготовленной в Германии, передавались в наши окопы»{32}.

Керенский дополняет сказанное Деникиным: «Расположения русских войск были засыпаны листовками с призывом к русским солдатам «замиряться с германскими братьями по другую сторону окопов»…». Далее Керенский признавал, что четко организованная германская пропаганда давала хороший результат. Расчет противника был прост: «Уставшие от войны русские солдаты, в большинстве своем крестьянская молодежь, наспех обученная и недавно надевшая форму, становилась легкой добычей таких махинаций, многие из них искренне верили, что немцы хотят мира, в то время как их собственные офицеры, представители высшего российского сословия, выступают против него». Касаясь непосредственно вопроса братания весной 1917 года, А. Ф. Керенский писал: «Немецкие солдаты стали выбираться из своих окопов, переползать к русским «товарищам» и брататься с ними»{33}.

А как реагировали на эти действия противника русские солдаты? «Сначала разбегались от окрика своего офицера, — вспоминал Ю. Н. Данилов, — затем приходилось пускать в направлении братающихся один-два выстрела с соседней батареи, а под конец стало уже так, что хозяином положения на фронте оказалась пехотная масса; сохранившая же дисциплину артиллерия должна была во избежание нападения отгораживаться даже проволокой от своей же пехоты»{34}. Нельзя сказать, что военное и политическое руководство действующей армии пассивно наблюдало всплески этого явления. «Русские офицеры и члены полковых комитетов, — писал А. Ф. Керенский, — делали все возможное, чтобы противодействовать успеху германской пропаганды, однако все их усилия оказались тщетными: братание приобрело масштабы эпидемии. Блиндажи и окопы опустели, развал военной дисциплины мало-помалу достиг своего апогея»{35}.

Таким образом, весной 1917 года благодаря прекращению боевых действий со стороны противника и фактическому бездействию с нашей на русском фронте поднялась невиданная волна братаний, организованных как австро-германским командованием, так и большевиками, т. е. с этого времени русские солдаты стали с разных сторон подвергаться массированной антивоенной и антиправительственной пропаганде. Следует отметить, что в отечественной историографии этот период — от Февральской революции до начала июньского наступления на фронте (март-июнь) часть исследователей считает временем стихийного братания. Такого мнения придерживаются, например, В. В. Кутузов{36} и А. Г. Ткачук.

Последний подчеркивает, что «в стихийное братание вносилась политическая подоплека. Политические мотивы становились все более явными»{37}. Если по поводу политической подоплеки автор, безусловно, прав, то о стихийности можно говорить лишь применительно к дофевральскому периоду и начальному этапу после февральского (до середины марта). Едва ли можно назвать стихийным это явление, если оно оформлялось резолюциями, а иногда даже договорами некоторых частей с противником о перемирии{38}. Представляется весьма сомнительным, чтобы в большинстве малограмотные и слабо ориентировавшиеся в политической жизни солдаты могли сами налаживать организованные формы братания.

Ряд исследователей признает роль большевиков в организации братаний. Так, В. И. Миллер отмечает, что армейские большевики уже в первые недели после победы Февральской революции выработали систему мероприятий, направленных на то, чтобы придать братанию организованный характер. «Эти требования большевиков, — отмечает Миллер, — уже в первые месяцы революции нашли определенное отражение в ряде политических документов»{39}. Л. М. Гаврилов также считает, что в марте-июне «наиболее организованно братание проходило там, где солдатские комитеты находились под влиянием большевиков», и что деятельность таких комитетов «привела к тому, что на некоторых участках фронта боевые действия были прекращены и установилось фактическое перемирие»{40}. В зарубежной историографии роли большевиков в подготовке и организации братаний наибольшее внимание уделил М. С. Френкин. Всесторонне исследовав этот вопрос, он пришел к выводу, что, «если в своей начальной стадии в ряде случаев братание носило стихийный характер, то в результате работы большевиков ему давались знамя и лозунг»{41}.

Весной 1917 года отчетливо проявилась слабость государственной власти в противодействии братанию: ни агитация комиссаров Временного правительства и представителей правящих партий, ни призывы в армейской печати прекратить братание не возымели действия. Удивляет и терпимость властей к открытой проповеди большевиками этого явления, подрывавшего дисциплину и использовавшегося противником в разведывательных целях. Хотя и газета «Правда»{42}, и члены Военной организации при ЦК РСДРП/б/, например Н. В. Крыленко, пытались

[47]

доказать, что большевики не допустят с помощью братания «выведывания военных тайн»{43}, факты говорят об обратном. Документы германской и австро-венгерской разведок полны многочисленных сведений об использовании ими братания. Так, по подсчетам М. С. Френкина, за май 1917 года австро-венгерская разведка только двух армий осуществила через братание 285 разведывательных контактов{44}.

Оберегая свою армию от разложения, австро-германское командование в секретных приказах весной 1917 года предписывало «вступать в разговоры с представителями противника только уполномоченным на это офицерам разведки»{45}. Когда же все мероприятия по «мирной пропаганде» были выполнены, в результате чего был собран обильный разведывательный материал, братания с австро-германской стороны с середины июня временно прекратились. И с самолетов противника над нашими окопами стали разбрасываться листовки, в которых сообщалось, что ввиду начавшегося русского наступления солдаты, пытающиеся выходить на братание, будут расстреливаться{46}.

Подводя итог этому периоду (март-июнь), необходимо отметить, что участие в братаниях огромного количества русских солдат было серьезным показателем разложения и общего кризиса, охватившего действующую армию, катастрофически терявшую боеспособность. Солдаты уже не желали вести даже объявленную Временным правительством «революционную» войну. А последнее, так же как и командование, не приняло надлежащих мер по борьбе с братанием.

После неудачного июньского наступления русской армии на фронте с середины июля вновь наступило затишье. Австро-германское командование снова возобновило организацию братаний и стремилось использовать их в своих целях. Показательно, что посланный на Румынский фронт в качестве представителя Петроградского Совета большевик П. Н. Мостовенко так и заявил на VI съезде РСДРП/б/, проходившем 26 июля — 3 августа в Петрограде: «Побывавши на фронте, я убедился, что организация братания идет со стороны немцев» и далее заключил, что оно сильно дезорганизует армию{47}. Вывод делегата съезда о доминировании инициативы неприятеля в деле организации братания подтверждается и русским командованием, и самими солдатами{48}. Австро-германское командование снова вернулось к идее развала русской армии через эту наиболее действенную форму антивоенного протеста солдат.

Русское верховное командование к этому времени смогло убедить Временное правительство в необходимости перейти от словесного осуждения братания к строгим мерам. 12 июля Временное правительство приняло постановление о введении смертной казни на фронте, отмененной после победы Февральской революции{49}. Это постановление развязало руки командованию. 1 августа последовал приказ по действующей армии Верховного главнокомандующего генерала от инфантерии Л. Г. Корнилова № 748 о мерах борьбы с братанием. В этом приказе Корнилов требовал немецких братальщиков «в плен не брать, а прикалывать пришедших на месте и трупы их выставлять впереди проволочных заграждений», а наших солдат за «попытки к братанию предавать военно-революционному суду, как за измену», что зачастую означало вынесение смертного приговора. Непосредственной причиной этого приказа, как писал генерал, было то, что «на некоторых участках фронта противник до сих пор еще делает попытки брататься с нашими солдатами»{50}.

Аналогичные приказы издавались и командованием непосредственно на фронте. Так, командующий 5-й армией Северного фронта генерал от инфантерии Ю. Н. Данилов в приказе от 15 июля в пункте о братании отмечал, что «долг всякого верного России солдата, замечающего попытку к братанию, немедленно стрелять по изменникам. Рота, в которой таких мер не будет принято, должна быть немедленно расформирована с обязательным приданием суду зачинщиков»{51}. Как свидетельствуют судебные материалы, это были не просто угрозы: некоторое количество солдат, участвовавших в братаниях, было осуждено в основном на каторжные работы. В отдельных случаях были вынесены смертные приговоры{52}. Что же касается приведения их в исполнение, то комиссар Временного правительства на Северном фронте В. Б. Станкевич об этом писал: «Я не знаю ни одного случая применения военно-революционных судов, который бы окончился применением смертной казни. Как трудно было выбрать кого-либо из перешедших черту, так трудно было найти лиц, готовых при этих условиях принять на себя санкцию смерти реального человека. И было большим вопросом, легко ли было найти исполнителей»{53}. Сказанное Станкевичем подтверждается донесением командира 16-го армейского корпуса генерал-лейтенанта К. Ф. Щедрина в штаб 8-й армии Румынского фронта от 5 августа: «Дисциплинарные суды почти бездействуют, так как все как-то избегают обращаться к ним; самые же суды стесняются применять кару к своему же брату-солдату»{54}.

Но даже такие, в общем-то демонстративные, меры воздействия помогли несколько укрепить воинскую дисциплину и главное — свести к минимуму количество братаний. Этому способствовало также и то, что после июльских дней в Петрограде часть большевиков руководящего звена, в том числе и в действующей армии, была арестована, и братания солдат просто некому было организовывать. Как свидетельствуют сводки сведений о настроении, поступавшие из частей и соединений в Ставку в июле-августе, случаи братания были тогда редки, носили стихийный характер, а инициатива их исходила в основном со стороны противника{55}.

Однако выступление генерала Л. Г. Корнилова, начавшееся 25 августа, свело на нет все усилия Временного правительства и командования по борьбе с братанием. Большое количество офицеров было арестовано, многие отстранены от должности. К тому же сильно был подорван в глазах солдатских масс и авторитет войсковых комитетов, особенно принимавших вместе с комиссарами Временного правительства и командованием репрессивные меры по восстановлению дисциплины на фронте, в том числе и по борьбе с братанием.
Как известно, после ликвидации корниловского выступления началась большевизация Советов, не обошедшая и действующую армию. Переизбранные солдатские комитеты там,

[48]

где руководство перешло к большевикам, практически легализировали братание, взяв дело его организации в свои руки. О репрессивных мерах к братающимся, разумеется, не могло быть и речи. Этим в значительной степени объясняется стремительный рост числа братаний в последующий период — в сентябре и особенно в октябре{56}. По подсчетам академика И. И. Минца, их число в сентябре удвоилось по сравнению с августом, а в октябре увеличилось в пять раз по сравнению с сентябрем{57}. Братание приобрело новые черты — большую массовость и организованность, что, несомненно, было обусловлено как большевизацией солдатских комитетов, так и фактическим бессилием командования. К кануну Октября братание вновь, как и весной 1917 года, заняло ведущее место среди видов нарушений воинской дисциплины. В отчете военно-политического отдела Ставки о состоянии армии в октябре особо подчеркивалось, что в целом ряде «нарушений самым важным является, несомненно, братание с противником, так как, с одной стороны, оно служит проявлением наивысшей деморализации войск, а с другой стороны, сильнее всего подрывает основы боеспособности и дисциплины, вызывая целый ряд эксцессов и осложнений»{58}.

В послеоктябрьский период братание не только было официально узаконено, но и стало одним из главных инструментов борьбы большевиков за заключение сепаратного мира с противником. Лозунг дней, прошедших от Декрета о мире до ленинского обращения 9 ноября по радиотелеграфу к солдатам заключать локальные перемирия («солдатские миры») с неприятелем, — «братание ускорит мир» был доминирующим на фронте. Фактически поддержка и организация большевиками братаний в этот период психологически подготавливали солдат только к миру. Но не к «справедливому демократическому миру без аннексий», за который ратовал В. И. Ленин{59}, а к миру любой ценой. Ведь в итоге внедрения большевиками массового братания непоправимым стало положение с сохранением обороноспособности действующей армии, а справедливый мир можно было заключить только при наличии крепкого фронта. Следует также подчеркнуть, что продолжение курса большевиков на братание в послеоктябрьский период, когда они объявили себя оборонцами, в политическом и военном отношении было в интересах противника, так как безнадежно подрывало воинскую дисциплину. Исполняющий должность начальника Генерального штаба генерал-лейтенант В. В. Марушевский в разговоре по прямому проводу с генерал-лейтенантом Н. Н. Духониным{60} в ночь на 11 ноября, касаясь вопроса братания, особо подчеркивал: «Мне лично кажется, что если на всем фронте происходило братание в течение многих недель и что если предложение о немедленном перемирии, переданное комиссарами на фронт, проникло уже в сознание войсковой массы, то положение делается, вероятно, трудно поправимым»{61}.

В период заключения «солдатских миров» с представителями командования противника, т.е. с 14 ноября по 5 декабря, братание было практически непрерывным. Для этого времени было характерно то, что для получения разведывательных данных австро-германское командование часто выступало как инициатор братания и на встречи с русскими солдатами посылало одних и тех же лиц, как правило, переодетых в солдатскую форму офицеров разведки. Кроме сбора разведывательной информации противник открыто занимался и разложением русской армии, прибегая к спаиванию наших солдат и обильно снабжая их своими агитационными изданиями на русском языке. Накопив же достаточный разведывательный материал, командование противника в одностороннем порядке приостанавливало братание{62}.

Несмотря на очевидный вред братания, большевики не отказались от него и после заключения перемирия, состоявшегося 2 декабря в Брест-Литовске. Более того, при выработке текста договора по предложению именно советской стороны в него был включен пункт о братании{63}. Примечательно, что по этому поводу восторженно высказался советский Верховный главнокомандующий прапорщик Н. В. Крыленко. В телеграфном обращении к солдатам от 4 декабря он отмечал, что «братание — одно из могучих средств нашей революционной борьбы», и «постановлено братание на почву правильной социалистической пропаганды международного братания»{64}.

Однако целый ряд случаев братания свидетельствовал о том, что вместо «правильной социалистической пропаганды международного братания» наши солдаты все больше втягивались в меновую торговлю с солдатами противника. Так, в сводке сведений, составленной военно-политическим и гражданским управлением при Верховном главнокомандующем 21 декабря, сообщалось, что братание чаще всего выражалось в «обмене вещей; солдаты группами… собираются для этой цели и братаются с немецкими солдатами»{65}. В рапорте этого управления от 4 января 1918 года указывалось, что по-прежнему на фронте «братания продолжаются и носят в большинстве случаев характер натурального обмена»{66}. А 16 января начальник штаба Верховного главнокомандующего М. Д. Бонч-Бруевич в сообщении Советскому правительству о состоянии действующей армии вынужден был также признать, что «братание превратилось в бойкую торговлю»{67}. Таким образом, надежды большевиков на братание как на могучее средство революционной борьбы не оправдались. Если вначале солдаты связывали с ним свои чаяния о мире, то после заключения перемирия им стали безразличны политические цели большевиков и в основу братания легли материальные интересы. Таков достаточно прозаический конец этого свойственного в основном Первой мировой войне явления.

Примечания:

{1} Царская армия в период мировой войны и Февральской революции. Материалы к изучению истории империалистической и гражданской войн. Казань: Татиздат, 1932. С. 87. Следует отметить, что братание случалось и ранее, так как В.И. Ленин говорил об этом явлении еще на конференции заграничных секций РСДРП, проходившей в Берне 14-19 февраля 1915 г. (см.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 26. С. 164).

{2} См., например: На фронте в предоктябрьские дни // Красная летопись. 1923. № 6; Накануне перемирия // Красный архив. 1927. № 4; Ставка и Министерство иностранных дел // Там же. 1928. № 5.

[49]

Большевизация фронта в предыюльские дни 1917 года // Там же. 1933. № 3; О положении армии накануне Октября // Исторический архив. 1957. № 6; Революционное движение в армии и на флоте в годы Первой мировой войны. М.: Наука, 1966; Революционное движение в русской армии в 1917 г. 27 февраля — 24 октября 1917 года. М.: Наука, 1968; Октябрьская революция и армия. 25 октября 1917 г. — март 1918 г. М.: Наука, 1973; Военно-революционные комитеты действующей армии. 25 октября 1917 г. — март 1918 г. М.: Наука, 1977; Войсковые комитеты действующей армии. Март 1917 г. — март 1918 г. М.: Наука, 1982.

{3} Советские архивы. 1968. №4.

{4} Брусилов А. А. Мои воспоминания. М.: РОССПЭН, 2001; Данилов Ю. Н. На пути к крушению: Очерки из последнего периода русской монархии. М.: Воениздат, 1992; Деникин А.И. Очерки Русской Смуты. Крушение власти и армии, февраль-сентябрь 1917, Репринтное воспроизведение. М.: Наука, 1991; Керенский А. Ф. Россия на историческом повороте. Мемуары. М.: Республика, 1993; Станкевич В. Б. Воспоминания. 1914-1919. М.: Изд-во РГГУ, 1994.

{5} См., например: Гапоненко Л. С, Кузьмина Т.Ф. Из истории борьбы солдат Западного фронта за мир в 1917 г. // Октябрь и гражданская война в СССР. М.: Наука, 1966; Ткачук А. Г. Братание на фронтах в 1917 г. (по материалам Юго-Западного и Румынского фронтов) // Участие трудящихся зарубежных стран в Октябрьской революции. М.: Наука, 1967; Миллер В. И. Солдатские комитеты русской армии в 1917 г. (возникновение и начальный период деятельности). М.: Наука, 1974; Гаврилов Л. М. Солдатские комитеты в Октябрьской революции (действующая армия). М.: Наука, 1983; Ивашин В. Г. Большевики Белоруссии и Западного фронта в борьбе за осуществление ленинского декрета о мире. Минск: Изд-во БГУ им. Ленина, 1972; Истраши Е. Н. Демократическое движение за мир на Румынском фронте в 1917 г. Кишинев: Штиинца, 1973; Якупов Н. М. Революция и мир (Солдатские массы против империалистической войны. 1917-март 1918 г.). М.: Мысль, 1980; Коников Е. В. Борьба большевиков за демократический мир среди солдат действующей армии. Март 1917 г. — март 1918 г. Саратов: Изд-во Саратовского ун-та, 1981.

{6} См., например: Миллер В. И. Указ. соч. С. 261-262.

{7} Базанов С. Н., Пронин А. В. Бумеранг братания// Воен.-истор. журнал. 1997. № 1, 3.

{8} Базанов С. Н. К истории развала русской армии в 1917 году // Армия и общество. 1900-1941 годы. Статьи, документы. М.: Изд. ИРИ РАН, 1999. С. 51-76.

{9} Френкин М. С. Русская армия и революция. 1917-1918. Мюнхен: ЛОГОС, 1978.

{10} Френкин М. С. Указ соч. С. 173-177, 265-267, 270, 676.

{11} Там же. С.266.

{12} Там же.

{13} Революционное движение в армии и на флоте в годы Первой мировой войны. С. 174-175, 419.

{14} Непосредственным поводом для издания приказа было братание наших солдат с противником 10 апреля 1916 г. на участке 40-го армейского корпуса 8-й армии Юго-Западного фронта. А. А. Брусилова возмутило вероломство врага: противник взял в плен 135 наших солдат, приглашенных с нейтральной полосы к нему в окопы. Там же. С. 174-175.

{15} Там же. С.175.

{16} Деникин А. И. Указ. соч. С. 329.

{17} Данилов Ю. Н. Указ. соч. С. 147.

{18} Дело в том, что процент добровольной сдачи в плен солдат русской армии был намного ниже, чем, например, в войсках Австро-Венгрии. В то же время по количеству побегов из плена, а бежал каждый десятый наш солдат, Россия была на первом месте. См.: Серебрянников В. В. Социология войны. М.: Научный мир, 1997. С. 247.

{19} Данилов Ю. Н. Указ.соч. С. 144.

{20} Там же. С. 144.

{21} Там же. С. 144-145.

{22} Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 26. С. 164.

{23} Керенский А. Ф. Указ. соч. С. 180.

{24} Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 31. С. 265.

{25} КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и Пленумов ЦК. 8-е изд. М.: Политиздат, 1970. Т. 1. С. 440.

{26} Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 31. С. 459-461.

{27} Керенский А. Ф. Указ.соч. С. 180.

{28} Деникин А. И. Указ. соч. С. 329.

{29} Брусилов А. А. Указ. соч. С. 250.

{30} Керенский А. Ф. Указ. соч. С. 180-181.

{31} Гофман М. Записки и дневники (1914-1918). Л.: Красная газета, 1929. С. 106.

{32} Деникин А. И. Указ. соч. С. 329.

{33} Керенский А. Ф. Указ. соч. С. 181.

{34} Данилов Ю. Н. Указ. соч. С. 147.

{35} Керенский А. Ф. Указ. соч. С. 181; Революционное движение в русской армии в 1917 г. 27 февраля — 24 октября. С. 51-52, 76, 79.

{36} Советские архивы. 1968. № 4. С. 38.

{37} Участие трудящихся зарубежных стран в Октябрьской революции. С. 138.

{38} См., например: РГВИА, ф. 2152, оп. 7, д. 2, л. 105; д. 164, л. 178.

{39} Миллер В. И. Указ. соч. С. 261.

{40} Гаврилов Л. М. Указ. соч. С. 53.

{41} Френкин М. С. Указ. соч. С. 267.

{42} Правда. 1917. 4 мая.

{43} Крыленко Н. В. Почему побежала русская революционная армия? Пг., 1917. С. 21.

{44} Френкин М. С. Указ. соч. С. 266.

{45} Венгерские интернационалисты в Великой Октябрьской социалистической революции. М.: Воениздат, 1959. С. 79.

{46} См., например: Русское слово. 1917. 27 июня.

{47} VI съезд РСДРП/б/. Август 1917 г. Протоколы. М.: Госполитиздат, 1958. С. 85.

{48} РГВИА, ф. 2031, оп. 1, д. 1181, л. 363; ф. 2156, оп. 1, д. 23, л. 2, 3.

{49} Войсковые комитеты действующей армии. Март 1917 г. — март 1918 г. С. 230.

{50} Революционное движение в русской армии в 1917 г. С. 283-284.

{51} РГВИА, ф. 2122, оп. 2, д. 13, л. 313-313об.

{52} Революционное движение в русской армии в 1917 г. С. 73, 284-285, 346, 584.

{53} Станкевич В. Б. Указ. соч. С. 102.

{54} Революционное движение в русской армии в 1917 г. С. 303.

{55} См., например: Войсковые комитеты действующей армии. Март 1917 г. — март 1918 г. С. 233; Революционное движение в русской армии в 1917 г. С. 187, 308.

{56} См., например: Революционное движение в русской армии в 1917 г. С. 433, 453, 505-506, 509, 528, 536-538; РГВИА, ф. 366, оп. 2, д. 166, л. 47.

{57} Минц И. И. История Великого Октября. 2-е изд. М.: Наука, 1978. Т. 2. С. 746.

{58} РГВИА, ф. 2003, оп. 4, д. 31, л. 70об.

{59} Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 35. С. 13.

{60} Временно исполняющий обязанности Верховного главнокомандующего Н. Н. Духонин 9 ноября был отстранен от должности за отказ вступить в мирные переговоры с противником, но должен был «продолжать ведение дела, пока не прибудет в Ставку новый главнокомандующий» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 35. С. 80).

{61} Накануне перемирия // Красный архив. 1927. Т. 4 (23). С. 203.

{62} Подробнее об этом см.: Воен.-истор. журнал, 1997. № 3. С. 51-57; Френкин М. С. Указ. соч. С. 676-677; Фельштинский Ю. Крушение мировой революции. Брестский мир: Октябрь 1917 — ноябрь 1918. М.: ТЕРРА, 1992. С. 41-43.

{63} Октябрьская революция и армия. 25 октября 1917 г. — март 1918 г. С. 252-253.

{64} Там же. С. 253.

{65} Там же. С. 302.

{66} Там же. С. 353.

{67} Там же. С. 375.

[50]