Дипломатия и война. 1914 и 1939 годы

Вопросы истории. 1997. № 7. С. 3-12.

Среди документов Архива Президента Российской Федерации хранится документальная справка (ф. 56, оп. 1, д. 1140, л. 173-184) «Темный маневр английской дипломатии в августе 1914 г.», подготовленная политархивом НКИД в мае 1939 г. для В. Молотова. Публикуемый документ неизвестен историкам. Он заслуживает внимания и оценки с позиций тех знаний, которыми мы сегодня располагаем о событиях того времени.

Хотя документальная справка политархива НКИД повествует о последних днях июльского кризиса 1914 г., переросшего в первую мировую войну, она имеет прямое отношение к предыстории второй мировой войны. Появление ее в середине мая 1939 г., когда советское руководство все более склонялось к выводу об очевидном нежелании правительства Чемберлена связывать себя взаимными и равноправными военно-политическими обязательствами с СССР и Францией в отпоре нацистской агрессии в Восточной Европе, можно рассматривать как «историческое обоснование» двуличной дипломатии коварного Альбиона, преследующего свои эгоистические цели за счет других держав, в данном случае — России, являвшейся к началу первой мировой войны если не формальным, то фактическим союзником Великобритании в борьбе против Германии. Не случайно, в препроводительном письме на имя Молотова зав. политархивом НКИД обращал внимание на то, что «темный маневр английской дипломатии в августе 1914 г.» «очень похож на маневр 1939 г. мая м-ца». На первый взгляд справка содержала документальные подтверждения «темного маневра», предпринятого британским министром иностранных дел Эд. Греем, предложившем Берлину в день объявления Германией войны России 1 августа 1914 г. сохранение нейтралитета Англии и пассивность французских армий на германской границе в обмен на обязательство Германии воздержаться от нападения на Францию и сохранение в неприкосновенности нейтралитета Бельгии, гарантированного международными договорами. Реализация этих предложений позволила бы Германии сосредоточить все вооруженные силы для войны с Россией.

Давала ли документальная справка политархива НКИД достаточно серьезные основания для квалификации вышеупомянутых предложений главы британского Форин оффис как «темного маневра» в отношении России и Франции? Действительно ли Грей — один из главных, наряду с А. П. Извольским, творцов англо-русского соглашения 1907 г. и активный проводник политики укрепления англо-французской Антанты — задумал предательство по отношению к своим «дорогим союзникам»? Таким вопросом задавался и Н. П. Полетика, опубликовавший фундаментальное

[3]

исследование о политике великих европейских держав в период июльского кризиса 1914 г.{1}.

Однако обратимся к самой документальной справке, составленной историком проф. Е. А. Адамовым на основе английских и германских документальных публикаций о происхождении первой мировой войны, мемуаров и парламентских отчетов британской палаты общин.

Обращает на себя внимание отсутствие в справке каких-либо комментариев к документам и оценок автора, за исключением краткого замечания в первом же ее абзаце о том, что сам факт секретных англо-германских переговоров 1 августа 1914 г. был «чрезвычайно характерным» эпизодом дипломатической обстановки перед началом первой мировой войны. Поставленный в ряду других эпизодов, он вполне вписался бы в общую картину дипломатического маневрирования стран Тройственного союза и Антанты, добивавшихся создания наиболее благоприятных военных, внешне- и внутриполитических, международно-правовых и прочих условий для своих стран в случае возникновения большой европейской войны. Так, автор справки мог бы акцентировать внимание ее читателя на том, что предложение Грея от 1 августа было по существу ничем иным, как повторением германского предложения от 30 июля, когда в Берлине окончательно поняли, что Великобритания не останется в стороне от европейского конфликта и искали варианты, при которых она сохранила бы нейтралитет. Ответ Грея раскрывает позицию Великобритании в назревавшей войне: «Вы должны осведомить германского канцлера, — предписывал он британскому послу в Берлине Э. Гошену, — что его предложение связать себя обязательством нейтралитета на таких условиях не может быть принято ни на минуту. Он просит нас в действительности обязаться стоять в стороне, в то время как французские колонии будут захвачены, и Франция разбита… Подобное предложение неприемлемо, так как Франция может подвергнуться такому разгрому, что потеряет свое положение как великая держава и подчинится германской политике без дальнейшей потери территории в Европе. Но помимо этого, вести подобный торг за счет Франции для нас было бы бесчестьем… Канцлер также просит нас заключить сделку и в отношении тех обязательств и интересов, которыми мы связаны относительно нейтралитета Бельгии. Мы не могли бы обсуждать и такую сделку»{2}.

Почему же через два дня, 1 августа, Грей вдруг возвращается к германскому предложению уже в собственном авторстве? Действительно ли произошло «божье чудо», о котором взывал к небу на заседании прусского Совета министров 30 июля канцлер Т. Бетман-Гольвег, и Великобритания решила остаться нейтральной при гарантии Германией «французской безопасности»?

Радикальное изменение позиции главы британского Форин оффис трудно понять, не обратившись к внутриполитической обстановке в Англии, парламент и общественное мнение которой были настроены против участия страны в назревавшем европейском конфликте из-за событий на Балканах. Британский кабинет министров на заседании 27 июля высказался за сохранение Англией нейтралитета. Грей, призывавший своих коллег-министров «стать рядом с двумя другими державами Антанты», остался в меньшинстве. Решение кабинета, однако, не помешало Грею, ясно представлявшему логику развития европейского кризиса, на следующий день заверить союзников, что Англия не останется нейтральной. Но в последующие дни он отказывался давать официальные заверения от имени правительства в выполнении Лондоном союзнических обязательств перед Францией, что создавало напряженные и подчас драматические моменты в отношениях между Парижем и Лондоном.

Объявление Россией 30 июля первым днем всеобщей мобилизации армии, в ответ на отказ Австро-Венгрии прекратить военные действия в Сербии, свидетельствовало о приближающейся роковой развязке. Грей понимал, что дальнейшее развитие событий и прежде всего вступление в войну Германии, которая в соответствии с планом Шлиффена нарушит нейтралитет Бельгии, способно переломить настроение парламента, правительства и страны в целом. В то же время необходимо было продемонстрировать волю правительства к мирному улаживанию конфликта и не скомпрометировать

[4]

репутацию британской дипломатии, которую невозможно было бы обвинить в причастности к решению России и Франции вступить в войну с германским блоком. Наконец, следовало подготовиться к грядущим событиям и срочно собрать своих сторонников в правительстве и парламенте, разъехавшихся из Лондона на уик-энд. Как пишет Полетика, «положение в те дни было таковым, что единственный выход, который мог найти Грей, заключался в затягивании переговоров с целью выиграть время». Утром 1 августа единомышленники Грея генерал Г. Вильсон и У. Черчилль при помощи некоторых депутатов-консерваторов организовали «форменную облаву», для того чтобы доставить вождей консервативной партии в Лондон. К вечеру 1 августа их усилия увенчались успехом{3}.

Всего этого в документальной справке нет. Как нет в ней и объяснения временного ослепления «темным маневром» Грея германского политического руководства — Вильгельма II, Бётман-Гольвега и министра иностранных дел фон Ягова, ухватившегося как за соломинку спасения за призрачную надежду на нейтралитет Англии в надвигавшейся европейской войне. В справке много недоговоренностей, которые можно объяснить заданностью ее цели, выраженной в заголовке. Но автор ее явно рассчитывал на подготовленного и вдумчивого читателя, который не поддастся на заголовок справки и сделает для себя, по крайней мере, два главных вывода: во-первых, о том, что предложения главы Форин оффис германскому правительству были явно неосновательными для политического деятеля такого уровня и опыта, как Грей и нацелены на затяжку времени, тем более, что они не были согласованы предварительно с правительством Франции, а главное — разрушали сложившееся еще с начала 90-х годов XIX в., в результате заключения франко-русского союза, военно-политическое равновесие на европейском континенте и облегчали Германии задачу расправиться со своими противниками на Западе и на Востоке поочередно; во-вторых, принятие этих предложений Германией означало крах плана Шлиффена, в течение многих десятилетий разрабатывавшегося в немецком Генштабе и нацеленного на сосредоточение в первый период войны подавляющего большинства германских дивизий против Франции. Недаром, в германском Генштабе предложение Грея было воспринято как «ужасающаяся новость», а начальник Генштаба Г. фон Мольтке отказался выполнять распоряжения Вильгельма II, перечеркивающие осуществление плана Шлиффена.

Даже эти выводы, сделанные на основании документальной справки, дают основания для заключения, что «темный маневр» британской дипломатии не был направлен против союзников по Антанте. С гораздо большими основаниями его можно адресовать Германии, хотя по отношению к противнику вряд ли правомерно называть этот дипломатический маневр «темным».

Точную оценку маневра Грея, если исключить характерные для него резкие выражения, дал Вильгельм II: «Господин Грей, лживый пес, боявшийся своей собственной подлости и лживой политики, все же не хочет открыто выступить против нас, но хочет чтобы его вынудили к этому»{4}.

Такова была реальная обстановка в 1914 году. Перед историком документальная справка НКИД ставит два важных вопроса: 1) Корректна ли историческая параллель между дипломатическими маневрами Великобритании в августе 1914 г. и весной 1939 г. и 2) возникала ли реально, в отличие от 1914 г., в канун Второй мировой войны ситуация, когда расстановка сил между ведущими державами — будущими участниками войны — могла измениться в «последний час»?

Опубликованные за прошедшие десятилетия документы, многочисленные исследования отечественных и зарубежных историков дают на оба вопроса в основном утвердительные ответы.

Мюнхенское соглашение 1938 г. явилось той основой, которая, несмотря на существовавшие глубокие противоречия между Англией и Германией, привела на некоторое время к компромиссу в политике двух стран. Противоречия то брали верх, то уступали стремлению совместить взаимные интересы. В тайных англо-германских переговорах 1938-1939 гг. принимала участие целая группа политиков, дипломатов и бизнесменов, но

[5]

основными действующими лицами неизменно были главный советник правительства Н. Чемберлена по вопросам экономики Г. Вильсон и посол Германии в Лондоне Г. Дирксен. Степень достигнутого взаимопонимания была достаточно высокой. Как свидетельствуют документы архива Дирксена, немецкая сторона была в сентябре 1938 г. уверена, что «Чемберлен приложит все усилия, чтобы достигнуть соглашения с нами, даже если британское общественное мнение будет чинить ему все мыслимые затруднения»{5}.

Оккупация и раздел Чехословакии в марте 1939 г., означавшие демонстративное нарушение Германией продиктованных ею же условий мюнхенского соглашения, поставили Англию, Францию и их союзников перед непредсказуемой альтернативой. Если непосредственно после Мюнхена многие считали Н. Чемберлена и Э. Даладье миротворцами, то теперь стало очевидно, что политика «умиротворения», а вместе с ней и англо-французская концепция безопасности, суть которой заключалась в том, чтобы сдержать захватнические устремления Германии и ее союзников в определенных рамках, терпят крах. Бесцеремонные действия нацистских лидеров усилили тревогу в Англии и Франции, многих малых и средних государств Европы: будет Гитлер и дальше двигаться на Восток (23 марта немецкие войска вступили в Мемель), повернет на Запад или умерит свои аппетиты? Лондон и Париж взяли курс на то, чтобы, с одной стороны, успокоить общественное мнение, а, с другой — поставить Гитлера перед фактом возможного заключения военного союза с СССР. Было заявлено о предоставлении гарантий Польше, Румынии и еще некоторым странам, принят ряд мер по укреплению обороны, начаты переговоры с советским правительством.

Германия, в свою очередь, выразила готовность к переговорам с Советским Союзом. Первым жестом можно считать кратковременную беседу Гитлера 12 января 1939 г. на одном из приемов с советским послом в Берлине А. Мерекаловым. И хотя переговоры начались в мае-июне, жест рейхсканцлера, учитывая напряженные в то время германо-советские отношения, был принят к сведению.

Так возник «треугольник» переговоров: англо-франко-советских, англо-германских и советско-германских, которым суждено было прояснить возможность или невозможность предотвращения пожара мировой войны. Каждая из сторон преследовала свои цели. Германия стремилась обеспечить наиболее благоприятные внешнеполитические условия для нападения на Польшу, воспрепятствовать созданию англо-франко-советской коалиции избежать как минимум вовлечения в войну на стороне Польши Советского Союза. Англия и Франция — избежать войны с Германией и направить ее агрессию против СССР, а при определенных условиях и самим принять в ней участие, решив «польскую проблему» путем компромисса с рейхом. СССР — избежать вовлечения в войну, заключить союз с Англией и Францией или направить германскую агрессию на Запад. Эти переговоры отличались рядом особенностей. Первая состояла в их взаимосвязи: положение на одних переговорах во многом определяло движение вперед или вспять на других. Вторая заключалась в том, что несмотря на тайный характер, основное содержание переговоров было известно всем их участникам. Ситуация нередко менялась ежедневно, а затем и ежечасно, порой с непредсказуемыми последствиями.

В те дни, когда готовилась справка политархива НКИД, видный деятель консервативной партии, член парламента Г. Друммонд-Вольф заявил представителю германского министерства иностранных дел, что политические комбинации, на которые сейчас идет Великобритания, предусматривают готовность предоставить Германии «как принадлежащее ей по праву» поле экономической деятельности «во всем мире, в частности на Востоке и Балканах»{6}. Позднее Г. Вильсон информировал Дирксена, что Германия и Англия «могли бы найти широкие возможности приложения своих сил» в Китае и России{7}. В случае выгодной сделки (пакта о ненападении или договора о невмешательстве) Англия изъявила готовность прекратить переговоры с СССР и даже пожертвовать интересами своей союзницы Франции. Но до конкретного решения было еще далеко.

[6]

Советско-германские переговоры в мае только начинались, а на англо-франко-советских переговорах в Москве ситуация оставалась неясной. Обстановка, сложившаяся в «треугольнике переговоров» к концу августа 1939 г., известна. Англо-франко-советские переговоры в Москве зашли в тупик из-за взаимного недоверия и нежелания Польши пропустить советские войска через свою территорию в случае германской агрессии. «Англия и Франция, — считают американские историки А. Рид и Д. Фишер, — в последнюю минуту могли одуматься, Польша — понять реальности, а германское предложение рухнуть. Сталин, как всегда, оставлял обе двери открытыми»{8}.

На тайных англо-германских переговорах предстояла встреча «на высшем уровне». Все должно было решиться в «последний час». 21 августа английский посол в Берлине был поставлен в известность о готовности Геринга 23 августа вылететь в Англию для встречи с Чемберленом. Правительство Англии основательно к ней подготовилось{9}. Но встреча не состоялась. 23 августа Гитлер ее запретил. В этот день в Москве был подписан советско-германский договор, который и определил расстановку сил ведущих держав к началу второй мировой войны.

Такого рода исторические примеры универсальны. Готовясь к военному конфликту каждая из сторон стремится максимально ослабить противника и приобрести себе союзников, особенно за его счет. По мере приближения вооруженного противоборства дипломатические и иные маневры в этом направлении достигают максимальной активности. Сравнительный анализ событий 1914 и 1939 гг. это подтверждает.

Если в канун первой мировой войны расстановка сил была предопределена противоборством Тройственного союза и Тройственного согласия еще в начале XX века и возможность тактических маневров в дипломатии была крайне ограничена, то в 1939 г. возможность временных тактических комбинаций «треугольника» переговорных процессов: англо-франко-советских, англо-германских и советско-германских не была исключена. Об этом свидетельствовали секретные англо-германские и советско-германские переговоры. В сложной и запутанной политической обстановке руководство Великобритании и СССР, не доверявшие друг другу, было готово пойти на временные тактические соглашения с Германией, даже в конечном итоге в ущерб своим политико-стратегическим интересам.

Примечания:

{1} Полетика Н. П. Возникновение мировой войны. М.; Л., 1935; М., 1964.

{2} British Documents on the Origins of the War. Vol. XI. Lnd., 1926, № 303.

{3} Полетика Н. П. Ук. соч., с. 545, 550.

{4} Die Deutschen Dokumente zum Kriegsausbruch. Bd. III. Brl., 1927, № 596.

{5} Документы и материалы кануна второй мировой войны. Т. II. Архив Дирксена (1938-1939 гг.). М., 1948, с. 47.

{6} 1939 год. Уроки истории. М., 1990, с. 458; Aster S. 1939. The Making of the Second World War. Lnd., 1973, p. 239.

{7} Документы и материалы… Т. II, с. 70-71.

{8} Read A., Fisher D. The Deadly Embrace. Hitler, Stalin and the Nazy-Soviet Pact 1939-1941. Lnd., 1988, p. 195.

{9} Мосли Л. Утраченное время. Как начиналась вторая мировая война. М., 1972, с. 306, 307.

Ржешевский Олег Александрович — доктор исторических наук, научный руководитель Центра истории войн XX века Института всеобщей истории РАН.

Емец Валентин Алексеевич — кандидат исторических наук.

[7]

15 мая 1939 года
№ 983
Народному комиссару иностранных дел
тов. В. М. Молотову

Направляю Вам документальную справку «Темный маневр английской дипломатии в августе 1914 г.» для сведения. Этот маневр очень похож на маневр 1939 г. мая м-ца.

Заведующий политархивом
(Зябкин)

Документальная справка
Темный маневр английской дипломатии в августе 1914 года

1 августа 1914 г.— день мобилизаций в Германии и Франции и объявления Германией войны против России — произошел эпизод, чрезвычайно характерный для дипломатической обстановки начала европейской войны.

В 11 часов 14 минут утра 1 августа 1914 г. германский посол в Лондоне князь Лихновский телеграфировал в Берлин в министерство иностранных дел:

(Перевод с немецкого)
«Тел. № 205. Сэр Э. Грей только что выразил мне через сэра В. Тирреля{1*} надежду на то, что сегодня после обеда у него, в результате происходящего совещания министров, будет возможность сделать мне сообщение, имеющее целью предотвратить великую катастрофу. Имеется в виду, судя по намекам сэра Вилльяма, что если мы не нападем на Францию, Англия останется нейтральной и гарантирует пассивность Франции. Более обстоятельно осведомлюсь сегодня после обеда. Только что сэр Э. Грей позвонил по телефону и спросил меня, могу ли я заявить, что в случае, если Франция останется нейтральной в русско-германской войне, мы не нападем на французов. Я заявил ему, что могу взять на себя эту ответственность, и он использует это заявление в сегодняшнем заседании кабинета. Дополнение. Сэр В. Тиррель настоятельно просил меня действовать в том смысле, чтобы наши войска не нарушили французскую границу. Все зависит от этого. Французские войска будут отведены назад в случае перехода границы. — Лихновский».

Эта телеграмма была получена в Берлине в министерстве иностранных дел 1 августа в 4 часа 23 мин. пополудни, тотчас же после расшифровки доложена Вильгельму II, а затем (в 8 час. вечера) разослана — в ген. штаб, военному министру, в морской штаб и морскому министру. В 5 час. вечера 1 августа нач. ген. штаба Мольтке был во дворце у Вильгельма II и получил от него приказ объявить тотчас же мобилизацию, назначивши первым днем ее 2 августа. Мольтке, по его словам, не успел доехать обратно в ген. штаб, как получил приказание немедленно вернуться во дворец, где его встретили, кроме Вильгельма, рейхсканцлер, военный министр и «несколько других господ». Все эти лица и в особенности рейхсканцлер находились в состоянии «радостного возбуждения» под влиянием полученной из Лондона депеши Лихновского. «Теперь, — писал в своих мемуарных заметках в ноябре 1914 г. Мольтке, — решили воевать против одной лишь России!.. Кайзер сказал мне: «Итак, мы попросту маршируем всеми нашими войсками на Восток».

Я ответил его величеству, что это невозможно. Наступление миллионной армии невозможно импровизировать, это дело напряженной, неустанной

[8]

работы и не может, будучи запланированным, подвергаться изменениям. Если его величество настаивает на том, чтобы все войска вести на восток, то последние будут не готовой к бою армией, а неорганизованным беспорядочным скопищем вооруженных людей. Кайзер настаивал на своем требовании и был очень несдержан, он сказал мне между прочим: «Ваш дядя иначе ответил бы мне!» — чем очень огорчил меня: я никогда не претендовал на то, чтобы равняться с фельдмаршалом{2*}.

— О том, что нас ожидает катастрофа, если мы двинемся в Россию всей нашей армией, имея в тылу мобилизованную Францию, — об этом никто из них не подумал. Как могла бы Англия — даже допуская с ее стороны добрую волю — помешать Франции напасть на нас с тылу! Так же безрезультатно было мое возражение, что Франция уже мобилизуется и что неосуществимо, чтобы мобилизованная Германия и мобилизованная Франция мирно договорились ничего не предпринимать друг против друга. Настроение все повышалось, и я оставался в полном одиночестве.

В конце концов мне удалось убедить его величество, что наше наступление должно происходить так, как оно было запланировано: с большими силами против Франции и с слабыми оборонительными силами против России. Я сказал кайзеру, что после выполнения плана можно будет любые крупные войсковые части перебросить на Восток, но в первоначальном плане наступления ничего нельзя менять, иначе я не могу на себя принять никакой ответственности. Ответная телеграмма в Лондон была составлена в том смысле, что Германия очень охотно принимает английское предложение, но по техническим причинам запланированное движение к французским границам также должно быть выполнено. Мы ничего, однако, не предпримем против Франции, если она под контролем Англии тоже останется спокойной».

Вот текст этой ответной телеграммы рейхсканцлера Лихновскому, сданной на телеграф в 7 час. 15 мин. пополудни 1 августа:

(Перевод с немецкого)
«Германия готова принять английское предложение при условии, что Англия всеми своими военными силами обеспечит сохранение безусловного нейтралитета Франции в германо-русском конфликте до окончательной ликвидации этого конфликта. За Германией всецело остается право определить момент, когда эту ликвидацию можно будет считать законченной. Германская мобилизация сегодня последовала в результате русского вызова до того, как телеграмма № 205{3*} была получена. Вследствие этого наше движение и в сторону французской границы невозможно изменить. Мы обязуемся, однако, не переходить французской границы до 7 час. вечера понедельника 3 августа, на случай получения до того английской гарантии. — Бетманн-Гольвег».

В то же самое время Вильгельм послал следующую срочную телеграмму английскому королю:

(Перевод с английского)
«Я только что получил от твоего правительства сообщение, предлагающее французский нейтралитет под гарантией Великобритании. К этому предложению был добавлен запрос, воздержится ли при таких условиях Германия от нападения на Францию. По техническим причинам моя мобилизация, объявленная уже сегодня днем, должна продолжаться на два фронта — восточный и западный, согласно плану. Это невозможно отменить, поэтому я сожалею, что твоя телеграмма{4*} пришла так поздно. Но если Франция предлагает мне нейтралитет, который должен быть гарантирован флотом и армией Великобритании, я, конечно, воздержусь от нападения на Францию и употреблю мои войска в другом месте. Я надеюсь, что Франция не будет нервничать. Войска на моей границе будут удержаны по телеграфу и телефону от вступления во Францию. — Вильгельм».

[9]

После отправки этой телеграммы Вильгельму была доложена вторая телеграмма Лихновского, отправленная из Лондона в 2 ч. 10 м. пополудни, полученная в министерстве иностранных дел в 6 ч. 4 м пополудни и помеченная Вильгельмом «8 ч. 30 м. вечера». Телеграмма эта в 8 час. вечера была также сообщена в ген. штаб, военное и морское министерства и штаб адмиралтейства:

(Перевод с немецкого).
«Тел. № 209.
Дополнение к телеграмме № 205. Сэр Вилльям Тиррель только что посетил меня и сказал мне, что сэр Э. Грей хочет сделать мне сегодня днем предложения касательно нейтралитета Англии, даже на случай, если мы будем воевать и против России, и против Франции. Я увижу сэра Э. Грея в 3 ч. 30 м. и тотчас же сообщу. — Лихновский».

На этой телеграмме имеется резолюция Вильгельма: «Тотчас же сообщить в Рим вместе с сегодняшней дневной телеграммой. Потому что Италия отстает от Тройственного Союза из боязни иметь своим противником Англию».

В 5 ч. 47 м. пополудни (т. е. после условленного свидания с Греем) Лихновский отправил следующую телеграмму:

(Перевод с немецкого)
«Телеграмма № 212.
Сэр Э. Грей прочел мне только что следующее заявление, единогласно одобренное кабинетом: Ответ германского правительства относительно бельгийского нейтралитета вызывает глубочайшее сожаление, потому что нейтралитет Бельгии затрагивает чувства нашего народа.

Если бы Германия нашла возможным дать столь же положительный ответ, как данный Францией, это существенно способствовало бы у нас ослаблению тревоги и напряженности, тогда как с другой стороны, если бы один из кабинетов нарушил бы нейтралитет Бельгии в то время, как другой соблюдал бы его, то было бы чрезвычайно трудно сдержать волнение в нашей стране. На мой вопрос, может ли быть мне сделано определенное заявление о нейтралитете Великобритании при условии соблюдения нами бельгийского нейтралитета, министр ответил, что он сделать это не может, но что этот вопрос будет иметь большое значение для здешнего общественного мнения. Если бы нарушили бельгийский нейтралитет, воюя против Франции, то это наверно вызвало бы такой переворот в настроении, который затруднил бы здешнему правительству занять позицию дружеского нейтралитета. Пока нет ни малейшего намерения выступить враждебно против нас, до последней возможности будут стремиться избежать этого. Однако трудно провести линию, указывающую, как далеко мы можем зайти, не вызывая выступления отсюда. Он снова вернулся к бельгийскому нейтралитету и повторил, что этот вопрос, во всяком случае, будет играть большую роль. Он думал уже о том, не было ли бы возможно для нас и для Франции в случае войны с Россией оставаться вооруженными, не нападая друг на друга. Я спросил его, имеет ли он возможность заявить мне, что Франция согласилась бы на пакт такого рода. Так как мы не желаем ни разгромить Францию{5*}, ни завоевать ее земли, я счел возможным предложить, что мы пошли бы на такое соглашение, которое гарантировало бы нейтралитет Великобритании.

Министр сказал, что он выяснит этот вопрос, хотя и признал, что будет затруднительно с обеих сторон удерживать в бездеятельности военных. Мое общее впечатление таково, что здесь хотели бы до последней возможности оставаться в стороне от войны, но что ответ, данный г. статс-секретарем сэру Э. Гошену по поводу нейтралитета Бельгии произвел неблагоприятное впечатление. — Лихновский».

Поля этой телеграммы испещрены многочисленными ругательствами Вильгельма по адресу Грея. Против фразы, заключающей вопрос Грея о «вооруженном ненападении» Франции и Германии друг на друга Вильгельм написал: «Парень сумасшедший или идиот!».

[10]

В этот же день Георг английский телеграфировал Вильгельму:

(Перевод с английского)
«В ответ на твою только что полученную телеграмму{6*} я полагаю, что произошло недоразумение в связи с предложением, высказанным в сегодняшней дружественной беседе между князем Лихновским и сэром Эд. Греем, когда они рассуждали о том, как можно было бы избегнуть фактических военных действий — между германской и французской армиями в то время, как еще есть шансы на то, что Австрия и Россия придут к какому-нибудь соглашению. Сэр Эдуард Грей условится о свидании с князем Лихновским на завтра рано утром, чтобы выяснить, не виноват ли он в этом недоразумении. — Георг».

В 6 ч. 28 м. утра 2 августа Лихновский телеграфировал в Берлин:

(Перевод с немецкого)
«Тел. № 217. Предположения сэра Эдуарда Грея, продиктованные желанием осуществить как можно более длительный нейтралитет Англии, высказаны были без предварительного зондирования Франции и до получения сведений о мобилизации, так что они полностью отпадают, как не имеющие практического значения».

Таково содержание этого эпизода по германским документальным источникам. В официальном английском издании документов о происхождении войны, в 11-м томе, посвященном кризису 1914 г., к этому эпизоду относятся следующие документы:

Телеграмма Грея английскому послу в Париже Берти, отправленная 1 августа в 5 ч. 25 м. пополудни:

(Перевод с английского)
«Я окончательно отклонил все попытки Германии получить от нас какое-либо обещание нейтралитета и не буду обсуждать никакого подробного предложения, если оно не будет основано на условиях, могущих быть признанными действительно выгодными для Франции. Германский посол{7*}, по-видимому, счел не невозможным, когда я под­нял об этом вопрос, что после мобилизации на западной границе французская и германская армии могли бы оставаться на месте, не переходя границы до тех пор, пока это не сделает противная сторона. Я не могу судить было ли бы это совместимо с французскими союзными обязательствами. Если бы это было совместимо, французское правительство, я полагаю, не возражало бы против того, чтобы мы обязались быть нейтральными до тех пор, пока германская армия на границе будте оставаться в оборонительном положении».

Берти ответил на это:

(Перевод с английского)
«Тел. № 116. Август 1, полночь. — Ссылаюсь на Вашу сегодняшнюю вечернюю телеграмму № 297. Хотите ли Вы, чтобы я заявил французскому правительству, что мы предлагаем оставаться после мобилизации французских и германских войск на франко-германской границе, нейтральными до тех пор, пока германские войска останутся в оборонительной позиции и не перейдут французской границы, а французы будут воздерживаться от перехода германской границы? Я не могу себе представить, чтобы в то время как Россия воюет против Австрии и подвергается нападению со стороны Германии, было бы совместимо с французскими обязательствами по отношению к России бездействие со стороны французов. Если бы французы пошли бы на это, то немцы сначала бы напали на русских, а затем, если бы они разгромили последних, обрушились бы на французов. Следует ли мне осведомиться в точности, каковы обязательства французов по франко-русскому союзу?».

[11]

Ответная телеграмма Грея гласила:

(Перевод с английского).
«Ссылаюсь на вашу телеграмму № 116 от 1 августа. Никаких действий в связи с моей телеграммой № 297 от 1 августа теперь не требуется».

К этому следует добавить «разъяснение» этого маневра, сделанное Греем в палате общин в ответ на вопрос Роберта Сесил я 28 августа 1914 г. По официальному отчету дело обстояло следующим образом:

(Перевод с английского).
«Лорд Роберт Сесиль спросил статс-секретаря по иностранным делам, обратил ли он внимание на опубликование германским правительством некоторых предложений, которые будто бы были сделаны с целью обеспечить французский и английский нейтралитет во время войны, И полна ли и точна ли эта публикация?
Сэр Э. Грей: Я видел неполную публикацию. Дело было так. Однажды мне сообщили, что германский посол поднял вопрос о том, что Германия может остаться нейтральной в войне между Россией и Австрией и обязуется не нападать и на Францию, если мы останемся нейтральными и гарантируем нейтралитет Франции. Я сказал, что если германское правительство считает такое соглашение возможным, то я уверен, что мы можем гарантировать его. Оказалось, однако, что посол имел в виду нашу гарантию нейтралитета Франции в войне Германии против России. Это было совсем другое предложение, и так как я считал его по всей вероятности несовместимым с условиями франко-русского союза, то не в моей власти было обещать соответствующую гарантию. Позже посол сказал моему личному секретарю, что так как недоразумение разъяснилось, то он послал вторую телеграмму в Берлин для рассеяния того впечатления, которое было создано его первой телеграммой по этому поводу. Первая телеграмма опубликована. Вторая телеграмма, по-видимому, не опубликована».

Мольтке в цитированном выше описании сцены, происшедшей в кабинете Вильгельма, рассказал, что Вильгельм, отвернувшись от него, приказал дежурному флигель-адъютанту немедленно передать по телеграфу в Трир командованию 16-ой дивизии приказ не переходить Люксембургскую границу («По плану» 16-я дивизия должна была бы 2 августа обеспечить германскому командованию пользование люксембургскими железными дорогами). Мольтке отказался, вернувшись из дворца, подписать письменное подтверждение этого приказа: «Делайте что хотите с этой телеграммой, — сказал он своему подчиненному офицеру: — я ее не подпишу» и пребывал, по его словам, в полном бездействии и отупении до 11 час. вечера, когда был вызван вновь Вильгельмом во дворец. Вильгельм показал ему вышеприведенную телеграмму Георга, объявлявшую весь эпизод недоразумением, и сказал: «Теперь можете делать все, что вам угодно».

«Бессмысленность всего этого английского предложения, — говорит Мольтке по поводу первых сообщений Лихновского, — была мне ясна с самого начала. Уже в прежние годы министерство иностранных дел говорило о том, что Франция может остаться нейтральной в случае войны Германии против России. Я так мало верил в эту возможность, что уже тогда заявил: если Россия объявит нам войну, то мы должны тотчас же объявить войну Франции, если поведение Франции даст повод к сомнениям. И теперь я требовал, в качестве гарантии ненападения со стороны Франции, временной передачи нам крепостей Вердена и Туля».

Отв. Консультант Политархива НКИД
(Е. Адамов)
2 экз. вб., 13.V.1939 г.

[12]

Примечания*:

{1*} Старший советник Форейн-Офис и личный секретарь госуд. секретаря по иностранным делам (Грея).

{2*} Т.е. Мольтке-старшим.

{3*} Телеграмма Лихновского, приведенная выше.

{4*} В ней король Георг сообщал о посылке им телеграммы Николаю II с выражением готовности содействовать возобновлению переговоров между державами.

{5*} Здесь Вильгельм написал на полях: «Вздор!».

{6*} См. выше.

{7*} Лихновский.