Хохлов А. Н. Проблема признания Китайской республики в политике царской России (1911–1913 гг.)
Первая мировая война: взгляд спустя столетие. Предвоенные годы: материалы III Международной научно-практической конференции (28-29 ноября 2013 г., Москва) / МНЭПУ, Рос. ассоциация историков Первой мировой войны, Гос. ист. музей; под общ. ред. С. С. Степанова, Г. Д. Шкундина. — М.: Изд-во МНЭПУ, 2014. С. 153-171.
Синьхайская революция 1911–1912 гг., в ходе которой в январе 1912 г. была провозглашена Китайская Республика, застигла врасплох российскую дипломатию. Поэтому из-за отсутствия достоверной информации о прочности нового режима в течение длительного времени Россия не решалась что-либо публично заявить. Единственно возможное и правильное решение, с учетом внутренней ситуации в Китае, правительство нашло в проведении политики строгого нейтралитета. Лишь после вступления Юань Шикая в должность президента 10 октября 1913 г. российское правительство признало Китайскую Республику 14 ноября того же года.
Как и в случае с восстанием ихэтуаней (1898–1901) в цинском Китае, Синьхайская революция 1911–1912 гг. оказалась весьма неожиданным событием для российской дипломатии. Поэтому в течение длительного времени с момента ее начала руководители внешнеполитического ведомства России из-за отсутствия исчерпывающих сведений из Пекина не решались что-либо публично заявить. Тем более они воздерживались давать объяснения или комментарии по поводу военных событий, развертывавшихся в центральной части Китая, в районе среднего течения Янцзы. Единственно возможное и правильное решение по поводу ситуации, сложившейся в этой стране, российское правительство нашло в политике строгого нейтралитета, о чем было сообщено российской дипломатической миссии в Пекине, которая, в свою очередь, снабдила подведомственные ей консульства распоряжением не вмешиваться во внутренние дела Цинской империи.
Для первых внешнеполитических акций республиканского правительства в отношении царской России весьма интересным архивным документом представляется донесение российского консула в Ханькоу А. Н. Тимченко-Островерхова, переданное в С.-Петербург из Пекина посланником И. Я. Коростовцем 11(24) октября 1911 г. (№ 654). В этом донесении, отправленном российскому посланнику в виде телеграммы, говорилось: «Ко мне явился посланный генералом Ли [Юаньхуном] чиновник Ли Гошан, назначенный им для иностранных сношений, и просил передать консульскому корпусу благодарность за строго нейтральное отношение к происходящим событиям. Рассказав о подробностях сражения (республиканских войск с правительственными. — А. Х.), он сообщил, что генерал Ли [Юаньхун] намерен энергично преследовать войска Чжан Бяо и подчинить революционному правительству всю местность до Желтой реки [Хуанхэ]. В другие провинции, расположенные вдоль Янцзыцзяна, посланы эмиссары, дабы ускорить всеобщее восстание [против цинского режима]. Затем [Ли Гошан] заявил, что «новое правительство стремится заручиться сочувствием и поддержкой иностранных держав, особенно рассчитывая на Россию, которая имеет огромные интересы в Маньчжурии, сталкивающиеся с японскими, и которой [России] новое правительство готово предоставить там полную свободу действий, закрепив это даже секретным соглашением».
Он выразил уверенность в том, что Япония будет противиться установлению национального режима в Китае, извлекая выгоды от продажности настоящего правительства. [Ли Гошан] просил довести изложенное до сведения [российской дипломатической] миссии. Я ответил, что исполню просьбу генерала Ли [Юаньхуна], присовокупив, что насколько мне известно, Россия не имела и не имеет [политических] замыслов на Маньчжурию, преследуя там исключительно торговые цели»{1}.
После того, как правительство Юань Шикая, обеспокоенное негативными результатами военных действий против «мятежников» в Центральном Китае, решило отправить туда министра Тан Шаои для переговоров с республиканцами, иностранные дипломаты, аккредитованные в Пекине, решили обратиться к участникам переговоров с советом прийти к мирному урегулированию вооруженного конфликта, пагубно влияющего на общую экономическую ситуацию в стране и положение ее жителей. В этой связи весьма любопытен настрой иностранного дипломатического корпуса, выступившего с инициативой примирения враждующих сторон в начальный период Синьхайской революции. Об этом позволяет судить приводимая ниже секретная телеграмма поверенного в делах М. С. Щекина из Пекина от 2 (15) декабря 1911 г. (№ 883): «Доверительно. Выступая с мыслью о поддержке Юань Шикая в предвидении затяжки или неудачи переговоров [враждующих сторон] в Шанхае и стремясь установить какой-либо план действий предварительно доклада своему правительству, мои сотоварищи [иностранные посланники], насколько я могу судить, также руководствуются индивидуальными соображениями: английский посланник — доверием к личности Юань Шикая и сомнением в осуществимости [учреждения] республики в Китае, германский посланник — стремлением поддерживать [Цинскую] династию, французский поверенный в делах — желанием содействовать заключению [с Китаем] займов и американский посланник — заботою о сохранении за Америкой ее [особой] роли в Китае. Японский посланник, видимо, колеблется и ждет решений от своего правительства. По существу не могу ручаться [за то], приведет ли дальнейший обмен мнений о ссуде Юань Шикаю [к] какому-либо определенному плану. Подобная мера, гораздо более политическая, чем финансовая, представляет на первый взгляд ту практическую выгоду, что она избавляет иностранные державы от необходимости, если кризис не будет улажен, самим заботиться о поддержании порядка [в Китае]… При одной [только] ссуде [порядок] будет покоиться лишь на личности Юань Шикая… в таком положении придется выжидать, пока крайнее истощение сил обеих сторон не приведет к успокоению. Вместе с тем неизвестно, как отразится подобная политика в отделившихся [от центра] провинциях… Следуя той же логике пришлось бы выдавать ссуды и вождям революции для поддержания порядка и упрочения независимости юга»{2}.
О том, как и почему переговоры Тан Шаои с представителем южан состоялись не в Ханькоу, а в Шанхае, позволяют судить телеграммы Тимченко-Островерхова. в первой из них от 29 ноября 1911 г. (№ 74) российский дипломат из Ханькоу сообщал: «Вчера прибыл Тан Шаои для переговоров; отказывается вести таковые с полномочным генерала Ли [Юаньхуна], коим назначен зав. иностранными делами Ху Ин, не признав за ним официального положения. Между тем призванный сюда [республиканец] У Тинфан отказывается прибыть [сюда], опасаясь за свою жизнь, и в свою очередь просит Тан Шаои прибыть для переговоров в Шанхай. Упомянутые в телеграмме № 70 представители провинций отправились в Нанкин для избрания временного президента Республики [Сунь Ятсена]»{3}.
В другой секретной телеграмме от 30 ноября Островерхов сообщал из Ханькоу в С.-Петербург: «Вчера Тан Шаои в сопровождении английского консула и командира английского судна ездил для свидания с генералом Ли [Юаньхуном]. Решено переговоры с республиканцами вести в Шанхае, куда Тан Шаои выезжает завтра. Посланнику донесено»{4}.
О начале переговоров в Шанхае говорилось в секретной телеграмме российского консула от 5 декабря. «Сегодня в 2 часа откры[лась] на международной концессии, в доме городской думы, мирная конференция под председательством Тан Шаои и У Тинфана. Республиканские делегаты южных губерний [провинций] против компромисса [с Юань Шикаем]»{5}.
Получив известие от российского консула В.Ф. Гроссе из Шанхая о предстоящем 7 декабря открытии переговоров между северянами и южанами, поверенный в делах Щекин 5(18) декабря отправил ему следующую телеграмму: «Согласие всех 6-ти держав [на переговоры враждующих сторон] получено, и текст [их] заявления сообщен по телеграфу в Шанхай с поручением соответствующим консулам вручить его комиссарам (Тан Шаои и У Тинфану)»{6}.
На секретную телеграмму Щекина последовал следующий ответ Гроссе от 7 декабря: «Сообщения переданы комиссарам сегодня утром. Тан [Шаои] просит передать благодарность от своего имени и Юань Шикая за дружеский совет, данный ему 6-ю державами. Врученный меморандум будет предметом обсуждения на сегодняшнем заседании мирной конференции. По заявлению Тана всякие враждебные [военные] действия обеих партий приостановлены. Таким образом, исполнено первое условие, выставленное республиканцами для продолжения переговоров. У Тинфан просит передать, что сделает все возможное для заключения мира, который может быть обеспечен только при условии соблюдения полной свободы и лучшего правительства. в противном случае неизбежна “вторая” революция, последствием которой будет большая опасность для иностранцев»{7}.
7-го же декабря Гроссе сообщил в секретной телеграмме о первых важных результатах встречи северян и южан: «На вечернем заседании мирной конференции решено: 1) Продлить перемирие до 31 декабря н. с. 2) ввести республиканскую форму правления. Так, соглашаясь в принципе с предложением У Тин-фана, Тан Шаои находит необходимым испросить инструкцию от Юань Шикая по второму пункту»{8}.
Более конкретно телеграфное сообщение Гроссе, цитируемое Щекиным в секретной телеграмме, направленной в Петербург из Пекина 17 (30) декабря 1911 г. (№ 932): «На сегодняшнем заседании конференции приняты следующие резолюции:
1) Национальное собрание решает вопрос о форме [государственного] правления.
2) До выполнения пункта 1-го маньчжурское правительство обязуется не заключать [внешних] займов.
3) Маньчжурские войска очищают занятые ими позиции в 5-дневный срок, начиная с 31-го декабря, отступая на расстояние 100 миль, а республиканские войска остаются на своих позициях».
Весьма примечательной представляется приписка Щекина к этому телеграмме: «Из другого достоверного источника осведомился, что обязательство не заключать внешних займов принято на себя также и республиканцами. Можно ожидать, что нужда в средствах заставит обе стороны искать иностранной денежной помощи по взаимному соглашению. Надежды на достижение окончательного компромисса в Шанхае несколько увеличились»{9}.
Меньше надежд на компромисс враждующих сторон вселяла секретная телеграмма Щекина из Пекина от 29 декабря 1911 (11 января 1912 г.): «В последние дни телеграфные переговоры Юань Шикая с У Тинфаном приняли характер китайских пустых препирательств. Последствием этой комедии в зависимости от обстоятельств, отчасти случайных, будет или отречение [маньчжурской] династии, так как другой почвы для примирения севера с югом не усматривается, или продолжение борьбы с вероятным вмешательством [иностранных держав] в той или иной форме в будущем, или, наконец, распадение Китая [на две части]»{10}.
Как видно из секретной телеграммы Щекина из Пекина от 30 декабря 1911 (12 января 1912 г.), У Тинфан 23 декабря передал иностранным консулам в Шанхае заявление временного республиканского правительства, «пространно доказывающее неизбежность переворота в Китае и содержащее программу из 8 пунктов:
1) Все договоры, заключенные с маньчжурским правительством до революции, сохраняют свою силу, пока не истечет их срок.
2) Обязательства по займам и вознаграждениям, принятые на себя маньчжурским правительством до революции, признаются действительными.
3) Права, предоставленные маньчжурским правительством иностранцам до революции, будут уважаться.
4) Жизнь и имущество иностранцев в пределах юрисдикции республиканского правительства будут охраняться.
5) Государство должно быть поставлено на прочное основание и его национальная мощь развита.
6) Социальное положение народа должно быть улучшено, порядок сохранен и в основу законодательства положено благополучие большинства населения.
7) Маньчжуры будут пользоваться покровительством на равном положении с китайцами.
8) Гражданское и торговое право будут пересмотрены, финансы улучшены, препятствия к развитию торговли и промышленности будут устранены; свобода вероисповедания обеспечена».
Из сопоставления этого последнего пункта с содержавшимся в тексте заявления обвинением маньчжурского дома в прекращении всякого общения с внешним миром, российский дипломат делал вывод о возможном желании республиканцев открыть весь Китай для иностранной торговли{11}.
Информируя Щекина о ходе и решениях мирной конференции, Гроссе продолжал сообщать сведения о пребывании в Шанхае Сунь Ятсена. Так, ранее, 14 декабря 1911 г., Гроссе послал в Пекин следующую телеграмму из Шанхая: «Прибывший сюда из Англии глава кантонских революционеров Сунь Ятсен выставляет свою кандидатуру на пост президента. С ним приехали 25 японцев и американец Гомер Лей, распространяющий слух о своем назначении начальником штаба революционной армии»{12}.
В секретной телеграмме Гроссе из Шанхая от 17 декабря было сказано: «Тан Шаои сообщил мне… Первое — открыть Национальное собрание предполагается в январе; второе — Сунь Ятсен выбран временным президентом делегатами всех провинций, кроме Чжэцзяна и Ганьсу, от которых не было представителя»{13}.
В очередной секретной телеграмме Гроссе из Шанхая от 19 декабря указывалось: «Комиссары сообщили мне, что Сунь Янсен выехал в Нанкин для принятия должности президента. Ли Юаньхун намечен кандидатом на пост вице-президента, У Тинфан остается министром иностранных дел»{14}.
После того как избранный временным президентом Китая Сунь Ятсен ради достижения согласия между северянами и южанами отказался от своего поста в пользу Юань Шикая, более популярного в чиновном мире страны, Юань Шикай занял его место, и 7 (20) февраля 1912 г. он нанес ответный официальный визит германскому и американскому посланникам, посетившим его после избрания временным президентом. Между тем Вайубу (МИД) уведомило Щекина о введении в употребление нового национального 5-цветного китайского флага и просило об этом довести до сведения российских консулов и руководителей КВЖД. «Шаг этот, — писал российский дипломат в С.-Петербург, — является одной из попыток китайцев незаметно добиться признания нового строя, и я полагал бы ответить Вай-ву-бу [Вайубу], что просимое оповещение является преждевременным до образования нового правительства и официального признания его. Прошу уведомить, одобряется ли такой ответ Вашим Превосходительством»{15}.
В отличие от американского дипломата, который, выражая мнение своего правительства в пользу формального признания китайского правительства во главе с Юань Шикаем, новый российский посланник В. Н. Крупенский в донесении от 16 июля 1912 г. высказывался против признания нынешнего пекинского правительства: «Мы могли бы при этом основываться на том бесспорном факте, что никакого значительного улучшения в положении вещей в Китае за последнее время не произошло, чему доказательством служит и то, что ни одна из [иностранных] держав не собирается отозвать [прибывшие в Китай] с началом революции охранные отряды. Помимо этого срок полномочий временного президентства уже приближается и, казалось бы, предпочтительно не возбуждать вопроса о признании, пока не соберется новый парламент и не будут произведены выборы [постоянного] президента»{16}.
Избрание Юань Шикая временным президентом Китайской Республики и его вступление в исполнение своих новых обязанностей, сопровождавшееся по сему случаю торжественной церемонией клятвы Юань Шикая в присутствии высших китайских должностных лиц и иностранных гостей{17}, значительно укрепило положение нового правителя Китая, особенно благодаря назначению им своих сторонников во главе высших органов государственной власти.
Как видно из телеграммы Щекина от 17 (30) марта 1912 г. (№ 352), президентским декретом были назначены Тан Шаои — Председателем Совета министров (с исполнением по совместительству обязанностей министра [почт и] путей сообщения, Лу Чжэнсян — министром иностранных дел, Чжао Бинцзюнь — министром внутренних дел, Сюн Силин — министром финансов, Дуань Цижуй — военным министром, Лю Гуаньсюн — морским министром, Цай Юаньпэй — министром просвещения, Ван Чунхуй — министром юстиции, Сун Цзяожэнь — министром земледелия и лесоводства, Чэн Цимэй — министром промышленности и торговли, Хуан Син — начальником Главного управления Генерального штаба (с временным исполнением должности командующего войсками в долине Янцзы). Сообщая о том, что до приезда Лу Чжэнсяна, делами Вайубу будет по-прежнему заниматься Ху Вэйдэ, российский поверенный в делах отмечал: «Новый кабинет состоит наполовину из приверженцев Юань Шикая. Из Нанкинского [кабинета] вошли министр народного просвещения и начальник Генштаба. Остальные [члены нового кабинета] — умеренные и мало выдающиеся республиканцы. Образование Кабинета, удовлетворяющего пожеланиям южан, невозможно ввиду общей анархии и опасений возможной реакции»{18}.
Уже во время первой встречи с Юань Шикаем Крупенский напомнил временному президенту Китая о его обещании дать российской стороне ответ на поставленные ею требования касательно пересмотра С.-Петербургского договора 1881 г. Это видно из его секретной телеграммы из Пекина от 9 апреля 1912 г. (№ 399), приводимой ниже: «Сегодня состоялось мое первое свидание с Юань Шикаем. После обмена приветствиями сопровождавший меня Щекин напомнил [Временному] Президенту обещание последнего дать ответ на поставленные нами требования. Юань Шикай сказал, что ввиду возвращения [из Нанкина] Тан Шаои и других министров ответ будет им дан в самом непродолжительном времени. Затем я подробно и точно сделал Президенту заявление, предписанное мне телеграммой № 667. Я подчеркнул важное значение, которое мы придаем вопросу о сухопутной торговле, и просил дать мне ответ. Юань Шикай заверил меня в своем постоянном желании содействовать развитию торговли и дружественных отношений между Китаем и Россией и возложил на присутствовавшего тут же [руководителя Вайубу] Ху Вэйдэ поручение изучить сделанное мною предложение и сообщить мне о принятом решении»{19}.
О последующих шагах российской дипломатии в целях пролонгации договора 1881 г. позволяет судить секретная телеграмма Крупенского от 6 (19) июня 1912 г. (№ 532), представленная после дешифровки в следующем виде: «Я повторил вчера [китайскому] министру иностранных дел заявление, сделанное мною Юань Шикаю на основании телеграммы Вашего Высокопревосходительства за № 667 о желательности отложить до 1921 г. пересмотр Петербургского торгового договора. Он готов теперь же предложить находящемуся в Гааге китайскому уполномоченному немедленно отправиться в Петербург для продолжения переговоров [по этому вопросу]. Это ему кажется тем более желательным, что он считает необходимым поднять еще и вопрос о применяемых к китайским рабочим в Приамурском крае паспортных правилах, обсуждение какового было будто бы обещано [нашим] имп. правительством в связи с пересмотром торгового трактата. Вместе с тем китайское правительство намерено добиваться учреждения китайских консульств в некоторых пунктах русских областей, прилегающих к Маньчжурии. Я возразил министру иностранных дел, [заявив], что для признания китайского правительства и до завершения общей реорганизации Китая и водворения порядка во всем государстве едва ли возможно вести переговоры о пересмотре торгового порядка… В заключение нашей беседы министр высказал пожелание, чтобы Россия как наиболее заинтересованная и находящаяся в особых условиях по отношению Китая держава сделала почин в признании настоящего китайского правительства»{20}.
Важным событием в истории русско-китайских отношений после Синьхайской революции стало выступление российского министра иностранных дел С. Д. Сазонова 13 апреля 1912 г. на заседании Государственной Думы с политическим обзором о взаимоотношениях России с зарубежными странами на современном этапе. Примечательным, на наш взгляд, представляется его обращение в своем докладе к депутатам Госдумы, с которого он начал его прочтение: «Ввиду живого интереса, проявляемого в данное время русским общественным мнением к вопросам нашей внешней политики, я счел своим долгом испросить у Его Имп. Величества разрешения воспользоваться настоящим случаем, чтобы предоставить Вам обзор [нашего] нынешнего [внешнеполитического] положения».
После такого вступления министр обратился к участникам заседания с краткой характеристикой взаимоотношений с главными западноевропейскими державами, при этом он, прежде всего, подчеркнул важное значение для России союза с Францией. «В основе нашей политики, — заявил он, — по-прежнему незыблемо лежит наш союз с Францией. За долголетнее свое существование этот союз уже успел доказать, что, являясь надежной опорой для обоих связанных им государств, он вместе с тем не служит каким-либо агрессивным замыслам, направленным против кого бы то ни было [государства], а, наоборот, бесспорно содействует сохранению всеобщего мира… Единомыслие между нами облегчает для каждой стороны осуществление своих задач соответственно обоюдным интересам и согласно с общим миролюбивым настроением, которого неизменно придерживаются Россия и Франция».
Столь же кратко охарактеризовав существующие внешние связи с крупнейшими западными державами, Сазонов в своем выступлении более подробно осветил состояние политических взаимоотношений с соседними странами Азии, уделив наибольшее внимание обстановке, сложившейся в Персии, где интересы России и Англии столкнулись с агрессивной деятельностью дипломатов кайзеровской Германии, а также ситуации, возникшей в Китае, где в ходе вооруженной борьбы между сторонниками монархии и республиканской формы правления была свергнута маньчжурская династия Цин и учреждена Китайская Республика».
В связи с политическими переменами в Китае, имеющем с Россией весьма протяженную (более 10 тыс. верст) границу, Сазонов, прежде всего, заявил о необходимости строгого соблюдения нейтралитета: «За последнее время внимание русской общественности привлечено событиями в Китае. Начавшееся там летом минувшего года движение распространилось по всему Китаю и повело к изданию императорского указа, которым возвещалось введение нового государственного строя. Новое правительство, во главе которого тот же указ поставил Юань Шикая, еще не окончательно образовано, и вопрос о его признании державами пока не ставится. Мы продолжаем поэтому вести с китайскими министрами лишь деловые отношения и ожидаем окончательного решения [этого] вопроса, как [только] будет образовано новое китайское правительство. Не имея причин навязывать китайцам тот или другой государственный строй, мы с самого начала переживаемого Китаем кризиса решили держаться нейтрально по отношению происходящей там борьбы, стремясь лишь к ограждению наших интересов… Поэтому когда правительство Соединенных Штатов сообщило нам свой ответ германскому правительству, в котором [оно] проводило ту мысль, что вмешательство в китайские дела, если бы оно потребовалось для защиты иностранных интересов, должно бы последовать по общему соглашению между державами, русское правительство ответило, что пока не видит причины отказываться от занятого им нейтрального положения, но если бы вмешательство, тем не менее, оказалось нужным, то мы готовы согласиться с прочими державами для охраны общих интересов в Китае. К числу таких общих интересов следует отнести вопрос об иностранной задолженности Китая. Царящая в этой стране смута расстроили ее финансы, и правильность платежей по китайским займам была нарушена. Острая нужда в деньгах заставила Китай искать их везде, где ему было возможно кредитоваться»{21}.
Как видно из донесений посланников в Пекине — Коростовца и его преемника Щекина, российские дипломаты в целях сохранения нейтралитета России неоднократно и энергично протестовали против предоставления россиянами воюющим сторонам какой-либо финансовой помощи. Тем не менее в дальнейшем вследствие заключения некоторыми иностранными банками с представителями Китая различного рода займов, российское правительство, связанное с иностранными державами получением ежегодных выплат с Китая в счет так наз. боксерской контрибуции (1901 г.), было вынуждено изменить свой взгляд на проблему предоставления Китаю кредитов, необходимых для выхода этой страны из финансового кризиса. О перемене в образе действий России в Китае министр иностранных дел Сазонов счел необходимым заявить в своей речи в Госдуме (опубликованной затем в разных российских газетах).
В связи с начавшимися в ходе революции крупными политическими переменами в Китае Сазонов детально коснулся ситуации в соседней с Китаем Монголии, где вслед за началом Синьхайской революции монгольская знать Халхи в ноябре 1911 г. заявила о независимости своей страны.
Отвергая инсинуации зарубежной прессы о желании России присоединить Монголию к русским владениям, Сазонов решительно заявил: «Увеличение русских владений в Азии не может составлять цели нашей политики: это повело бы к нежелательной сдвижке центра тяжести в [нашем] государстве и, следовательно, к ослаблению нашего положения в Европе и на Ближнем Востоке. Поэтому всякое территориальное приобретение наше в Азии может быть оправдано только в том случае, если оно действительно ценно и нам необходимо. Нельзя присоединять пограничные земли только потому, что это можно сделать без большого для себя риска. Я не усматриваю причин, в силу коих нужно было бы признать, что присоединение Монголии было бы для нас полезно. Наши интересы требуют лишь, чтобы в пограничной с нами Монголии не утвердилось сильное в военном отношении государство»{22}.
Из руководящих распоряжений и публичных заявлений Юань Шикая в этот период особенно интересно его выступление в палате представителей 16 (29) апреля 1912 г. в нем ясно выражена идея «открытых дверей» для иностранного предпринимательства в Китае, связанная с вложением иностранных инвестиций в будущие китайские промышленные объекты. Касаясь проблемы допуска иностранного капитала к разработке полезных ископаемых, временный президент подчеркивал: «В этом отношении, безусловно, необходимо, чтобы действующие законы были немедленно же изменены в смысле предоставления народу возможности принимать более активное участие в развитии отечественной промышленности. Поэтому необходимо поддерживать политику открытых дверей и не противодействовать, как это делалось раньше, помещению иностранных капиталов в китайские предприятия, так как подобное противодействие не может иметь место ни в одном из государств, находящихся в таких же экономических условиях, как Китай. Желая с пользой для себя эксплуатировать неисчерпаемые естественные богатства Китая, мы должны отказаться от всяких сомнений и предубеждений. В конце концов, мы должны построить наш торговый устав на общих принципах, положенных в основу торгового законодательства других стран, и произвести реформу мер и весов»{23}.
4 октября 1913 г. Крупенский отправил в МИД России товарищу министра А. А. Нератову из Пекина следующее пространное донесение об официальном вступлении Юань Шикая в должность президента: «10 октября н. ст. состоялась торжественная церемония принесения присяги вновь избранным Президентом Китайской Республики. В этом официальном китайском празднестве впервые после двухлетнего перерыва принимал участие и иностранный дипломатический корпус в полной парадной форме… По заранее выработанному и одобренному дипломатическим корпусом церемониалу Посланники в сопровождении личного состава миссий, Военных агентов [атташе] и начальников [иностранных] отрядов прибыли в экипажах к императорскому дворцу, южная часть коего предоставлена императором [Пу И] республиканскому правительству для устройства подобных церемоний. У ворот Тяньаньмэнь все чины дипломатического корпуса должны были выйти из экипажей и следовать далее через внутренние ворота дворца, окружая посланников, несомых на легких носилках. в воротах, ведущих в Тайхэдянь, прибывающих встречали главный церемониймейстер Лу Чжэнсян и министр иностранных дел Сунь Баоци… После слишком часового ожидания приглашенные проследовали в зал “Тайхэдянь”, т. е. тронный зал “Совершенной гармонии” или “Согласия в природе”.
Зал этот предназначался при монархическом правлении Китая для приема новогодних поздравлений, поздравлений императора с днем рождения и некоторых других церемоний…
Все присутствовавшие китайцы были в европейском платье, военные — в голубых, шитых золотом, мундирах, сановники — во фраках и цилиндрах, члены [депутаты] Парламента — в сюртуках…
Около 11 час. Юань Шикай вошел в зал в предшествии Лу Чжэнсяна, Сунь Баоци, Лян Шии и чинов канцелярии президента… Юань также был в военной форме голубого цвета с золотом. Войдя на возвышение и ответив на поклон присутствующих, он отчетливо прочитал формулу присяги Конституции, которая, между прочим, еще окончательно не выработана, а затем произнес речь… Члены парламента прокричали троекратное ура в честь президента и затем отвесили ему поклоны по три раза…
Церемония закончилась парадом войск пекинского гарнизона, на который президент со всеми приглашенными на торжество смотрел из павильона на Тяньаньмэньских воротах. Вечером был раут в Вайцзяобу [МИД]. На другой день парадный завтрак для начальников [глав] дипломатических миссий и после него состоялся прием у жены президента, в доме у Южного дворцового озера, где теперь живет Юань Шикай…
Всюду были приняты усиленные меры предосторожности… Опасения эти имели основание, ибо за день до торжеств был раскрыт заговор на жизнь Юань Шикая, во главе которого стоял помощник начальника сыскной полиции в Пекине, ставленник бывшего премьера Чжао Бинцзюня. Заговорщики имели письменное сношение с Сунь Ятсеном и Хуан Сином и глава их должен был лично бросить бомбу в Юань Шикая во время принесения им присяги. Его старания изменить церемониал так, чтобы стоять рядом с Президентом, якобы для охраны его, возбудили подозрение. За ним начали следить, и полиции удалось собрать достаточно улик для его ареста, предания военному суду и казни»{24}.
В связи с избранием Юань Шикая президентом Китайской Республики в I департаменте МИД России было решено срочно подготовить текст для новой верительной грамоты на имя российского посланника Василия Крупенского. Это явствует из нижеследующего отпуска обращения данного департамента к Департаменту личного состава и хозяйственных дел (№ 6462) от 7 октября 1913 г.: «Препровождая при сем конверт с верительной грамотою о чрезвычайном посланнике и полномочном министре в Пекине д.с.с. Крупенском, П[ервый] департамент им[еет] честь пок[орнейше] пр[осить] д-т не отказать сдел[ать] распор[яжение] о приложении Большой государственной печати к помянутому документу, а равно об изготовлении и доставлении в п[ервый] д-т в скорейшем по возможности [времени] надлежащей папки и золотого мешка на белой шелковой подкладке с золотыми шнурами и кистями и с тюлевым к нему чехлом для вложения в означенный мешок сказанного документа».
Однако лишь 11 октября 1913 г. от имени управляющего МИД Нератова была послана телеграмма (№ 788) об отправлении Крупенскому новой верительной грамоты. Она была вручена российским посланником Юань Шикаю 14 ноября 1913 г. (согласно посланной им в Петербург шифровке){25}.
Согласно тексту верительной грамоты (послужившей основой для перевода ее на французский язык), в этом документе, в частности, говорилось: «Желая, чтобы дружественные отношения, столь счастливо между империей нашей и Китаем существующие, продолжались непрерывно, признали мы за благо назначить в звании камергера двора действительного статского советника Василия Крупенского чрезвычайным посланником и полномочным министром при правительстве Китайской Республики. Аккредитуя его сею грамотою, мы просим Вас принять его в означенном звании благосклонно и подавать ему совершенную веру во всем, что он именем нашим будет иметь честь представлять Вам. При сем случае мы поручаем ему засвидетельствовать Вам уверение в постоянно дружественном расположении нашем к китайскому народу и к Вам лично»{26}.
О политической ситуации, складывавшейся в Китае к началу Первой мировой войны, позволяет судить приводимая ниже депеша Крупенского от 7 (19) февраля 1914 г.: «После революции 1911 г., имевшей своим последствием превращение старейшей в мире империи в наиболее молодую из республик, среди так наз. “героев революции” стала весьма ярко обнаруживаться тенденция порвать насколько возможно связь с прошлым страны и тем показать, что молодой Китай, до последнего времени известный [иностранцам] лишь своей неподвижностью и косностью, отныне может идти наравне с самыми передовыми странами и потому имеет право на признание его вполне цивилизованным и культурным государством. Одним из типичнейших показателей подобного развития явилось [с одной стороны] полное пренебрежение со стороны почти каждого, хотя бы только элементарно знакомого с принципами европейской культуры представителя “молодого Китая” к памяти великого мудреца древности — Конфуция, этические принципы учения которого были внедрены в голову каждого получившего [традиционное] образование китайца, и в честь которого два раза в год, весною и осенью, приносились “великие жертвы” наравне с таковыми же жертвоприношениями в честь Неба, Земли и предков царствующей династии. Естественным последствием такого крупного [политического] движения в жизни Китая, каким была революция 1911 г., явилась [с другой стороны] соответствующая реакция, вызванная слишком резкой ломкой древних устоев страны и встретившая горячую поддержку в значительной части [ее] населения. не интересуясь политикой и тяготясь продолжавшимися уже более двух лет беспорядками, земледельческий и торговый классы охотно стали на сторону президента Республики Юань Шикая, показавшего своим образом действий, что только от него страна может ожидать столь необходимого ей после двух бурных лет успокоения. Поэтому политика Юань Шикая и его сподвижников, несмотря на ее явно реакционный характер, пока не встречает противодействие со стороны [китайского] населения, видящего в ней [возможный] залог мирной и спокойной жизни.
Из мероприятий нынешнего республиканского правительства, имеющих целью возврат к старине, можно, во-первых, упомянуть санкционирование со стороны правительства таких излюбленных народных праздников, как Новый год (по лунному календарю), “Драконовый праздник” (5-го числа 5-й луны), “Средний осенний праздник” (15-го числа 8 луны) и зимнее солнцестояние. Отныне дни эти под названием Весеннего, Летнего, Осеннего и Зимнего праздников будут считаться для правительственных учреждений неприсутственными. Далее правительство предполагает вернуться к старинной (введенной первыми историческими династиями Китая в период до Рождества Христова) табели о рангах, присвоив носителям тех или иных должностей чины, как то: “цин”, “да-фу” и тому соответствующие подобные старинные наименования.
Важнейшим же мероприятием Юань Шикая в указанном направлении является стремление возвеличить значение и память Конфуция, выразившееся в ряде декретов, коими подчеркивалось важное значение для нравственной жизни страны учение названного философа, а также отводилось подобающее место культу последнего. Но, помимо правительства, аналогичное движение с целью возрождения конфуцианства, появилось с середины минувшего года и внутри общества, причем одним из вдохновителей этого движения явился такой образованный [человек], как Чэнь Хуанчжан. Возникло даже целое “Общество конфуционистов”, председателем которого был избран известный вдохновитель “Ста дней реформ” в 1898 г. Кан Ювэй.
Одновременно отдельные группы лиц, не довольствуясь агитацией в пользу официального санкционирования республиканским правительством установленного при древнекитайском монархическом строе принесения жертв в память Конфуция, начали возбуждать ходатайства в пользу того, чтобы конфуцианство было признано государственною религией Китая{27}. Однако ходатайства эти успеха не имели, ибо против их осуществления горячо восстали не только буддийские и мусульманские, но и христианские общества в Китае, и само правительство в декрете, изданном 25 января (7 февраля) 1914 г., заявило, что населению по-прежнему предоставляется дарованная ему временными основными законами свобода вероисповедания и что такая мера, как принятие одной какой-либо религии в качестве государственной представила бы серьезные неудобства, потому что Китайская Республика образована из пяти великих народностей (китайцев, маньчжуров, монголов, мусульман [хуэй-цзу] и тибетцев), из коих каждой свойственны свои собственные религиозные особенности. При этом, однако, Министерство внутренних дел в инструкции, изданной 4 (17) января 1914 г., разъяснило, что, предоставляя населению право свободы вероисповедания, временные основные законы республики имели в виду лишь те религиозные учения, за коими было определенное историческое прошлое и признанные канонические книги, и что подобное постановление отнюдь не касалось изуверских сект или носящих антиправительственный характер вероучений вроде: “Хун-юаньмын” (Первобытного эфира), “Цзай-ли-цзяо” (Трезвенников), “Хуан-тянь-цзяо” (Желтого неба) и т. п.
Что же касается культа Конфуция, то вопрос о нем был передан на рассмотрение Совета по правительственным делам, который разрешил его в положительном смысле и затем представил Президенту Республики соответствующий отзыв. в результате 25 января (7 февраля) 1914 г. был издан декрет, коим принесение “Великих жертв” в память Конфуция было приурочено к дням “Дин” (два раза в год — весною и осенью) с соблюдением того же церемониала, какой был установлен в отношении жертвоприношений в честь Неба. Главная роль при совершении обряда присвоена: в столице президенту Республики, в провинциях — подлежащих высшим властям с предоставлением тому или другому представителю права поручать совершение обряда другим лицам. в отношении же принесения жертв в первый день начала занятий в школах или в день рождения Конфуция каждому предоставлена полная свобода следовать установившимся привычкам и обычаям.
Вышеуказанные мероприятия правительства Юань Шикая являются лишь первыми попытками в деле возврата к старине; общая же планомерность действий нынешнего Президента Республики дает основание еще ожидать в дальнейшем целый ряд шагов с его стороны в указанном направлении.
В ряду моих донесений Вашему Высокопревосходительству я уже упоминал о принятых Юань Шикаем подобных мерах политического характера, направленных к сосредоточению в его руках всей полноты власти и к фактическому устранению народного представительства в управлении Китаем. Народные массы остались совершенно безразличными к этим мероприятиям. Простой народ мало интересуется тем, на основании каких принципов будет управляться Китай и, несомненно, в его глазах Президент Юань Шикай представляется вроде [всевластного] богдыхана, в более образованных слоях населения, представители которых за время пребывания за границей вкусили плодов [европейской] цивилизации и нахватались верхов либеральных идей Западной Европы и Америки, реакционные реформы Юань Шикая не встречают сочувствия»{28}.
Под растущим влиянием развернувшегося в Китае монархического движения палата Цань-чжэн-юань, наделенная президентом полномочиями законодательного органа (ли-фа-юань), 28 ноября 1915 г. представила Юань Шикаю доклад о результатах голосования относительно выбора формы государственного правления и кандидата на высший административный пост в новой системе государственного управления. Юань Шикай был единогласно избран императором по поводу восстановления монархического строя в стране.
Первым декретом он заявил, что не может отказаться от данной им клятвы верно служить Республике, а вторым изъявил готовность подчиниться воле народа при сохранении прежнего порядка управления страной.
30 ноября во дворце Юань Шикая состоялся прием для высших сановников, принесших ему поздравления в связи с принятием императорского титула. Во время приема гостей Юань Шикай в форме верховного главнокомандующего стоял впереди императорского трона, а сановники по очереди совершали принятый при цинском дворе обряд «коу-тоу», заключавшийся в трех земных поклонах с коленопреклонением.
В день Нового года во дворце Юань Шикая состоялся парадный прием для высших военных и гражданских чинов, представителей маньчжурского дома и монгольских князей, иностранных советников и чинов дипломатического корпуса столицы в полном составе.
Юань Шикай вышел к гостям в мундире фельдмаршала китайской армии. Присутствовавшие на новогоднем приеме приветствовали его тремя поясными поклонами, а иностранцы — наклоном головы{29}.
В последний час уходящего старого года — 31 декабря 1915 г. (по н. ст.) Юань Шикай подписал указ о наименовании следующего года девизом «хун-сянь», что означало «великое устроение», которое, однако, не оказалось столь благоприятным из-за острой политической борьбы, разгоревшейся между Юанем и его противниками-республиканцами с последовавшими в 1916 г. болезнью и смертью диктатора-монарха.
Примечания:
{1} Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ). Ф. 133. Оп. 470. 1911. Д. 108. Л. 196. При цитировании архивных документов, даты последних даны преимущественно по старому стилю, принятому в тогдашней дипломатической переписке России со странами Дальнего Востока.
{2} Там же. Л. 618.
{3} Там же. Д. 164. Л. 68.
{4} Там же. Л. 69. Подробнее о Синьхайской революции см.: Хохлов А. Н. Революция 1911–1912 гг. в Китае в освещении российской прессы // Вопросы истории, 2012. № 11. С. 45–81.
{5} АВПРИ. Ф. 133. Оп. 470. 1911. Д. 164. Л. 101 (помета Николая II синим карандашом). О составе участников конференции с обеих сторон сообщала владивостокская газета «Далекая окраина» (№ 1380) от 22 декабря (по н. с.) 1911 г., где было сказано о пяти делегатах от революционеров (во главе с У Тинфаном) и 7 представителях от «верноподданных» провинций (сопровождавших Тан Шаои).
{6} АВПРИ. Ф. 133. Оп. 470. 1911. Д. 108. Л. 641.
{7} Там же. Л. 646.
{8} Там же. Д. 164. Л. 102 (телеграмма с пометой красным карандашом Николая II).
{9} Там же. Д. 108. Л. 709.
{10} Там же. Л. 81.
{11} Там же. Л. 829.
{12} Там же. Д. 164. Л. 103 (помета Николая II красным карандашом).
{13} Там же. Л. 104 (помета Николая II красным карандашом).
{14} Там же. Л. 105 (помета Николая II синим карандашом).
{15} Там же. Ф. 133. Оп. 470. 1912. Д. 156. Т. 1. С. 80.
{16} Там же. С. 255–256.
{17} Приглашение на указанную церемонию было получено и российской дипломатической миссией в Пекине, о чем Щекин сообщил в С.-Петербург следующей телеграммой от 25 февраля (9 марта) 1912 г.: «Вайубу прислало мне сообщение, что временный президент Великой Китайской Республики Юань [Шикай] решил 26 февраля принести в занимаемом ныне помещении присягу и вступить в исправление своих обязанностей. Об этом Вайубу просит донести до сведения императорского правительства». (АВПРИ. Ф. 133. Оп. 470. 1912. Д. 156. Т. 1. Л. 237).
{18} АВПРИ. Ф. 133. Оп. 470. 1912. Д. 156. Т. 1. Л. 125.
{19} Там же. Л. 146.
{20} Там же. Д. 105. Л. 250.
{21} Там же. Д. 212. Л. 41–42.
{22} Там же. Д. 212. См. также: Новое время. 1912. 14 (27) апр. № 9629.
{23} АВПРИ. Ф. Китайский стол. Оп. 491. 1912. Д. 136. Л. 168.
{24} Там же. 1913. Д. 137. Л. 316–319.
{25} Там же. 1908–1913. Д. 1879. Л. 6.
{26} Там же. Д. 1879.
{27} Подробнее см.: Хохлов А. Н. Китай в период президентства Юань Шикая: усиление пропаганды конфуцианства и попытка реставрации монархии (По материалам прессы и донесениям российских дипломатов) // ХХХIХ научная конференция «Общество и государство в Китае». М., 2009. С. 130–142.
{28} АВПРИ. Ф. 133. Оп. 470. 1915. Д. 35. Л. 23–24.
{29} Харбинский вестник. 1915. 30 дек. № 3531.