Коркодинов П. Д. Стратегические взгляды в период подготовки Первой мировой войны

Военно-исторический журнал. 1959. № 11. С. 37-52.

Подготовка Первой мировой войны началась в период перехода капитализма в его высшую стадию — в стадию империализма и продолжалась несколько десятилетий. В Европе образовались две враждебные друг другу коалиции, в состав которых вошли все великие державы.

Было очевидно, что надвигающаяся война охватит всю Европу и примет невиданный доселе размах. Об этом произносились речи в парламентах, об этом открыто писали в органах периодической печати и в военно-теоретических трудах. Авторы последних даже не скрывали захватнического, грабительского характера предстоящей воины. Они лишь стремились выдать интересы капиталистов за общенациональные. Например, известный германский военный писатель Кольмар фон дер Гольц писал: «Современные войны стали делом наций, преследующих свое обогащение, подобно отдельным личностям. Национальный эгоизм неотделим от национального величия»{1}. А профессор французской Высшей военной школы (Военной академии), в последующем маршал Франции, Фердинанд Фош в 1903 году по этому поводу говорил еще откровеннее: «Война была жестоким средством, применявшимся народами для завоевания своего положения на белом свете в качестве нации, а теперь она становится средством, применяющимся ради обогащения{2}… Национальный эгоизм создает политику и войну ради обогащения, ради удовлетворения возрастающих народных аппетитов, вносящую поэтому в борьбу разнузданность страстей, ведущую к использованию, до последней крайности, людских сил, а равно и всех средств страны»{3}.

Но, готовясь к войне, милитаристы, конечно, прекрасно понимали, что выдвигаемые ими действительные цели войны чужды интересам народных масс, и боялись, что национальная идеология, созданная в эпоху 1789—1871 годов и продолжавшая еще существовать среди мелкой буржуазии и части пролетариата, теперь является уже недостаточно надежным средством, что она может рассеяться и народные массы поймут обман и разгадают истинные цели войны, особенно в случае войны длительной. Поэтому во всех странах милитаристы поставили перед военными руководителями две основные задачи: 1. Создать армии, являющиеся вполне надежным аппаратом правительственной связи и при

[37]

этом обладающие высокой боеспособностью. 2. Выиграть предстоя войну в возможно короткий срок.

Первое требование выполнялось путем тщательного подбора офицерского состава преимущественно из представителей господствующих классов; содержания в кадрах армий большого количества сверхсрочных унтер-офицеров (сержантов), подбираемых из числа наиболее «благонадежных» представителей мелкой буржуазии; длительной казарменной муштры и воспитания рядового состава армий в духе шовинизма. Исключительное внимание обращалось на сколачивание подразделений и войсковых частей, на превращение их в автоматически управляемые организмы.

Не так просто было обеспечить выполнение второго требования — выиграть войну в короткий срок. Великие державы собирались использовать в предстоящей войне все силы и средства страны. А эти силы и средства были огромными. Рост экономической мощи ведущих государств создавал объективные возможности для подготовки колоссальных, до зубов вооруженных армий и многократное их восстановление в ходе войны даже при исключительно больших потерях в людях и материальной части.

Еще в 1887 году, т. е. в начале того ожесточенного экономического и политического соперничества, которое привело к развязыванию Первой мировой войны, Фридрих Энгельс писал, что «для Пруссии — Германии невозможна уже теперь никакая иная война, кроме всемирной войны… невиданного раньше размера, невиданной силы…». Продолжительность войны он определял в три-четыре года и предсказывал, что она кончится всеобщим банкротством, крахом старых государств, их рутинной государственной мудрости{4}.

Неизбежность длительной войны в то время предвидели и весьма видные представители военных кругов.

Так, фельдмаршал Мольтке (старший) считал, что ни одна из великих держав «не может быть разбита в течение одного или двух походов настолько, чтобы признать себя побежденной… Война может стать, — говорил он, — и семилетней и тридцатилетней»{5}. Профессор русской академии генерального штаба генерал Г. А. Леер писал: «…Теперь… первые удары будут отличаться более решительным характером, хотя и далеко не решающим судьбу войн, который, при ныне принятой повсеместно военной системе, дающей возможность вызвать из населения не 2—3 армии, одну за другою, а чуть-ли 20, должны будут неизбежно затянуться на продолжительное время…»{6}.

Мольтке в качестве начальника германского генерального штаба первому пришлось решать проблему ведения Германией войны на два фронта — на Западе против Франции и на Востоке против России. В решении этой трудной задачи он большие надежды возлагал на дипломатический талант Бисмарка. Мольтке рассчитывал, что после выигрыша первого решительного сражения на том фронте, где вначале будут сосредоточены главные силы Германии, «железный канцлер» сумеет добиться здесь прекращения военных действий хотя бы на основании статус кво анте, чтобы обеспечить возможность переброски германских сил на другой фронт.

Все планы Мольтке в конечном счете предполагали, во всяком случае на одном из фронтов, длительную войну, и главное были ориенти-

[38]

рованы на достижение ограниченных политических целей, что совершенно не соответствовало устремлениям германских империалистов, и фельдмаршал перестал пользоваться их благосклонностью. В 1888 году он был освобожден от должности начальника генерального штаба. Тут же нашлись другие военные руководители и теоретики, которые стали доказывать, что современные войны могут быть только короткими.

Вскоре появились и получили официальное признание теории, доказывающие и невозможность длительных войн в современную эпоху. В своей книге «О принципах войны» Ф. Фош писал: «Война всем приносит лишения, вся жизнь повсюду замирает. Отсюда вывод, что она не можеи долго продолжаться»{7}. Несколько подробнее эту мысль развивал преемник Мольтке генерал Шлиффен, который говорил, что длительные «войны невозможны в эпоху, когда все существование нации зависит от непрерывного развития торговли и промышленности, и остановленный механизм должен быть снова приведен в действие с помощью быстрого решения»{8}. Руководящие военные круги России определяли продолжительность войны в «4—6 месяцев и не более года, так как во всяком случае ранее годичного наступит полное истощение воюющих сторон, и они вынуждены будут обратиться к мирному соглашению»{9}.

Перед вооруженными силами каждой из великих держав в той или иной формулировке ставилась стратегическая цель: дооиться решающих успехов в первом же столкновении с основными силами противника и в короткий срок уничтожить их или лишить возможности дальнейшего сопротивления. Военные теоретики и генеральные штабы европейских государств занялись разработкой методов энергичного ведения военных действий и наиболее результативных форм операций, для чего обратились к наполеоновскому военному искусству, а также к формам и способам ведения военных действий, которые были применены прусской армией в войнах 1866 и 1870—1871 годов.

Стратегия Наполеона, как известно, характеризовалась стремлением к быстрому решению войны генеральным сражением, завершаемым энергичным преследованием противника. К тому же стремился и Мольтке. Рассредоточивая войска на походе, он предполагал собрать их в одном месте для участия в генеральном сражении. И хотя во франко-прусской войне ему ни разу не удалось собрать на одном поле даже половины немецких войск, вторгнувшихся во Францию, тем не менее теория стратегии всех европейских стран еще несколько десятилетий после войны 1870—1871 годов продолжала требовать ввода всех сил, действующих на данном театре военных действий, в одно генеральное сражение. Так, в 80-х годах прошлого века фон дер Гольц писал: «Если великие державы выставляют в поле двадцать и более корпусов, то нет никакого основания предполагать, что большая часть их не будет собрана на том поле, на котором некогда будут бороться за судьбу наций»{10}. Через 10 лет после этого известный французский военный писатель генерал Леваль рекомендовал все полевые войска Франции численностью около миллиона человек — 17 армейских корпусов, сведенных в четыре армии, ввести в наступление на фронте в 70-80 км, а для сражения сомкнуть их в общую массу. Протяжение фронта при этом не должно превышать

[39]

54 км (по 6 км на каждый из 9 корпусов первой линии; остальные корпуса — в армейских резервах и в армии второго эшелона){11}.

Профессор Леер также считал возможным «подвести и развернуть в один и тот же день, на одном и том же поле сражения, 500 000 — 1 000 000 войск (нормальная сила нынешних массовых армий)»{12}.

Продолжительность генерального сражения по примеру прошлых войн определялась в 1—2 дня, и только, пожалуй, один Леер считал «минимальная продолжительность будущих сражений достигнет 2-х дней, а во многих случаях и более»{13}.

Военные теоретики на первый план выдвигали «принцип кранце напряжения сил в начале войны», т. е. требование выставить на театры военных действии все силы с самого начала войны и вести операции «с жестокой энергией», как писал фон дер Гольц, «без перерыва, без остановок до тех пор, пока сопротивление противника не будет сломлено в решительных сражениях…»{14}. Исключительное значение придавалось быстроте проведения мобилизации и стратегического сосредоточения войск. Старались выиграть хотя бы день, чтобы опередить противника в готовности основных сил армий к началу военных действий. С этой целью развивали железнодорожную сеть, строили железные дороги, не имеющие экономического значения, возводили специальные платформы для выгрузки войск. Этим в значительной мере раскрывались планы стратегического сосредоточения армий. Фош отмечал, что в больших европейских государствах планы сосредоточения в случае войны «частично начертаны на местности железными дорогами и выгрузочными платформами»{15}.

Во всех европейских государствах большие сражения предполагалось вести армейскими корпусами, состоящими в основном из пехоты и некоторого количества полевой артиллерии, а также из частей и подразделений войсковой конницы, инженерных и связи. Так называемую стратегическую конницу должны были использовать для ведения разведки впереди армий и для преследования разбитого противника.

Помимо перечисленных выше общих воззрений на ведение военных действии в надвигающейся войне, в каждом из европейских государств формировались и отличные от других стратегические взгляды. Их особенности отчасти обусловливались объективными причинами, такими, например, как политическая обстановка, экономическое состояние, географическое положение государства и т. п., а отчасти и причинами субъективного порядка: требованиями правящих кругов, взглядами военных руководителей и авторитетных военных теоретиков.

Во Франции после поражения ее в войне 1870—1871 годов все усилия правительства были направлены к тому, чтобы предохранить страну от нового вторжения немецких войск. С этой целью на границе с Германией был построен крепостной барьер (крепости Бельфор, Эпиналь, Туль и Верден с цепью фортов в промежутках между ними), в котором осталось лишь два неукрепленных прохода: Шармский проход между Эпиналем и Тулем, пролегающий по лесистой и пересеченной местности, и полоса местности между Верденом и Люксембургской границей, над которой господствовали высоты в районе Вердена. Было

[40]

также восстановлено несколько крепостей в глубине Франции, составивших вторую линию обороны, и, наконец, создан обширный укрепленный район вокруг Парижа.

Сооружение всех этих крепостей обусловило известный выжидательный характер французских планов войны, который сохранялся еще длительное время и после того как французская армия в количественном и качественном отношении в основном перестала уступать германской армии.

Французские авторитеты в области стратегии искали образцы ведения военных действий преимущественно в кампаниях, проведенных Наполеоном. Профессор, а затем начальник Высшей военной школы Вильгельм Бонналь, оказавший самое большое влияние на формирование французской военной доктрины, прямо говорил: «Стратегия должна быть прежде всего искусством побеждать. И так, как тот, кого сами германцы называли «мастером войны», Наполеон чаще других одерживал победы, то основные принципы стратегии должны, естественно, вытекать из его важнейших операций»{16}.

Бонналь в своих лекциях, которые он читал с 1892 по 1900 год, доказывал, что победы Наполеона «обусловливались главным образом расположением в глубину, которое он умел придавать своим силам». Он рекомендовал применять в будущем также глубокое оперативное построение войск, включающее армию общего авангарда и расположение остальных армий в форме каре или в виде ромба, чтобы обеспечить возможность быстрого движения их как вправо или влево для охвата флангов противника, так и вперед для нанесения удара по самым слабым пунктам на фронте войск врага. При этом Бонналь считал возможным использовать для ведения операций только хорошо вымуштрованные и крепко сколоченные войсковые соединения. В плане стратегического развертывания, составленном Бонналем и вступившем в силу в 1898 году (план XIV), предусматривалось развертывание на границе с Германией пяти армий в три линии: в первой линии — армия общего авангарда, во второй — три армии на фронте общим протяжением около 100 км и в третьей — одна армия. Глубина развертывания так же, как и протяжение фронта, равнялась примерно 100 км. Сражение по плану XIV предполагалось дать, в зависимости от направления наступления немецких армий, или в Шармском проходе, имевшем ширину около 40 км, или же западнее Вердена также на фронте протяжением в 40—50 километров.

Ф. Фош, крупнейший французский авторитет в области стратегии, также призывал учиться ведению войны на образцах наполеоновских походов. Правда, Фош детально исследовал и управление прусскими войсками в войне 1870—1871 годов, на основе чего написал труд «О ведении войны», опубликованный в начале 1904 года. В нем Фош отмечает некоторые

положительные стороны подготовки к войне, проведенной Мольтке, но критикует последнего за «несовершенную по сравнению с наполеоновской концепцию ведения военных действий»{17}, за отсутствие у пруссаков общего авангарда, подчиненного непосредственно главнокомандующему, и за преждевременное, еще до соприкосновения с противником, принятие решения на ввод сил в сражение.

Этому способу ведения войны Фош противопоставляет «наполеоновский, слагающиеся из обеспечения — или искусства действовать наверняка — и, пока еще нет возможности нанести удар, искусства действовать в безопасности»{18}. Важнейшим в стратегии Фош считает

[41]

принцип экономии сил, который расшифровывает как «искусство израсходовать все свои средства в данную минуту на одном пункте, искусств привести туда все свои войска»{19}.

Таким образом, Фош рекомендует, по существу, ту же систему ведения военных действий, что и Бонналь. Он лишь допускает некоторое рассредоточение сил до сближения с противником с тем, чтобы «массу, разбросанную до известной степени вначале, сгруппированную под конец.., бросить на один и тот же объект действий»{20}.

Французский генеральный штаб в своей практической деятельности в области стратегии не полностью придерживался теоретических положений Бонналя и Фоша. Например, во всех планах стратегического развертывания французской армии начиная с плана XV, введенного в действие с 1903 года, армия общего авангарда не выдвигается. Взамен ее в зоне крепостного барьера развертываются отдельные корпуса некоторых армий первого эшелона, т. е. армейские авангарды. Глубина стратегического развертывания французских войск по этим планам далеко не столь велика, как предлагает Бонналь (хотя развертывание одной армии во втором эшелоне сохраняется во всех планах, включая и план XVII, который был проведен в жизнь в 1914 году). Наконец, с каждым новым планом французы вынуждены увеличивать ширину фронта стратегического развертывания своих основных сил, учитывая широкий фронт развертывания германских армий. Однако в своих соображениях о ведении начальных операций французский генеральный штаб придерживался рекомендаций Бонналя и Фоша о завязке сражения выдвинутыми вперед и подчиненными главнокомандующему органами «обеспечения» и о принятии решения на массированный ввод в сражение главных сил после того, как органы «обеспечения» выяснят группировку противника и скуют его основные силы.

В Германии в конце прошлого столетия было издано много книг по вопросам стратегии. Почти все они базировались преимущественно на опыте войн 1866 и 1870—1871 годов, причем большое внимание уделялось сравнению стратегий Наполеона и Мольтке. При этом германские теоретики не отвергали наполеоновских способов ведения военных действий. Они лишь считали, что Мольтке развил стратегию Наполеона в соответствии с новыми условиями эпохи. Например, общепризнанный популяризатор военного искусства Мольтке генерал Шлихтинг писал: «Современная нам теория базируется непосредственно на Наполеоновской. Нить между ними не порвалась, как от Фридриховской к последней, и в этом заключается существенное различие между этими эпохами. Но зато средства войны изменились и возросли с 1815 по 1866 год в такой степени, как не изменялись они до тех пор за пять столетий. Достаточно назвать: рост культуры и развитие сети искусственных дорог; железныя дороги и электрический телеграф; нарезное оружие и увеличение армий — как результат всеобщей воинской повинности…»{21}.

Большинство немецких военных писателей на первый план выдвигало те формы ведения военных действий, которые Наполеон применял как исключение, а Мольтке возвел в правило. Это прежде всего относилось к раздельному движению войск на походе и сосредоточению всех сил на поле сражения.

Большое значение немецкие теоретики придавали также охвату флангов противника, полностью соглашаясь с положением Мольтке, что

[42]

«чисто фронтальное наступление обеспечивает мало успеха, но приводит к большим потерям»{22}.

Многие из немецких писателей черпали теоретические положения у Клаузевица (особенно фон Богуславский, Блюме и Шерф), но они брали из знаменитого его труда «О войне» не самое главное, не философские заключения и выводы, а принципы и правила, выведенные им из опыта наполеоновских войн и рассеянные на различных страницах всего труда, которым сам Клаузевиц придавал второстепенное значение, говоря: «Если из соображений, выдвигаемых теорией, сами собой сложатся принципы и правила и если истина сама собой отольется в их кристаллическую форму, то теория не должна противиться этому естественному закону ума»{23}.

Немецкие военные руководители и теоретики, по существу, отвергали и основной тезис Клаузевица, проходящий красной нитью через весь его труд, о том, что «война есть только продолжение политики», что «главные линии, по которым развиваются… военные события, начертаны политикой, влияющей на войну вплоть до мира»{24}. Немецкие руководители и теоретики признавали влияние политики на войну лишь в начале ее при определении целей войны и в конце войны, когда выдвигается вопрос о мире; в остальное время они считали стратегию независимой от политики.

В Германии подготовка армий к войне лежала на обязанности начальника генерального штаба, подчиненного непосредственно императору. Эту должность после войны 1870-1871 годов в течение длительного времени занимали такие авторитетные генералы как Мольтке-старший (в течение 17 лет) и Шлиффен (15 лет), под руководством которых и складывались германские взгляды на методы ведения будущей войны. Ведущую роль в этом деле играла практическая деятельность генерального штаба по составлению планов войны и по проработке их вариантов на военных играх и полевых поездках, которые получили особенно большое развитие в бытность начальником генерального штаба Шлиффена. Это обеспечивало взаимосвязь теоретических взглядов генералов и офицеров германского генерального штаба с практикой и способствовало выработке единых методов ведения операций.

В конце XX века капитализм в Германии развивался особенно бурно и правящие круги задавались обширными завоевательными планами, для осуществления которых требовался полный разгром противников как на Западе, так и на Востоке. В силу этого германский генеральный штаб с назначением в 1891 году на должность начальника генерального штаба Шлиффена занялся разработкой самых решительных способов ведения военных действий, преследующих цели окружения и полного уничтожения врага. С 1894 года германский генеральный штаб главное внимание уделял разработке планов наступления против Франции с охватом крепостного барьера через Люксембург и территорию Бельгии восточнее Мааса при одновременном прорыве через Шармский проход с целью окружить большинство полевых войск Франции в районе крепостей Верден и Туль (план, действовавший с 1900 по 1903 года).

Выполнение этого плана должно было привести к сражению на огромной, по взглядам того времени, площади — свыше 100 км по фронту и около 100 км в глубину, а общий фронт стратегического развертывания и наступления германских армий равнялся 350 км. Это было уже большое отступление от наполеоновской стратегии, которой с исключительным упорством продолжали в это время следовать французы. Вскоре

[43]

германские и французские стратегические взгляды разошлись еще больше вследствие различной оценки опыта русско-японской войны.

В России стратегические взгляды в течение нескольких десятилетий находились под исключительным влиянием профессора Леера, который всю свою жизнь посвятил преподаванию теории военного искусства в академии генерального штаба (1858—1898 гг.) и созданию военно-научных трудов. Лекции Леера слушали почти все генералы, занимавшие руководящие посты в русской армии в период как русско-японской, так и Первой мировой войны. Но труды Леера и постановка им преподавания курса стратегии в академии имели крупные недостатки, отрицательно сказавшиеся на подготовке русских генералов и офицеров генерального штаба. Главный недостаток заключался в том, что теория стратегии была оторвана от практики. Леер — верный последователь Жомини — стремился главным образом доказать незыблемость вечных принципов военного искусства. Он в редких случаях и лишь мимоходом поверхностно затрагивал вопросы о влиянии на характер военных действий таких современных ему факторов, как изменение обществен, ных отношений, численный рост армий, увеличение мощи огнестрельного оружия и т. п. Леер не побуждал своих читателей и слушателей к исследованию тенденций развития военного дела.

После Леера стратегию в академии генерального штаба читал профессор Михневич. Он больше обращал внимания на применение стратегических положений в конкретных условиях обстановки, а также освещал такие вопросы, как вероятная численность армий европейских государств во время будущей войны, и некоторые экономические факторы (плотность населения, государственные бюджеты, протяженность железных дорог и др.), влияющие на стратегию. Однако Михневич не пользовался такой популярностью, как Леер, тем более, что его профессорская деятельность протекала преимущественно в тот период, когда Леер занимал пост начальника академии.

В общем стратегические воззрения русских генералов и большинства офицеров генерального штаба носили чрезмерно теоретический уклон. Но в практической деятельности при подготовке к войне с западными соседями русский генеральный штаб около 30 лет руководствовался системой, созданной в 70-х годах прошлого столетия военным министром Милютиным, в которой план стратегического развертывания и замыслы начальных операций были гармонически согласованы с инженерным оборудованием театра военных действий и дислокацией русской армии. Существовало определенное решение первоначально обороняться против Германии и энергично наступать против Австро-Венгрии. Главная масса русских войск должна была развертываться по обоим берегам Вислы, где были построены три большие крепости: Новогеоргиевск, Варшава и Ивангород с мостами через реки Висла, Нарев и Вепш. Обеспечивая свободу маневра на обоих берегах рек, эти крепости представляли прекрасный плацдарм для наступления и серьезную преграду для форсирования Вислы противником. Правый фланг Привисленского района обеспечивался со стороны Восточной Пруссии естественным оборонительным рубежом — линией рек Бобра и Буго-Нарева, усиленным крепостями: Осовец, Ломжа, Остроленка, Рожаны и Пултуск, а левый, ввиду того что здесь предполагалось наступать в первую очередь, — только одной крепостью Брест-Литовск. Стратегическое сосредоточение и развертывание войск предполагалось прикрыть большей частью армии мирного времени, дислоцированной в западных приграничных округах. Остальная часть полевых войск была расквартирована в западной половине европейской России, что позволяло при крайне слабо развитой желез-

[44]

нодорожной сети завершить стратегическое развертывание русской армии на западной границе на 32-й день мобилизации25.

На развитие военно-теоретической мысли главнейших европейских государств большое влияние оказала русско-японская война 1904—1905 годов. В этой войне армии обеих сторон были вооружены магазинными винтовками, пулеметами и скорострельной полевой артиллерией.

Дальнобойность и мощь нового огнестрельного оружия вынуждали войска развертываться на широких участках фронта и при этом принимать боевое построение в большом удалении от противника, откуда сближаться с ним, ведя огневое состязание, тщательно применяясь к местности, последовательно закрепляясь и накапливаясь на рубежах, представляющих укрытия и удобных для ведения войны. Вследствие этого фронтальные наступления развивались очень медленно и приводили, как правило, лишь к последовательному оттеснению противника с одного оборонительного рубежа на другой. Обход флангов врага, развернувшегося на широком фронте, также требовал много времени, и обороняющийся успевал выдвинуть на обходимый фланг свои резервы и встретить обходящие войска противника фронтальным огнем. Поэтому сражения в русско-японскую войну продолжались много дней и ни одно из них не завершилось разгромом войск одной из воюющих сторон. Русская армия отступила от Ляояна на реку Шахэ, затем к Мукдену и наконец на сыпингайские позиции и через месяц после этого, получив подкрепления стала сильнее, чем была до сражения под Мукденом.

Разница в размерах полей сражений, в плотности насыщения фронта бойцами и артиллерийскими орудиями и особенно в продолжительности сражений русско-японской войны по сравнению со сражениями еще недалекого прошлого, как это видно из приведенной ниже таблицы, была настолько велика, что невозможно было не обратить на нее внимания и не расценивать ее как фактор, имеющий важнейшее стратегическое значение.

В большинстве европейских государств началось уточнение военных теорий, в том числе и стратегических взглядов, по опыту русско-японской войны. Наиболее тщательно опыт этой войны был изучен в Германии, в результате чего германские официальные стратегические взгляды получили дальнейшее развитие в сторону приближения к требованиям действительности. Об этом особенно наглядно свидетельствуют два широко известных документа: 1) Так называемый «План Шлиффена» т. е. план войны, составленный Шлиффеном в 1905 году перед увольнением в отставку, и 2) Статья Шлиффена «Современная война», опубликованная впервые в 1909 году и являвшаяся своего рода разъяснением теоретических обоснований, на которых был построен указанный план.

В статье «Современная война» автор признавал закономерность резкого снижения насыщения фронта бойцами (до 3 и менее на метр вместо 10-15 бойцов в прошлых войнах), увеличения протяженности фронта боевых столкновений и длительности сражений. Одновременно подчеркивалась медленность и малая результативность фронтального наступления, и, наконец, рекомендовались новые формы наступления. Шлиффен писал: «…Колонны, идущие к полю сражения, которые смогут совершать переходы, сохраняя по меньшей мере ту ширину, которая им предназначена в самом бою. Стягивание войск к полю сражения должно потерять свое значение… Корпуса, которые вступят в соприкосновение с

[45]

Сражения	Кол-во бойцов (тыс.)	Кол-во арт. орудий	Протяженность фронта, км	Бойцов на 1 км фронта	Арт. орудий на 1 км фронта	Продолж-ть сражения
1870—1871 годы
Гравелот — Сен-Прива
Немцев	200	800	12	16 500	66,5	1 день
Французов	130	500	12	11 000	42,0	1 день
Седан
Немцев	164	710	11	14 900	64,5	2 дня
Французов	128	418	11	11 600	38,0	2 дня
1904—1905 годы
Ляоян
Русских	160	592	40	4 000	15	4 дня
Японцев	125	484	40	3 000	12	4 дня
На р. Шахэ
Русских	210	758	60	3 300	12,5	14 дней
Японцев	170	548	60	2 800	11,0	14 дней
Мукден
Русских	330	1256	90	3 500	14	15 дней
Японцев	270	1062	90	3 000	12	15 дней

противником, должны будут вести сражение, не рассчитывая на дальнейшие подкрепления»{26}.

Шлиффен указывал, что наступление, организованное на фронте в несколько сот километров, может вылиться в грандиозное сражение в нескольких районах: «…Не обязательно, — писал он, — чтобы вся… масса войск была сосредоточена на одном поле сражения… Речь должна идти не о соприкосновении частей на местности, а об их внутренней связи, необходимой для того, чтобы на одном поле сражения боролись за победу на другом»{27}.

На случай войны с Францией Шлиффен рассчитывал развернуть 7/8 всех перволинейных полевых войск Германии (35,5 армейских и резервных корпусов) между голландской границей и Мецем на фронте протяжением в 200 км, с тем чтобы эти силы, опираясь левым флангом на крепость Мец и катясь одной общей лавиной через Бельгию и Северную Францию, совершили большой обход, охватывая всякую встречающуюся на своем пути французскую позицию. Намечая затем еще более усилить правое крыло своих войск и осадить Париж с запада и юга, Шлиффен считал необходимым направить семь армейских корпусов для глубокого обхода левого фланга французов через район южнее Парижа. Он надеялся, что, действия таким образом, германским армиям удастся оттеснить основные силы французов к линии крепостей Верден, Бельфон и к швейцарской границе и заставить их там капитулировать.

[46]

План Шлиффена являлся, по существу, эскизом и подлежал детальной разработке, что и было выполнено германским генеральным штабом под руководством Мольтке-младшего, но основная идея плана сохранялась вплоть до Первой мировой войны. Были в Германии и противники стратегических взглядов Шлиффена, как, например, генералы Бернгарди и Фалькенгаузен{28}, но они критиковали эти взгляды с позиций стратегии прошлого и ратовали за нагромождение сил, за одно-двухдневное генеральное сражение, возражая против всего рационального и нового, что имелось в плане.

Но если в Германии подобных взглядов придерживались лишь немногие, преимущественно старые генералы, то во Франции на них основывалась официальная доктрина. Так, Ф. Фош во вторые издания своих трудов 1905 и 1907 годов после ознакомления с операциями в Маньчжурии не внес никаких исправлений и дополнений. Более того, он прямо заявлял, что уроки русско-японской войны «не являются исчерпывающими и не представляют для нас непосредственного интереса»{29}. Характерно,

что план стратегического развертывания французской армии, утвержденный в 1902 году (план XV), оставался в силе до 1909 года, а с небольшими поправками (план XV-бис) — до 1912 года.

Французским военным кругам, конечно было известно о развитии германских стратегических взглядов. Становилось все более ясным, что германская армия в случае войны развернется на широком фронте и предпримет наступление крупными силами в обход Вердена с севера через территорию Люксембурга и Бельгии. Правда, мало кто думал, что для этого маневра будут использованы и районы Бельгии западнее Мааса. Все настоятельнее чувствовалась необходимость пересмотра в свете этих новых данных как военной доктрины французской армии, так и плана ее стратегического развертывания. Застрельщиком в этом деле в 1911 году выступил начальник 3-го (оперативного) бюро французского генерального штаба полковник Гранмезон. Он, как ему казалось, вскрыл ряд слабых сторон германской военной доктрины, а именно: излишне широкий фронт германской армии как на походе, так и в сражении, отсутствие глубины оперативного построения, слабость резервов, которые будут использованы еще до начала сражения, и другие. Гранмезон считал, что для использования этих слабых сторон и обеспечения победы следует применять стремительное наступление сосредоточенными силами и только наступление. Оборонительный бой Гранмезон называл «актом низшего порядка» и говорил, что «у того, кто переходит к такому бою, предполагается и, главное, действительно обнаруживается такой недостаток моральных сил, которого не в состоянии возместить никакое материальное превосходство»{30}.

Гранмезон рекомендовал командующим армиям «вести свою армию на противника, в постоянной готовности обрушиться на него всеми своими корпусамию…»{31}. Продолжительность сражения Гранмезон определял начиная с завязки боев авангардами в 1-2 суток.

Рекомендации Гранмезона были встречены во французской армии с энтузиазмом. Можно было услышать только один голос, который выступил против подобных тенденций, голос вице-президента высшего военного совета генерала Виктора Мишеля. Он считал, что главная масса герман-

[47]

ской армии будет наступать через Бельгию по обе стороны Мааса, и п этом немцы используют в первой линии наравне с армейскими корпусами и свои резервные корпуса. В соответствии с этим он проектировал на восточной границе Франции ограничиться активной обороной, а две трети французских сил развернуть на северной границе страны между Мезьером и Дюнкерком, а затем выдвинуть их на линию Намюр — Брюссель — Антверпен. При этом он предлагал удвоить численный состав войск первой линии путем присоединения к каждому полку мирного времени формируемого им при мобилизации резервного полка. В июле 1911 года проект Виктора Мишеля был отклонен высшим военным советом, а на должность вице-президента вместо него был назначен Жоффр.

Начиная с 1911 года французской армии все больше и больше прививается наступательный дух. В стратегии признавалось только «наступление до абсолютного отказа от всякой обороны»{32}. В мае 1913 года был утвержден новый план (план XVII), по которому линия стратегического развертывания была вынесена к востоку от крепостного барьера почти непосредственно к государственной границе, с явной целью перейти в наступление немедленно по окончании сосредоточения. Однако определенные наступательные задачи были установлены только для двух армий правого крыла, задачи же двум армиям левого крыла и армии второго эшелона предполагалось определить в зависимости от направления наступления противника. При этом в случае наступления главных сил немцев через Бельгию намечалось нанести удар на север по обоим берегам Мааса, что, по мнению творцов плана XVII, должно было сорвать германский маневр через Бельгию и поставить войска, предпринявшие его, в критическое положение. Резервные соединения по-прежнему сосредоточивались преимущественно в глубоком тылу.

В общем французы хотели противопоставить германскому наступлению на широком фронте удар сосредоточенными силами.

В России большинство представителей высшего генералитета и после русско-японской войны продолжало жить старыми представлениями о войне и теми теоретическими знаниями по стратегии, которые они получили, будучи слушателями академии. Например, военный министр Сухомлинов упрекал профессоров военной академии в тенденции к «новшествам». Он говорил, что «не может даже слышать равнодушно, когда произносят слова «современная война». Какая была война, такой она и осталась, — добавлял он. — Все это вредные новшества, вот, например, я за 25 лет не прочел ни одной военной книжки»{33}.

Практической работой в области стратегии были заняты немногие генералы и офицеры, и велась она бюрократическими методами. Попытки решать конкретные вопросы стратегии путем проведения военных игр с привлечением на них лиц, предназначаемых на высшие должности в армии в военное время, встречали непреодолимое сопротивление высшей военной бюрократии и рассматривались как явление оскорбительное, как «недопустимый экзамен высшего генералитета»{34}. В 1911 году военная игра была отменена царем после того, как для участия в ней собрались все предполагаемые командующие армиями. Только в апреле 1914 года впервые удалось провести в Киеве военно-стратегическую игру командующих округами, их начальников штабов и начальников центральных и окружных управлений и учреждений. Она дала богатейший поучи-

[48]

тельный материал, но использовать его было невозможно, так как через три месяца началась Первая мировая война.

Многие генералы и офицеры русской армии настойчиво старались вскрыть причины неудач русских войск на полях Маньчжурии и найти способы их устранения. Они, вопреки совету военного министра, не только с жадностью читали военную литературу, в том числе и ту, что издавалась за рубежом, особенно во Франции и Германии, но многие из них сами писали при этом резко критиковали как наше командование в Маньчжурии, так и общие порядки в русской армии. Однако эта критика и вытекающие из нее предложения касались преимущественно вопросов организации, вооружения, укомплектования и боевой подготовки войск и мало затрагивали стратегические вопросы.

После русско-японской войны в России был написан лишь один труд по стратегии: книга профессора Военной академии А. Незнамова «Современная война», первое издание которой вышло в 1911 году и второе — в 1912 году. Но в этом труде крупные стратегические вопросы не разбирались. Опыт русско-японской войны в ней отражет весьма слабо. Незнамов пренебрег даже теми ценными выводами из этой войны, которые сделал Шлиффен. В общем труд Незнамова не мог достигнуть той цели, ради которой, по заявлению автора, он был предпринят: «Помочь установлению необходимого в наше время одинакового всеми начальниками понимания войны и современнаго боя и однообразных методов и приемов решения боевых задач (единство доктрины)»{35}.

Известный военный историк А. Зайончковский писал: «Однообразного понимания военных явлений и однообразного подхода к ним в русской армии достигнуто не было. Увлекались Шлиффеном, Гранмезоном, с некоторой примесью Драгомирова и даже Суворова, а в стратегии слепо придерживались принципов Леера; следили за военной мыслью наших врагов немцев и наших друзей французов, старались устроить какой-то винегрет из этих мыслей и не сумели или не успели выковать своего определенного цельного здания»{36}.

Отсутствие твердых стратегических взглядов, а также частая смена начальников генерального штаба русской армии (с 1905 года эту должность последовательно занимали шесть генералов) повлекли за собой колебания в решении важнейших стратегических вопросов, связанных с подготовкой надвигающейся войны.

Еще до русско-японской войны от милютинской системы отказались и до начала Первой мировой войны так и не выработали взамен ее новой. В 1903 году впервые был составлен план стратегического развертывания на линии Двинск, Молодечно,

Слуцк, Ковель, Проскуров, предусматривающий оставление русскими войсками без боя всей территории царства Польского. Затем в 1908 году было решено все же выделить для обороны крепостей на Висле одну армию (в составе 11 пехотных дивизий), удаленную от линии стратегического развертывания остальных сил (Ковно, Гродно, Брест-Литовск, Проскуров) более чем на 150 километров.

В 1910 году одновременно с реорганизацией русской армии было решено дислоцировать ее в мирное время более равномерно на всей территории европейской части страны, а крепости на Висле и Буго-Нареве уничтожить. Оставлялись только осовец и Брест-Литовск, модернизировалась сильно устаревшая крепость Ковно и вновь сооружалась крепость Гродно. Но вслед за тем начались новые колеба, и было решено оста-

[49]

вить на Висле крепость Новогеоргневск, которая при мобилизации усиливалась двумя второочередными дивизиями и получила задачу обороняться до последнего патрона.

Наконец, в 1912 году под влиянием идей Гранмезона и под прямым давлением французского командования линия стратегического развертывания вновь была выдвинута на территорию царства Польского. Но теперь, в связи с изменением дислокации мирного времени, стратегическое сосредоточение и развертывание требовало значительно больше времени (оно завершалось на 40-й день мобилизации), а прикрытие его было много слабее, чем в 1902 году, так как старые крепости были разоружены и частично разрушены, а строительство новых только что началось. Кроме того, в составе западных приграничных военных округов было на два армейских корпуса меньше, чем в 1902 году. Также под нажимом французского командования начальник русского генерального штаба Жилинский в 1913 году принял обязательства выставить против Германии до 800 000 человек на 15-й день мобилизации и немедленно после 15-го дня начать наступление на территорию Германии, что было просто невыполнимо. Это обязательство привело в 1914 году к наступлению армий Северо-Западного фронта только частью сил и к поражению армии Самсонова.

По плану 1912 года предусматривалось одновременное наступление и против Германии и против Австро-Венгрии, причем наиболее вероятными направлениями главных ударов намечались: для Северо-Западного фронта — с реки Нарев на Алленштейн, т. е. на север, и для Юго-Западного фронта — с линии Люблин — Ковель на Львов, т. е. на юг. При осуществлении наступления в этих направлениях между флангами фронтов должен был образоваться все более увеличивавшийся по мере наступления разрыв, прикрытый с запада только одной крепостью Новогеоргиевск. Из такого положения в 1914 году русское верховное командование вышло путем не предусмотренного планом сосредоточения в районе Варшавы 9-й армии, которая предназначалась в последующем для наступления на Берлин, а фактически была использована для усиления правого крыла Юго-Западного фронта.

В стратегическом развертывании русской армии по плану 1912 года была заложена идея направления главных усилий против флангов противника. В соответствии с этим развертывание русских войск производилось на широком фронте общим протяжением около 1000 км. Русский генеральный штаб отошел от стратегии XIX века, но равномерное распределение сил по фронту не позволило ему создать сильных группировок на направлениях главных ударов.

* * *

Накануне Первой мировой войны военные руководители и генеральные штабы европейских государств считали, что общий характер предстоящих военных действий будет немногим отличаться от того, каким он был в войнах XIX столетия. Предвоенные учебники и труды по стратегии на французском, немецком и русском языках были насыщены историческими примерами, главным образом из наполеоновских походов и из войны 1870—1871 годов, а также выведенными из их опыта принципами военного искусства и правилами их применения. Правда, многие авторы пытались внести в теорию ведения войны поправки на новые условия. Но внося эти поправки, они старались определить влияние на военные действия новых факторов лишь военного порядка и, как правило, оставляли без внимания факторы политические и экономические; выводы из факторов военного порядка они делали большей частью механически. Например, из факта увеличения армии строили заключение о соответствующем

[50]

увеличении размеров полей сражений, но по-прежнему рекомендовали все силы сосредоточивать в одном районе для участия в генеральном сражении. Не все признавали, что фронты боевых столкновений должны увеличиться также и под влиянием возросшей мощи огнестрельного оружия. Отвергалась выявившаяся в Маньчжурии закономерность малой результативности сражений, из которой логически вытекал вывод о неибежности длительной войны.

Политические и экономические факторы по-настоящему не учитывались военными руководителями и теоретиками не только потому, что они были мало компетентны в данных областях, но и потому, что от них правящие круги требовали не заключений политического и экономического порядка, а наилучшей подготовки военного аппарата для достижения выдвигаемых ими целей войны и разработки наиболее эффективных способов достижения быстрой победы.

Все изложенное обусловило то, что в период империализма войну готовились вести почти так же, как вели ее в прошлом. Особенно это относилось к французским стратегам. Германский же генеральный штаб, а в практической работе и русский, под влиянием войны в Маньчжурии 1904-1905 годов в области стратегических взглядов сделали значительный шаг вперед в поисках новых форм и способов ведения ведения военных действий и приближения их к требованиям действительности.

Как показали начальные операции Первой мировой войны, более жизненными оказались взгляды германской стратегической школы, возглавляемой Шлиффеном. В августе 1914 года операции немецких войск на Западе вначале развивались примерно так, как это представлял себе Шлиффен. Успешное продвижение германской армии через Бельгию вынудило французов отбросить все свои принципы и правила о глубоком оперативном построении войск, об ударе сосредоточенной массой и ряд других и спешно перестраиваться на ведение военных действий на широком фронте. Однако нельзя согласиться и с заявлением Ганса Куля о том, что Шлиффен ошибся только «в вопросе о продолжительности войны. В остальных своих взглядах на будущую войну он был прав»{37}. Шлиффен, как и другие военные теоретики и руководители, во многом еще находился в плену представлений прошлых войн XIX века. Он надеялся, что немцам удастся в первых же сражениях разбить французскую армию настолько, что после этого останется только прижать ее к восточным границам, где она будет вынуждена капитулировать. Однако все сражения первых месяцев войны как на Западе, так и на Востоке были столь же малорезультативными, как и сражения русско-японской войны. Пока главная масса германских сил в 1914 году совершала свое движение по Бельгии и северным департаментам Франции, Жоффр успел перегруппировать свои войска, и в битве на Марне фланг германских армий уже оказался охваченным французскими войсками. После Марны немцы и англо-французы в течение двух месяцев (с 15 сентября по 15 ноября) пытались охватить открытые северные фланги друг друга, пока эти фланги не уперлись в море, а через год после начала войны исчезли открытые фланги и на Восточном фронте.

Шлиффен планировал покончить с Францией в результате одной грандиозной наступательной операции, в которой войска правого крыла германских армий должны были пройти с боями через Льеж, Брюссель, Лиль, районы западнее и южнее Парижа до швейцарской границы около 1000 км. На нереальность этого расчета указывает тот факт, что даже во Второй мировой войне при использовании мощных подвижных соединений (целых танковых армий!), поддерживаемых сильной боевой

[51]

авиацией, удавалось проводить наступательные операции в лучшем случае на глубину не более 500—600 км. Шлиффен в своем эскизном плане проработал вопросы снабжения наступающих армий (это должны были сделать соответствующие отделы генерального штаба). А события 1914 года явно показали, что снабжение тех сил, которые Шлиффен проектировал вести в составе правого крыла германских армий, не могло быть обеспечено. Немцы в 1914 году с трудом справились с подвозом предметов снабжения по бельгийским железным дорогам несмотря на то, что по территории Бельгии западнее Мааса фактически наступало войск в полтора раза меньше, чем по плану Шлиффена. Так потерпели крах одна за другой французская и германская стратегические доктрины, а затем и стратегические взгляды прочих государств, вступивших в Первую мировую войну 1914 года. Уже в первые годы войны начали говорить о кризисе военного искусства. На самом же деле происходил процесс отмирания старого военного искусства, родившегося на заре капитализма, с его принципами, которые считались вечными и неизменными. В ходе Первой мировой войны начало зарождаться новое военное искусство с учетом использования многомиллионных армий, оснащенных новой техникой, и развития борьбы на широких фронтах.

[52]

Примечания:

{1} Цитируется по труду Ф. Фоша. О принципах войны. Перевод с французского. Петроград, 1919, стр. 35.

{2} Фош Ф. Указ. соч., стр 35.

{3} Там же, стр. 37.

{4} Энгельс Ф. Избранные военные произведения. М., Воениздат, 1957, стр. 611-612.

{5} Куль Г. Германский генеральный штаб и его роль в подготовке и ведении мировой войны. М., Воениздат, 1936. стр. 147.

{6} Леер. Стратегия, ч. II, изд. 5-е. СПб., 1898, стр. 96.

{7} Фош Ф. Указ. соч., стр. 38.

{8} Шлиффен. Канны. М., Воениздат, 1936, стр. 364.

{9} Барсуков Е. Русская артиллерия в мировую войну, т. I. М., Воениздат, 1938, стр. 64.

{10} Барон Кольмар фон дер Гольц. Вооруженный народ. Перевод с немецкого. СПб., 1886, стр. 312-313.

{11} См. Кеммерер. Развитие стратегической науки в XIX столетии. Перевод с немецкого. М., Воениздат, 1938, стр. 178—181.

{12} Леер. Указ. соч., ч. 1. изд. 6-е. СПб., 1898, стр. 254.

{13} Там же, стр. 203-204.

{14} Фон дер Гольц. Краткий очерк искусства ведения войны в наше время. Варшава, 1897, стр. 16.

{15} Фош Ф. О ведении войны. Перевод с французского. М., Воениздат, 1936, стр. 93.

{16} Буше А. Основы подготовки великой войны. Перевод с французского. Л., 1927, стр. 75.

{17} Фош Ф. О ведении войны, стр. 449.

{18} Там же, стр. 450.

{19} Фош Ф. О принципах войны, стр. 48.

{20} Там же, стр. 45.

{21} Шлихтинг. Основы современной тактики и стратегии. Перевод с немецкого, ч. II, кн, 1. СПб., 1910, стр. 8.

{22} Из инструкции Мольтке для высших войсковых начальников. Кеммерер. Развитие стратегической науки в XIX столетии, стр. 166.

{23} Клаузевиц. О войне, т. I. М., Воениздат, 1936, стр. 132.

{24} Там же, т. II, стр. 377.

{25} В 1902 году из 25 армейских корпусов русской армии 16 корпусов располагались в Виленском, Варшавском и Киевском военных округах. Остальные 9 корпусов — не далее линии Петербург, Москва, Харьков, Севастополь — (Прим. автора).

{26} Шлиффен. Канны, стр. 363.

{27} Там же, стр. 361.

{28} См. Фридрих фон Бернгарди. Современная война. Перевод с немецкого, т. I и II. СПб., 1912; Фалькенгаузен. Большая современная война. Перевод с немецкого. Варшава, 1909.

{29} Фош Ф. О ведении войны, стр. 15.

{30} Гранмезон. Два сообщения, сделанные офицерам генерального штаба. Перевод с французского. СПб., 1912, стр. 27.

{31} Там же, стр. 72.

{32} Люка. Эволюция тактических идей во Франции и Германии во время войны 1914-1918 гг. М.-Л., Воениздат, 1926, стр. 9.

{33} Головин Н. Н. Из истории кампании 1914 года на русском фронте. Прага, «Пламя», 1926, стр. 37.

{34} Меликов Вл. Проблема стратегического развертывания по опыту мировой и гражданской войны, т. 1. М., Военная академия имени М. В. Фрунзе, 1935, стр. 267.

{35} Незнамов А. Современная война. Изд. 2-е. СПб., 1912, стр. VIII.

{36} Зайончковский А. М. Подготовка России к империалистической войне. М., Воениздат, 1926, стр. 96.

{37} Ганс Куль. Германский генеральный штаб…, стр. 149.

Данная статья цитируется и/или упоминается в следующих публикациях, размещенных на сайте:
Цветков В. Ж. Участие генерала М. В. Алексеева в разработке военно-оперативных планов русской армии накануне Первой мировой войны. 1907—1914 гг. // Первая мировая война: взгляд спустя столетие. Предвоенные годы: материалы III Международной научно-практической конференции (28-29 ноября 2013 г., Москва) / МНЭПУ, Рос. ассоциация историков Первой мировой войны, Гос. ист. музей; под общ. ред. С. С. Степанова, Г. Д. Шкундина. — М.: Изд-во МНЭПУ, 2014. С. 305-353.