Купцова И. В. Реакция российской художественной интеллигенции на начало Первой мировой войны

Первая мировая война: взгляд спустя столетие. 1915 год: доклады и выступления участников V Международной научно-практической конференции. — М.: Изд-во МНЭПУ, 2016. С. 391-397.

Статья посвящена реакции представителей российской художественной интеллигенции на начало Первой мировой войны. Война, несмотря на предчувствия, стала для нее неожиданностью, привела к необходимости самоопределения в новых условиях. Она вызвала патриотический подъем вереде деятелей литературы и искусства, что выразилось в отправке некоторых представителей на театр военных действий, а оставшихся в тылу — в широком участии в благотворительных патриотических акциях, создании и содержании лазаретов. Война способствовала расколу художественной интеллигенции на лагерь «патриотов» и «пацифистов» в зависимости от оценки протяжны и роли России в ней. Оказав влияние на художественную жизнь, война обусловила пересмотр взглядов на правомерность продолжения творчества. Первые месяцы войны можно рассматривать как период адаптации художественной интеллигенции к новым условиям, поиска новых моделей повседневной жизни и путей продолжения творческого процесса в стрессовой ситуации.

Ключевые слова:
Первая мировая война, российская художественная интеллигенция, благотворительные патриотические акции, «патриоты» и «пацифисты»

I. V. Kuptsova
THE REACTION OF THE RUSSIAN ARTISTIC INTELLIGENTSIA TO THE BEGINNING OF THE FIRST WORLD WAR

The article is devoted to the reaction of representatives of the Russian artistic intelligentsia to the beginning of the First World War. The war, despite misgivings, became unexpected and led to the necessity of selftermination in the new conditions. It called patriotic enthusiasm among the artistic intelligentsia, some of them went to the front, those who stayed in the rear widle participated in charitable, patriotic actions, established hospitals. The war contributed to the split of the artistic intelligentsia in the camp of «patriots» and «pacifists» depending on the assessment of the causes of war and Russia’s role in it. Exerting its influence on the artistic life, the war led to a revision of views of the possibility of continuation of creativity. The first months of the war can be seen as a period of adaptation of the artistic intelligentsia to the new conditions, to search for new models of daily life and ways to continue the creative process in a stressful situation.

Keywords:
First world war, the Russian artistic intelligentsia, charitable, patriotic action, «patriots» and «pacifists»

[391]

Начало Первой мировой войны предсказывали не только политики, о ней часто говорили и в художественных кругах. О возможности войны за два месяца до ее начала упоминал художник Л. О. Сологуб{1}. В. Б. Шкловский вспоминал: «Ее все ждали, и все в нее не верили. Иногда допускали, что она произойдет, но были уверены, что продолжится она три месяца»{2}.

Несмотря на все предчувствия, война стала для художественной интеллигенции неожиданностью, более того, до последнего момента ее представители не хотели верить в ее реальность. Л. В. Иванова в своих воспоминаниях отмечала: «Объявление войны было как неожиданный грохот грома, когда молния ударяет совсем близко от вас»{3}. 1 августа 1914 г. З. Н. Гиппиус говорила о том же: «Интеллигенция только рот раскрывала — для нее это как июльский снег на голову»{4}.

Если первую реакцию художественной интеллигенции на войну можно оценить как непонимание и ошеломление, то вторую — как взрыв патриотических чувств и эмоций. Иванова считала, что «общественным мнением овладела волна патриотизма»{5}. Ф. И. Шаляпин констатировал: «Первые дни войны вызвали в Петербурге очень большой патриотический подъем»{6}. Зинаида Гиппиус подтверждала: «Половина физиологически заразилась бессмысленным воинственным патриотизмом»{7}. Можно согласиться с выводом исследователя X. Яна, что патриотизм стал экзистенциальной формой{8} общества и интеллигенции.

Художественная интеллигенция крайне негативно восприняла известие о переименовании Петербурга в Петроград. Гиппиус отмечала: «По мнению царя, Петербург великого Петра — провалился, разрушен. Худой знак! Воздвигнут неким Николоград — по казенному «Петроград”… Уж очень-очень мне оскорбителен “Петроград” — создание «растерянной челяди”, что, властвуя, сама боится нас»{9}. К. А. Сомов назвал переименование позорным{10}.

С первых дней войны на подъеме патриотических настроений некоторые представители художественной интеллигенции выразили желание отправиться на театр военных действий. Часть из них ушли добровольцами на фронт: поэты Н. С. Гумилев, Саша Черный; художники К. Н. Редько, В. Н. Чекрыгин, композитор А. А. Архангельский, драматург П. С. Оленин-Волгарь и др.{11} Сестрами милосердия записались певица Н. В. Плевицкая, балерина В. А. Коралли, актриса Л. С. Ардалова и др.{12}

Летом 1914 г. стало ясно, что необходимо приспосабливаться к новым условиям. Е. Е. Лансере признавал: «Все планы на будущее сразу оборвались»{13}. И.В. Клюн вынужден был констатировать: «Жизнь вышла из наезженной колеи, забыты были

[392]

все мелкие суетные дела, все смешалось, сорвалось с места и захвачено было одной целью, одной идеей — идеей войны»{14}.

В силу специфики своей деятельности художественная интеллигенция с первых дней войны начала привлекаться к участию в патриотических акциях, проводимых различными общественными организациями. Так, 20 августа в Москве прошел День флагов, в рамках которого осуществлялся кружечный сбор с продажей 4 млн флажков союзных держав. 30 августа во время однодневного сбора на военные нужды артист оперетты Н. Ф. Монахов решил собрать хор и организовать капеллу для обхода ресторанов, кафе, театров с пением национальных гимнов и маршей союзных армий и сбора добровольных пожертвований{15}. Артисты Императорских театров откликнулись на устраиваемый сбор теплых вещей{16}.

С начала войны все театры и общества театральной интеллигенции начали оказывать материальную помощь воинам и пострадавшим от войны. 5 августа Общество помощи сценическим деятелям постановило ассигновать 3,5 тыс. руб. (¹/₃ капитала общества) на нужды войны{17}. 5 сентября Императорское русское театральное общество предложило помочь сценическим деятелям, призванным на войну, путем отчисления 2% из жалования актеров, не менее 10% из чистого сбора с благотворительных спектаклей, а также путем повышения сбора с контрамарок. В пользу семей призванных артистов был установлен налог с благотворительных концертов и спектаклей по 5 руб. за каждого исполнителя{18}. Общество драматических писателей и оперных композиторов 20 октября постановило ассигновать 10 тыс. руб. на нужды войны{19}. При обществе им. А. Н. Островского была открыта комиссия для организации помощи пострадавшим от войны артистам и их семьям. Основной источник пожертвований в пользу пострадавших от войны — ежедневные благотворительные спектакли и концерты, платные репетиции и контрамарки. Почти во всех столичных театрах в годы войны были упразднены цветочные подношения, по инициативе артистов поклонники жертвовали стоимость цветов на нужды войны{20}. Традиционным на протяжении всей войны было устройство рождественских елок в Большом и Мариинском театрах, дававших ежегодно более 20 тыс. руб.{21}

Важной акцией театральной интеллигенции стало устройство и содержание лазаретов для увечных и больных воинов, мастерских по пошиву и ремонту белья. 10 августа Общество помощи сценическим деятелям открыло мастерскую белья, где работали до 30 актрис ежедневно, поставляя белье почти во все московские лазареты и отправляя теплые вещи на фронт. Силами артистов Художественного театра был организован госпиталь на Тверской площади на 20 кроватей с полным материальным оборудованием, собственной мастерской белья, медицинским и служебным персоналом. Театр К. Н. Незлобина открыл лазарет на 20 коек. Средства на его содержание составлялись из пожертвований и сбора от контрамарок и почетных билетов{22}. Артисты «Летучей мыши» устроили лаза-

[393]

рет под флагом Красного Креста на 25 человек{23}. В Петрограде 17 ноября открылся лазарет на 60 коек, оборудованный на средства Общества деятелей искусств. Весь труд по оборудованию и уходу за ранеными взяли на себя деятели искусства. На личные средства организовал два лазарета в Москве и Петрограде Ф. И. Шаляпин{24}, Л. В. Собинов устроил в своей квартире лазарет на 4 кровати{25}. Балерина Мариинского театра Т. П. Карсавина открыла на свои средства лазарет для 25 нижних чинов{26}. Ф. А. Корш предоставил под устройство лазарета для раненых свою дачу в Голицыне{27}.

Артисты на протяжении всей войны устраивали концерты легкого типа с целью развлечения раненых в лазаретах. Представители театральной интеллигенции участвовали в каждодневных чтениях больным, предоставляли выздоравливающим бесплатные билеты на дневные и вечерние представления, при выписке оказывали материальную помощь (в лазарете Императорских театров при выписке раненый получал полный комплект белья и верхней одежды, увечным воинам сверх того давалось 100 рублей{28}).

Особенностью общественной деятельности театральной интеллигенции стало стремление к консолидации сил и координации действий в масштабах города (Москвы и Петрограда). Уже 15 сентября 1914 г. было принято решение об объединении деятельности по устройству благотворительных вечеров и спектаклей в пользу Общеземской организации помощи раненым воинам и семьям запасных. 14 декабря представители московских театров выступили с инициативой создания общемосковского союза «Артисты Москвы — русской армии и жертвам войны». В Петрограде действовали союз артистов императорских театров и общество «Петроградский союз артистов частных театров и деятелей искусства на помощь защитникам родины»{20} (с 1915 г. — «Артист — солдату»).

Художники устраивали благотворительные акции и аукционы. 8 декабря 1914 г. открылась выставка картин и скульптуры под названием «Художники — жертвам войны». В ней приняли участие 50 художников различных художественных организаций, и правых, и левых, и консервативных, и крайних новаторов. 14 декабря в московском «Деловом дворе» открылась выставка «Художники — товарищам воинам», весь сбор от входной платы и выручка с продажи картин передавалась в пользу художников-воинов и их семей. В рамках выставки было организовано платное посещение частных коллекций.

В первые месяцы войны художественная интеллигенция попыталась определиться со своим отношением к войне.

К лагерю «патриотов» в 1914 гг. принадлежало большинство. Общий психологический настрой представителей этого лагеря в первые дни войны хорошо характеризуют впечатления Андреева: «Самый же смысл настоящей мировой войны; велик

[394]

необъятно, и я счастлив, что удалось дожить»{30}. К. Д. Бальмонт в письме к жене писал, что испытал «чувство глубокой радости и облегчения»{31}.

Общей идеей патриотов стала идея справедливой войны до победного конца. Андреев констатировал: «Несмотря на то, что я в принципе против войны и смотрю на кровопролитие с ужасом, я приветствую войну с Германией как необходимость. Это война для души, для духовной свободы»{32}. Война, по мнению Вяч. Иванова, являлась священной, освободительной, великим благом{33}.

Художественная интеллигенция единодушно осудила немецкие зверства. 29 сентября в газете «Утро России» было опубликовано коллективное воззвание «По поводу войны: От писателей, художников, артистов». Оно посвящалось осуждению жестокостей и вандализма германцев ради «несбыточной надежды владычествовать в мире насилием, возлагая на весы мирового правосудия только меч»{34}. Война со стороны России оценивалась как освободительная и справедливая. Среди подписавших воззвание были И. А. Бунин, Ю. К. Балтрушайтис, А. М. Горький, И. С. Шмелев, В. М. Васнецов, К. А. Коровин, С. Т. Коненков и др., всего 260 человек.

Особенностью восприятия войны деятелями культуры было понимание ее как столкновение культур. Андреев в этой связи отмечал: «Мы боремся не только за те временные и преходящие формы, в каких отлилось настоящее нашей родины, но и за все те возможности, которые лежат в основе нашей молодой культуры и пророчески предсказаны нашими духовными вождями»{35}. Германская культура оценивалась им как старая, где «воля к творчеству и жизни сказалась слабее, нежели стихийная воля к разрушению и смерти»{36}. Вяч. Иванов делил культуры на зрелые и незрелые. К первым он относил культуру немецкую, ко вторым — русскую. Первым свойственна повышенная оценка «своего» и принцип ненационализма (усвоение только общего), вторым — стыд за «свое», перенимание чужого и стремление к верхушкам знания. Русская культура, по его мнению, незрелая, в то время как Германия обладает законченной и зрелой{37}. Последняя уже выполнила свою историческую роль, на ее смену должна прийти молодая культура.

Большинство представителей художественной интеллигенции отмечали значение немецкой культуры. Андреев по достоинству оценивал ее достижения: «Мне кажется смешной сама мысль о том, чтобы когда-нибудь мы отреклись от даров немецкого гения, разлюбили Шиллера, перестали читать Канта и Шопенгауэра, забыли Лассаля и Маркса… Дары германского гения уже давно поглощены нами, вошли в нашу кровь и плоть, организовались, стали нашей наследственностью»{38}. Он призывал в сложившихся обстоятельствах «подвергнуть немецкую культуру серьезной, основательной, вдумчивой и честной проверке и без дальнейших колебаний отделить пшеницу от плевел»{39}. Именно в упадке германской культуры многие деятели литературы и искусства видели причину начавшейся войны.

[395]

Следует отметить, что Первая мировая война была воспринята некоторыми представителями художественной интеллигенции как «вертикальное» религиозное борение. Например, Ф. К. Сологуб исходил из того, что война идет в религиозной плоскости. Россия защищает истинное христианство от ложного, олицетворением которого является протестантизм. Победа в войне должна выявить путь будущего развития Европы — Восток или Запад.

Итак, главная миссия России, по мнению «патриотов», — религиозная, спасение европейской цивилизации от Антихриста, олицетворением которого являлась Германия. В рамках выполнения этой роли Россия должна решить следующие задачи: защита братьев-славян, политическое возрождение целых народов и борьбе слабых против сильных, упрочение своего положения в мире, консолидация российского общества.

В 1914 г. лагерь «пацифистов» был немногочисленным. Одним из наиболее последовательных пацифистов был М. А. Волошин. Войну поэт встретил в Дорнахе, в Швейцарии, где принимал участие в строительстве антропософского храма под руководством Р. Штейнера. Позицию поэта можно назвать личным пацифизмом. Он не был против этой войны, но не хотел участвовать в ней. Свою миссию он видел в том, чтобы быть во внешнем мире голосом внутренних ключей. Схожие пацифистские взгляды высказывал О. Э. Мандельштам. О своем отношении к войне он с определенностью сказал одному из мемуаристов: «Мой камень не для этой пращи. Я не готовился питаться кровью. Я не готовил себя на пушечное мясо. Война ведется помимо меня»{40}.

Другой разновидностью пацифизма можно считать позицию Гиппиус. Ее пацифизм базировался на религиозных положениях. Она исходила из убеждения, что любое убийство преступление, в том числе и организуемое и санкционируемое правительством в виде войны. В своем дневнике она отмечала: «Войну, по существу, как таковую, отрицаю. Всякая война, кончающаяся полной победой одного государства над другим, над другой страной, носит в себе зародыш новой войны, ибо рождает национально-государственное озлобление, а каждая война отдаляет нас оттого, к чему мы стремимся — от вселенскости»{41}.

Д. С. Мережковский, как и З. Н. Гиппиус, выступал с позиций пацифизма. «Мы давно всякой войне сказали принципиально нет»{42}. Он исходил из убеждения, что война по своей сути абсурдна, не может быть ничем оправдана, враждебна человеческим устремлениям. Главной жертвой войны, по мнению писателя, стала культура. «Никогда еще за память европейского человечества не бывало такого попрания самой идеи культуры»{43}.

На позициях пацифизма стоял Горький. Его взгляд на войну был наиболее политизированным. Причины войны он видел в экономических противоречиях воюющих стран. Во второй половине 1914 г. он разрабатывал план создания нового издательства «Парус». Война, писал он в сентябре, может привести «к краху европейской культуры, развязать ненависть всех ко всем»{44}. Особую тревогу у него вызывал рост

[396]

рационалистических настроений: «Люди все более звереют и безумеют от страха перед войной, затеянной ими»{45}.

Таким образом, оценка причин и характера Первой мировой войны представителями художественной интеллигенции привела к идейно-политическому размежеванию в ее среде.

Еще одной проблемой, широко обсуждаемой деятелями культуры в первые месяцы войны, стал вопрос об этической стороне продолжения творчества. Часть писателей и художников посчитали неэтичным и неправомерным заниматься художественным творчеством в период тяжелых военных испытаний. В литературной среде наиболее резко это мнение выражала Гиппиус. В августе 1914 г. она обратилась к собратьям по перу:
«Поэты, не пишите слишком рано,
Победа еще в руке Господней,
Сегодня еще дымятся раны,
Слова еще не нужны сегодня.
В часы неоправданного страданья
И нерешенной битвы, —
Нужно целомудрие молчанья,
И, может быть, тихие молитвы»{46}.

Е. Г. Лундберг, оценивая состояние современной литературы в 1914 г., отмечал, что некоторые поэты «сейчас безмолвствуют, ибо не решаются искать вдохновений там, на местах, а писать с чужих слов считают грехом. Воздержание такого рода есть верное свидетельство подлинности их дарований, силы ума и духа. Ибо воздержание было, есть и будет признаком силы, точно так же, как готовность истечь словами есть признак слабости»{47}.

Противоположную точку зрения, о необходимости продолжения художественной жизни, высказывало большинство представителей художественной интеллигенции. Лидером этой группы был Андреев, выступивший с программной статьей «Пусть не молчат поэты» (1915 г.), в которой он отмечал: «Тишина — вот мечта для нищих духом. Вот магия искусства: описание выстрела сорокадвухмиллиметровой пушки может быть слышнее, чем сам выстрел»{48}.

Можно выделить и компромиссную позицию. Так, с критикой обеих крайних точек зрения выступил Д. В. Философов: «Да, крикуны не способствуют нашему общему делу, но не помогают и «молчальники”. Себе они помогли, оградили от трудной задачи сведения концов с концами, от соединения «программы” с самыми, что ни на есть программными событиями»{49}. Он призывал писателей все же говорить, «пускай с умолчаниями, ибо тихий голос теперь нужнее, а главное, слышнее крика»{50}.

Начало Первой мировой войны стало событием, которое привело к переоценке ценностей российской художественной интеллигенцией. Изменились условия жизни и работы, быт, источники существования. Многие периодические издания были закрыты, издательства ограничили свою деятельность, отменялись спектакли и концерты. В этих условиях первые месяцы войны можно рассматривать как период адаптации к новым условиям, поиск новых моделей повседневной жизни и путей продолжения творческого процесса в стрессовой ситуации. Это также был и период идейного самоопределения, принятие позиции в отношении происходящих событий. Все эти процессы не закончились к концу 1914 г., но в дальнейшем они протекали уже более спокойно и не так эмоционально.

[397]

Примечания:

{1} Архитектурно-художественный еженедельник. 1916. №6. С. 82.

{2} Шкловский В. Б. Жили-были. М.: Советский писатель, 1964. С. 110.

{3} Иванова Л. В. Воспоминания. Книга об отце. М., 1992. С. 57.

{4} Гиппиус З. Н. Петербургские дневники. М„ 1990. С. 22.

{5} Иванова Л. В. Указ. соч. С. 57.

{6} Шаляпин Ф.И. Маска и душа. М., 1989. С. 193.

{7} Гиппиус З. Н. Петербургские дневники… С. 24.

{8} Ян X. Патриотические мотивы в русской культуре периода Первой мировой войны // Санкт-Петербургский государственный институт культуры. Сборник научных трудов. Вып. 141. СПб, 1993. С. 143.

{9} Гиппиус З. Н. Дневники. М., 1999. Т. 1. С. 388, 390.

{10} Константин Андреевич Сомов. Письма, дневники, суждения современников. М., 1979. С. 133.

{11} Списки призванных регулярно печатались в журналах «Рампа и жизнь», «Театр и искусство».

{12} Театр и искусство. 1915. №13. С. 7-8.

{13} Отдел рукописей Российской Национальной библиотеки. Ф. 1015. Ед. хр. 684. Л. 86.

{14} Клюн И. В. Мой путь в искусстве. М., 1999. С. 87.

{15} Утро России. 1914. 24 авг. № 199.

{16} Театр и искусство. 1914. № 43. С. 833.

{17} Утро России. 1914. 1 авг. № 177.

{18} Утро России. 1914. 24 авг. № 199; Театр и искусство. 1914. № 44. С. 849.

{19} Речь. 1914. 7 окт. № 270.

{20} Биржевые ведомости. Веч. вып. 1914. 13 нояб. № 14493.

{21} Русские ведомости. 1914. 10 янв. № 10; 1916. 5 марта. № 5.

{22} Театральная газета. 1914. № 35. С. 5.

{23} Утро России. 1914.30 авг. № 205.

{24} Шаляпин Ф. И. Указ. соч. С. 194.

{25} Театральная газета. 1914. № 35. С. 5.

{26} Биржевые ведомости. Утр. вып, 1915. 3 янв. № 14590.

{27} Там же.

{28} Утро России. 1914. 30 нояб. №297.

{29} Театр и искусство. 1914. № 46. С. 881,

{30} Цит. по: Цехноницер О. В. Литература и мировая война. М., 1938. С. 103.

{31} Российский государственный архив литературы и искусства (РГАЛИ). Ф. 57. Оп. 1. Ед. хр. 136. Л. 52.

{32} Андреев Л. Н. Война и Отечество. 1914. № 1. С. 129.

{33} Иванов Вяч. Родное и Вселенское // Русская мысль. 1914. № 12. С. 107.

{34} Утро России. 1914. 29 сент. № 235.

{35} Андреев Л. Н. В сей грозный час. Пг., 1915. С. 6.

{36} Он же. Делай, что хочешь // В тылу. Пг., 1915. С. 79.

{37} Утро России. 1915. 16 янв. № 16.

{38} Андреев Л. Н. Делай, что хочешь… С. 97.

{39} Там же.

{40} Цит. по: О. Мандельштам и его время. М., 1995. С. 11.

{41} РГАЛИ. Ф. 2176. Оп. 1. Д. 16. Л. 33.

{42} Гиппиус З. Н. Дмитрий Мережковский. М., 1991. С. 293.

{43} Там же.

{44} Цит. по: Овчаренко А. И. Публицистическая деятельность М. Горького. М., 1961. С. 452.

{45} Горький А. М. Собр. соч. в 30 тт. М., 1949-1956. Т. 25. С. 339.

{46} Гиппиус З. Н. Живые лица. Стихи, дневники. В 2 тт. Тбилиси, 1991. Т. 1. С. 131-132.

{47} Лунд6ерг Е. Г. Литературный дневник // Современник. 1914. № 12. С. 250.

{48} Биржевые ведомости. Утр. вып. 1915. 18 окт. №15155.

{49} Голос жизни. 1914. 7 дек. № 10. С. 1.

{50} Там же. С. 3.