Магадеев И. Э. План XVII: дискуссии до и после 1914 г.

Первая мировая война: взгляд спустя столетие. Предвоенные годы: материалы III Международной научно-практической конференции (28-29 ноября 2013 г., Москва) / МНЭПУ, Рос. ассоциация историков Первой мировой войны, Гос. ист. музей; под общ. ред. С. С. Степанова, Г. Д. Шкундина. — М.: Изд-во МНЭПУ, 2014. С. 252-280.

Цель данной статьи — рассмотреть основные дискуссионные вопросы в период формирования французского мобилизационного плана накануне Первой мировой войны (так называемого плана XVII), а также в период его последующего обсуждения современниками и исследователями. Раскрываются ключевые факторы, повлиявшие на окончательную версию плана XVII, его уроки для развития военной доктрины Франции в межвоенный период, дискуссии вокруг него во французской, британской и американской историографии.

I. E. Magadeyev
PLAN OF XVII: DEBATES BEFORE AND AFTER 1914

The puprose of this article is to consider the main debatable questions during formation of the French mobilization plan on the eve of the First World War (so called plan of XVII), and also during susequent discussion of this plan by contemporaries and researchers. The author reveals key factors which influenced the final version of the plan of XVII, its «lessons» for development of the military doctrine during the interwar period and discussion round this plan in the French, British and American historiography.

[252]

Хотя французский мобилизационный план, действовавший накануне Первой мировой войны (план XVII), не вызывает сегодня столь бурных дискуссий как «план Шлиффена» (в свете недавних ревизионистских работ американского историка Теренса Зубера{1}), как при его разработке, так и последующем изучении было сломано немало копий. По мнению некоторых исследователей, «ни один из аспектов [Первой мировой] войны с французской стороны не был столь тщательно исследован и не подвергался критике со столь различных сторон»{2}. Цель данной статьи — рассмотреть основные дискуссионные вопросы в период формирования самого плана XVII в 1911-1914 гг., а также его последующего обсуждения современниками и исследователями. Подобный обзор поможет выявить как ключевые проблемы, решение которых повлияло на окончательную версию мобилизационного плана, так и выделить основные линии развития его оценок в последующем. Говоря о французской стратегии к 1914 г., американский военный историк Роберт Даути характеризует ее как «собственную

[253]

Подобное разделение служило для гражданских властей залогом того, что военное руководство, настрой которого считался анти-республиканским, не предпримет политических маневров и при худшем сценарии государственного переворота. В 1911 г. политики, стоявшие во главе Третьей республики, пошли на реформу системы военного командования как в силу нарастания опасений по поводу Германии (события 2-го Марокканского кризиса), так и надеясь на политическую лояльность Жоффра. Последний рассматривался как генерал, верный республике, а также малосвязанный с внутриполитическими интригами в силу своей службы в колониях, а не метрополии. В целом «с политической точки зрения он являлся, пожалуй, наиболее приемлемой для правительства фигурой»{4}.

Новый начальник Генштаба достаточно быстро взялся за пересмотр существовавшего на тот момент мобилизационного плана, так называемого плана XVI. Получив добро на разработку нового плана в апреле 1913 г., Генштаб к февралю следующего, 1914 г., закончил работу над основными документами, к 1 мая — над всеми деталями и дополнениями. 2 мая план был окончательно одобрен военным министром и вступил в действие{5}.

[254]

Можно выделить три ключевых военных вопроса, возникших в период разработки и обсуждения нового мобилизационного плана: первый — какой будет общая направленность планирования — оборонительной или наступательной; второй — куда придется основной удар немцев; третий — каким будет основное направление действий самих французов.

Кратко рассмотрим, как дискуссии по выделенным выше вопросам повлияли на формирование плана XVII. Говоря об оборонительной или наступательной направленности планирования, важно отметить, что приход Жоффра на высший военный пост был явным шагом к укреплению наступательных идей и наступательной доктрины, которые, впрочем, и так пользовались большой популярностью. Необходимость наступательных действий французской армии, особенно в начальный период войны, мало у кого вызывала сомнения. В августе 1911 г. военный министр Адольф Мессими с гордостью говорил, что вместе с новым начальником Генштаба он попытается «развить наступательную доктрину, которая быстро распространяется в нашей армии и которую Генеральный штаб должен упорно реализовывать в своей работе по подготовке к войне»{6}. Несколькими годами позже, президент Франции Арман Фальер в том же духе подчеркивал: «Только наступление соответствует темпераменту французского солдата». Как можно заметить, подобные идеи были не только результатом военных дискуссий и размышлений, но и отражали ряд национальных стереотипов французов о самих себе, были частью «националистического пробуждения», разворачивавшегося в это время{7}.

Более детально вопросы наступательной доктрины разрабатывали ведущие теоретики, в том числе глава 3-го (оперативного) отдела Генштаба полковник Луи де Гранмезон, а также начальник Военной академии генерал Фердинанд Фош. Хотя современные исследователи подчеркивают, что их нельзя считать просто слепыми доктринерами, не учитывавшими технических и иных реалий{8}, на низовом уровне в армии их идеи сводились подчас к простой формуле — «наступление во что бы то ни стало». Тезисы о преимуществе наступательных действий над оборонительными получили четкое отражение и в ру-

[255]

ководящих документах французской армии, принятых накануне войны: Полевом Уставе от 2 декабря 1913 г. и Инструкциях по маневренным действиям пехоты от 20 апреля 1914 г.

Помимо убежденности в превосходстве наступления над обороной, Жоффр принимал во внимание два иных фактора, «подталкивавших» к наступательному планированию. Во-первых, наступательные операции (особенно на территории Эльзас-Лотарингии) должны были создать условия для последующего политического урегулирования (их возвращения Франции), особенно учитывая то, что война, как считали, закончится достаточно быстро. Кто успеет занять Эльзас-Лотарингию, тот и сохранит их за собой после «короткой» войны. Во-вторых, важную роль играл российский фактор. Жоффр, как и президент Франции (с 1913 г.) Раймон Пуанкаре, придавал колоссальное значение тому, чтобы Россия поддержала Францию в войне — в одиночку справиться с Германией ей явно было не под силу. В этом смысле нарастание наступательного «порыва» французских военных тесно коррелировало со сплочением русско-французского союза.

В мемуарах Жоффр отмечал: «Наиболее надежным средством для того, чтобы германские намерения потерпели неудачу, чтобы восстановился баланс сил в пользу Тройственной Антанты, чтобы мы могли отойти от нашей чисто оборонительной позиции, было добиться от наших русских союзников интенсивных усилий»{9}. Получить от Санкт-Петербурга обязательства о скором (после начала войны) наступлении (прежде всего, против Германии, а не Австро-Венгрии), значило для Парижа не только отвлечь германские силы с Западного фронта, но и создать возможности для наступательных действий самой французской армии. Верно и другое: настаивать на наступлении союзника было затруднительно, не давая аналогичных заверений со своей стороны.

Несмотря на то значение, которое Париж и Санкт-Петербург придавали друг другу, состояние отношений к 1911 г. было не безоблачным. в достаточно обширном обзоре Главного управления Генерального штаба Российской империи «о силах, средствах и вероятных планах действий государств Тройственного союза в случае войны на западной границе» (1910 г.) подчеркивалось: «По-видимому, между этими государствами (Россией и Францией. — И. М.) нет той тесной органической связи, которая существует между Германией и Австрией. Опыт последних лет показал, что России трудно рассчитывать на помощь Франции в тех случаях, когда интересы Франции непо-

[256]

средственно не затронуты… Франция будет считаться с собственными насущными интересами данной минуты, а не с интересами союза. Поэтому если ко времени столкновения затронуты будут также и интересы Франции, то Россия увидит в ней верного и деятельного союзника, в противном же случае Франция легко может сыграть в Двойственном союзе такую же выжидательную роль, какую Италия — в союзе Тройственном»{10}. У французов в свою очередь были опасения по поводу боеготовности российской армии. Генерал Фош, посетивший в составе французской военной миссии российские маневры 1910 и 1912 гг., выражал озабоченность по этому поводу{11}.

Жоффр энергично взялся за исправление ситуации в двусторонних военных отношениях. Уже в августе 1911 г. в Санкт-Петербург прибыла миссия во главе с начальником штаба армии генералом Огюстом Дюбайем (Дюбайлем). По договоренности, достигнутой им 18 (31) августа с начальником российского Генштаба генералом от кавалерии Яковом Григорьевичем Жилинским, российская армия должна была перейти в наступление тотчас после 15-го дня мобилизации{12}. Этот срок практически совпадал с тем периодом, когда французы ожидали крупного сражения на своем фронте — начиная с 14-го дня после старта германской мобилизации{13}.

Тенденция по усилению наступательных действий французской армии параллельно с получением новых обязательств Санкт-Петербурга была продолжена и в дальнейшем. Во время переговоров Генеральных штабов 1912-1913 гг. Жоффр лично дал жесткие обязательства о начале «энергичного и решительного» наступления французских войск численностью более 1,5 млн чел. (на 210 тыс. чел. больше, чем предусматривалось по конвенции 1892 г.) на 11-й день после объявления войны. Российские и французские военные согласились, что «теперь еще больше, чем раньше, ввиду значительного увеличения относительного могущества Германии в Тройственном союзе поражение немецких войск остается первой и основной целью союзных армий»{14}. Усиление наступательной направленности французской военной доктрины воспринималось в Санкт-Петербурге положительно.

[257]

В целом Жоффр «разделял большинство из главных идей и предубеждений наступательной школы военных теоретиков … его твердая и пылкая приверженность этой доктрине повлияла на каждый элемент стратегических оценок»{15}. Действительно, не только наступательный порыв считался одним из ключей к успеху на уровне тактических действий, но и сами воззрения о тактике оказывали прямое влияние на стратегию. По мнению британского историка Хью Стрэчана, накануне 1914 г. для многих европейских военных была характерна следующая ошибка: «Тактика диктовала оперативные возможности, которые в свою очередь угрожали узурпировать стратегию. Результатом этого была интеллектуальная путаница»{16}. Да и сами французские обозреватели уже в 1920-е гг. отмечали, был перепутан «всегда верный и действительный принцип стратегического наступления, то есть продвижения армий, с принципом тактического наступления, то есть наступления в битве…»{17}.

В этом смысле неслучайно, что идеи Жоффра о превосходстве наступления на поле боя транслировались и на уровень оперативного планирования. Предшественник плана XVII, действовавший с мая 1909 г. план XVI, был весьма осторожным. в условиях неизвестности, куда будет направлен главный германский удар (через Люксембург и восточную Бельгию или через Арденны с выходом в район Седана и Вердена), предполагалось создание целой резервной армии в районе Шалон-сюр-Марн — пункта, из которого она могла выдвинуться как в район Тур-Эпиналя в Лотарингии, так и в район Седана-Мезьера на границе с Бельгией{18}. В документах 3-го отдела Генштаба уже в мае-июне 1911 г. говорилось о том, что наличие «армии для маневра, а в реальности резервной армии в тылу других армий, отвечает не идее о маневре, но фактически идее оборонительной. При любых обстоятельствах от нее необходимо отказаться»{19}.

Во французской официальной военной истории отмечается, что «план XVI не исключал гипотезы о нарушении Германией бельгийского нейтралитета — разведывательные данные, полученные 2 мая

[258]

1908 г., делали ее очень вероятной. Однако, прежде всего, он был нацелен на то, чтобы не допустить слишком большого растяжения наших фронтов, которое сделало бы “ненужным для противников поиск нашего фланга, значительно облегчив им наступление в центре”…»{20}.

Подобная логика будет важна и в последующем: театры военных действий близ бельгийской границы и в Эльзас-Лотарингии были взаимосвязаны — переброска войск на границу с Бельгией могла «истончить» фронт в Эльзас-Лотарингии. в плане XVI акценты были расставлены достаточно четко: основная масса французских сил сосредотачивалась на франко-германской границе, между Эпиналем и Верденом (1-я, 2-я и 3-я армии общей численностью 10 корпусов и 3 кавалерийские дивизии), армии на флангах (4-я и 5-я) были значительно слабее (2 корпуса и 1 кавалерийская дивизия каждая).

Расположение 5-й армии в районе Вузьера (к северо-востоку от Реймса) и кавалерийской группы в районе Ретеля указывало на то, что французское командование не исключало нарушения немцами нейтралитета Люксембурга либо Бельгии в ее юго-восточной части (т. н. бельгийский Люксембург). Общая численность германской армии, которая противостояла бы французам на начальном этапе, оценивалась в 22 армейских корпуса{21}, иными словами, предполагалось, что в первой линии будут использованы лишь корпуса действующей армии.

Генерал Анри де Лакруа, являвшийся на тот момент вице-председателем Высшего военного совета, был убежден, что идея о необходимости охватывающего удара (enveloppement) «глубоко вошла в [германские] военные нравы». При этом немцы, как считалось, могли предпринять охватывающий маневр не только в отношении левого фланга французской армии (через Люксембург и Бельгию), но и правого, что ставило вопрос о нарушении нейтралитета еще одного государства — Швейцарии. Уже после войны публицист полковник Эдуард Дебриер отмечал: «Воспоминание о войне 1870 г. (точнее, 1870-1871 гг. — И. М.) оставалось живым. Чего мы опасались превыше всего, и справедливо, так это маневра против нашего правого фланга, либо [только] через Базель, либо южнее, через [всю] Швейцарию. Меры предосторожности, принятые на этот счет в плане XVI, были показательными…»{22}.

[259]

Нарастание международной напряженности после 2-го Марокканского кризиса способствовало тому, что тогдашний вице-председатель Высшего военного совета генерал Виктор Мишель в феврале 1911 г. решил детализировать военные планы и одновременно серьезно их трансформировать. Увеличивавшийся поток разведданных (как от своих агентов, так и от британцев) убедил Мишеля в том, что рассматривавшийся в Генштабе уже с 1876 г. сценарий нарушения немцами бельгийского нейтралитета{23}, скорее всего, и реализуется. Мишель считал, что германская армия предпримет широкий охватывающий удар и пойдет через центральную Бельгию. в июле 1911 г. он представил свои идеи Высшему военному совету. Генерал предлагал сократить группировку французских войск в Лотарингии (до 300 тыс. чел.), серьезным образом укрепив войска близ бельгийской границы, сосредоточив в районе от Лилля до Мезьера 680 тыс. чел. Усиленный таким образом левый фланг французских войск должен был в случае войны наступать на территорию Бельгии в направлении Антверпена и Намюра. Мишель предлагал и еще более серьезную инновацию. Учитывая колоссальное количество войск, необходимое для его плана (к вышеуказанным следует добавить и 200-тысячную резервную армию близ Парижа), он выступал за то, чтобы резервисты с первых же дней принимали участие в сражениях наряду с действующей армией. С этой целью Мишель предлагал сформировать полубригаду в составе двух полков (один — из резервистов, один — действующей армии) под командованием полковника действующей службы. Французский генерал полагал, что немцы в свою очередь вполне могут использовать войска резервистов в первой линии своего наступления{24}.

Идеи Мишеля были отвергнуты военным советом. Генералы опасались того, что смещение военных усилий в район бельгийской границы создаст «брешь» в районе Лотарингии, которой может воспользоваться Германия. Тезис о необходимости изначального использования в первой линии резервистов, по поводу боевых качеств которых французские профессиональные военные испытывали серьезные сомнения, также был отклонен. Тем не менее Жоффр, сменивший Мишеля, в чем-то был ему близок. Модификация плана XVI, которую он предпринял уже в сентябре

[260]

1911 г., представляла собой, главным образом, передислокацию четырех корпусов с юга от линии Париж — Мец к северу, ближе к границе с Бельгией и Люксембургом{25}. Хотя идея о сосредоточении основных усилий в районе Эльзас-Лотарингии сохранялась, укрепилась, по сравнению с предшественником, наступательная направленность плана: «Намерение отныне состояло не в сдерживании немцев на границе, а в организации контрнаступления после принятия первого удара»{26}.

Вскоре Жоффр выступил с идеей более радикального пересмотра былых планов, опять-таки в чем-то продолжая идеи Мишеля. 9 января 1912 г. на заседании Высшего совета национальной обороны он озвучил наиболее выгодный, с его точки зрения, план действий: наступать на территорию Бельгии раньше Германии. Подавляющая часть политического руководства (за исключением, министра военно-морского флота Теофиля Делькассе) указала на крайне негативные последствия подобного шага для отношений с Великобританией и заблокировала инициативу Жоффра, хотя в принятом решении и говорилось о том, что французские войска могут «проникнуть на территорию Бельгии при первых известиях о вступлении на эту территорию германской армии»{27}.

Генерал, тем не менее, продолжил развивать свою мысль и на заседании 21 февраля в кабинете у Пуанкаре, причем высказанные им тогда аргументы нередко в последующем использовались для критики его же собственных действий в начальный период войны. Жоффр в развернутой форме указал на то, что в силу ряда причин — особенности топографии (узкие и малочисленные проходы для войск), сильные укрепления противника — наступление в Эльзас-Лотарингии не принесет решительных результатов. При этом «ситуация была бы безгранично более благоприятной, если бы нам позволили расширить движение нашего левого фланга за пределы [французских] границ, на территорию Великого герцогства Люксембург и Бельгии. На этом направлении мы можем развернуть все наши средства, мы обойдем с севера систему укреплений, построенную при больших затратах нашим противником. в случае успеха наши армии отбросят немцев на территорию южной Германии и будут напрямую угрожать их главному направлению отступления и их коммуникациям на Бер-

[261]

лин». В целом Жоффр с силой настаивал на необходимости для французской армии вступить «на бельгийскую территорию к югу от линии Намюр — Льеж»{28}. Тем не менее генералу было вновь отказано. Стоявшие за этим отказом политические расчеты оставались в силе вплоть до начала войны. 3 июля 1914 г. Пуанкаре записал в своем дневнике: «Мы, безусловно, ожидаем германского наступления через Бельгию, как наше Верховное командование всегда предсказывало. Мы постоянно рекомендовали генералу Жоффру не допустить никакого пересечения бельгийской границы или полетов над Бельгией до получения дополнительных указаний. От этого зависит поддержка Англии и отношение Бельгии»{29}.

Неудача демаршей Жоффра января-февраля 1912 г. ясно демонстрировала: вариант действий, рассматривавшийся как наиболее выгодный с военной точки зрения, не мог быть реализован в силу политических причин. Даже такой убежденный франкофил как начальник управления военных операций британского Генштаба генерал Генри Вильсон в ноябре 1912 г. предупреждал начальника штаба Жоффра генерала Эдуарда Кастельно: если «Франция первой нарушит нейтралитет Бельгии, бельгийская армия выступит вместе с немцами, и английское правительство … окажется в очень затруднительной ситуации. Тем самым, французская армия не имеет никакого интереса в нарушении бельгийского нейтралитета первой»{30}.

Настроения Брюсселя в это время были отнюдь не про-французскими. Несколько неуклюжий демарш британского военного атташе подполковника Тома Бриджеса в апреле 1911 г., в ходе которого он заявил, что в случае войны британские войска высадятся в Бельгии даже при отсутствии соответствующего запроса Брюсселя, заставил бельгийские власти всерьез задуматься о возможности защиты своего нейтралитета не только от Германии. Директор политического управления МИД Бельгии Леон Арендт в апреле 1912 г. был обеспокоен тем, что «гипотеза о французском или английском вторжении в западную Бельгию до сих пор не рассматривалась. Изучение ее нашим Генеральным штабом и принятие им необходимых мер для встречи подобной угрозы являются крайне срочными вопросами»{31}. Информация о настрое бельгийского

[262]

правительства, поступавшая в Париж от французского военного атташе капитана Эужена Жени, также была отнюдь не ободряющей. В ноябре 1912 г. он был совсем не рад мерам, которые военное министерство Бельгии (возглавлялось премьер-министром, лидером Католической партии бароном Шарлем де Броквиллем) планировало предпринять для укрепления обороноспособности страны: «…Католическое правительство Бельгии не упускает ни одной возможности для демонстрации своего пристрастия против Франции в пользу Германии»{32}.

Важно отметить, однако, что настороженность французских политиков по вопросу нарушения бельгийского нейтралитета не распространялась на также нейтральный Люксембург. Отвечая на меморандум Жоффра от 15 октября 1911 г., в котором, в частности, ставился вопрос о возможности нарушения люксембургского нейтралитета (принимая во внимание германское влияние в Великом герцогстве, входившем в Германский таможенный союз), МИД подчеркнул: в отличие от бельгийского, нарушение нейтралитета Люксембурга возможно, так как Великобритания не настолько заинтересована в нем, как в бельгийском{33}. Подобное отношение к гипотезе о нарушении люксембургского нейтралитета было распространено и в общественном мнении. В 1913 г. «французские и немецкие газеты спокойно писали о нарушении нейтралитета Люксембурга как о чем-то само собой разумеющемся, приписывая противоположной стороне инициативу и ответственность за это»{34}.

В военном планировании стоило принимать во внимание и еще одну политическую тонкость. Было отнюдь не до конца понятным, как будет действовать бельгийское правительство в случае нарушения государственной территории лишь на юго-востоке (бельгийский Люксембург). Были немалые опасения того, что Брюссель не станет в подобном случае обращаться к гарантам своего нейтралитета, в данном случае — к Великобритании и Франции. Об этом в августе 1911 г. говорил генерал Вильсон, аналогичной идеей был проникнут меморандум Арендта ноября того же года{35}. Подобная неопределенность вносила дополнительную сложность в процесс планирования военных операций на начальном этапе войны.

[263]

Если в вопросе относительно Бельгии сложности и дилеммы согласования политического курса и военной стратегии были трудно разрешимы ввиду фактора Великобритании и, в меньшей степени, самой Бельгии, то ситуация по «итальянскому вопросу» была иной. МИД, еще в ноябре 1902 г. заключивший с Италией договор о нейтралитете, долгое время не информировал о нем Генштаб, что приводило к тому, что достаточно серьезные силы выделялись и на альпийский фронт. Так, по плану XVI, предполагалось оставить на границе с Италией три корпуса (14-й, 15-й и предполагавшийся к формированию 21-й), а также 4 дивизии из резервистов. в июне 1909 г. МИД поставил Генштаб в известность о договоренностях с Италией. в результате наконец-то налаженной связи между ведомствами Жоффр мог предусмотреть передислокацию 14-го и 15-го корпусов на основной театр военных действий, на северо-восток{36}. Тем не менее определенные опасения по поводу Италии сохранялись.

Таким образом, к 1913 г., началу периода наиболее активной работы над планом XVII, Жоффр должен был учитывать ряд важных обстоятельств: императив наступательного планирования, диктуемый не только общими настроениями среди военной элиты, но и «российским фактором»; нежелание использовать подразделения резервистов в первой линии наряду с подразделениями действующей армии; политический запрет на нарушение французской армией бельгийского нейтралитета, раньше немцев.

Первые два обстоятельства вполне согласовались с идеями самого Жоффра. Его уверенность в силе наступления получила ясное отражение в «Директивах по сосредоточению», разосланных командующим армиями 7 февраля 1914 г.: «В любой ситуации намерение главнокомандующего состоит в том, чтобы после сосредоточения всех сил предпринять наступление против германских армий»{37}.

Стоит отметить, что возможность подобных смелых положений плана XVII стала возможна не только в силу доктринальных предпочтений командования, но и ряда конкретных мер, принятых в 1912—1913 гг. с целью увеличения численности французской армии и укрепления ее боеспособности. Закон о кадрах пехоты от 23 декабря 1912 г., принятый при активном лоббировании военного министра Александра Мильерана, позволил повысить численность офицерского и унтер-офицерского (sous-officiers) состава. Закон об увеличении срока действительной службы с 2 до 3 лет, принятый 7 августа 1913 г.

[264]

после длительных дебатов (в возможность его прохождения через законодательные органы не верили даже в ближайшем окружении Жоффра{38}), и вовсе рассматривается как «ключевой строительный блок плана XVII»{39}. Он позволил реализовать желание французских военных располагать как можно большим количеством людей в начальный период военных действий, доведя численность действующей армии до 700 тыс. чел. (у немцев — 870 тыс.). Он также серьезным образом укрепил французскую систему прикрытия мобилизации (т. н. couverture), в т. ч. путем создания нового 21-го корпуса{40}. Эти меры несколько поубавили давние страхи перед неожиданным германским наступлением в первые дни войны (т. н. attaque brusquée), нацеленным на срыв французских мобилизационных приготовлений.

Планируя широкомасштабное наступление, Жоффр, как и многие в его окружении, делал ставку, прежде всего, на подразделения действующей армии, считая, что именно они обладают наибольшими наступательными возможностями и имеют соответствующий моральный настрой. в ноябре 1913 г. 1-е управление Генштаба (по вопросам штатов и личного состава) подчеркивало, что именно подразделения действующей армии составляют «костяк линии фронта». в том, что касается подразделений резервистов, предлагалось сократить их в численном отношении (путем перевода полка с 3-батальонной на 2-батальонную систему), но при этом «насытить» офицерами действующей службы, которые должны были вдохнуть в них «наступательный дух»{41}. Несмотря на более поздние утверждения Жоффра, план XVII, формально увеличивая число дивизий резерва по сравнению со своим предшественником (с 25 до 22), фактически сокращал их численность (300 вместо 396 батальонов){42}. Жоффр делал ставку на соединения действующей армии. Документ под названием «Основы плана XVII», подготовленный в 3-м управлении Генштаба, хотя и предполагал, что дивизии резервистов, обеспеченные необходимыми кадрами офицерского

[265]

и унтер-офицерского состава, смогут «выполнять рядом с действующими войсками некоторые миссии специального характера», все же ясно подчеркивал: «Без сомнения мы ни в коем случае не можем смешивать подразделения резервистов с подразделениями действующей армии. Именно на последние командование возлагает задачи по осуществлению наступательных маневров, от которых зависит успех операций…»{43}.

Такое отношение французского командования к подразделениям резервистов накладывало серьезный отпечаток и на восприятие поступавших разведданных о германской армии. Злую шутку, как не раз в истории с другими людьми, с Жоффром сыграло так называемое зеркальное восприятие (mirror-image) — оценка противника по собственному образу и подобию. Хотя сведения 2-го (разведывательного) управления Генштаба отнюдь не были однозначными, они содержали информацию о возможном использовании немцами корпусов резервистов вместе с действующей армией{44}. О том же предупреждал не только генерал Мишель за закрытыми дверями в 1911 г., но и лидер французских социалистов Жан Жорес с трибуны Палаты депутатов в 1911-1913 гг. и со страниц своих трудов{45}. Однако в «Инструкциях по сбору разведданных», приложенных к плану XVII, предусматривалось: немцы, скорее, будут использовать свои резервные силы во второй линии, «позади своего центра и своих флангов»{46}. Это вполне отвечало той позиции (а по сути, дезинформации), которую германское руководство озвучивало публично — нежелание использовать в войсках первой линии «мужчин, имеющих жен и детей» (слова военного министра Йозиаса фон Хеерингена).

Сказывалась, однако, не только ошибка «зеркального восприятия», но и иной факт: «Жоффр был предрасположен игнорировать доклады об использовании германских резервистов на передовой, и соответственно массированного германского удара через Бельгию, так как такое решение Берлина ставило его в практически немыслимую ситуацию»{47}. Действительно, вопрос о характере использования немцами резервистов напрямую влиял на оценку их наступательных возможностей и характера проведения операций противником.

[266]

Как ясно следовало из дискуссий, предшествовавших плану XVII, нарушение Германией бельгийского нейтралитета рассматривалось как крайне вероятное. Вместе с тем чаще всего предполагалось, что немцы пройдут лишь через относительно небольшую часть юго-восточной Бельгии. Более широкий охватывающий удар считался маловероятным в силу того, что требовал численности наступающей германской армии, намного превосходившей ту, что рассчитывали встретить французские военные. Тем самым, казалось бы, относительно частный вопрос о характере использования соединений резервистов был связан с ключевыми стратегическими расчетами. Неслучайно, что Стрэчан отмечает: «Провал в оценке того, насколько германское планирование основывалось на использовании резервистов, был крупнейшей ошибкой во французских расчетах»{48}.

Опасения французов по поводу германского движения через Бельгию отнюдь не означали того, что они осознавали действительный характер будущего германского удара. В плане XVII сами опасения отразились достаточно четко. В «Инструкциях по сбору разведданных» говорилось не только о том, что о любом нарушении немцами границы Люксембурга или Бельгии необходимо «в крайне срочном порядке» сообщить главнокомандующему, но была заметна и настороженность по поводу более широкого удара немцев — не только через юго-восточную, но и центральную Бельгию. Жоффра крайне интересовал вопрос о количестве и сосредоточении войск в районе Аахена и о том, «до какого рубежа на севере расположены крупные соединения». В специальной инструкции генералу Андре Сорде, командующему кавалерийским корпусом, расположенным на крайнем левом фланге французских войск, ближе всего к границе с Бельгией, предусматривалось: он будет прикрывать фланг соседней 5-й армии «против любого последующего движения врага, нацеленного на ее охват с севера»{49}.

Наконец, определенной подстраховкой на случай непредвиденных обстоятельств на левом фланге могли служить и британские войска. По секретным договоренностям с британским Генштабом (т. н. досье «W» — по первой букве фамилии генерала Вильсона, с которым велись переговоры{50}), зоной их сосредоточения была терри-

[267]

тория к северо-западу от 5-й армии — между Мобежем и Ирсоном{51}. Хотя Жоффр мог и не до конца доверять оптимистической оценке МИД октября 1911 г. — «мы можем полностью рассчитывать на помощь Англии»{52}, — процесс планирования отправки и развертывания британских войск на территории Франции к 1914 г. зашел достаточно далеко. Между 12-м и 16-м днями после начала британской мобилизации должно было завершиться сосредоточение основных сил экспедиционного корпуса во Франции — 6 пехотных и 1 кавалерийской дивизии, а также кавалерийской бригады{53}.

Несмотря на все опасения по поводу германских действий в Бельгии, французы не осознавали глубины охватывающего удара германской армии (через всю Бельгию с выходом в район Парижа). На это, безусловно, влияла неверная оценка численности наступающей армии немцев (проблема использования соединений резервистов), а также общая оценка замысла их стратегической операции. Уже после войны генерал Анри Бертело, в 1914 г. начальник штаба Жоффра и «один из авторов плана XVII»{54}, признавался: «Те, кто составлял план 17, не хотели давать поводов для идеи о том, что мы можем первыми вступить в Бельгию. Именно поэтому зона сосредоточения нашего левого крыла не распространялась дальше Мезьера … предполагалось, что немецкие силы, которые вступят в Бельгию, останутся на юге от [реки] Мёз и что лишь небольшая, а не основная их часть, пересекут Мёз к северу от Динана…»{55}.

Внимание к Динану (город к северу от Живе на франко-бельгийской границы и к югу от Намюра) было показательным для ожидания нарушения немцами нейтралитета Бельгии. Вместе с тем, характер предполагаемых французских действий в этом районе говорил о том, что движение крупных соединений германской армии не ожидалось. При первых сведениях о переходе войск противника через бельгийскую границу мосты и проходы между Намюром и Живе должна была занять 4-я дивизия, а также 148-й пехотный полк, прикомандированный к корпусу Сорде{56}. Силы, вряд ли способные сдержать масштабное продвижение немцев.

[268]

Опасения, схожие с теми, что позднее озвучивал Бертело, еще в 1914 г. высказывали, что характерно, командующие 5-й армии, которой и надо было противостоять правому флангу немцев: сначала генерал Жозеф Симон Галлиени (бывший начальник Жоффра в период его службы на Мадагаскаре), а затем сменивший его генерал Шарль Ланрезак. Оба генерала с разной степенью настойчивости говорили о возможности более широкого охватывающего удара немцев (с возможным выходом в район Мобёж — Ирсон), чем то предполагалось Генштабом{57}. Особенно показательными для характеристики того, как французы недооценивали германский удар через Бельгию, были слова из записки Ланрезака Жоффру от 31 июля 1914 г.: «Наступление 5-й армии на Нёфшато (предусматривавшееся планом XVII — И. М.) исходит из гипотезы, вполне возможной, что правое крыло немцев будет направлено на Седан». Сам Ланрезак предлагал принять во внимание иную возможность, которую он упоминал, однако, лишь «для справки»: то, что германский удар придется намного севернее и, возможно, будет направлен между Живе и Намюром{58}. В последующем Ланрезака, который не полностью, но лучше, чем Генштаб, представлял себе возможные действия германской армии, исследователи будут хвалить за высокие качества по предвидению ситуации, но критиковать за недостаток решительности по «продавливанию» своей точки зрения{59}.

В целом, как признавали после войны не только противники, но и сторонники Жоффра, командование не представляло себе, что основной удар немцев может придтись к северу от Мез: «…Такое расширение фронта казалось нереализуемым. Именно поэтому нами предусматривалось лишь прикрытие фланга к югу от линии Льеж — Намюр»{60}.

Важно отметить и иное. в плане XVII, несмотря на опасения по поводу германских действий через Бельгию, не исключались и иные сценарии. Так, в «Инструкциях по сбору разведданных» немалое место уделялось не только вопросу о нарушении немцами нейтралитета Швейцарии, но и Дании (захват острова Фюн). Более того, несмотря на заверения МИД, продолжала рассматриваться возможность того,

[269]

что Италия будет враждебным государством{61}. Хотя саму настороженность французских военных по данным вопросам можно понять, тем не менее, иные сценарии могли выступать своего рода «шумом», затруднявшим четкую оценку главного направления удара противника.

У Жоффра были и иные основания для того, чтобы не придавать идеям о широком охватывающем ударе немцев через Бельгию слишком большое значение. Несмотря на ряд успехов разведки (были «добыты» германские мобилизационные планы 1907 и 1913 гг.), он не был окончательно уверен в направлении и глубине главного германского удара. Даже информация ценимого в Париже агента под кодовым именем «Мститель» (возможность германского наступления через Намюр) не рассматривалась Жоффром как отражение окончательных планов немцев — она могла быть лишь «одним из вариантов германского плана» («план Шлиффена», действительно, неоднократно пересматривался). Сохранялись и опасения, озвученные еще в период дискуссии о плане Мишеля. в разговоре 19 апреля 1913 г. с М. Палеологом, директором политического управления МИД, ссылавшимся на сведения «Мстителя», Жоффр заметил: «…Если я решительно передислоцирую наши армии на север, к примеру, к [рекам] Мёз и Самбр, враг нападет на нас своими основными силами в направлении Нанси, [рек] Марны и Об. Именно поэтому наши силы расположены в ряд между Бельфором [близ швейцарской границы] и Мезьером [близ бельгийской границы]»{62}. Риск создать за счет перемещения сил на север «брешь» в Эльзас-Лотарингии считался слишком большим. Поэтому, несмотря на все дискуссии и гипотезы, в плане XVII предусматривалось, что «основная часть германских сил будет, по всей видимости, сосредоточена на общей (т. е. на франко-германской. — И. М.) границе»{63}.

Вместе с тем план Жоффра отнюдь не был столь прямолинеен, как то могло показаться. Жоффр понимал, что сделать ставку лишь на один сценарий возможных германских действий было бы крайне рискованно. В связи с этим он решил обеспечить себе возможность для маневра, сделав из плана XVII общую схему мобилизационного развертывания, решающие уточнения в которую можно будет внести с началом военных действий, превратив ее тем самым в план военных операций.

К обеспечению гибкости в планировании склонял и ряд иных факторов. Одной из сильных сторон вооруженных сил Франции была раз-

[270]

ветвленная сеть железных дорог. Жоффр разбирался в этих вопросах особенно хорошо в силу того, что военно-инженерное дело было его «основной профессией», которой он посвятил около 35 лет службы{64}.

В мемуарах он не без гордости отмечал, что «наши железные дороги к 1912 г. обеспечили гибкость [в планировании] и позволяли менять расположение и распределение сил даже в процессе их сосредоточения»{65}. Действительно, если в 1870 г. немцы имели 7 железнодорожных линий к общей с Францией границе, а французы — лишь 4, то к 1913 г. соотношение было уже иным: 13 линий у немцев, 16 у французов{66}. У этих линий была высокая пропускная способность (каждая из них могла доставить к месту 3 армейских корпуса), возможности для маневрирования войсками расширялись и благодаря хорошо продуманной системе железнодорожных узлов и распорядительных станций. Отвечая на обеспокоенность Палеолога относительно германского удара через Намюр, в апреле 1913 г. Жоффр указал: «…Я подготовил транспортную схему, позволяющей мне в последний момент перенаправить все мое левое крыло на север». Подобная переброска должна была занять 5-6 дней{67}. Жоффр стремился не ограничиваться словами. в феврале 1914 г. в исследовании Генштаба подчеркивалось: «Создать в Монмеди плацдарм для разворота нашего левого фланга на случай, если будут реализованы условия, позволяющие нам войти в Бельгию»{68}. Большую работу по планированию мобилизации французской армии проделало 4-е управление (вопросы транспорта) Генштаба. Его работа произвела большое впечатление на британский Генштаб, его успехами в целом заслуженно гордились как современники, так и последующие исследователи{69}.

Таким образом, строительство ряда стратегических железных дорог на северо-востоке Франции облегчало возможности для маневрирования войсками и позволяло сохранить в плане XVII элемент гибкости. Безусловно, для многих, за исключением Жоффра, подобная гибкость скорее была похожа на неопределенность. Возможность держать свои планы в секрете до самого конца отвечала не только

[271]

«авторитарному темпераменту и упрямому характеру»{70} Жоффра (он не делился своими глубинными мыслями и с ближайшим окружением{71}), но и давала определенную автономию от вмешательства политиков, оставляла ключи к принятию важнейших в его собственных руках. «Жоффр сделал план XVII достаточно туманным для того, чтобы избежать критики», — отмечают исследователи{72}.

План XVII, принятый в мае 1914 г., содержал в себе несколько потенциальных вариантов дальнейшего развития событий{73}. Общий рисунок, вытекавший из распределения сил между пятью французскими армиями, был, однако, достаточно четким. Наиболее крупными были 1-я и 2-я армии на крайнем правом фланге (4 и 5 корпусов соответственно, не считая ряда иных приданных соединений; дислоцированы к югу от Меца на границе французской и германской Лотарингии) и 5-я армия на крайнем левом фланге (5 корпусов, на границе с Бельгией и Люксембургом). 4-я армия оставалась в резерве позади 3-й армии, стоявшей напротив двух мощных германских крепостей — Мец и Тионвилль. Сам Жоффр в последующем отмечал: «Подобное решение представлялось выгодным, так как позволяло нам занять центральную стратегическую позицию, позволявшую нам проведение как наступательных, так и оборонительных действий на востоке, если бы враг обрушился непосредственно на Эльзас-Лотарингию. Она также позволяла нам действовать на севере по левому флангу противника, если бы он двинулся на Париж через Бельгию, или на юге против его правого фланга, если он бы пошел через Швейцарию»{74}.

Уже вскоре после 1918 г. подобное расположение французских сил критиковали не только ввиду неожиданности широкого охватывающего удара немцев через Бельгию, но и по иной причине: все силы были распределены «в виде кордона одинаковой глубины на всем протяжении, это было отрицанием маневра»{75}. Собственно говоря, еще в 1912 г. генерал Мари-Жорж Деманж представил свой план ведения боевых действий (сокращение группировки в Эльзас-Лотарингии с сосредоточением сил к северу для удара по правому флангу немцев) — рассматривается подчас как альтернатива плану XVII —

[272]

со следующей мотивировкой: «Полностью наступательный план, это … встречное сражение. Это отказ от маневра…»{76}.

Учитывая серьезнейшие просчеты французов в оценке численности немцев (в августе 1914 г. германская армия в силу особенности использования резервистов будет превосходить французов по численности даже в зоне наступления последних{77}), маневра, действительно, осуществить не удалось. Однако в самом плане XVII идея маневра все же присутствовала, хотя она и была основана на ошибочных допущениях о действиях противника.

По всей видимости, Жоффр предполагал, что основная масса германских войск будет сосредоточена за Мецем — именно такое предположение было зафиксировано в «Инструкциях по сбору разведданных». О колоссальном значении, придававшемся району Мец — Тионвилль, не только в силу его оборонительной, но и «наступательной» функции (база для наступления), а также транспортного значения Жоффр неоднократно писал и в последующем{78}. Если исходить из предположения о сосредоточении основных германских сил в районе Меца, то те задачи, которые ставились перед французскими армиями по плану XVII, вполне могли рассматриваться как удары в обход этой позиции. 1-я и 2-я армия должны были обойти Мец с юга и наступать в район Сарбур — Саргемин и Шато-Сален — Саарбрюкен соответственно. 3-я армия должна была быть готова к наступлению в район к северу и северо-западу от Меца, 4-я и 5-я армия в случае нарушения Германией нейтралитета Бельгии должны были действовать еще дальше к северу, на бельгийской и люксембургской территориях, продвигаясь в район Арлон — Флоренвиль — Нефшато{79}.

Исходя из подобного видения Жоффром германской диспозиции, которое, как покажут события, было ошибочным, можно понять и ряд его действий в начальный период военных действий. Его внимание к тому, насколько растянутся германские силы на север и насколько соответственно может быть глубоким удар через Бельгию могло диктоваться отнюдь не «оборонительными» соображениями и опасениями по поводу своего левого фланга. Скорее, он искал «брешь» в немецких порядках, в которую можно было нанести удар. По некоторым сведениям,

[273]

когда тревожное сообщение от Ланрезака, высказывавшего опасения по поводу масштабного наступления немцев в зоне 5-й армии и их возможному продвижению на запад от Мёз, дошло до Главной квартиры французского командования, посланцу Ланрезака ответили: «Подобной возможности не стоит бояться. Более того, если она реализуется, будет даже лучше!»{80}. С точки зрения Жоффра, если бы немцы передислоцировали больше сил в Бельгию, то между этими силами и районом Мец — Тионвилль могла образоваться брешь, в которую должны были ворваться 3-я и 4-я армии, ударив по «самой чувствительной точке» противника{81}.

Таким образом, ответ Жоффра на дискуссионные проблемы плана XVII до 1914 г. в немалой степени определил то, в каком виде этот план существовал к началу войны. в условиях консенсуса о необходимости наступательной доктрины и отсутствия уверенности в направлении и глубине охватывающего германского удара на западе, Жоффр сохранил за французской армией возможности для действий как в Эльзасе-Лотарингии, так и на границе с Бельгией и Люксембургом. Фактически конкретизация этих возможностей произошла лишь 8 августа, когда Жоффр выпустил свою генеральную инструкцию № 1, приказывавшую 1-й и 2-й армией наступать на территорию Лотарингии, а 3-й, 4-й и 5-й — на территорию Бельгии и Люксембурга. Серия серьезных просчетов как при оценке глубины охватывающего движения германских армий (Жоффр предполагал, что после прохождения восточной Бельгии немцы двинут на юг в район Мезьера и Седана), так и ее численности (не учитывались резервисты), привела, наряду с рядом других факторов (слабость тяжелой артиллерии, неподготовленность наступления), к серьезным неудачам и большим жертвам французской армии в начальный период войны.

Сократив уровень обсуждения деталей плана XVII с военным и политическим руководством Франции, Жоффр обеспечил себе широкую свободу для маневра. Однако после окончания войны подобного обсуждения было не избежать{82}.

Если зарубежные военные могли подчас просто ограничиваться характеристикой плана как «позор»{83}, для французских военных вопрос стоял сложнее. На кону была как личная карьера и репутация Жоффра,

[274]

так и вопросы более глобального порядка. Уже в июне 1919 г. в палате депутатов развернулась широкая дискуссия по вопросам действий французской армии в августе 1914 г. и, прежде всего, оставления ею важнейшего металлургического района Брие в Лотарингии. Эта дискуссия, так или иначе, перекинулась и на план XVII. Жоффр, который должен был дать отчет о своих действиях, упирал на военные факторы: район находился слишком близко от артиллерийских орудий Меца, после того как стало ясно, что Мец взять не удастся, у него не было другого выбора, как отступать: «Когда судьба французских армий и даже самой Франции была на кону, не было времени думать о Брие»{84}. Однако в условиях подготовки к следующей войне, чья продолжительность на этот раз считалась долгой, вопросу о сохранении контроля над стратегическими ресурсами Эльзаса-Лотарингии было уделено намного больше внимания. Подобные резоны сыграли немалую роль при проектировании и развитии укреплений «линии Мажино» в 1920-1930-е гг.

Неудачные наступательные действия французской армии в 1914 г. грозили в послевоенное время стать «антидотом» для наступательной доктрины в целом. Концепция «методической битвы», развиваемая сторонниками маршала Анри Петена, акцентировавшими преимущества, которые современная техника давала обороняющемуся, постепенно входила в документы, определявшие развитие французской армии, в т. ч. во «Временную инструкцию по тактическому использованию войсковых соединений» (1921 г.).

В этом отношении некоторое оправдание плана XVII могло сыграть свою роль в защите наступательной доктрины. в качестве одной из таких попыток можно рассматривать работу «План XVII», опубликованную анонимным автором в 1920 г. в ней неудачи плана XVII, который с точки зрения автора полностью не был реализован, связывались не с ошибочностью наступательной доктрины, а, напротив, с его чересчур осторожным выполнением рядом генералов (прежде всего, Ланрезаком). Подобные идеи гармонировали и с тезисом автора о том, что современная техника благоприятствует не обороне, а наступлению{85}. В целом попытки «оправдать» план XVII в межвоенной Франции были тесно связаны со стремлением не принимать чрезмерно оборонительную доктрину и не преувеличивать фактора оборонительных укреплений. Именно такую позицию занимал Жоффр. Когда в 1922 г. Петен на заседании Высшего военного совета

[275]

развивал идею о необходимости следовать принципу «неприкосновенности территории» и создавать систему приграничных укреплений, Жоффр отреагировал достаточно резко: «Это значит обречь себя на поражение и желать воздвигнуть новую китайскую стену»{86}.

К 1930-м годам оценки уже изменились. в работах генералов Габриэля Рукероля и Шарля-Мари де Лардемелля о событиях 1914 г. план XVII представал как просчет; идеи, стоявшие за ним, критиковались в назидание современным офицерам, увлекавшимся постулатами маневренной войны и не желавшими признавать решающую роль артиллерии на поле боя. Рукероль подчеркивал негативное влияние, вызванное в 1914 г. «болезнью наступательного духа, который затуманил мозги всех во французской армии»{87}. Де Лардемелль, еще ранее зарекомендовавший себя как сторонник действий Ланрезака в 1914 г., выступал со схожей критикой{88}. В целом с утверждением оборонительной доктрины во французской армии оценки плана XVII становились все сдержаннее и негативнее. Даже один из ближайших сторонников Жоффра, генерал Рене Александер, отмечал в 1932 г., что план был «посредственным»{89}.

В 1930-е гг. серьезные дискуссии о плане XVII разгорались не только в военной сфере, но и в общественном мнении. в этот период активно обсуждались проблемы профессиональной армии (проект Шарля де Голля 1934 г.), вопрос о продолжительности срока службы, в связи с чем оценки такого события как закон о 3-летней службе, тесно связанного с планом XVII, и его роли в событиях 1914 г. сразу приобретали политическую актуальность. Политизированность работ была налицо: более явно — в левом лагере (Жозеф Монтейе, Жорж Мишон), резко критиковавшем закон с позиций, еще ранее озвучивавшихся Жоресом (недооценка роли резервистов и отход от концепции «вооруженной нации» — антитезе профессиональной армии; необходимость небольшого срока военной службы), менее наглядно, но осязаемо — в правом (Пьер Ренувен){90}.

После 1945 г. анализ плана XVII был уже меньше связан с дискуссиями в среде непосредственно военного руководства, хотя и про-

[276]

должал играть свою роль в борьбе армейского руководства за свою «честь» на фоне малоприятных современных событий — в т. ч. войн в Индокитае и Алжире. Тому, что дискуссия приобретала более академичный характер способствовало и то, что от событий 1914 г. внимание переключилось на историю Второй мировой войны и поражение Франции в 1940 г.

Говоря о последующих оценках плана XVII (главным образом в англо-американской и французской историографии, начиная с 1960-х гг. и до наших дней), можно выделить три основные линии их развития. Первая из них — конкретизация сути данного плана, выявление того, за что его можно критиковать, а за что нет. Показательно, что уже Барбара Такман в своей классической работе «Августовские пушки» (1962 г.) подчеркивала, что «в противовес плану Шлиффена “план-17” не содержал ясно выраженной общей директивы и точного графика операций. Это был не оперативный план, а план развертывания войск с указаниями возможных направлений наступления для каждой армии в зависимости от обстоятельств, но без конкретной цели»{91}. Мысль о том, что план XVII не содержал в себе жесткого сценария дальнейших действий французской армии, а предполагал возможность реализации ряда альтернатив, высказывавшаяся еще современниками{92} и четко сформулированная в новаторской работе Анри Контамина (1957 г.){93}, доминирует в современной историографии{94}. Безусловно, в пользу снижения критического «запала» в отношении плана XVII играет и нередко проводимое сравнение результатов 1914 г. и 1940 г. для Франции. Стоит отметить, что разработка данного вопроса, при условии соблюдений правил сравнительного анализа, имеет свои перспективы для развития.

Тем не менее различие точек зрения по ряду аспектов плана XVII продолжает существовать. Во французской историографии по вопросу о том, какой все же сценарий дальнейшего развития военных действий предвидел Жоффр, существует три основных точки зрения{95}. Первая, наиболее распространенная, предполагает следующее: Жоффр считал, что в своем фланговом движении немцы, численность войск которых он занижал, дойдут лишь до реки Мёз, в то время как французы нанесут им удар чуть южнее в Арденнах. Согласно второй

[277]

точке зрения, ключевым для Жоффра была доктрина «наступления во что бы то ни стало», он предполагал, что смелое наступление воодушевленных французских войск сорвет немецкие планы. В чем-то близка этой позиции и современная американская исследовательница Юджиния Кислинг: «…Злополучное наступление в Лотарингии должно оцениваться как решение генерала, который по доктринальным убеждениям и из-за союзной политики (имеются в виду обязательства, данные России — И. М.) предпочитает наступать в неправильном месте, нежели не наступать вообще»{96}. Наконец, третья точка предполагает, что Жоффр не исключал широкого охватывающего движения немцев через всю Бельгию, но полагал, что оно вызовет «истончение» их порядков в районе Арденн и Лотарингии, где французы и нанесут свой удар. Таким образом, если историки и продолжают спорить о конкретном замысле, стоявшем за планом XVII, они менее склонны, чем ранее, изображать его как почти бездумное решение отправить войска в наступление. Упрощенные объяснения плана XVII, исходя из того, что «во французском военном мышлении доминировали желание вернуть Эльзас-Лотарингию и идеи наступательной тактики»{97}, хотя и встречаются в литературе, но, скорее, в общих трудах, нежели специализированных работах.

В целом определенная ревизия критических оценок плана XVII, доминировавших в 1930-е гг., налицо. Показательно, к примеру, что мемуары Жоффра цитируются современными исследователями (к примеру, американским историком Дугласом Порчем) чаще в положительном ключе, нежели в целях критики тех или иных его тезисов. Хотя стремление отойти от крайних оценок, доминировавших до этого, вполне понятно, тем не менее полностью отходить от критики командования той эпохи представляется также непродуктивным. Есть еще немалое поле для исследований того, чего не договаривал Жоффр после войны, какими методами стремился оправдать свои действия, наконец, насколько все же план развертывания войск предрешал или нет будущий ход развития военных операций{98}.

Вторая линия в эволюции оценок заключается в смещении исследовательского интереса от самого плана XVII и его применения в 1914 г. (сюжеты, исследованные достаточно хорошо) к изучению факторов, повлиявших на его формирование. Особую роль в этом смысле играет фактор отношений политического и военного руководства. Для ряда

[278]

американских работ 1950-1960-х гг. характерна жесткая критика Жоффра за его доктринальные взгляды, с одной стороны, и политического руководства, передавшего в его руки слишком много полномочий, с другой{99}. Страхи, связанные с тем, что без должного политического контроля «военный склад ума» генералов приведет к развязыванию войн, явно отражали не только устоявшиеся в либерально-демократических режимах принципы «гражданского контроля», но и были эхом протекавших в это время кризисов «холодной войны».

В целом для современных работ характерно стремление «вписать» военное планирование в широкий контекст различных влиявших на него факторов: разведданные и оценки противника, сложности взаимодействия с союзниками, особенности положения военных в рамках той или иной политической и социальной систем. Большое внимание обращается и на «российский фактор» как стимул для активизации наступательного планирования со стороны французов. При этом большая часть зарубежных исследователей опирается на французские документы той эпохи. Как представляется, свое слово в этой дискуссии могут сказать и отечественные исследователи на базе российских архивных материалов.

От жесткой критики военных начала XX в. за бездумную веру в наступление и приоритет морального фактора историки переходят к попыткам глубже понять истоки тех или иных суждений, пусть и неверных. Особенно любопытными представляются ранее приведенные идеи Стрэчана, акцентирующего внимание на том, что ряд ошибок плана XVII, как и иных военных планов той эпохи, проистекал из своего рода смещения точки обзора: тактические уроки, извлеченные, к примеру, из отдельных битв и сражений (как Альфред фон Шлиффен делал это в отношении битвы под Каннами 216 г. до н.э.), переносились на стратегический уровень, что приводило к серьезным просчетам{100}.

Наконец, третья линия развития оценок — усиление внимания к теоретическим моделям, которые бы объяснили не только военное планирование отдельных держав, но и сам кризис 1914 г. в ходу в современной литературе такая модель как «баланс наступления и защиты», претендующая на интерпретацию военной и внешней политики государства, исходя из того, какой тип военного планирования

[279]

(наступательный или оборонительный) является менее затратным{101}. Обращается внимание и на общие для разных эпох и стран ошибки восприятия военными и политиками стратегической ситуации: «зеркальное восприятие», «групповое мышление», накладывание новой информации (в т. ч. разведданных) на уже сложившиеся концепции и стереотипы.

Таким образом, дискуссия вокруг плана XVII с конкретных мер по его формулированию и реализация, о чем думали военные до 1914 г., все больше смещается в сферу теоретического осмысления причин его формирования, факторов, объясняющих действия его создателей. Если Жоффр и его приближенные, исходя из своих общих соображений и идей, планировали конкретные военные мероприятия, то современные исследователи хотят, скорее, в таком конкретном явлении как план XVII разглядеть элементы и детали, которые рассказали бы нам об эпохе и особенностях военной и внешней политики государства в XX в.

[280]

Примечания:

{1} Zuber T. Inventing the Schlieffen Plan: German War Planning, 1871-1914. Oxford, 2002; Idem. German War Planning, 1891-1914: Sources and Interpretations. Woodbridge, 2004.

{2} Porch D. The Marne and After: A Reappraisal of French Strategy in the First World War // The Journal of Military History (далее — JMH). 1989. Vol. 53. No. 4. P. 364.

{3} Doughty R. A. French Strategy in 1914: Joffre’s Own // JMH. 2003. Vol. 67. No. 2. P. 427-454.

{4} Павлов А. Ю. Жозеф Жоффр: путь от военного инженера до маршала // Военно-исторический журнал. 2009. № 3. С. 35.

{5} Mémoires du Maréchal Joffre. Vol. 1. Paris, 1932. P. 180.

{6} Setzen J. A. Background to the French Failures of August 1914: Civilian and Military Dimensions // Military Affairs (далее — MA). 1978. Vol. 42. No. 2. P. 88.

{7} Weber E. The Nationalist Revival in France, 1905-1914. Berkeley, 1959.

{8} House J. M. The Decisive Attack: A New Look at French Infantry Tactics on the Eve of World War I // MA. 1976. Vol. 40. No. 4. P. 164-169; Echevarria A. J. The ‘Cult of Offensive’ Revisited: Confronting Technological Change Before the Great War // Journal of Strategic Studies (далее — JSS). 2002. Vol. 25. No. 1. P. 199-214.

{9} Mémoires du Maréchal Joffre. Vol. 1. Р. 26.

{10} Сергеев Е. Ю. Франция глазами военных атташе Российской империи (1900-1914) // Россия и Франция XVIII-XX века. Вып. 3. М., 2000. С. 209.

{11} Greenhalgh E. Foch in Command: The Forging of a First World War General. Cambridge, 2011. P. 10.

{12} Материалы по истории франко-русских отношений за 1910-1914 гг. М., 1922. С. 703.

{13} Note de Lacroix, 15 février 1908 // Les Armées Françaises dans la Grande Guerre. T. I. Vol. 1. Annexes (далее — AFGG. Annexes). Paris, 1936. P. 5.

{14} История Франции. Т. 2. М., 1973. С. 558.

{15} Williamson S. R. Joffre Reshapes French Strategy, 1911-1913 // The War Plans of the Great Powers, 1880-1914 / Ed. P. Kennedy. London, 1979. P. 133.

{16} Strachan H. From Cabinet War to Total War: The Perspective of Military Doctrine, 1861-1918 // Great War, Total War: Combat and Mobilization on the Western Front, 1914-1918 / Ed. R. Chickering, S. Forster. Cambridge, 2000. P. 25. См. также: Sanders C. W. No Other Law: The French Army and the Offensive Doctrine. Santa Monica, 1987. P. 31.

{17} [Anon.] L’École de guerre et son enseignement // La Revue de Paris. 1920. Vol. 27. P. 787.

{18} Doughty R.A. France // War Planning 1914 / Ed. by R. H. Hamilton, H.H. Herwig. Cambridge, 2009. P. 153-154.

{19} Les Armées Françaises dans la Grande Guerre. T. I. Vol. 1 (далее — AFGG). Paris, 1936. P. 40.

{20} Ibid. P. 37.

{21} Note de Lacroix, 15 février 1908 // AFGG. Annexes. P. 6.

{22} Desbrière E. La genèse du plan XVII // Revue d’histoire de la guerre mondiale (далее — RHGM). 1923. Vol. 1. P. 104.

{23} Pedroncini G. Influence de la neutralité belge et luxembourgoise sur la stratégie française: le Plan XVII // Les relations franco-luxembourgeoises de Louis XIV à Robert Schuman / Sous la dir. de R. Poidevin, G. Trausch. Metz, 1978. P. 185.

{24} Concentration et plan d’opérations. Rapport au ministre au sujet de l’étude d’un projet d’opérations, février 1911 // AFGG. Annexes. P. 7-11; Séance du Conseil Supérieur de la Guerre, 19 juillet 1911 // Ibid. P. 12-17. См. также: Porch D. French War Plans, 1914: The ‘Balance of Power Paradox’ // JSS. 2006. Vol. 29. No. 1. P. 129-130.

{25} Ordre aux 3e et 4e bureaux de l’état-major de l’armée, 6 septembre 1911 II AFGG. Annexes. P. 17-18; Mémoires du Maréchal Joffre. Vol. 1. P. 165.

{26} Stevenson D. Armaments and the Coming of War: Europe, 1904-1914. Oxford, 1996. P. 219.

{27} См. подробнее: Pédroncini P. Stratégie et relations internationales: La séance du 9 janvier 1912 au Conseil supérieur de la Défense Nationale // Revue d’histoire diplomatique. 1977. No. 91. P. 143-158.

{28} Pedroncini G. Influence de la neutralité belge. P. 193. См. также: Mémoires du Maréchal Joffre. Vol. 1. P. 119.

{29} Keiger J. F. V. Raymond Poincaré. Cambridge, 2002. P. 186. См. также: Poincaré R. Au service de la France. Vol. 5. Paris, 1928. P. 7-8.

{30} Williamson S. R. Op. cit. P. 143.

{31} Helmreich J. E. Belgian Concern over Neutrality and British Intentions, 1906-14 // The Journal of Modern History. 1964. Vol. 36. No. 4. P. 424-425.

{32} Duchesne A. L’armée et la politique militaire belges de 1871 à 1920 jugées par les Attachés militaires de France à Bruxelles (suite) // Revue belge de philologie et d’histoire. 1962. T. 40. Fasc. 2. P. 374.

{33} Williamson S. R. Op. cit. P. 137.

{34} Trausch G. Naissance d’une question luxembourgeoise (1912-1914): presse, publique et politique extérieure // Opinion publique et politique extérieure en Europe. I. 1870-1915. Actes du Colloque de Rome (13-16 février 1980). Rome, 1981. P. 654.

{35} Helmreich J. E. Op. cit. P. 421-422.

{36} Mémoires du Maréchal Joffre. Vol. 1. P. 23.

{37} Directives pour la concetration, 7 février 1914 // AFGG. Annexes. P. 21.

{38} Alexandre R. Avec Joffre d’Agadir à Verdun. Souvenirs 1911-1916. Paris, 1932. P. 95-96. См. также: Krumeich G. Armaments and Politics in France on the Eve of the First World War. Dover, 1984; Юдин Н. В. Полемика во французской печати вокруг закона о трехлетней воинской службе 1913 г. // Per aspera … Вып. 3. М., 2011. С. 155-168.

{39} Porch D. French War Plans. P. 125.

{40} Jauffret J.-C. L’épée // Histoire militaire de la France. Vol. 3 / Sous la dir. de G. Pedroncini. Paris, 1992. P. 9. См. также: Doughty R.A. France. P. 162-163.

{41} Instruction du 21 novembre 1913 sur l’encadrement des formations d’infanterie mobilisées // AFGG. Annexes. P. 18-19.

{42} Isaac J. Utilisation des reserves dans l’armée française et dans l’armée allemande en 1914 // RHGM. 1924. Vol. 2. P. 327-328.

{43} AFGG. P. 48.

{44} См. подробнее: Tanenbaum J.K. French Estimates of Germany’s Operational Plans // Knowing One’s Enemies: Intelligence Assessment Before the Two World Wars / Ed. by E.R. May. Princeton, 1984. P. 150-171.

{45} Jaurès J. L’armée nouvelle. Paris, 1911.

{46} Plan de renseignements, 28 mars 1914 // AFGG. Annexes. P. 40, 47.

{47} Porch D. French War Plans. P. 130.

{48} Strachan H. First World War. Vol. 1. Oxford, 2001. P. 185-186. См. также: Doughty R. A. French Strategy in 1914. P. 453.

{49} Plan de renseignements, 28 mars 1914 // AFGG. Annexes. P. 42-43; Instruction pour le général commandant le corps de cavalerie, février 1911 // Ibid. P. 35.

{50} Alexandre R. Op. cit. P. 108.

{51} Ordre aux 3e et 4e bureaux de l’état-major de l’armée, 6 septembre 1911 // AFGG. Annexes.
P. 18.

{52} Stevenson D. Armaments and the Coming of War. P. 219.

{53} Prévisions de l’état-major de l’armée (4e bureau) relativement à la durée de la concentration W [s.d.] // AFGG. Annexes. P. 20.

{54} Palat B.-E. Le haut commandement français avant la bataille des Ardennes (20 août 1920) // RHGM. Octobre 1925. P. 331.

{55} EngerandF. La Bataille de la Frontière (Août 1914): Briey. Paris, 1920. P. 51.

{56} Mémoires du Maréchal Joffre. Vol. 1. P. 184; Instruction pour le général commandant le corps de cavalerie, février 1911 // AFGG. Annexes. P. 35.

{57} Mémoires du général Galliéni. Paris, 1920. P. 7-8; Lanrezac C. Le plan de campagne français et le premier mois de la guerre. Paris, 1920. P. 26-28. См. также: Engerand F. Op. cit. P. 52-53; Sanders C.W. Op. cit. P. 23.

{58} Опубликовано в: Engerand F. Op. cit. P. 54-55.

{59} Stewart W.A. Lanrezac, Joffre and Plan XVII // MA. 1969. Vol. 32. No. 4. P. 181.

{60} Alexandre R. Op. cit. P. 106.

{61} Plan de renseignements, 28 mars 1914 // AFGG. Annexes. P. 48-49.

{62} Conte A. Joffre. Paris, 1991. P. 129-130.

{63} Directives pour la concetration, 7 février 1914 // AFGG. Annexes. P. 21.

{64} Павлов А. Ю. Указ. соч. С. 35.

{65} Mémoires du Maréchal Joffre. Vol. 1. P. 150.

{66} Stevenson D. War by Timetable? The Railway Race before 1914 // Past and Present. 1999.
No. 162. P. 175.

{67} Conte A. Op. cit. P. 130.

{68} Mémoires du Maréchal Joffre. Vol. 1. P. 203. См. также: Engerand F. Op. cit. P. 25.

{69} Le Hénaff F. La préparation et l’exécution d’un plan de transport de concentration (août — octobre 1914) // Revue militaire française (RMF). 1922. T. 4. P. 62-84; Jauffret J.-C. L’épée. P. 26-27; Stevenson D. War by Timetable? P. 173.

{70} Rouquerol G. Le 3e corps d’armée de Charleroi à la Marne. Paris, 1934. P. 176.

{71} Alexandre R. Op. cit. P. 11.

{72} Kiesling E. C. France // The Origins of World War I / Ed. R. F. Hamilton H. H. Herwig. Cambridge, 2008. P. 256.

{73} Directives pour la concetration, 7 février 1914 // AFGG. Annexes. P. 21-22 ; Mémoires du Maréchal Joffre. Vol. 1. P. 170-180.

{74} Mémoires du Maréchal Joffre. Vol. 1. P. 146-147.

{75} Palat B.-E. Op. cit. P. 335.

{76} Pedroncini G. Influence de la neutralité belge. P. 194.

{77} Greenhalgh E. Op. cit. P. 14, 19.

{78} Plan de renseignements, 28 mars 1914 // AFGG. Annexes. P. 47; Mémoires du Maréchal Joffre. Vol. 1. P. 160, 166; EngerandF. Op. cit. P. 33. О месте Меца в военных планах Германии см.: Stevenson D. Fortifications and the European Military Balance before 1914 // JSS. 2012. Vol. 35. No. 6. P. 847-852.

{79} Directives pour la concetration, 7 février 1914 // AFGG. Annexes. P. 23-31.

{80} Crapet A. Sur Joffre et Lanrezac. Lille, 1923. P. 4.

{81} Doughty R.A. French Strategy in 1914. P. 450.

{82} Среди историографических работ о плане XVII см.: Jauffret J.-C. Etudes sur l’armée française de 1870 à 1914 // Revue historique. 1983. No. 546. P. 399-407; Porch D. The Marne and After. P. 363-386. Prete R. A. The Preparation of the French Army Prior to World War I: An Historiographical Reappraisal // Canadian Journal of History. 1991. Vol. 26. No. 2. P. 241-266.

{83} Watteville H. de. Generalship // Royal United Service Institution (RUSI) Journal. 1933. Vol. 78. No. 510. P. 327.

{84} Engerand F. Op. cit. См. также: The Inquiry into Joffre’s Plan of Campaign in 1914 // RUSI Journal. 1921. Vol. 66. No. 461. P. 142-147.

{85} [Anon.] Le Plan XVII. Étude stratégique. Paris, 1920.

{86} Магадеев И. Э. Французская военная элита в 1920-е гг.: в поисках новой концепции безопасности. М., 2011. С. 15 (Рукопись депонирована в ИНИОН РАН 21.03.2011 № 60971).

{87} Rouquerol G. Op. cit. P. 153.

{88} Lardemelle Ch.-M. Joffre et Lanrezac // La Revue de Paris. 15 Janiver 1933. P. 412-437; Idem. 1914. Le redressement initial. Paris, 1935. См. также положительную рецензию на его книгу в ведущем французском военном журнале того времени: RMF. 1935. Tome 58. P. 217-218.

{89} Alexandre R. Op. cit. P. 107.

{90} Montheilhet J. Les institutions militaires de la France (1814-1932). 2e ed. Paris, 1932; Michon G. La préparation à la guerre. Paris, 1935; Renouvin P. La crise européenne et la Grande Guerre (1904-1918). Paris, 1934.

{91} Такман Б. Первый блицкриг. Август 1914. М., 1999. С. 85.

{92} См., к примеру, слова Кастельно в: Engerand F. Op. cit. P. 21.

{93} Contamine H. La revanche, 1871-1914. Paris, 1957.

{94} Smith L., Audoin-Rouzeau S., Becker A. France and the Great War. Cambridge, 2002. P. 32.

{95} См. об этом: Néré J. La Grande Guerre, 1914-1918 II Histoire de la France des origines à nos jours I Sous la dir. de G. Duby. Paris, 1999. P. 801.

{96} Kiesling E. C. Op. cit. P. 255.

{97} Simpson W., Jones M. Europe 1783-1914. London, 2009. P. 406.

{98} См. ценную ремарку в: Beckett I. F. W. The Great War. London, 2007. P. 67.

{99} В качестве примеров см.: Cairns J.C. International Politics and Military Mind: The Case of the French Republic, 1911-1914 // The Journal of Modern History. 1953. Vol. 25. No. 3. P. 273-285; Stevenson R. W. The Politics of Grand Strategy: Britain and France Prepare for War, 1904-1914. Cambridge, 1969.

{100} Strachan H. The First World War. Vol. 1.

{101} Snyder J. L. The Ideology of the Offensive: Military Decision Making and the Disasters of 1914.
Ithaca, 1984; Van Evera S. Causes of War: Power and the Roots of Conflict. Ithaca, 1999.