Морозов С. Д. «Сиделец в кабаке более офицера получает»: Русский офицерский корпус на рубеже XIX—XX вв.

Военно-исторический журнал. 1998. № 1. С. 4-15.

Отечественная историография специально не занималась исследованием демографического, социального и национального состава российского офицерства дореволюционного периода. В работах П. А. Зайончковского, Л. Г. Бескровного, А. Г. Кавтарадзе{1}, посвященных русской армии, содержатся некоторые сведения по численности и составу офицерского корпуса; имеются они также и в монографиях П. А. Зайончковского{2} о государственном аппарате России. Кроме того, публикации А. П. Корелина, Л. К. Ермана, В. Р. Лейкиной-Свирской и других{3} дают нам определенные количественные данные о военной интеллигенции. Однако они не полны и не всегда сопоставимы, к тому же отдельные аспекты проблемы в них полностью отсутствуют.

На рубеже XIX-XX вв. численность генералов и офицеров регулярных войск составляла около 40 тыс. человек. Количество офицеров, состоявших на действительной службе в казачьих войсках, за 20 лет увеличилось почти вдвое: в 1881 году — 2174, в 1886-м — 2242, в 1891-м — 2591, в 1896-м — 3670 и в 1900-м — 3495 человек. К началу 1908 года в русской армии служило 44 800 офицеров (без ка-

[4]

заков — 42 906), в том числе 1300 генералов, 7811 штаб-офицеров и 35 689 обер-офицеров. В среднем один офицер приходился на 24 солдата. После некоторого спада число офицеров вновь стало возрастать: в 1910 году их было 42 238 человек, включая 940 генералов, 6266 штаб-офицеров, 35 032 обер-офицера; в 1911-м соответственно насчитывалось 47 166, 1286, 8083, 37 797; в 1912-м — 48 615, 1299, 8340, 38 976{4}.

Строевые и нестроевые офицерские должности соотносились как 5:1, в том числе генералы — 0,7:1, штаб-офицеры — 1,5:1, обер-офицеры — 9:1, но в целом с учетом хозяйственных должностей в строевых частях это соотношение приближалось к 3:1.

Следует отметить и то обстоятельство, что штатный состав отличался от списочного. С одной стороны, существовал некомплект обер-офицеров; с другой — ряд генералов и штаб-офицеров занимали должности вне штата офицерских должностей военного ведомства. К тому же имелось еще 1645 офицеров Отдельного корпуса пограничной стражи, в их числе 27 генералов, 280 штаб-офицеров и 1338 обер-офицеров; 997 офицеров было в Отдельном корпусе жандармов, из них 35 генералов, 407 штаб-офицеров и 555 обер-офицеров; кроме того, почти 200 офицеров служили в Управлении казачьих войск.

Главными причинами перемещения офицеров в российской армии в конце XIX века и вплоть до 1914 года были выход в отставку, зачисление в запас и переход в другие ведомства.

Соотношение между причинами убыли офицеров показывают следующие данные: в 1897 году вышли в отставку 598 человек, зачислены в запас — 783 человека, перешли в другие ведомства — 190; в 1898-м соответственно — 559, 710, 174; в 1899-м — 675, 503, 175; в 1900-м — 565, 840, 201; в 1901-м — 527, 488, 223; в 1902-м — 791, 623, 359 человек{5}.

Увольнение в запас было характерным для обер-офицеров, которые не могли уйти в отставку из-за недостаточной выслуги лет для пенсии. Доля генералов и штаб-офицеров среди вышедших в от-

[5]

ставку была все эти годы примерно одинаковой и составляла 15-20 проц., но она в 3 раза превышала аналогичный показатель среди обер-офицеров. Так, в 1907 году из армии были отчислены 4454 офицера, из них вышли в отставку 2631, в запас — 856, перешли в другие ведомства 246, были уволены по суду 65, умерли 656. Причем в отставку вышли 15 проц. генералов, 13 проц. штаб-офицеров и 5 проц. обер-офицеров{6}. Что же касается перехода в другие ведомства, то речь идет прежде всего о Министерстве финансов, которому подчинялась пограничная стража, и о Министерстве внутренних дел, в ведении которого находились Отдельный корпус жандармов и полиция.

Что касается пополнения армии офицерами, то в начале XX века лишь небольшое число лиц сдавало экзамен по программе военно-учебных заведений. Основная масса будущих офицеров проходила подготовку в военных училищах. Так, из 2585 прибывших в армию офицеров в 1907 году впервые были произведены 2259, возвратились из отставки 34, из запаса — 264, перешли из других ведомств — 31 человек. Перед первой мировой войной пополнение офицерского состава отражают следующие данные: в 1910 году вышли из военных училищ 2642 человека, по экзамену — 52, из отставки — 72, из запаса — 238, из других ведомств — 581, из военных чиновников — 18, из разжалованных — 2, из иностранных армий — 22, итого 3627; в 1912 году соответственно — 2520, 80, 54, 304, 539, 25, 6, 0, 3528{7}.

До конца XIX века ограничений по возрасту практически не существовало. Однако уже со второй половины столетия с развитием системы военно-учебных заведений в ходе осуществления военной реформы производство в офицеры было упорядочено. В результате замедления процесса чинопроизводства офицерский корпус заметно постарел. Это объясняется главным образом тем, что служба для абсолютного большинства офицеров становилась единственным источником существования.

Срок службы обер-офицеров составлял, как правило, 25-30 лет, командиров рот в армейской пехоте — около 10 лет, к тому же в этом роде войск свыше 65 проц. капитанов выходили в отставку в возрасте старше 50 лет, не получив очередного чина подполковника. В конце XIX века, к примеру, средний возраст офицеров в пехоте был: для полковников — 50 лет, подполковников — 45, капитанов — 40, поручиков — 30, подпоручиков — 25. Правда, встречались единичные случаи, когда полковник был в возрасте 35 лет, а поручик — 55. В последнем чине полковники служили в среднем 10-15 лет, подполковники — 7-10, капитаны — 12-15, штабс-капитаны — 10-12, поручики — 8-10 и подпоручики — 4-5 лет.

В первые годы XX столетия из общего числа строевых капитанов пехоты, многие из которых были командирами рот, 2 проц, находились в возрасте 25-35 лет, 20 проц. — 35-40, 40 проц. — 40-45, 28 проц. — 45-50 и 10 проц. — 50-60 лет, из них моложе 30 лет было 5 человек, а старше 55 — 3 человека. Из ротмистров армейской кавалерии 4 проц. командиров эскадронов имели возраст 30-35 лет, 42 проц. — 35-40, 42 проц. — 40-45, 11 проц. — 45-50 и 1 проц. — свыше 50 лет{8}. Следует отметить, что командование эскадроном зачастую продолжалось 10-12 лет. Это меньше, чем в пехоте командование ротой.

Среди командиров полков возрастной состав значительно колебался. Это зависело от того, в каких родах войск они раньше служили: офицеры армии становились во главе полка в 45-50 лет, а то и старше, а гвардейцы, перешедшие в армию, несколько раньше; офицеры Генерального штаба назначались на эту должность в возрасте до 45 лет.

В начале XX века средний возраст полковников был 50 лет, генерал-майоров — 55, генерал-лейтенантов — 62, полных генералов — 70. При этом средний возраст начальников дивизий составлял 60 лет, однако среди 49 лиц этой категории моложе 45 лет был 1, в возрасте 50-56 лет — 9 человек, 55-60 лет — 20, 60-65 лет — 14 и 65-70 лет — 2 человека. Средний возраст командиров корпусов составлял 60 лет; из 28 занимавших эту должность моложе 55 лет был 1, 55-60 лет — 8, 60-65 лет — 14, 65-70 лет — 4 и старше 75 лет — 1. Средний возраст командующих войсками военных округов составлял 65 лет.

В 1899 году был введен возрастной ценз, предусматривавший предельный возраст для командира части — 58 лет, начальника дивизии — 63 года и команди-

[6]

ра корпуса — 67 лет{9}. В связи с этим возраст высших и старших офицеров немного снизился; к тому же после окончания русско-японской войны многие из них были отправлены в отставку.

В годы, предшествовавшие первой мировой войне, российское офицерство значительно помолодело. Самый молодой состав был в инженерных войсках: до 30 лет — 60 проц., старше 50 лет — 4 проц.; затем шла кавалерия: соответственно 47 и 6 проц.; далее казачьи войска: 45 и 7 проц.; наиболее старый состав был в артиллерии: 47 и 8 проц.; пехота занимала промежуточное положение: 60 и 7 проц.{10}.

Семейное положение российского офицера на рубеже XIX-XX вв. было напрямую связано с условиями его службы, материальным положением и бытом. В это время процент женатых офицеров несколько поднялся, видимо, в силу того, что войны были редки, а условия жизни в местах дислокации воинских частей становились более благоприятными. Однако вплоть до конца XIX века жалованье офицеров не повышалось, а с ростом цен уровень их жизни начал понижаться. Следует иметь в виду, что к этому времени большинство офицерских жен происходили из таких же служилых семей скромного достатка, как и сами офицеры, а очень многие были сестрами и дочерьми их товарищей по полку.

Правительство и руководители военного ведомства понимали: нельзя допускать, чтобы молодой офицер при обзаведении семьей впадал в крайнюю бедность, мешающую вести образ жизни, достойный его общественного положения. Поэтому рядом нормативных актов 1881, 1887, 1901-1906 гг. были введены некоторые ограничения на вступление в брак офицеров, находившихся на службе. Во-первых, офицерам запрещалось жениться ранее 23 лет; во-вторых, до 28 лет они должны были получать разрешение на брак от своего командования и только при условии представления гарантии имущественного обеспечения (реверса), принадлежащего офицеру, его невесте или им обоим. Это правило распространялось практически на всех младших офицеров вплоть до командира роты, а исключение делалось лишь для некото
рых категорий, в том числе для военных чиновников и врачей{11}.

Среди генералов и полковников, по данным на начало XX века, не были женаты около 15-20 проц.; вместе с тем женатые и вдовые среди лиц этой категории имели среднее количество детей: полные генералы — 3,3, генерал-лейтенанты — 2,8, генерал-майоры — 2,6, полковники — 2,8 ребенка.

За годы, предшествующие первой мировой войне, ситуация с семейным положением офицерского состава заметно изменилась: около 70 проц, всех офицеров были женатыми (сравним: в середине XIX века в браке состояло около 40 проц. офицеров, во второй половине XIX века — свыше 45 проц.). Таким образом, доля семейных офицеров увеличилась почти вдвое.
До 1913 года наибольший процент семейных офицеров был в пехоте, затем в артиллерии, в инженерных войсках и наименьший — в кавалерии. Причем разрыв между двумя первыми и двумя последними группами был довольно велик — 12-15 проц. Это вызвано в значительной мере тем, что в инженерных войсках и кавалерии был более молодой состав офицеров. Кроме того, из таких родов войск чаще уходили на гражданскую службу, и многие офицеры, собиравшиеся жениться, откладывали брак до поступления в другое ведомство{12}. Но в целом офицерство продолжало оставаться наиболее «безбрачной» группой населения в социальной структуре российского общества того времени.

Как правило, под социальным составом офицеров понимается их социальное происхождение, и знак равенства между этими понятиями даже в специальной литературе породил путаницу и вызвал ошибочные утверждения. Российский офицер по своему положению был дворянином, так как личное дворянство приобреталось с первым офицерским званием, для приобретения же потомственного надо было дослужиться до более высоких чинов. Состав офицеров по происхождению в разных полках мог значительно отличаться. Кроме того, во второй половине XIX века офицерство все больше начинает пополняться выходцами из непривилегированных сословий,

[7]

доля потомственных дворян стремительно понижается. Этот процесс усилился после принятия закона о всеобщей воинской повинности и расширения сети военно-учебных заведений, которые давали армии выпускников недворянского происхождения.

Среди всего состава воспитанников военно-учебных заведений — на январь 1897 года их было 17 123 человека — потомственных дворян насчитывалось 8930 человек, или 52 проц. Доля выходцев из потомственных дворян среди всего офицерского корпуса российской армии в это время выглядела следующим образом: все офицеры — 51 проц., генералы — 92 проц., штаб-офицеры — 70 проц., обер-офицеры — 46 проц.

Интересны также обобщенные данные о сословном происхождении офицеров, без учета служивших в военно-учебных заведениях и управлениях. Согласно этим данным в мае 1895 года из 31 350 человек 15 938 человек, или 50,8 проц., были детьми потомственных дворян, 7133 (22,8 проц.) — детьми личных дворян, 1855 (5,9 проц.) — духовенства, 1761 (5,6 проц.) — почетных граждан, 581 (1,9 проц.) — купцов, 2199 (7 проц.) — мещан, 1839 (5,9 проц.) — крестьян, казаков, солдатских детей, 44 (0,1 проц.) — иностранных подданных.

В начале XX века и вплоть до первой мировой войны доля потомственных дворян в офицерском корпусе неуклонно падала, включая и гвардию (в среднем в армии представителей высшего сословия было около 40 проц.), что расценивалось правительством как нежелательная тенденция. Принимались меры по привлечению потомственных дворян в военноучебные заведения, в результате их доля в офицерском составе несколько повысилась.

Впрочем, в высших слоях офицерства, среди генералов и полковников, доля потомственных дворян всегда была довольно высока. Так, в первые годы XX столетия среди полных генералов их было 98 проц., генерал-лейтенантов — 96 проц., генерал-майоров — 85 проц., полковников — 74 проц. Правда, представителей титулованной аристократии в их числе в это время было сравнительно немного. Среди всех генералов таковых имелось 71 человек (5 проц.): 25 князей, 23 графа и 23 барона, в том числе среди генерал-майоров — 23 человека (3 проц.), среди генералов-лейтенантов — 31 человек (8 проц.), среди полных генералов — 17 человек (13 проц.). Среди полковников их было 62 человека (2 проц.). По службе они продвигались несколько быстрее других офицеров — в среднем на 3 года, но среди окончивших академии этой разницы практически не существовало. Титулованные офицеры достигали чина генерал-майора в среднем за 27 лет службы, нетитулованные — за 30 лет{13}.

Статистика показывает, что доля дворян, почетных граждан и духовенства имела тенденцию к снижению, а доля выходцев из бывших податных сословий крестьян и мещан — к росту и составляла

[8]

в 1910-1912 гг. около 30 проц, всех офицеров по родам войск.

В 1910 году в армейской и гвардейской пехоте выходцев из дворян было 44 проц., в казачьих войсках — 45 проц., железнодорожных войсках — 54 проц., инженерных войсках — 70 проц., артиллерии — 77 проц, и в кавалерии — 80 проц. Выходцев из крестьян и мещан к этому времени было довольно много. Среди наиболее массового отряда офицеров — пехоты, в том числе и гвардейской, в 1911-1912 гг. в обер-офицерских чинах их было около 40 проц., почти столько же, сколько и дворян, — около 42 проц.; в казачьих частях выходцы из податного сословия составляли среди обер-офицеров 38-40 проц., среди штаб-офицеров 20-22 проц., тогда как дворян было соответственно 36-38 и 58-60 проц. Среди пехотных штаб-офицеров доля выходцев из податных сословий поднялась в эти годы до 18-20 проц.{14}.

Сведений о национально-этническом составе офицерского корпуса сохранилось очень мало, лишь иногда встречаются данные о родном языке офицера. Понятием, несколько проливающим свет на национальность, является вероисповедание; оно обязательно указывалось во всех документах.

На рубеже XIX-XX вв. большинство офицеров составляли русские, православные; доля немцев прибалтийских губерний оставалась довольно значительной, они являлись преимущественно лютеранами; польские дворяне-католики были также довольно широко представлены в российском офицерском корпусе. Офицеры армяно-григорианского вероисповедания — это преимущественно армяне; мусульманского — азербайджанцы, горцы Кавказа, часть татар и башкир; грузины, которых насчитывалось довольно много среди офицеров, были православными.

Следует отметить, что во второй половине XIX — начале XX века стали переходить в православие все большее число немцев и поляков, поэтому определить национальную принадлежность по вероисповеданию практически невозможно. Например, большинство протестантов — это немцы и шведы, а католики — поляки, но немало лиц этих национальностей и среди православных. Выявить истину в этом вопросе чрезвычайно сложно, так как у многих русских офицеров от дальних предков сохранились немецкие фамилии; вместе с тем среди офицеров (с чисто немецкими не только фамилиями, но именами и отчествами), которые являлись этническими немцами, было много православных. Так, среди всех офицеров с немецкими только фамилиями православных оказалось около 75 проц., а с немецкими фамилиями, именами и отчествами — до 40 проц.

Данные о конфессиональной принадлежности некоторых категорий офицерства в начале XX века представлены в табл. 1.

Необходимо подчеркнуть, что быстрота карьеры у представителей различных конфессий отличалась незначительно, лишь у протестантов в среднем она была немного выше. Православные полные генералы получали первый генеральский чин в среднем за 21 год службы, протестанты — за 20, католики — за 22, мусульмане — данные отсутствуют, армяно-гри-

[9]

гориане — за 23 года; генерал-лейтенанты соответственно — за 28, 27, 26, 37, 30 лет; генерал-майоры — за 30, 31, 30, 36, 35 лет; полковники — за 26, 25, 27, 28, 27 лет{15}.

Доля православного офицерства неуклонно возрастала за счет перехода в православие все большего числа представителей других конфессий. Очевидно, приобщение к русской, славянской культуре лиц других национальностей сказывалось в том, что они стали считать себя русскими по духу, обычаям, традициям, а это в свою очередь влияло на смену их религиозной ориентации.

Приведем данные по национально-этнической и конфессиональной принадлежности офицерства в канун первой мировой войны. Они мало различались по родам войск. Доля православных и русских наиболее высока была в артиллерии и инженерных войсках — 90-92 проц., ниже в пехоте — 85-87 проц. и в кавалерии — 80-82 проц.; в казачьих войсках — 96-98 проц.{16} В офицерском корпусе в это время были широко представлены и другие народы Российской Империи.

Образовательный уровень российских офицеров на рубеже XIX-XX вв. был достаточно высок. Этому способствовала разветвленная сеть специальных военно-учебных заведений, открывшихся в результате проведения военной реформы во второй половине XIX века.

В 1896 году было много офицеров, окончивших военные училища: в гвардейской артиллерии — 100 проц., в гвардейской кавалерии — 95 проц., в гвардейской пехоте — 86 проц., в армейской артиллерии — 91 проц., в армейской пехоте — 19 проц., в инженерных войсках — 98 проц., в стрелковых частях — 44 проц., в резервной и крепостной пехоте значительно меньше — соответственно 11 и 8 проц. В 1898-1901 гг. доля окончивших военные училища поднялась с 51 до 61 проц., а окончивших юнкерские училища соответственно упала с 50 до 40 проц. Значительным было число генералов и старших офицеров, получивших образование в одной из военных академий. Среди полковников в начале XX века таких насчитывалось 775 человек, или 30 проц., в том числе Академию Генерального штаба окончили 343 человека, юридическую — 137, артиллерийскую — 118, инженерную — 177 человек.

Получение академического образования значительно убыстряло карьеру: если офицеры, не обучавшиеся в академии, получали чин полковника в среднем через 26 лет службы, то окончившие академию — через 20 лет, в том числе Академию Генерального штаба — через 19, юридическую — через 18, артиллерийскую и инженерную — через 22. В начале столетия среди генералов академии окончили 684 человека, или 50 проц., в том числе среди них окончили Академию Генерального штаба — 366, юридическую — 89, артиллерийскую — 129, инженерную — 100 человек; из полных генералов академическое образование имели 60 проц. Академии окончили около 60 проц, командующих войсками военных округов, свыше 50 проц, командиров корпусов и около 50 проц, начальников дивизий. Следует отметить, что большинство генералов получило многоуровневое военное образование: кадетский корпус, военное училище, академия. Кадетские корпуса (военные гимназии) окончили около 50 проц, полных генералов, около 60 проц, генерал-майоров и 75 проц, генерал-лейтенантов{17}.

Однако, имея неплохое образование, часть генералитета не имела достаточного строевого опыта: из 46 начальников дивизий не командовали ротами 22, батальонами — 14, полками — 8, бригадами — 13. Кроме того, большинство офицеров не имело боевого опыта: даже среди генералов в войнах участвовали лишь 60 проц., почти 50 проц. из них имели боевые отличия, около 10 проц. были ранены и около 10 проц. стали георгиевскими кавалерами; среди полковников участвовали в войнах около 52 проц.{18}.

Итак, ко времени первой мировой войны уровень военного образования российского офицерства приближался к оптимальному. К тому времени все юнкерские училища были преобразованы в военные училища, но в армии оставалось еще немало офицеров, окончивших только юнкерское училище.

Говоря о материальном положении российского офицерства на рубеже
XIX-XX вв., следует иметь в виду то

[10]

обстоятельство, что если в XVIII — первой половине XIX вв. значительная часть офицеров имела земельную и другую собственность и жалованье не представляло для них единственного источника существования, то уже во второй половине XIX века положение резко изменилось. К сожалению, как в научной литературе, так и в популярных и публицистических изданиях встречаются утверждения, что до 1917 года якобы большинство офицеров были помещиками.
В указанный период среди всех потомственных дворян Российской Империи помещиками были менее 30 проц., а среди служивших — значительно меньше. Среди офицеров выходцы из потомственных дворян составляли около 50 проц. Таким образом, несложные подсчеты показывают, что среди всего офицерства помещиков могло быть около 10-12 проц.

В первые годы XX столетия только 15 проц. генерал-лейтенантов были помещиками, если учитывать и собственность их жен; 32-33 проц. полных генералов имели земельную собственность, а среди офицеров лишь единицы обладали какой-либо собственностью, за исключением, пожалуй, гвардейской кавалерии. Достаточно сказать, что среди армейской элиты — генерал-майоров и полковников Генерального штаба — не имели собственности 92 проц., в том числе среди генералов — 90 проц., полковников — 95 проц.; при этом среди генералов земельную собственность имели только 13 из 159 человек, или 8 проц., а еще у 4 человек, или у 2,5 проц., были собственные дома; среди полковников имели землю 12 из 283 человек, или 4 проц., и 3 человека, или 1 проц., имели собственные дома{19}.

Поэтому проблема жалованья для офицеров была важнейшей, определяющей их уровень жизни, бытовые условия и семейное положение.

В российской армии того времени существовали три основных вида выплат офицерам: жалованье (в зависимости от чина), столовые деньги (в зависимости от должности) и квартирные (в зависимости от чина, места расположения части и семейного положения). Кроме того, одной из форм материальной помощи являлись офицерские заемные капиталы, существовавшие на различных основаниях и дававшие возможность получить в долг деньги на льготных условиях. Они образовывались из вычетов офицерского жалованья и средств полка. Вычеты с процентами составляли собственность офицера, а остальные деньги — их общее достояние.

Однако основные оклады жалованья долгое время оставались практически неизменными, а с ростом цен в 80-90-х годах XIX века материальное положение офицеров все более ухудшалось. Помимо снижения абсолютного уровня жизни необходимо учитывать особенно резкое и заметное снижение уровня материального благосостояния офицеров относительно других социальных слоев и групп населения. Для сравнения назовем среднегодовую зарплату рабочих машиностроительных и механических заводов Санкт-Петербурга в 362 руб. и жалованье командира роты, составлявшее 366 руб.; жалованье же младшего офицера, подпо-

[11]

ручика, отставало от названной категории рабочих и равнялось 294 руб.

Учитывая и другие выплаты, подпоручик получал в месяц 39 руб. 75 коп., поручик — 41 руб. 25 коп., штабс-капитан — 43 руб. 50 коп., тогда как средний заработок петербургского мастерового в месяц колебался от 21 руб. 70 коп. до 60 руб. 90 коп.

Особенно велика была разница между окладами младших офицеров и генералитета за счет так называемых добавочных денег, получаемых обычно генералами и полковыми командирами, — соответственно 2400 и 1200 руб. в год. Надо отметить, однако, что в других ведомствах оклады были выше. В пограничной страже, подчиненной Министерству финансов, корнет имел помимо квартирных выплат обычный оклад в 857 руб., а усиленный — в 1083, поручик — соответственно 935 и 1101 руб., ротмистр — соответственно 1158 и 1443 руб. Положенные офицерам с середины XIX века квартирные деньги давно уже не отвечали своему назначению из-за роста цен на жилье.

В конце XIX века годовое офицерское содержание в России, включая все виды выплат и взятое в среднем по всем родам войск, равнялось: полному генералу (командиру корпуса) — 10 595 руб., генерал-лейтенанту (начальнику дивизии) — 6756 руб., генерал-майору (командиру бригады) — 4717 руб., полковнику (командиру полка) — 4511 руб., подполковнику (командиру батальона) — 1830 руб., капитану (командиру роты) — 1332 руб., штабс-капитану (командиру роты) — 1305 руб., поручику — 695 руб., подпоручику — 677 руб.

В конце XIX века такое положение, когда, по выражению военного министра П. С. Ванновского, «сиделец в кабаке более офицера получает», было признано нетерпимым, и в июне 1899 года издан приказ о повышении жалованья и столовых денег строевым офицерам, причем в большей степени — младшим офицерам включительно до штабс-капитана. Данные об общем объеме офицерского жалованья (без квартирных) по состоянию на 1899 год представлены в табл. 2.

За год до этого были увеличены и суммы квартирных денег. Они распределялись по 8 разрядам в зависимости от местности и звания: для полных генералов — 500-2000 руб. в год, для генерал-лейтенантов — 400-1500 руб., для генерал-майоров — 300-1000 руб., для полковников — 250-800 руб., для остальных штаб-офицеров — 150-600 руб., для командиров рот — 100-400 руб. и для младших офицеров — 70-250 руб.{20} В 1902 году было увеличено также содержание офицерам, находящимся на нестроевых должностях.

После повышения денежного содержания бытовые условия офицеров улучшились и до первой мировой войны оставались вполне удовлетворительными, хотя материальное положение офицера сравнительно с другими слоями общества уже никогда не было столь высоким, как прежде.

Первая мировая война внесла резкие перемены в офицерский корпус Российской Империи. После проведенной мобилизации общая численность его превысила 81 тыс. человек, однако армия понесла огромные потери уже в самом начале войны, что сказалось на ее боеспособности. Между тем численность офицерского корпуса продолжала увеличивать-

[12]

ся. Если в октябре 1914 года она составляла 38 156 офицеров, или 100 проц. (1,4 человека на 100 солдат), то в январе 1915 года это соотношение стало следующим: соответственно 48 886, 128 проц. (1,4:100); в мае 1915-го — 52 827, 139 проц. (1,3:100), в сентябре 1915-го — 58 011, 152 проц. (1,5:100), в феврале 1916-го — 89 432, 234 проц. (1,4:100), в июне 1916-го — 105 797, 277 проц. (1,6:100), в ноябре 1916-го — 115 201, 302 проц. (1,7:100){21}.

В марте 1917 года в действующей армии по списку числилось 190 623 офицерских чина, в том числе на Кавказском фронте — 12 896, Румынском — 43 114, Юго-Западном — 63 293, Западном — 39 104, Северном — 32 216. Из этого количества в боевых частях находились 128 206 человек командного состава, в то время как по штату полагалось 131 277. Перепись действующей армии в октябре 1917 года показала 157 884 офицера налицо и в отпусках, из них 127 508 — в строевых частях, 4007 — в ополчении, 26 258 — в тылу и 111 — в общественных организациях, включая Кавказский фронт — 15 837, сухопутные войска Черноморского побережья — 1017, Румынский фронт — 42 116, Юго-Западный — 43 207, Западный — 28 206, Северный — 27 390{22}.

Российское офицерство несло огромные потери в ходе войны: смертность в результате боевых действий, от ран и болезней, пропавшие без вести, попавшие в плен и т. п. Число только убитых в бою в 1914 — 1917 гг. составило 71 298 человек. Несмотря на то что свыше 20 тыс. человек стали в строй после лазаретов, все же безвозвратные потери превысили довоенную численность офицерского корпуса. Почти весь кадровый офицерский состав выбыл из строя в первый год войны. Смертность в бою офицеров вместе с военными чиновниками и священниками, составившая 72 985 человек, по годам распределялась следующим образом: в 1914-1915 гг. — 45 115, 1916-м — 19411, 1917-м — 8459{23}. К исходу войны многие пехотные полки насчитывали 1-2 кадровых офицеров; в меньшей степени пострадали кавалерия и артиллерия.

В ходе первой мировой войны приток в армию офицеров шел в колоссальных масштабах, превысив довоенный уровень в 6-7 раз и существенно изменив его демографический и прежде всего возрастной состав, а также социальную структуру. За неделю до войны раньше срока были произведены в офицеры 2831 выпускник военных училищ, с объявлением мобилизации в армию прибыли еще свыше 40 тыс. офицеров из отставки и запаса, с начала войны было сделано еще три выпуска из военных училищ подпоручиками, хотя и раньше срока, но с правами кадровых офицеров: в августе 1914 года — 350 человек в артиллерию, в октябре — 2500 в пехоту, в декабре — 455 в артиллерию и 99 в инженерные войска. Были выпущены почти все юнкера, поступившие в военные училища в 1913 году.

С сокращенным сроком обучения в дальнейшем стали выпускать только офицеров, правда, с чином прапорщика. Первый выпуск офицеров военного времени состоялся 1 декабря 1914 года, кроме того, офицеров готовили в специ-

[13]

ально созданных школах прапорщиков. К маю 1917 года было подготовлено 172 358 прапорщиков, в том числе окончивших ускоренные курсы при военных училищах и в Пажеском корпусе — 63 785, произведенных по экзамену при инженерных училищах по программе ускоренного курса — 96, окончивших школы прапорщиков, комплектовавшиеся воспитанниками высших учебных заведений, — 7429, окончивших обычные школы прапорщиков — 81 426, произведенных за боевые отличия, как с правами по образованию, так и без них, — 11 494, произведенных на фронте и в тылу по представлению строевого командования лиц с высшим и средним образованием — 8128. В мае-октябре 1917 года из военных училищ было выпущено 14 700 прапорщиков, а из школ прапорщиков — 20 115; за девять месяцев 1917 года военные училища подготовили 28 807 офицеров, а школы прапорщиков — свыше 40 тыс. С учетом произведенных в этот период на фронтах общее число подготовленных за войну прапорщиков составило свыше 220 тыс. человек{24}.

Основная масса выпускников школ прапорщиков и ускоренных курсов военных училищ периода войны были выходцами из крестьян и мещан, причем доля выходцев из низов с каждым годом увеличивалась. Значительное число прапорщиков готовилось непосредственно на фронте из солдат и унтер-офицеров.

В целом же из общего числа произведенных за войну в офицеры свыше 80 проц, происходило из крестьян и только 4-5 проц. — из дворян{25}. Эти цифры свидетельствуют, что на протяжении 1914-1917 гг. социальный состав офицерства изменился коренным образом: из относительно замкнутого, отмеченного чертами кастовости общественного слоя, ближе всего находившегося к привилегированному дворянству, оно превратилось в разношерстную социальную группу, значительную часть которой составили представители демократической интеллигенции и крестьян.

Что же касается довоенного офицерства, то приведенные статистические данные позволяют сделать следующие выводы. Во-первых, российский офицерский корпус, в XVIII — первой половине XIX века бывший почти исключительно дворянским, к 1914 году фактически стал всесословным. Как отмечалось в объемном историческом исследовании «Российские офицеры», опубликованном в «Военно-историческом журнале» в 1994 году{26} (а затем изданном отдельной книгой), кадровыми офицерами к этому времени могли стать «и сыновья священника, купца, почетного гражданина, крестьянина, мещанина, ремесленника и рабочего»{27}. Причем выходец из низшего сословия не только мог стать офицером «теоретически, по закону, но и становился им фактически без каких-либо затруднений»{28}.

Во-вторых, как справедливо отмечается в том же исследовании, офицерская среда имела «определенный уровень воспитанности, общего развития, моральных понятий, внешних манер и правил поведения»{29}. В этом отношении дореволюционное российское офицерство могло бы служить образцом для нынешнего. Ни в коей мере не идеализируя его образ, следует помнить, что «офицерство не разрешало офицеру спускаться ниже установленного уровня и посещать общество с низким уровнем. И офицерство не дозволяло людям низкого уровня соприкасаться с собою и тем более проникать в свою среду. В этом отношении офицерство было более строгим, чем, скажем, среда помещиков или патриархальных купцов. И эта строгость имела веское основание: для боя полк должен был быть воинским братством, а ради этого офицерская семья полка должна была быть в полном смысле слова семьей, в которой все одинаково мыслят, чувствуют и действуют и притом — не только в строю и на службе, но и вне казармы, в частной жизни, в семейной своей жизни…»{30}. Думается, выработка и реализация комплекса мероприятий, направленных на то, чтобы поднять престиж офицера, уровень его морально-этических и нравственных представлений на некогда взятую высоту, должны стать важным направлением проводимой ныне военной реформы. А предпосылкой тому явилось бы поднятие материального положения офицера до уровня, соответствующего его общественному предназначению и достоинству. Ведь если государство заботится о благосостоянии военных кадров недостаточно, если офи-

[14]

церская семья впадает в крайнюю бедность — неизбежно начинаются чрезвычайно опасные процессы деградации военного сословия, стирания в его сознании высоких представлений о чести и долге, активного участия его в деятельности политических партий и движений, в том числе самой радикальной направленности.

Примечания:

{1} Зайончковский П. А. Самодержавие и русская армия на рубеже XIX-XX столетий. 1881-1903. М.: Мысль, 1973; он же. Офицерский корпус русской армии перед первой мировой войной // Вопросы истории. 1981. № 4; Бескровный Л. Г. Русская армия и флот в XIX веке. М.: Наука, 1973; он же. Армия и флот России в начале XX в.: Очерки военно-экономического потенциала. М.: Наука, 1986; Кавтарадзе A. Г. Военные специалисты на службе Республики Советов. 1917-1920 гг. М.: Наука, 1988.

{2} 3айончковский П. А. Российское самодержавие в конце XIX в. М.: Наука, 1970; он же. Правительственный аппарат самодержавной России в XIX в. М.: Наука, 1978.

{3} Корелин А. П. Дворянство в пореформенной России, 1861-1904 гг. М.: Наука, 1979; Ерман Л. К. Интеллигенция в первой русской революции. М.: Мысль, 1966; Лейкина-Свирская B. Р. Интеллигенция в России во второй половине XIX века. М.: Мысль, 1971; она же. Русская интеллигенция в 1900-1917 годах. М.: Мысль, 1981 и др.

{4} Подсчитано по: Исторический очерк деятельности военного управления в России в первое двадцатипятилетие благополучного царствования государя императора Александра Николаевича (1855-1880 гг.). СПб.: Тип. Военного министерства, 1879. Т. 3. Прил. 38; 1881. Т. 5. Прил. 82; Военно-статистический сборник армии за 1910 г. СПб.: Тип. Военного министерства, 1911. С. 39; то же за 1911 г. СПб.: Тип. Военного министерства, 1912. C. 54-55; то же за 1912 г. СПб.: Тип. Военного министерства, 1914. С. 54-55; Режепо П. А. Офицерский вопрос. СПб.. Тип. Генерального штаба, 1909. С. 4-6.

{5} Подсчитано по: Столетие Военного министерства, 1802-1902. СПб.: Тип. Военного министерства, 1912. Т. 4. Ч. 3. Кн. 1. С. 70, 73, 80.

{6} Подсчитано по: Военно-статистический ежегодник армии за 1910 г. С. 306-307; то же за 1911 г. С. 360-361; то же за 1912 г. С. 172-173; Режепо П. А. Офицерский вопрос. С. 13-15.

{7} Подсчитано по: Столетие Военного министерства. Т. 4. Ч. 3. Кн. 1. С. 70, 73, 80; Военно-статистический ежегодник армии за 1910 г. С. 111; то же за 1911 г. С. 88; то же за 1912 г. С. 88; Режепо П. А. Офицерский вопрос. С. 27.

{8} См.: примеч. 10.

{9} Подсчитано по: Режепо П. А. Статистика полковников. СПб.: Тип. Генерального штаба, 1905. С. 10, 25; он же. Статистика генералов. СПб.: Тип. Генерального штаба, 1903. С. 6, 9.

{10} Подсчитано по: Военно-статистический ежегодник армии за 1910 г. С. 173, 199, 225; то же за 1911 г. С. 173, 177, 215, 241, 266; то же за 1912 г. С. 229, 233, 271, 296-297, 322.

{11} См.: Исторический очерк деятельности военного управления в России… Т. 4. С. 535; Свод военных постановлений 1869 г. СПб.: Тип. Военного министерства, 1907. Кн. VII. Ст. 954-961. С. 221-222.

{12} Подсчитано по: Военно-статистический ежегодник армии за 1910 г. С. 172, 198, 224; то же за 1911 г. С. 173, 177, 214, 266; то же за 1912 г. С. 229, 233, 270, 322; Режепо П. А. Статистика генералов. С. 26; он же. Статистика полковников. С. 27.

{13} Там же.

{14} Там же.

{15} Подсчитано по: Режепо П. А. Статистика полковников. С. 19-20; он же. Статистика генералов. С. 20-21.

{16} Подсчитано по: Военно-статистический ежегодник армии за 1910 г. С. 173, 199, 225; то же за 1911 г. С. 174-175, 178-179, 215, 241, 267; то же за 1912 г. С. 230-231, 234-235, 271, 297, 323.

{17} Там же.

{18} Подсчитано по: Режепо П. А. Статистика полковников. С. 12-13; он же. Статистика генералов. С. 12-16, 23.

{19} Там же.

{20} Там же.

{21} См.: Кавтарадзе А. Г. Указ. соч. С. 22-24.

{22} См.: Гаврилов Л. М. О численности русской армии в период Февральской революции // История СССР. 1964. № 2; Гаврилов Л. М., Кутузов В. В. Перепись русской армии 25 октября 1917 г. // История СССР. 1972. № 3.

{23} Подсчитано по: Россия в мировой войне 1914-1918 гг. в цифрах. М.: Тип. ЦСУ СССР, 1925. С. 31.

{24} См.: Кавтарадзе А. Г. Указ. соч. С. 24-26.

{25} Там же. С. 27.

{26} См.: Воен.-истор. журнал. 1994. № 1-4.

{27} Российские офицеры / Под ред. А. Б. Григорьева. М.: «Анкил»-«Воин», 1995. С. 10.

{28} Там же.

{29} Там же. С. 14.

{30} Там же. С. 14-15.

[15]