Оськин М. В. Состояние российского коневого хозяйства накануне выхода из Первой мировой войны

Феномен красной конницы в Гражданской войне / Под ред. А. В. Посадского. — М.: АИРО-XXI, 2021. С. 12-25.

Первая мировая война 1914-1918 гг. стала нелегким испытанием для коневого хозяйства России. С одной стороны, накануне войны империя имела самое большое в мире конское поголовье, что во многом объясняется особенностями крестьянского землепользования, способами земледельческого хозяйствования и географией страны. Количество лошадей в России (22,8 млн. голов в рабочем возрасте с 5 лет) вдвое превосходило их число во всех великих державах Европы, вместе взятых, сравниваясь разве что с США (21 млн. голов){1}. Слабым местом страны было качество коневого хозяйства — львиная доля лошадей являлась крестьянскими лошадками, в военное время пригодными для состава обозов, но не для артиллерии (особенно тяжелой) и, тем более, кавалерии.

Слабая машинизация народного хозяйства усугубляла ситуацию: большая часть крестьянских хозяйств являлась однолошадными, что исключало вероятную мобилизацию этих животных в вооруженные силы. Значительные же лошадные контингенты степных районов России требовали громадных предварительных усилий по «окультуриванию» (взаимодействию с людьми) степных лошадей — обучению и выучке. Так, 16 сентября 1914 г. Главное управление Генерального штаба доносило в Военный Совет, что с убытием кавалерии на фронт, использование молодых лошадей срочного ремонта для обучения новобранцев невозможно «ввиду того, что эти лошади, особенно же из степных

[12]

районов, поступают не только не усмиренными в достаточной степени, но даже и неоповоженными». Поэтому их сначала следовало объездить опытным людям, а уже потом передавать в запасные кавалерийские полки{2}.

В годы войны противоборствующие армии неимоверно усилились автомобильным транспортом: Франция к концу войны имела около 95 тыс. автомашин только в армии, а в целом страны Антанты к концу войны имели около 200 тыс. машин против 70 тыс. у Германии. В русской же армии состояло всего 9100 автомобилей при штате в 12600{3}. Учитывая работавшую на надрыве железнодорожную инфраструктуру, русская армия могла увеличивать транспортную составляющую лишь за счет лошадей. К 1 (14) сентября 1917 г. в Действующей армии находилось 3 164 тыс. лошадей{4} — 470% от численности конского состава войск в начале войны. Всего через вооруженные силы прошло не менее 5 млн. голов, причем у населения было изъято около 30% лошадей, пригодных для армии{5}. В то же время на высоко оснащенном автомобильной техникой Западном фронте к концу войны с обеих сторон состояло около 2 млн. лошадей (в 1,5 раза меньше, чем в одной России), в том числе в британской армии 450 тыс. «лошадей и ослов»{6}.

Большая часть конского состава русской Действующей армии служила в обозах (каждое войсковое соединение имело свой обоз) и транспортах (к середине 1917 г. на театре военных действий трудилось 692 транспорта при потребности в 855{7}). Эти животные несли военную службу в качестве тягловой силы, трудились на различных тыловых работах, доставляли предметы снабжения из ближайшего войскового тыла. Лошадей для комплектования тяжелой артиллерии (до войны приходилось закупать кровных лошадей и особенно тяжеловозов в Англии, Франции, США и Бельгии{8}) и кавалерии с затягиванием военных действий постепенно стало не хватать. Например, в депеше Управления по ремонтированию армии военному министру от 31 мая 1916 г., ввиду недостатка лошадей вороной, караковой и серой масти для гвардии, предлагалось покупать таких лошадей в возрасте от 3,5 лет{9}. Сокращение конницы за годы войны было минимальным, и к ее концу она имела в своих рядах сотни тысяч человек. К октябрю 1917 г. русская кавалерия, невзирая на резкий упадок ее значения в позиционной борьбе, насчитывала 100 регулярных и 161 казачий полк, сведенные в 52 дивизии, в том числе 25 казачьих, и 3 отдельные бригады.

Что касается потерь, то за время Первой мировой войны в русской армии заболело более 2930 тыс. лошадей, а безвозвратные потери составили более 400 тыс. голов — 30,5% среднесписочного состава, определяемого в 1369,6 тыс. лошадей. Эти цифры, правда, не учитывают лошадей различных организаций, работавших на нужды фронта в

[13]

ближайшем войсковом тылу. В целом в русской армии за годы войны насчитывалось около 1 млн. больных лошадей, лечившихся в ветеринарных лазаретах и на пунктах слабосильных лошадей{10}.

Громадные потребности Действующей армии в конском составе постепенно исчерпывали лошадный ресурс рабочего возраста (разумеется, в армию брали только лучших лошадей, что усугубляло состояние народного хозяйства страны). Вскоре этим вопросом обеспокоились в Ставке Верховного командования. На совещании по вопросам укомплектования Действующей армии лошадьми 26 марта 1916г. начальник Мобилизационного отдела Генерального штаба доложил, что с начала войны взято у населения 70-75% «числа лошадей, признанных на последней переписи годными для службы в войсках. В Генштабе заметили, что требуется самое бережливое использование сравнительно незначительного остатка лошадей» в 1 млн. голов, причем было отмечено, что из этого 1 млн. только 10% годны для кавалерии и артиллерии, а прочие 900 тыс. — лишь для службы в обозах. Следовательно, для пополнения конского состава кавалерии можно было взять в будущем немногим более 100 тыс. животных. Начальник Государственного Коннозаводства П. А. Стахович и его предшественник на этом посту князь Н. Б. Щербатов, подтвердив это, добавили, что сильных лошадей не хватает и в народном хозяйстве, и без того оставшегося без рабочих рук, что требует прекращения формирования новых кавалерийских частей{11}.

Потери в результате Брусиловского прорыва и подготовка к новой кампании вновь поставили проблему на самом верху. К осени 1916 г., по донесению генерала для поручений при Верховном главнокомандующем Б. М. Петрово-Соловово, в стране отчетливо наблюдалось «истощение коневых средств России (особенно в отношении лошадей кавалерийского типа)». Поэтому встал вопрос о централизации системы учета и распределения конских ресурсов страны. В ходе переписки между Ставкой и Управляющим Государственным Коннозаводством, для преодоления противоречий между потребностями фронта и возможностями народного хозяйства, начальник Коннозаводства П. А. Стахович разработал «Положение о Главном Инспекторе коневых сил армии», предполагавшее создание должности Главного инспектора и специального центрального органа для учета и снабжения армии конским составом. Главный Инспектор наделялся правами командарма, «за исключением права награждения за боевые подвиги и иные отличия». Органы инспектората: комитет по военно-конским делам, канцелярия, чины для поручений. В состав канцелярии должны были войти 2 представителя от военного министерства, 1 от МВД, 1 от министерства земледелия, 1 от министерства финансов, 1 от Госконтроля, 1 от Главного

[14]

управления Государственного Коннозаводства. В состав членов комитета, создаваемого «для обсуждения вопросов, касающихся обеспечения армии конским составом», должны были войти Инспекторы конского состава армий, фронтов или уполномоченные ими лица. В записке на имя первого революционного Верховного главнокомандующего М. В. Алексеева Стахович указывал: «По личным моим наблюдениям, почерпнутым при объезде нынешним летом и осенью многих губерний Европейской России и Сибири, страна — накануне полного истощения своих конских сил, пригодных для армии… Уже в настоящее время ощущается острый недостаток у населения рабочих лошадей, с чем неразрывно связаны затруднения в подвозе продуктов к станциям железных дорог и сокращение района, продовольствующего армию и города. Этот же недостаток явился одной из причин недосева полей и уменьшения продовольственных ресурсов страны». Дальнейшее изъятие лошадей из народного хозяйства страны означает опасность для армии «лишиться совершенно источника комплектования лошадьми войсковых частей и обозов». Однако, в апреле 1917 г., после нескольких месяцев волокиты, по воле М. В. Алексеева проект был отклонен{12}.

Основным камнем преткновения в данном вопросе стала несбалансированность потребностей армии и народного хозяйства в тягловой силе. Ставка в предписании Главному Полевому Интенданту от 2 декабря 1916 г. указывала, что к лету 1917 г. в войсках должно быть не менее 2 млн. лошадей. В конце года были разработаны планы снабжения армии на период до 1 июля 1918 г., «причем в основание расчетов была положена численность армии в 8,5 млн. чел. и 2 млн. лошадей»{13}. Эта цифра оказалась заниженной в полтора раза.

Чтобы обеспечить поставку лошадей и не вызвать недовольства населения, правительство решило провести реквизицию при посредничестве земств, обладавших наиболее достоверной информацией о местных ресурсах. Предполагалось, что вместе с ранее поставленными в ходе войны лошадьми, цифра мобилизованных животных составит около 12% лошадей рабочего возраста, согласно данным военно-конской переписи 1912 г. Было решено, что в тех уездах, где земства откажутся от реквизиции, набор конского состава проводить по правилам военно-конской повинности, но по принципам разверстки, указанным губернской земской управой. При этом, Положение о реквизиции лошадей при по­средничестве земских учреждений, утвержденное императором Николаем II 27 октября 1916 г., предусматривало, что от реквизиции освобождаются: «1) все чистокровные английские лошади, принимавшие или принимающие участие в скаковых испытаниях на ипподромах Российской империи. 2) рысистые лошади, бежавшие на ипподромах Российской империи и показавшие резвость, нормы которой опреде-

[15]

ляются Управляющим Государственным коннозаводством по соглашению с министрами военным и внутренних дел. 3) все кобылы, владельцы коих представят установленные Главным управлением Государственного коннозаводства случные свидетельства о покрытии кобыл в последний случный период жеребцами казенными, одобренными Главным управлением Государственного коннозаводства». Также могли быть освобождены от реквизиции, «если подлежащий с уезда наряд может быть выполнен полностью»: «а) лошади в количестве, которое по мнению местной земской управы, необходимо для обеспечения обработки полей в данном хозяйстве, б) все кобылы, при достаточном для выполнения наряда количестве жеребцов и меринов»{14}.

Однако уездные земские управы, столкнувшись с сопротивлением населения, готовившимся к новому посеву, фактически саботировали реализацию поставки, ввиду чего после Февральской революции намеченные реквизиции лошадей в округах пришлось прервать{15}. Попытка замены реквизиций закупками со стороны органов Земского Союза и Ремонтирования Армии также провалилась. Согласно донесениям с мест, мобилизация и реквизиция лошадей «угрожает, во-первых, своевременному обсеменению полей, а во-вторых, при нынешнем положении железнодорожного транспорта и не обеспеченности фуражом мест сбора лошадей, грозит последним гибелью»{16}. Последний фактор в 1917 г. оказался наиболее важным.

Например, с 31 марта по 6 апреля на Западный фронт было недовезено 60% зернофуража, 72% сена, муки 68%, круп — 80%, мяса — 74%. Штабом фронта отмечалось, что «из армий поступают ежедневно донесения о безвыходном положении фуражного довольствия, усиливается падеж лошадей, лошади истощены и уже отказываются от работы между магазинами и войсками. Таким образом, доставка продовольствия людям может приостанавливаться вследствие бессилия лошадей»{17}. Нехватка снабжения в столицах вынудила Временное правительство в заседании 14 марта приостановить до 1 ноября «рысистые и скаковые испытания в Москве и Петрограде». Причем Главное управление Государственного коннозаводства должно было эвакуировать породистых лошадей из Петрограда, так как подвоз фуража в столицу был недостаточен. В апреле комиссар Временного правительства в Москве Н. М. Кишкин потребовал вывезти породистых лошадей и из Москвы. Временное правительство просило регионы (Нижегородская, Харьковская, Одесская, Ростовская, Тульская, Орловская, Курская, Воронежская, Симбирская и Екатеринославская губернии) принять лошадей и организовывать там испытания (скачки и бега, но без тотализатора){18}.

Таким образом, в кампании 1917 г., невзирая на максимально высокую численность лошадей в Действующей армии — более 3 млн. голов,

[16]

пополнение фронта конским составом фактически не могло состояться. Решение продовольственного вопроса поставило требования сельского хозяйства выше потребностей войск. После Февральской революции дело с поставкой конских пополнений на фронт существенно ухудшилось. Во-первых, лошадей для пополнения не было объективно, — пригодные для службы лошади просто заканчивались. Во-вторых, в условиях революции коневладельцы стали придерживать своих питомцев для отправки в войска, саботируя указания по поставкам. Поэтому теперь и пополнения приходилось сначала восстанавливать, а потом уже пускать в дело. Соответственно, мало что мог дать и маневр лошадьми между различными подразделениями — при передаче животных из артиллерии или кавалерии в обозы. Лошадей не хватало вообще. Например, приказ командующего Румынским фронтом Д. Г. Щербачева от 22 мая 1917 г. сообщал: «Из отчетов об осмотре конского состава в армиях Румынского фронта видно, что при замене лошадей в обозных батальонах лошадьми, непригодными для артиллерийской службы, присылаются лошади совершенно больные, хронически хромые и т.п., вообще негодные ни для какой работы. Так как подобные лошади являются для частей всегда и во всех отношениях вредной обузой, а тем более при затруднительных условиях в снабжении фуражом, то предписываю при передаче артиллерийских лошадей в транспорты каких бы то ни было назначений тщательно проверять работоспособность их к перевозочно-грузовой службе под ответственностью командиров передающих частей и ветеринарных врачей, производящих санитарный осмотр этих лошадей. Лошади, пришедшие в полную негодность для работы где бы то ни было в армии, должны выбраковываться для продажи местному населению или же уничтожаться»{19}.

Общую картину положения вещей с конским составом в России поясняет сообщение члена Временного комитета Государственной думы И. И. Дмитрюкова премьер-министру князю Г. Е. Львову от 27 апреля о состоянии коннозаводства в России. Дмитрюков напомнил, что и до войны приходилось закупать лошадей и особенно тяжеловозов в Англии, Франции, США и Бельгии, но постепенно дело Государственного Коннозаводства улучшалось, и «конский состав к началу Великой войны оказался выше по качеству, чем это было к началу русско-японской войны. Улучшились и ломовые и сельскохозяйственные лошади». Война принесла свои проблемы: реквизиция лучших лошадей в армию, призыв кадров с конских заводов, «великое бедствие» — сдача Польши, где «дело чистокровного коннозаводства было поставлено особенно хорошо». Из Польши эвакуировали в Москву Яновский завод и государственные конюшни, так как столица — большой железнодорожный узел и здесь легче снабжать лошадей фуражом. Но даже во время войны животные закупались в Англии, «дабы не

[17]

допустить к окончательному краху культурное коннозаводство». Дмитрюков подчеркивал, что «наиболее культурный конский состав» — это «государственное достояние», почему «сохранение культурной лошади есть дело государственной обороны, как существенного источника пополнения фронта, то есть кавалерии, артиллерии и обоза лошадьми»{20}.

В связи с намерением Временного правительства продолжать войну и осознанием того факта, что в 1917 г. конфликт не закончится, в отношении конского состава фронта встала проблема ремонтирования кавалерии и артиллерии. В срочный ремонт армии покупали 3,5-летних лошадей летом, так как зимой и весной покупка была затруднительна. Лошади из ремонта передавались в действующие части после 1 июля следующего за покупкой года, так как животные должны были достигнуть 4-летнего возраста, дабы поступать в войска. В военное время конский состав армии истощался вследствие старения лошадей, тяжелой работы на фронте, недостатка фуражных дач, «продолжительного содержания вне конюшен при всяких условиях погоды», а лошадей стали передавать войскам в апреле, в преддверии новой активной кампании на фронте. Во время Первой мировой войны лошади в годовой ремонт действующей армии производились на основании положений Военного Совета от 21 августа 1914 г., 28 мая 1915 г. и 2 июня 1916 г. Теперь же следовало позаботиться о периоде 1917-1918 гг.

В итоге, 15 мая Управление по ремонтированию армии запросило у правительства 7553549 рублей на 1917 г. для покупки 14 700 лошадей в годовой ремонт по сроку 1917 г. Обосновывая просьбу, Управление сообщало, что освежение конского состава молодыми лошадьми необходимо, так как «за время войны пополнение убыли в конском составе войсковых частей производилось преимущественно полнолетними, в возрасте от 5 до 15 лет, лошадьми, часто уже много проработавшими, что создает накопление в частях лошадей старших возрастов». Следует же своевременно выкупать молодых лошадей в возрасте от 3,5 лет в ремонт — «к этому же побуждает необходимость оказать поддержку и предоставить возможность своевременного сбыта подготовленных лошадей коннозаводчикам и коневодам, ежегодно сдающим выращенных ими молодых лошадей военному ведомству при посредстве ремонтных комиссий». Однако, Междуведомственное Совещание представителей военного министерства, министерства финансов и Государственного Контроля в заседании 2 июня 1917 г. высказалось против выделения этих 7,5 млн. руб. на ремонт лошадей. Причины этого таковы: 1. Штат мирного времени меньше штатов военного времени и после войны все равно «громадное количество лошадей представится необходимым выбраковывать и распределить или раздать населению». 2. «Изъятие у

[18]

безлошадного уже населения еще почти 15 тыс. лошадей крайне неблагоприятно отразится на полевых работах, транспорте и вообще на экономической жизни страны. В частности пострадает, вне сомнения, и дело обеспечения армии необходимыми сельскохозяйственными продуктами». 3. «В армии ощущается значительный недостаток кормовых средств, вредно отражающийся на конском составе. Поэтому, до устранения этого недостатка, увеличение в армии числа лошадей лишь обостряет вопрос о фураже». 28 июля 1917 г. Отдел по ремонтированию армии внес во Временное правительство «представление о покупке в текущем году лошадей срочного ремонта и об отпуске из военного фонда кредита». Причина просьбы: «распродажа коннозаводчиками и коневодами лошадей, приготовленных для сдачи в срочный ремонт армии в августе сего года». Этот фактор — ликвидация конских заводов в России — стал ключевым: «вопрос покупки срочного ремонта имеет государственное значение, так как в случае отмены такового, наблюдающаяся уже в настоящее время, в связи с текущими обстоятельствами, ликвидация коневых хозяйств приобретет массовый характер, что несомненно вызовет полный упадок отечественного коневодства»{21}.

В ходе революционного процесса 1917 г. внутри страны произошли разгромы частных и государственных конских заводов, поставлявших лошадей в кавалерию. При этом были уничтожены и те заводы, что в 1915 г. эвакуировались вглубь империи{22}. Например, председатель Ремонтной комиссии Киевского района сообщал, что «ежедневно поступают заявления коннозаводчиков и коневодов о насилиях и самоуправствах сельских жителей над их конными заводами, пастбищами, водопоями и даже над прислугой, состоящей при плодовом составе и ремонте»{23}.

Основной причиной разгромов являлся отнюдь не захват лошадей (хотя были и такие случаи), а присвоение фуража. В 1917 г. лошади конских заводов продовольствовались прежде всего фуражом своих земель, а потому Главный Земельный комитет приказывал местным комитетам принимать к охранению нужное количество фуража и будущий урожай. Однако крестьяне захватывали земли частных конских заводов, делили их, а лошадей вынуждали передавать в государственные заводы, которые в итоге быстро переполнились. Например, при захвате Чесменского конского завода великого князя Петра Николаевича в Бобровском уезде Воронежской губернии лошадей с него передали в близлежащий государственный Хреновский завод{24}.

Аграрное движение постепенно набирало свои обороты, и потому к разгрому конских заводов (захвату земли и посевов) крестьянство перешло не сразу, а ближе к лету. Так, 3 июня Главноуправляющий Государственным Коннозаводством генерал-лейтенант П. А. Стахович

[19]

докладывал во Временное правительство, что «в Главное Управление почти ежедневно поступают просьбы коннозаводчиков о принятии Государственным Коннозаводством их конских заводов на каких угодно условиях в целях спасения ценных пород от грозящей им гибели». Стахович указывал, что Государственное Коннозаводство не может удовлетворить все просьбы «по недостатку персонала и помещений», а предлагает взять частные конские заводы под государственную охрану. Примером, характеризующим сложившуюся ситуацию, может служить письмо великого князя Дмитрия Константиновича В. Н. Львову от 30 апреля. В 1913 г. великий князь завещал свой Дубровский конный завод в Миргородском уезде Полтавской губернии (более 3 тыс. десятин земли и несколько сотен чистокровных лошадей) Главному Управлению Государственного Коннозаводства. Князь писал: «При основании завода я поставил себе целью создать рассадник русских пород верховых и рысистых лошадей, а также развести мелких тяжеловозов, способных возить тяжести и обладающих быстрыми аллюрами, как наиболее подходящих для улучшения крестьянской лошади, которая в мирное время работает в поле, а в военное — комплектует обозы и артиллерию». Дмитрий Константинович предлагал отдать своих лошадей (к лету на Дубровском конном заводе находилось 496 лошадей, в том числе 3 чистокровных английских, 186 верховых орлово-ростопчинских, 117 рысаков, 132 арденов, 18 финских, 40 других пород и 167 рабочих лошади общей стоимостью чистокровных лошадей — не менее 600 тыс. руб.) даже и безвозмездно. Главная просьба — «принять завод на каких угодно условиях и тем спасти его и разводимые в нем породы русских лошадей, в других местах почти исчезнувшие, от неминуемого уничтожения»{25}.

Резолюция Всероссийского съезда коннозаводчиков, коневодов и других деятелей по коннозаводству и коневодству, прошедшего 25-29 июня 1917 г., подводила лишь первые итоги разворачивающегося в России аграрного движения. В проекте обращения к правительству подчеркивалось, что «все конные заводы и коневодные хозяйства являются национальным богатством России и подлежат охране государства. Вследствие этого не могут быть допущены захваты лошадей этих заводов не только населением, но также и по распоряжению волостных, уездных и других комитетов без непосредственного на то распоряжения министерства. Точно так же недопустимо снятие с конских заводов как военнопленных, так и вольнонаемных служащих; взятые же без распоряжения военнопленные должны быть немедленно возвращены». Здесь же сообщалось о проблемах страны в конском составе как на данный момент, так и на перспективу: Россия стоит на первом месте в мире по числу лошадей — 35 млн. голов, но по количеству лошадей на

[20]

100 десятин земли — на 5 месте (3,6 голов), а в Англии — 23,2 голов на гектар. При этом, «50% крестьян в России или вовсе не имеют лошадей или имеют всего одну лошадь», а «по качеству конского состава Россия стоит на последнем месте». Поэтому изъятие из народного хозяйства для нужд фронта 6 млн. лошадей из 7 млн. пригодных по военно-конской переписи, угрожает не только недопоставкой лошадей в армию, но и крушением сельского хозяйства{26}.

Для спасения породистых животных на местах создавались губернские совещания по охране конских заводов. МВД рассылало в регионы разнообразные циркуляры и телеграммы, требуя принимать срочные меры «поддержки государственного коннозаводства и тесно связанного с ним укомплектования нашей армии конским составом», признавая частные конские заводы «отраслью народного хозяйства, имеющей особо важное государственное значение»{27}. Незадолго до октябрьского переворота, Министерство земледелия попыталось озаботиться перспективой сохранения породистых лошадей. Так, 11 октября Отдел животноводства Министерства земледелия просил у Временного правительства использовать часть 3-миллионного кредита по животноводству и на коневодство, а не только на крупный рогатый скот и овец: «В настоящее время, в связи с ликвидацией многих хозяйств, занимавшихся коневодством и коннозаводством в направлении улучшения рабочей и упряжной лошади для нужд сельского хозяйства, а также в целях сохранения ценного конского материала из прифронтовой полосы, явилась настоятельная необходимость принять соответствующие меры к охране племенного конского состава»{28}.

Но справиться с аграрным движением не получилось. К лету 1918 г. из всех бывших казенных конских заводов уцелел только Хреновский завод в селе Хреновое Бобровского уезда, где находились, в том числе, «наиболее ценные представители породы орловского рысака». Там же расположилось и бывшее Главное управление Государственного коннозаводства{29}. Большая часть частных заводов оказалась ликвидирована, а конский состав — расхищен. Для сравнения — по данным особого совещания при орловском губернском комиссаре по вопросу об охране конских заводов губернии 5 августа 1917 г., только в Орловской губернии числилось 106 конских заводов при 247 жеребцах и 2 819 матках{30}. В результате сохранение племенного материала перешло на окраины страны. Прежде всего — в казачьи области, что обусловливалось как сравнительно малыми размерами аграрного движения в силу обеспеченности казачьих войск землей и угодьями, так и военной традицией сословия.

Невзирая на намерение Временного правительства продолжать войну, усталость России от конфликта становилась очевидной, что вызывало

[21]

к жизни проекты и расчеты будущей демобилизации. Главные цели демобилизации конского состава виделись следующие: «1) сохранить армии нужных ей хороших лошадей; 2) возвратить русскому населению остальных пригодных для работ лошадей»{31}. Иными словами, приблизительно 3-миллионный контингент лошадей Действующей армии должен был быть возвращен в народное хозяйство страны. Выполнению этой задачи мешали общее разложение фронта и войскового тыла, усиление распространения заболеваний среди животных, крайняя нехватка фуража и начинавшаяся стихийная демобилизация людских контингентов.

Товарищ военного министра 7 октября 1917 г. сообщал во Временное правительство, что Комиссия по приведению армии в состав мирного времени поставила вопрос «об угрожающем развитии среди конского состава действующей армии заразных заболеваний, в особенности сапа». В связи с этим Комиссия «признала настоятельно необходимым принятие самых энергичных и притом безотлагательных мер для борьбы с этими заболеваниями, так как делать это при демобилизации будет уже поздно, и возвращенные населению лошади, распространяя заразу, принесут ему, вместо помощи, ущерб». Требование Комиссии — открыть «ветеринарно-бактериологическую лабораторию»{32} для сортировки лошадей.

Однако проблема ветеринарного обеспечения конского состава не была превалирующей. Осенью ситуация со снабжением конского состава Действующей армии совсем ухудшилась, что вновь вызвало гибель животных. В октябре питательные пункты не имели фуража, отчего начался падеж скота из войсковых гуртов; к тому же, некоторые пункты разграблялись войсками. В ноябре-декабре дело дошло и до лошадей. Не играло роли и качество конского состава, ибо армии было уже не до войны. Например, 12 октября начальник Тяжелой артиллерии особого назначения (ТАОН) Ю. М. Шейдеман сообщил, что начался падеж лошадей, так как в Дарницком, Крутском и Конотопском магазинах «нет совсем зернофуража»{33}. В этом соединении находились отборные лошади, тяжеловозы — для перевозки тяжелых орудий. И, тем не менее, уже никого не беспокоила их сохранность.

Дело в том, что часть конского состава (непригодная для послевоенного использования в войсках) должна была распродаваться населению преимущественно прифронтовых районов. Тыловые лошади, признанные негодными для службы — населению тех регионов, где были расквартированы те или иные гарнизоны. Характерно, что жеребята стали бесплатно раздаваться населению, начиная с мая 1917 г. Также признавалось, что бракованные лошади и молодняк будут раздаваться «наибеднейшим» крестьянам. Первоначально брак и молодняк передавались в

[22]

специальные отделения конского запаса округа, откуда лошади распределялись представителями Государственного коннозаводства между земствами и сельскими обществами, а те уже распределяли их между крестьянами. Например, телеграмма генерал-квартирмейстера Петроградского военного округа в Тверской губпродком от 3 сентября сообщала: «Признавая тяжелое положение крестьянства, обессиленного в коневых средствах реквизициями, штаб округа не переставал изыскивать меры к наиболее правильной постановке вопроса о распределении бракованных лошадей между нуждающимися и беднейшими крестьянами»{34}.

Однако стихийная демобилизация в преддверии Брестского мира не принесла дивидендов государству, разрушив централизацию ликвидации конского состава армии и усилив гибель животных. В конце декабря 1917 г. вновь обострился вопрос о конском составе из-за нехватки фуража, — «лошади дошли до крайнего истощения, грозил массовый падеж их», солдаты отказывались от ухода за лошадьми и бросали их{35}. Вследствие этого масса животных просто погибла. Лошади, «брошенные частями войск при демобилизации, происходившей в обстановке полной анархии», поступали в распоряжение местных земств{36}. Более того — брошенными оказались и те лошади, что должны были оставаться в армии и по окончании войны, так как они лишились ухода и питания.

В попытке спасти хоть что-нибудь, военные демобилизационные комиссии приступили к распродаже войсковых лошадей в прифронтовой полосе. Конский состав продавался отдельным крестьянам или передавался земствам для последующей распродажи; на Румынском фронте лучшие лошади перешли в распоряжение румын по заниженным ценам. Но и такая продажа почиталась за благо, так как в противном случае лошади просто бы погибли от бескормицы, так как их демобилизация с последующей отправкой в тыл не предусматривалась. Например, в декабре на Северном фронте неработоспособные лошади продавались крестьянам по 36 рублей при рыночной цене лошади в 350-450 руб. Дешевизна обусловливалась катастрофической нехваткой фуража{37}. Своих лошадей сохраняли лишь те соединения, что в относительном порядке целыми подразделениями уходили на родину или втягивались в начинавшуюся гражданскую войну.

Централизованной ликвидации конского состава войск на фронтах так и не произошло, почему сведений о численности уцелевших, погибших, проданных лошадей нет. Единственным частичным исключением стал Румынский фронт, три армии которого (4-я, 6-я и 9-я) из четырех располагались на территории Румынского королевства (8-я армия стояла в Бессарабии). К концу ноября 1917 г. на Румынском фронте находилось 1190264 людей и 463713 лошадей, но продать румынам,

[23]

получив хоть какие-то денежные средства, удалось лишь 50 тыс. лошадей (чуть больше 10%), — «судьбу же и способ ликвидации прочих 400 тыс. лошадей установить не удалось». Причем в записке штаба фронта «Демобилизация Румынского фронта» отмечалось, что на прочих западных фронтах (за исключением Кавказского) не получилось достичь даже и этого{38}.

Таким образом, из Первой мировой войны Россия вышла чрезвычайно ослабленной в отношении своего коневого хозяйства. Во-первых, была почти ликвидирована система конских заводов в Центральной России, что нанесло громадный урон численности породистых лошадей, которых не хватало и до войны. Вспыхнувшая в 1918 г. гражданская война, докатившись до отдаленных регионов, лишь усилила этот ущерб. Во-вторых, стихийный и хаотичный выход России из войны не позволил в должной степени сохранить конский состав Действующей армии, в который за военное время вошел цвет российской лошади. В итоге, русская армия потеряла кавалерийскую и артиллерийскую лошадь, а общая численность погибших войсковых животных вряд ли может быть определена.

Количество лошадей в России к 1918 г. сократилось несущественно, потерпев определенный ущерб лишь для животных взрослого возраста, взятых в армию. Всего несколько мирных лет вполне могли восстановить число крестьянских лошадей в стране, как только подрос бы молодняк. Другой вопрос, что Россия без передышки перешла из мировой войны в гражданскую. Основной ущерб был нанесен качеству российской лошади — гибель фронтового состава и разгром конских заводов. Возможно, именно поэтому даже общая численность конницы в противоборствовавших армиях периода гражданской войны не достигала численности кавалерии императорской армии начала 1917 г., невзирая на то обстоятельство, что в гражданской войне конница получила гораздо большее значение, нежели в Первой мировой войне.

Примечания:

{1} Миронов Б. Н. История в цифрах. Л., 1991. Табл. 35.

{2} Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА). Ф. 2000. Оп. 1. Д. 1942. Л. 37.

{3} Васильев Н. Транспорт России в войне 1914-1918 гг. М., 1939. С. 155.

{4} Россия в мировой войне 1914-1918 гг. (в цифрах). М., 1925.

{5} Овечкин В. В. Изъятие лошадей у населения для Красной армии в годы гражданской войны // Вопросы истории. 1999. № 8. С. 114-115.

{6} Хейстингс М. Первая мировая война: Катастрофа 1914 года. М., 2014. С. 509.

{7} Россия в годы Первой мировой войны: экономическое положение, социальные процессы, политический кризис / Отв. ред. Ю. А. Петров. М., 2014. С. 366.

{8} Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 1779. Оп. 1. Д. 1072. Л. 5.

[24]

{9} РГВИА. Ф. 8020. Оп. 1. Д. 1150. Л. 108.

{10} Военной ветеринарии Вооруженных Сил 300 лет / Под общей редакцией генерала армии В. И. Исакова. М., 2007. С. 43.

{11} РГВИА. Ф. 2049. Оп. 1. Д. 343. Л. 161-163.

{12} РГВИА. Ф. 200З. Оп. 2. Д. 283. Л. 18-19, 217.

{13} Аранович А. В. Интендантское снабжение русской армии во второй половине XIX — начале XX века. Дисс. докт. ист. наук. СПб., 2006. С. 333.

{14} Государственный архив Тульской области (ГАТО). Ф. 97. Оп. 2. Д. 1863. Л. 379.

{15} ГАРФ. Ф. 6260. Оп. 1. Д. 2. Л. 168.

{16} ГАРФ. Ф. 1797. Оп. 1. Д. 521. Л. 12.

{17} РГВИА. Ф. 2053. Оп. 1. Д. 38. Л. 63.

{18} ГАРФ. Ф. 1779. Оп. 1. Д. 1070. Л. 2-3, 6-боб., 13.

{19} РГВИА. Ф. 2085. Оп. 1. Д. 1. Ч. 1. Л. 530.

{20} ГАРФ. Ф. 1779. Оп. 1. Д. 1072. Л. 5-6.

{21} ГАРФ. Ф. 1779. Оп. 1. Д. 349. Л. 1-5.

{22} Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 1276. Оп. 12. Д. 1059. Л. 3.

{23} ГАРФ. Ф. 1797. Оп. 1. Д. 521. Л. 139.

{24} ГАРФ. Ф. 1779. Оп. 1. Д. 1073. Л. 14.

{25} ГАРФ. Ф. 1779. Оп. 1. Д. 1073. Л. 2-3, 5, 11.

{26} РГВИА. Ф. 8020. Оп. 1. Д. 1160. Л. 7-9.

{27} Напр.: ГАТО. Ф. 2260. Оп. 1. Д. 48. Л. 70.

{28} ГАРФ. Ф. 6996. Оп. 1. Д. 131. Л. 81.

{29} Российский государственный архив экономики (РГАЭ). Ф. 478. Оп. 8. Д. 147. Л. 5.

{30} Государственный архив Орловской области (ГАОО). Ф. Р-81. Оп. 1. Д. 11. Л. 10-11.

{31} ГАРФ. Ф. 5936. Оп. 1. Д. 238. Л. 28.

{32} ГАРФ. Ф. 1779. Оп. 1. Д. 383. Л. 1.

{33} РГВИА. Ф. 2072. Оп. 1. Д. 83. Л. 119, 125.

{34} Государственный архив Тверской области (ГАТвО). Ф. 1408. Оп. 2. Д. 65. Л. 1, 10.

{35} ГАРФ. Ф. 5936. Оп. 1. Д. 238. Л. 27об.

{36} РГВИА. Ф. 2099. Оп. 1. Д. 176. Л. 6.

{37} РГВИА. Ф. 2036. Оп. 1. Д. 186. Л. 494 об.

{38} ГАРФ. Ф. 5936. Оп. 1. Д. 238. Л. 5, 29 об.

[25]