Смирнов А. С. Барон Маннергейм выполнил разведзадание российского Генерального штаба. 1906-1908 гг.

Военно-исторический журнал. 2007. № 2. С. 24-27.

«Военно-исторический журнал» уже не раз обращался в своих материалах к жизни и деятельности маршала Финляндии, а до того российского генерал-лейтенанта барона К.-Г. Маннергейма{*}. В предлагаемой вниманию читателей новой статье более полно показана разведывательная деятельность К.-Г. Маннергейма в Азии в 1906—1908 гг. по поручению российского Генерального штаба.

Российский Генеральный штаб, впрочем, как и аналогичные военные ведомства других европейских стран, активно использовал любые легальные возможности для сбора необходимой информации о сопредельных странах — возможных театрах военных действий. При этом особое внимание уделялось азиатскому региону как наименее изученному в то время. Поэтому, когда в феврале 1906 года поступило предложение оказать помощь экспедиции, снаряжаемой Парижским университетом в Китай через русский Туркестан, оно было поддержано в самых высоких сферах. Речь шла об экспедиции известного французского синолога Поля Пеллио, открытия которого в Западном Китае способствовали установлению местонахождения Каракорума, столицы сына Чингисхана хана Угедея. Результатами работ П. Пеллио пользовались впоследствии и советские археологи.

Внимание Генерального штаба эта экспедиция привлекла тем, что «при настоящей политике китайского правительства нам особенно важно быть ознакомленными с современным состоянием Небесной империи, особенно ее районов, примыкающих к русским владениям, например Западного Китая, где ныне принимается ряд мер для организации вооруженных сил по японскому образцу для усиления китайской колонизации… Посему, казалось бы, весьма полезно с этой целью воспользоваться экспедицией г-на Пеллио, а именно получить согласие французского правительства на включение, негласно, в состав экспедиции одного русского офицера под видом частного лица, пожелавшего присоединиться к экспедиции для путешествия по Китаю на собственные средства»{1}.

В качестве кандидата для этой разведывательной миссии был выбран полковник 52-го драгунского Нежинского полка барон Маннергейм, только что возвратившийся с Русско-японской войны 1904—1905 гг., который уже обращался в Генеральный штаб с предложением организовать и возглавить экспедицию по Южной Монголии. Был учтен и тот факт, что полковник до учебы в Николаевском училище слушал лекции по истории и языкознанию в Александровском университете{2}. Начальник Генерального штаба генерал-лейтенант Ф.Ф. Палицын объяснял свой выбор также тем, что «полковник Маннергейм хорошо знаком с Китаем и лично известен г-ну Пеллио, владеет несколькими иностранными языками, вполне соответствует требованиям, кои могут быть предъявлены к нему в настоящем случае»{3}.

Получив согласие Певческого моста{4}, представители российского Генштаба начали переговоры с французами о включении в состав экспедиции русского офицера. Господин Пеллио не только дал согласие на присутствие в экспедиции русского военного агента, выдвинув одно условие — получить согласие французского МИДа, но предложил также и свои услуги в качестве информатора российского военного ведомства, впрочем, как, выяснилось позже, не бескорыстно{5}. 20 марта 1906 года российский посланник в Париже сообщил в Санкт-Петербург секретной телеграммой, что французское Министерство иностранных дел готово согласиться на причисление барона Маннергейма к экспедиции, но желательно,чтобы последний сам ходатайствовал об этом, назвавшись просто ученым-этнографом. Французы всячески старались представить дело так, будто бы ведут переговоры исключительно с частным лицом, не имеющим никакого отношения к военному ведомству.

[24]

Господин Пеллио оказался человеком практическим и за сотрудничество выторговал для себя ряд льгот и вспомоществований. Он потребовал снабдить его русским военным конвоем. Кроме того, Пеллио запросил право беспошлинного провоза багажа экспедиции и предоставления бесплатного проезда по железной дороге 1-м классом. Дело дошло до Николая II, который дал согласие «на выдачу бесплатных билетов для проезда членов французской экспедиции, а также на бесплатный провоз их вещей весом не более 2500 кг от Либавы до Андижана»{6}. Пеллио также добился «разрешения на покупку в Ташкентском интендантском складе небольшого количества ружей системы Бердана с патронами к ним, равно как и необходимых для лагерной жизни вещей»{7}.

Все эти требования г. Пеллио предъявлял российской стороне официально через французского посла в Петербурге. Но один вопрос он постарался решить лично. Как писал в секретном донесении военному министру генералу от инфантерии А. Ф. Редигеру начальник Генштаба Ф. Ф. Палицын, «г-н Пеллио просил лично, в целях лучшего снаряжения его экспедиции и для оказания большего содействия русскому офицеру, выдать ему в пособие десять тысяч франков{8}, взамен чего он обязуется предоставить нам по возвращении из путешествия результаты его наблюдений и работы его экспедиции, которые могут нас интересовать»{9}.

Все требования г-на Пеллио, как официальные, так и личные, были удовлетворены. Французский ученый получил не только 10 000 франков «для оказания большего содействия русскому офицеру», но и столько же «на обзаведение необходимыми вещами и другими предметами снаряжения». Примечательно, что вся переписка, касающаяся решения финансовых проблем и запросов г. Пеллио не выходила за пределы военного ведомства. В письмах, адресованных МИДу, финансовые вопросы не затрагивались.

Пока все это решалось, К.-Г. Маннергейм готовился к поездке, стараясь придать ей вид действительно археологической миссии. Как сообщал барон, «с целью придать своему путешествию более научный характер я согласился снимать для Финно-угорского общества в Гельсингфорсе фотографии, а в некоторых случаях оттиски с памятников с тюркскими надписями. При сем прилагаю рекомендательные письма, полученные мною от означенного общества, на случай, если они могут оказать пользу для получения разрешений от китайского посланника»{10}. Маннергейм за три месяца подготовки успел пройти курсы фотографии, ознакомиться с археологией и ее методами, а также с антропометрией. Он консультировался у этнографов в Швеции, Финляндии и Петербурге, работал в музеях Санкт-Петербурга, встречался с известным русским исследователем Центральной Азии П. К. Козловым{11}.

По разрешении всех вопросов в июне 1906 года было получено согласие Николая II на поездку К.-Г. Маннергейма. Как сообщил об этом в секретном письме начальник Генштаба, «в 13-й день сего июня состоялось высочайшее соизволение на негласное командирование 52-го драгунского Нежинского полка полковника барона Маннергейма в Китай для участия в[о] французской экспедиции г. Пеллио под видом финляндского ученого барона Маннергейма»{12}.

Археологические знания пригодились Маннергейму, когда он оказался в Кашгаре, Хотане, Яркенде и других древних восточных городах. В своих письмах барон подробно, со знанием дела описывает археологические памятники: «В выемках грунта, которые я получил возможность осмотреть, на глубине 2—2,5 саженей от поверхности — толстый гумусовый слой. Из этого гумусового слоя и происходят все находки, в первую очередь осколки стекла и глиняной посуды, человеческие кости, терракотовые украшения и изображения, старые монеты, большей частью китайские, но в их числе и другие, с выбитыми на них надписями, стеклянные и каменные украшения, кусочки глиняного Будды и т. д.». Из района Кашгара в Россию бароном было отправлено два ящика экспонатов.

Генеральный штаб внимательно следил за работой экспедиции Пеллио и действиями Маннергейма. В январе 1908 года отсюда ушел запрос в МИД: «13 июля 1906 года последовало высочайшее его императорского величества соизволение на присоединение к отправляющейся в Китай научной экспедиции г-на Поля Пеллио полковника 52-го драгунского Нежинского полка барона Маннергейма. Экспедиция эта выступила из Ташкента в июле 1906 года в Кашгар, где вскоре разделилась: г. Пеллио направился через Курлю на Тарим и Лобнор, полковник же Маннергейм избрал маршрут на Хотан, Яркенд, Муралбаши, Аксу, Кульджу, Урумчи, Турфан, Хами и Ланьчжоу-фу. Последнее его донесение из Турфана получено 12 сентября 1907 года, после чего иных известий от него в Главное управление Генерального штаба не поступало». Далее военное руководство просило сообщить об имеющихся в МИДе сведениях о К.-Г. Маннергейме{13}.

А Маннергейм с небольшим отрядом казаков пред-

[25]

принял несколько рейдов в южные китайские провинции, а также, по всей вероятности, в Шаньи и Синьцзян, сумел пересечь пустыню Гоби и даже встретиться, вопреки желаниям китайских властей, с далай-ламой, проживавшим в изгнании в монгольском монастыре Утайшань.

Сведения от Маннергейма поступили только в середине 1908 года, когда полковник секретной телеграммой из дипломатического представительства в Пекине направил донесение, что он «прошел путь по назначенному маршруту… Работы выполнены согласно инструкции…». «Не получу дополнительных инструкций, — заключил он, — буду считать возложенное на меня поручение выполненным»{14}.

Находясь в Пекине, Маннергейм подготовил отчет, привел в порядок все собранные материалы, набело вычертил карты. Есть сведения, что перед возвращением домой полковник сумел побывать в Японии, также с разведывательными целями.

Из Пекина Маннергейм выехал в конце августа, о чем телеграммой сообщало российское посольство в Пекине: «Командированный высочайшему повелению Китай полковник Маннергейм возвращается Петербург, везя с собой 5 мест коллекций, 3 ружья»{15}. Удивительно, но вопреки ранее проявленному стремлению скрыть истинный характер путешествия барона, его чин и положение в этой телеграмме, посланной обычным путем и открытым текстом, без обиняков говорится о воинском звании путешественника (полковник), его официальном статусе (высочайшее повеление). В то же время телеграммой от 26 августа 1908 года Министерство иностранных дел просило чиновников в Маньчжурии и Иркутске для сохранения инкогнито полковника пропустить багаж Маннергейма без досмотра{16}.

Результатом двухлетнего путешествия Маннергейма был «Предварительный отчет о поездке, предпринятой по высочайшему повелению через Китайский Туркестан и северные провинции Китая в Пекин в 1906—1908 гг. полковника барона Маннергейма». Основное содержание отчета — тщательное описание северных провинций Китая как возможного театра военных действий.

Впрочем, имелись и чисто научные результаты экспедиции, которые долгое время не публиковались. Первая мировая война, события 1917—1919 гг. в Финляндии, процесс становления нового государства, развитие его политико-дипломатических связей, к которым имел непосредственное отношение К.-Г. Маннергейм, и, наконец, Советско-финляндская война 1939—1940 гг. («зимняя война») — все это отвлекло барона от научных изысканий. К тому же значительная часть коллекций, вывезенных Маннергеймом из Азии, хранилась в Варшаве, и получить их в смутные времена Первой мировой войны и революций было затруднительно. Но в 1940 году, когда К.-Г. Маннергейм был признан «спасителем Суоми», в Стокгольме издали наконец его книгу «Resa Genom Asien»{17} в переплете с золотым тиснением и родовым гербом Маннергеймов{18}.

В этом объемном труде значительную часть занимает описание древностей — петроглифов, каменных курганов, каменных баб, различных развалин и руин, древних пещерных городов и многих иных свидетельств прошлого. Имеются даже уз узкоспецифические археологические данные — фотофиксация расчистки древних сосудов. Двухтомник снабжен большим количеством иллюстраций — фотографий, планов и чертежей, составленных умелой рукой профессионального военного. Особое значение опубликованным материалам придает то обстоятельство, что путь экспедиции пролегал через чрезвычайно интересные в археологическом отношении местности, в первую очередь через Турфанскую котловину, известную своими

[26]

археологическими тайнами. Свои находки К.-Г. Маннергейм передал в Национальный музей Финляндии. Уже в наши дни, в 1999 году, в Хельсинки была организована выставка, целиком посвященная этим коллекциям.

Не следует думать, что Поль Пеллио был единственным из западных ученых, кто посчитал возможным сотрудничать с российским Военным министерством. Однако далеко не все предложения российская сторона считала возможным принять. Так, в конце 90-х годов XIX века в Персии работал известный французский ученый, один из столпов мировой археологии Жак Жан Мари де Морган. Ранее он вел раскопки в Северном Иране, на Кавказе, в Египте, а в 1897 году начал работать в Сузах (современный Иран).

Получив разрешение персидского шаха{19}, Морган предпринял активные действия и для заключения договора с русскими военными властями, пригласив в свою экспедицию с целью, видимо, обезопасить себя от происков англичан{20} «кого угодно, хотя бы… лицо, не имеющее ничего общего с археологиею». В отличие от эпизода с экспедицией Пеллио здесь не было просьб о материальном вспомоществовании; Морган предлагал сотрудничество исходя исключительно из амбициозных целей — устранить возможных конкурентов на ниве исследования персидских древностей. Он понимал, что российская сторона правильно оценит это предложение. И не ошибся. В секретном донесении в Петербург российский консул сообщал: «Мне кажется, что наше Военное министерство могло бы воспользоваться этим предложением и прикомандировать такое лицо к французской экспедиции. Командируемый офицер. может с большими шансами на успех заняться выполнением возложенных на него специальных поручений»{21}. Но консул, видимо, плохо был информирован о возможностях родного военного ведомства. Командующий войсками Кавказского военного округа на предложение ответил, что имеет достаточно сведений о персидском государстве и прекрасно действующую систему сбора информации и при необходимости может командировать своего офицера в любую часть Персии, а «совместное с г-ном Морганом путешествие только стеснит свободу действий нашего офицера, не говоря о других неудобствах»{22}. Таким образом, предложение г-на Моргана было отклонено.

Этими эпизодами не исчерпывается история взаимоотношений научных и разведывательных органов Российской Империи. Она продолжилась и в более поздние годы, в том числе и во время Первой мировой войны.

Примечания:

{*} См.: Виноградов К. Б., Новикова И. Н. Маршал Финляндии Карл Густав Маннергейм // Воен.-истор. журнал. 2003. № 8. С. 42—47; Власов Л. В. Став президентом Финляндии, старый маршал заключил сепаратное соглашение с Советским Союзом // Воен.-истор. журнал. 2004. № 10. С. 67—72; Н. И. Барышников. Этапы сближения и сотрудничества К.-Г. Маннергейма с Г. Герингом // Воен.-истор. журнал. 2005. № 8. С. 30—35; Я. И. Зайцева. Лики маршала К.-Г. Маннергейма. Воен.-истор. журнал. 2006. № 7. С. 79.

{1} Архив внешней политики Российской Империи (АВПРИ). Ф. 148. Оп. 487. Д. 190. Л. 3, 4.

{2} Университет Гельсингфорса (Хельсинки), основанный в 1828 г. по указу Николая I, название «Александровский» получил в честь Александра I.

{3} Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА). Ф. 400. Оп. 1. Д. 3413. Л. 7.

{4} Неофициальное наименование Министерства иностранных дел России, здание которого располагалось в Санкт-Петербурге у Певческого моста.

{5} АВПРИ. Ф. 148 Оп. 487. Д. 190. Л. 16.

{6} Там же. Л. 27.

{7} РГВИА. Ф. 400. Оп. 1. Д. 3413. Л. 6.

{8} В то время 10 000 франков соответствовали 3750 российским рублям, что было весьма значительной суммой.

{9} РГВИА. Ф. 400. Оп. 1. Д. 3413. Л. 6 об.

{10} АВПРИ. Ф. 148. Оп. 487. Д. 190. Л. 41, 42.

{11} См.: Воен.-истор. журнал. 2004. № 10. С. 69.

{12} АВПРИ. Ф. 148. Оп. 487. Д. 190. Л. 51.

{13} Там же.

{14} Там же. Л. 64.

{15} Там же. Л. 67.

{16} Там же. Л. 69.

{17} Mannerheim C.G. Resa Genom Asien. Fаitmarskalken Frihere C. G. Mannerheim daghоcker fоrda under hans resa Kaspiska Havet – Peking. Stockholm, 1940.

{18} В СССР этот труд был тотчас же направлен в спецхран, где и находился длительное время.

{19} РГВИА. Ф. 401. Оп. 5/929. Д. 76. Л. 2об.

{20} Там же. Л. 3.

{21} Там же. Л. 4.

{22} Там же. Л. 5об.

[27]