Сымонович Ч. Э. Ровесники Первой мировой войны: этапы их жизни на фоне периодизации отечественной истории

Первая мировая война: история и психология: Материалы Российской научной конференции / Под ред. В. И. Старцева и др. — СПб., 1999. С. 42-44.

Когда мы говорим об итогах Первой мировой войны, то прежде всего о ее многомиллионных жертвах, о социальных монстрах — праздниках угнетенных — революциях, о мести победителей по-версальски… Но ведь у нее были и дети, прожившие большую жизнь. О них, о формировании и развитии их самосознания наше слово. Не первое и не последнее, ибо внимание к поколению этому будет возрастать. Именно оно оказалось в центре событий XX в., успев поработать перед Второй мировой войной, первым брошенное в ее окопы и лагеря военнопленных, совершавшее экономическое чудо восстановления и вкусившее его плоды — будь то в обществе всеобщего благоденствия или в условиях «зрелого» до тошноты социализма… Сравнительные и последовательные жизнеописания судеб этого поколения в разных концах земли могли бы занять тома. Наша задача скромнее (см. заглавие).

Прежде чем характеризовать взаимовлияние поколения ровесников Первой мировой войны и их эпохи, скажем, хотя бы приблизительно, о численности данной возрастной когорты. В России, в ее нынешних границах, подростков 10-14 лет, т. е. родившихся в 1912-1916 гг., насчитывалось в 1926 г. примерно И млн. В 1939 г. перепись зафиксировала 20-24-летних (т. е. 1915-1919 гг. рожд.) в России 8,7 млн., а в СССР — 15,8 млн. В 1959 г. их было соответственно 6,2 и 10,4 млн. В 1970 г. второй показатель составил 9,1 млн., в 1979 г. первый — 5,1 млн. К 1997 г. в России жило около 400 тыс. лиц данной когорты{1}.

Таким образом, родившиеся в середине Первой мировой войны, в 1916 г., сограждане имели немало шансов миновать 70-летний возрастной рубеж в 1986, пройдя стадии: младенчество — в 1916-1917 гг., дошкольное детство — к середине 20-х гг., окончание школы 2-й ступени — к 1934 г., овладение специальностью, в том числе в вузе, — к началу Второй мировой войны или Великой Отечественной. То есть в войну эти люди вступили молодыми, но уже вполне сформировавшимися людьми, — работниками, воинами, гражданами, родителями 1-2-х детей. 40-летний пик возможностей когорты приходится на 1956 г. В первой половине 70-х гг. ровесники Первой мировой войны начинают выходить на пенсию, но не все и не сразу. Их трудовая биография заканчивается к началу 80-х гг., а жизнь — в общем и целом во второй половине этого десятилетия, кризисного, переломного для нашей страны. В колхозах учет трудодней начинали с 14 лет. И вполне можно представить себе реальную трудовую биографию длиной в полвека, с 1930 по 1980 г. А это — две трети срока, отпущенного историей на все существование Советской страны. Значит, не будет преувеличением назвать ровесников Первой мировой войны вторым (после ровесников века) главным советским поколением.

[42]

О социальном происхождении, родителях, месте, где прошло детство уроженцев 1914-1918 гг., скажем коротко: вспомните социальную, в том числе расселенческую структуру нашего общества до «социалистической реконструкции». Типичным представляется образ деревенского ребенка, возможно, потерявшего одного из родителей, в семье, заново склеенной, становящейся тяжким трудом на ноги ко второй половине 20-х, перед коллективизацией. Его мать не изучала возрастную психологию, выводы последней о необходимости постоянного словесного и тактильного контакта с младенцем на оральной стадии, о том, что иначе в него закладывается недоверие к окружающему миру{2}. А в прифронтовой полосе, которой была чуть ли не половина страны? А в голодной зоне с населением в 1921 г. до 30 млн. человек?..{3} Ясно, что нормальными для развития могли быть условия лишь у небольшой части детей. Тревога за семью, детей была распространенной причиной массового дезертирства и в Первую мировую войну, и в гражданскую{4}. Судя по воспоминаниям, знакомство русских солдат с цивилизованными условиями фронтового быта противника, с тем, как живут в Центральной Европе, добавило горячего материала в сознание отцов изучаемого поколения{5}.

Несомненно, материальные трудности наложили тяжелый отпечаток на весь дошкольный этап жизни объекта. По Эриксону, в ранние годы ребенок должен победить сомнения в своих действиях, полную несамостоятельность, а затем, играя, развить инициативу, пережить ответственность за желания, часто неисполнимые. Впервые осваиваются сюжеты, роли будущей взрослой жизни (Эльконин){6}. Она же виделась детям жестокой, кровавой борьбой.

На следующей, школьной, стадии, согласно возрастной психологии, формируется трудолюбие и умение обращаться с орудиями груда. Ее альтернативный результат: достижение или неполноценность. Надо ли напоминать, что школа переживала огромные материальные трудности в 20-е гг., особенно в селе, переданная на местное финансирование? Большим достижением считалось увеличение расходов на народное образование в 1924/25 уч. году по сравнению с предшествовавшим с 1,74 до 2,54 руб. на душу населения РСФСР{7}. Попытки внедрения передовых западных теорий в педагогику не могли в этих условиях прижиться и дать плоды, тем более находясь под подозрением у партидеологов. Итог: среди родившихся в 1910-е гг. к 1959 г. 75% имели начальное и ниже начального образование и лишь 12% — 7-летнее{8}. Социально-психологической базой советского социализма во многом была вера в вождей малообразованной массы. Причем особенно — юной части этой массы, во всяком случае — до распространения юношеского негативизма после XX съезда. Была ли юность у ровесников Первой мировой войны? Вопрос не казался странным для психологов 20-х — нач. 30-х гг., считавших, что «трудящимся массам… еще предстоит завоевать длительную юность»{9}. Дело в том, что отрочество и ранняя юность — это первое осознание себя в мире, неуверенность в понимании «я». Конец юности — преодоление одиночества нахождением спутника жизни, в кругу друзей. 1930-е гг. предрасполагали, на-

[43]

верное, не к самокопанию, а к осознанию себя частицей стремительного потока. В этом был свой оптимизм, но — за счет индивидуального своеобразия. Внешне все благополучно. Если не выслали в Казахстан как бывших дворян или в Коми как кулаков, не уморили в 32-33-м гг., не «замели» в 34-38-м гг. как врагов, перерожденцев и т. д., то: «Папа, инженер… работал на Ижорском заводе. Мама была художницей, ученицей Репина, но всю семейную жизнь — домохозяйка, т. к. детей было много (пять). Жили экономно, но библиотека была… Мама и папа старались привить нам честность, любовь к людям. Покупали… и билеты в театр. Словом, детство золотое»{10}. Так вспоминает предвоенное время блокадница В. Г. Андреева, 1921 г. р., от имени погибших брата и сестры, ровесников Первой мировой войны, а не только от своего.

Объем данного сообщения не позволяет продолжить подробное сопоставление этапов психологической биографии ровесников Первой мировой войны с периодами отечественной истории. Но одну выдержку из письма старшего политрука Федора Дубового, 1914 г. р., приведу. Любимой жене, а не в газету писал он перед гибелью: «Скоро содрогнется земля, и встанет русский воин-богатырь и скажет: «Ну, кто еще хочет земли русской?..»»{11}. Комментарии тут не нужны.

Возрастная психология видит в зрелости период борьбы творческих сил против косности. Изучаемому поколению, отдельным его представителям удавалось, видимо, подчас побеждать. Но в целом борьба или не велась, или была безуспешной из-за того, что невежественное, даже если лично честное, руководство выбрало ошибочный курс, не подлежавший обсуждению.
В моем возрасте уже с некоторым страхом, во всяком случае — с неприятным чувством — читаешь: старость — становление окончательного цельного представления о себе, о жизни в противовес возможному разочарованию и отчаянию (Эриксон). Не могу заключить: итог жизни ровесников Первой мировой войны оказался такой-то. Но что уходили из жизни они до 1987-1991 гг. с сознанием исполненного долга, не разрушенного катастрофой 90-х, это так.

Примечания:

{1} Население России за 100 лет (1897-1997). М., 1998. С. 38, 47.

{2} Каган В. Восхождение к детству // Петерб. час пик. 1998. 25 февр.

{3} Население СССР за 70 лет. М., 1988. С. 14.

{4} Макаров-Зареченец В. Егорьевские кавалеры. М., 1939.

{5} Дмитриев В. Доброволец. М.; Л., 1929; Дубинская Т. Пулеметчица. М., 1936; Левин К. Записки из плена. М.; Л., 1936.

{6} Обухова Л. Ф. Детская (возрастная) психология. М., 1996. С. 82, 238.

{7} Педагогическая энциклопедия. М., 1927. Т. 1. Стб. 1094.

{8} Никитенко В. В. Демографический анализ поколений. М., 1979. С. 109.

{9} Преемственность поколений как социологическая проблема. М., 1973. С. 68.

{10} Помним. Колпинская книга памяти. СПб., 1995. С. 38.

{11} Последние письма с фронта. 1941. М., 1991. Т. 1. С. 180.

[44]