Варзаков И. В. Комплектование офицерского корпуса России и Германии в конце XIX-начале ХХ века: сравнительные оценки

Военно-исторический журнал. 2008. № 4. С. 15-18.

Вопросы комплектования командного состава русской армии получили освещение в целом ряде работ как дореволюционного, так и советского и постсоветского периодов{1}. Однако в этих исследованиях недостаточно использован метод сравнения.

Между тем, без сопоставления состояния российского офицерского корпуса с офицерским корпусом зарубежных государств, в том числе Германии, весьма затруднительно дать объективную оценку командного состава отечественных вооружённых сил. Данная статья является попыткой отчасти восполнить историографический пробел.

Последние десятилетия, предшествовавшие началу Первой мировой войны, заметно возросло соперничество и обострились отношения между ведущими империалистическими государствами. В этой связи каждое из них пополняло и укрепляло свои вооружённые силы. Так, если в 1890 году германская армия насчитывала 510 тыс. человек (офицеров — 23 тыс. 349), то к 1914-му — 808 тыс. (30 тыс. 459){2}. Численность же Российской армии за этот период увеличилась с 878 тыс. до 1 млн. 423 тыс. человек (офицеров — с 33 тыс. 545 до 45 тыс. 956){3}. Налицо количественное превосходство российского офицерского корпуса над германским. Однако действительная потребность в командном составе определялась необходимостью создания резерва на случай мобилизационного развёртывания армии. Подходы к решению данной проблемы в России и Германии были различные.

Столкнувшись во время Франко-прусской войны 1870-1871 гг. с нехваткой командных кадров, германское руководство сделало ставку на создание полноценного офицерского запаса{4}. Для пополнения армии военного времени предназначались вольноопределяющиеся с гимназическим образованием, отслужившие год на действительной службе. Чтобы стать офицерами запаса, вольноопределяющимся надлежало сдать экзамен и дважды пройти 8-недельные учебные сборы. Потенциал этого источника пополнения командного состава был весьма значительным, учитывая высокий уровень развития народного образования в Германии. Доля неграмотных среди призывников в 1911 году, например, не превышала 0,02 проц., а число вольноопределяющихся, окончивших гимназию, составляло 12 тыс. 383 человека{5}.

Также заблаговременно предусматривалось выдвижение на офицерские должности унтер-офицеров, которые в кайзеровской армии поголовно являлись сверхсрочнослужащими, пользовались большими преимуществами по сравнению с рядовыми и значительной самостоятельностью в отношениях с офицерами. Поскольку число унтер-офицеров было в 3 раза больше, чем офицеров, в количественном отношении использование этого источника командных кадров также сулило хорошие перспективы{6}. Таким образом, готовясь к «большой войне», германское руководство обеспечило свои вооружённые силы полноценным офицерским запасом.

В России во второй половине XIX века также принималось ряд положений о прапорщиках запаса, однако препятствием для реализации этих начинаний являлся низкий общеобразовательный уровень призывных контингентов: 2/3 населения страны в рассматриваемый период оставались неграмотными, и лица, имеющие необходимый для получения чина прапорщика образовательный ценз (шесть классов среднего учебного заведения), были в большом дефиците. В результате в 1902 году в наличии имелось всего 8030 прапорщиков запаса, причём встать в строй могли не более 80 проц. из них; остальные освобождались по болезни, по занимаемой должности и т.д.{7} В 1891 году был разрешён в случае войны допуск на офицерские должности унтер-офицеров, преимущественно сверхсрочников{8}. Но обеспеченность армии унтер-офицерами сверхсрочной службы была недостаточной даже в мирное время.

[15]

Наталкиваясь на трудности с созданием офицерского запаса, военное руководство России решило, что лучшим средством обеспечения армии командным составом на случай войны является наращивание численности последнего в мирное время. Пренебрежительному отношению к офицерскому запасу способствовала и Русско-японская война 1904-1905 гг., не потребовавшая, с одной стороны, всеобщей мобилизации, с другой — приведшая к выработке у генералитета нелестного мнения о прапорщиках запаса, как о «суррогате офицерского корпуса»{9}.

Пребывая в иллюзии, что кадровых офицеров будет достаточно как для восполнения потерь, так и для мобилизационного развёртывания армии, российское руководство сосредотачивало внимание на наращивании количества офицеров, прошедших полный курс обучения (2-3 года) в военных училищах. В 1911 году, например, 18 военных училищ России выпустили 2116 офицеров, что было почти вдвое больше, чем 12 соответствующих военно-учебных заведений Германии. Подавляющее большинство поступающих в военные училища (до 2/3) составляли выпускники кадетских корпусов{10}. Несмотря на кажущуюся положительную преемственность в подготовке будущих руководителей армии, кадетские корпуса ещё в пореформенный период обнаружили свои недостатки. К числу последних относилась чрезмерно ранняя профессионализация при отсутствии сознательного отношения к будущей профессии. Порочность системы комплектования офицерского корпуса через подобные учебные заведения вскрылась во время Русско-японской войны. Участники боёв в Маньчжурии констатировали, что среди бывших кадет встречается мало людей, чувствующих призвание к военному делу{11}.

В Германии воспитанники кадетских корпусов составляли лишь около четверти учащихся военных училищ, остальные были выпускниками гражданских учебных заведений, причём все абитуриенты обязаны были иметь некоторый стаж строевой службы (от 5 месяцев до года), что обеспечивало сознательное отношение к избранному пути. Хорошая общеобразовательная подготовка абитуриентов позволяла обучать юнкеров в течение всего 9-10 месяцев, после чего они откомандировывались в свои части. Отсев из военных училищ достигал 25 проц. – строгость, немыслимая для российских военных училищ{12}.

В то время, как германское руководство уделяло особое внимание комплектованию преподавательского состава военно-учебных заведений, предъявляя строжайшие требования к методике преподавания (простота, ясность, наглядность){13}, российские военные училища обеспечивались педагогическими кадрами очень слабо. Главное, что упускалось из виду при подготовке русских офицеров, – это их готовность не только вести подчинённых в бой, но, прежде всего, обучать и воспитывать. Из юнкера «вырабатывали идеального по строю рядового», как иронизировали популярные в то время литераторы. «Идеальный рядовой, делавший не менее идеально ружейные приёмы, став офицером, — с горечью подмечали они, — не мог преподать солдату даже этого несложного отдела: не было метода, не было сноровки, не было умения говорить понятным солдату языком»{14}. Покидая военное училище, офицер, по их наблюдениям, даже не подозревал, что должен уметь влиять на умы и сердца подчинённых. Между тем, в германской армии эта проблема постоянно находилась в центре внимания соответствующих органов и должностных лиц различного уровня, а её решение существенно облегчалось налаженной системой допризывной подготовки, военно-патриотическим настроем будущих солдат{15}.

Совершенно недостаточно в отечественных военных училищах занимались практическим обучением юнкеров. Из войск поступали нарекания, что выпускники слабо разбираются в элементарных вопросах строевой и разведывательной службы, не умеют составить простое донесение, пренебрегают стрелковым делом и т. д.{16} Серьёзной оторванностью от практики войск страдало и высшее военное образование, значение которого стремительно возрастало в связи с бурным развитием военного искусства. Российские генералы игнорировали зарубежный опыт, к примеру, тот же немецкий, хотя при желании могли бы убедиться, что известная Берлинская военная академия нацеливала свой преподавательский состав именно на узкопрактическую подготовку офицеров Генерального штаба{17}.

Но если отечественные военные академии России при всех их недостатках всё-таки

[16]

обеспечивали определённый уровень теоретических знаний и практических навыков части старших офицеров, то остальные представители офицерского корпуса значительно отставали в этом отношении. Такое положение наряду с другими причинами во многом объяснялось и тем, что Россия уступала Германии по числу слушателей академии Генерального штаба. В 1900 году, например, это соотношение было 348 против 411{18}. Царское правительство, в отличие от кайзеровского, не озаботилось созданием курсов для повышения квалификации представителей генералитета. Как писал впоследствии А. И. Деникин,«начальник, начиная с должности командира полка, мог пребывать спокойно с тем научным багажом, который был вынесен [им] когда-то из военного или юнкерского училища, мог не следить вовсе за прогрессом военной науки, и никому в голову не приходило поинтересоваться его познаниями»{19}.

В русской армии отношение к офицерам, стремящимся повысить свой образовательный уровень, было традиционно пренебрежительным, а порой и враждебным как со стороны начальства, так и сослуживцев{20}. Но после тяжёлого в моральном отношении, для многих неожиданного поражения России в войне с Японией произошёл толчок в офицерском сознании, особенно у молодёжи, появилась тяга к внимательному изучению боевого опыта, как отечественного, так и зарубежного, стремление видеть армию и флот мощными и передовыми. Созрело решение к реформированию вооружённых сил и в верхах. Однако преобразования затруднялись внутриполитической нестабильностью, тяжёлым финансовым положением государства, консерватизмом значительной части армейского и флотского командного состава{21}. С трудом решалась острая проблема продвижения по службе наиболее способных офицеров. Об этом свидетельствовало, в частности, отношение военного руководства к боевым офицерам – участникам дальневосточной кампании. Получившие бесценный опыт современной войны «маньчжурцы» оказались в большинстве своём обойдёнными в вакансиях, их, как беспокойный элемент, старались отправить подальше от столицы — в Туркестан, Сибирь{22}. Не было проведено и намечавшееся ещё в конце XIX века существенное омоложение русского офицерского корпуса. Из-за несовершенства отечественной системы пенсионного обеспечения пожилые офицеры не спешили с выходом в отставку, создавая преграду для молодёжи{23}.

Порядок продвижения по службе, установившийся в передовых зарубежных армиях, в частности, германской, имел ряд очевидных преимуществ, начиная с того, что первый офицерский чин давался там со строгим разбором. С самого начала служебной карьеры разрабатывалась подробная и всесторонняя аттестация офицера, причём с участием не только начальства, но и коллег. «Если при аттестации офицера в общем выводе не получается убедительное подтверждение его надёжности, — отмечается в одном из исследований, — он, несмотря на безукоризненное поведение и аккуратное, с формальной стороны, исполнение служебных обязанностей, так долго остаётся в занимаемом чине (хотя бы первом), пока не заслужит внушающей доверие аттестации»{24}.

Избежать закупорки каналов для служебного роста, подобной российской, в зарубежье помогали продуманные пенсионные уставы. В Германии выслуга лет начиналась уже после 10 лет службы, что давало возможность в любой момент удалять из армии непригодных офицеров. Бесперспективный начальник, обойдённый в чинопроизводстве, по традиции сам немедленно подавал в отставку; тот, кто оказался негоден для данной воинской части, не мог рассчитывать на продолжение службы в другой{25}.

Хотя германский офицерский корпус, как и российский, носил выраженный сословный характер (перед Первой мировой войной удельный вес дворян среди штаб-офицеров достигал 74 проц.), сама по себе знатность при отсутствии военных способностей никоим образом не гарантировала продвижение по служебной лестнице. Протекционизм, обычный для российской армии, в вооружённых силах Германии современниками не отмечался{26}.

Постоянному обновлению подвергался германский генералитет, имеющий на порядок меньшую численность, нежели российский (в начале XX в. в вооружённых силах Германии числилось 339 генералов, тогда как в России — 1386). Германские генералы являлись для своих подчинённых руководителями, чей авторитет основывался не только на дисциплине, но и на

[17]

осознании того, что это — действительно лучшие люди армии{27}.

Что касается России, то кадровую политику самодержавия в данной области иллюстрирует назначение на пост главы Военного министерства В. А. Сухомлинова – ловкого царедворца, мастера интриг и лести, гордившегося тем, что за последнюю четверть столетия не прочёл ни одной военной книги{28}. Характерно, что подобная кадровая политика проводилась не просто после проигранной войны, но и в преддверии новой – несравненно более широкомасштабной.

Таким образом, сложившаяся в России система комплектования офицерского корпуса по своим возможностям значительно уступала германской. Одним из наиболее слабых мест военной организации страны оказалась неудовлетворительная обеспеченность армии офицерами запаса. Серьёзные изъяны имелись и в профессиональной подготовке командного состава. Не отрицая того, что в 1914-1917 гг. русский офицер «явил собою светлый образ мученика за Родину и дал беспримерный героизм»{29}, следует признать и то, что он зачастую демонстрировал и недостаточную компетентность.

Причины несовершенства системы комплектования отечественного офицерского корпуса проистекали из общей социально-экономической и политической отсталости Российской империи, которая оказалась не в состоянии выдержать прямое военное противоборство в войнах начала XX века. Наряду с этим негативную роль сыграли и просчёты царского правительства в сфере подготовки офицерских кадров.

Примечания:

{1} См., например: Режепо П. А. Офицерский вопрос. СПб.: Тип. Ген. штаба, 1909; Зайончковский П. А. Самодержавие и русская армия на рубеже XIX-XX столетий. М.: Мысль, 1973; Он же. Офицерский корпус русской армии перед Первой мировой войной // Вопросы истории. 1981. № 4; Бескровный Л. Г. Русская армия и флот в XIX веке. М.: Наука, 1973; Он же. Армия и флот России в начале XX в.: Очерки военно-экономического потенциала. М.: Наука, 1986; Кавтарадзе А. Г. Военные специалисты на службе Республики Советов. 1917-1920 гг. М.: Наука, 1988; Морозов С. Д. Офицерский корпус России на рубеже XIX-XX вв. // Воен.-истор. журнал. 1998. № 1.

{2} Сборник новейших сведений о вооружённых силах европейских и азиатских государств. СПб.: Тип. Воен. ведомства, 1891. С. 366; Der Weltkrieg 1914 bis 1918. Kriegsrustung und Kriegswirtschaft, Bd. 1. Anlagen. Berlin, 1930. Anlagen tabelle 17.

{3} Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА). Ф. 2000. Оп. 2. Д. 2885. Л. 85; Всеподданнейший отчёт Военного министерства за 1890 г. СПб.: Тип. Воен. ведомства, 1891. С. 6.

{4} РГВИА. Ф. 432. Оп. 1. Д. 1. Л. 11; Д. 257. Л. 14об.

{5} Германия. Военная энциклопедия. СПб.: Изд-во т-ва И. Д. Сытина, 1915. С. 12.

{6} РГВИА. Ф. 432. Оп. 1. Д. 1. Л. 99об., 208.

{7} Там же. Ф. 1. Оп. 2. Д. 1140. Л. 6, 8.

{8} Обзор деятельности Военного министерства в царствование имп. Александра III. 1881-1894. СПб.: Тип. Воен. мин., 1903. С. 21.

{9} Апушкин В. А. Русско-японская война 1904-1905 гг. М.: Тип. Русского т-ва, 1910. С. 36.

{10} РГВИА. Ф. 1. Оп. 2. Д. 1209. Л. 138об.; Ф. 432. Оп. 1. Д. 1. Л. 16об.; Ф. 725. Оп. 40. Д. 71. Л. 2, 22.

{11} Мартынов Е. Назревшие реформы // Офицерский корпус России. Опыт самопознания. М.: Изд. Воен. университета, 2000. С. 313.

{12} РГВИА. Ф.432. Оп.1. Д.257. Л.13; Д.1. Л.5, 6.

{13} Там же. Д. 257. Л. 22.

{14} См., например: Егор Егорович. Третий сборник. (Армейские рассказы, очерки, шаржи). СПб., 1914. С. 184-186.

{15} РГВИА. Ф. 432. Оп. 1. Д. 1. Л. 68об.

{16} Краснов П. Чего войска ожидают и чего желают от молодых офицеров // Офицерский корпус России. Опыт самопознания. С. 333-335.

{17} РГВИА. Ф. 342. Оп. 1. Д. 1. Л. 19.

{18} Там же. Д. 257. Л. 27.

{19} Деникин А.И. Старая армия. Париж, 1929. Ч. 1. С. 23.

{20} Меньков П. А. Записки. СПб., 1892. Ч. II. С. 16; Игнатьев А. А. Пятьдесят лет в строю. М.: Воениздат, 1988. С. 135.

{21} Маннергейм К. Г. Мемуары. М.: Вагриус, 1999. С. 45.

{22} Игнатьев А. А. Указ. соч. С. 258.

{23} Геруа А. В. К познаванию армии // Офицерский корпус России. Опыт самопознания. С. 82.

{24} Червинка Я. Военная карьера у нас и за границею // Офицерский корпус России. Опыт самопознания. С. 189.

{25} РГВИА. Ф. 432. Оп. 1. Д. 1. Л. 63; Д. 207. Л. 34.

{26} Там же. Ф. 432. Оп. 1. Д. 1. Л. 63; Царёв Н. Т. От Шлиффена до Гинденбурга (о провале военной доктрины кайзеровской Германии в 1914-1918 гг.). М.: Воениздат, 1956. С. 45; Мартынов Е. Указ. соч. С. 314; Червинка Я. Указ. соч. С. 189.

{27} РГВИА. Ф. 432. Оп. 1. Д. 257. Л. 38об.; Зайончковский П.А. Указ. соч. С. 180.

{28} Игнатьев А. А. Указ. соч. С. 238.

{29} Мариюшкин А. Трагедия русского офицерства. // Офицерский корпус России. Опыт самопознания. С. 404.

[18]