Skip to main content

Дорохов Н. И. Взгляды отечественных военных мыслителей на войну как общественное явление накануне Первой мировой войны

Последняя война Российской империи: Россия, мир накануне, в ходе и после Первой мировой войны по документам российских и зарубежных архивов. Материалы Международной научной конференции. Москва, 7-8 сентября 2004 года / [отв. ред. В. П. Козлов]. — М.: Наука, 2006. С. 354-364.

Обращение в наши дни к опыту Первой мировой войны, ее предыстории, ходу и итогам представляется весьма важным и поучительным. Это связано не только и не столько с 90-летием начала широкомасштабного вооруженного противостояния, сколько с осознанием того, что именно оно вслед за русско-японским конфликтом 1904-1905 гг. открыло для истории человечества век самый воинственный, самый кровавый и самый изощренный по средствам и методам ведения войн. Этот век, век XX, стал носителем и мерилом принципиально нового противоборства по своим масштабам, содержанию, применяемым средствам и способам ведения боевых действий, по числу погибших и искалеченных людей, по количеству уничтоженных ценностей, по величине нанесенного ущерба природной среде и по многим другим показателям.

Насколько же общественно-политическая мысль накануне Первой мировой осознавала, что человечество уже вступило в эпоху нового мира и новых столкновений, и насколько она отражала адекватно изменившуюся природу войны как общественного явления? Ответы на эти и другие вопросы важны как для истории, так и для будущего определения национально-государственных ориентиров современной России в нынешнем, XXI в. с учетом необходимых уроков и выводов из опыта прошлого.

В преддверии грозового 1914 г. на содержание взглядов отечественных военных мыслителей на войну как общественное явление оказывали непосредственное влияние две группы факторов.
Первая из них определялась своеобразием общественного развития, в особенности влиянием общественного сознания России на ход мирового исторического процесса в конце XIX и в начале XX в.

В 1899 г. в России вышли две примечательные книги. Одна из них, «Будущая война в техническом, экономическом и политическом отношениях» (в трех частях, объемом свыше тысячи страниц), явилась крупным теоретическим трудом Ивана Станиславовича Блиоха (1836-1901), русского экономиста, финансиста,

[354]

основоположника русской железнодорожной сстатистики, автора многих трудов по экономической истории России, экономике промышленности и сельского хозяйства. Другая книга, «Война в истории русского мира» (объемом всего лишь около ста страниц), принадлежала перу генерал-майора Николая Николаевича Сухотина (1847-1918), известного русского военного теоретика.

Обе работы привлекли внимание русской общественности прежде всего потому, что их авторы фактически отражали два основных подхода, две главные линии влияния общественного сознания России на ход исторического процесса.

Для того чтобы ощутить своеобразие общественного развития России в тот период и особенности общественного сознания русского народа, попытаемся кратко оценить атмосферу на рубеже двух веков.

Итак, Россия, завершая век XIX и готовясь к вступлению в век XX, встречала новое столетие с разными , в том числе нередко непримиримыми, представлениями мыслящего слоя ее общества о мировом и национально-государственном развитии своей страны, поскольку в этом слое не было единства подходов к фундаментальным, определяющим национально-государственные исторические процессы общественным явлениям. Наиболее важными из них, которые, на наш взгляд, в совокупности определяли историческую судьбу России, можно назвать следующие:

во-первых, предстояла производственно-технологическая, индустриальная модернизация всей страны, требовавшая определения путей и средств для ее осуществления;

во-вторых, неизбежными являлись количественные и качественные изменения в поступательном развитии общества, когда особую значимость приобретали отношение к своим цивилизационным устоям и другим цивилизациям, выбор направлений и методов развития духовной культуры;

в-третьих, существенно менялись содержание и динамика хода исторического процесса, поскольку человечество вступало в эпоху нового мира и новых войн.

Глубокое понимание всех этих явлений требовало реализма в оценках мирного и военного развития исторического процесса, в определении характера вероятных войн и необходимой подготовки к ним, единства общественного сознания. Россия же в этот период оказалась общественно расколотой в подходах к анализу и оценке жизненно важных для нее вопросов.

Поскольку формировались новое содержание мира и войны и новая взаимосвязь между ними, подготовка к будущему вступлению в век XX требовала ответа на многие сложные вопросы. Прежде всего нужно было определиться, на чем сосредоточить,

[355]

как распределить физические и духовные усилия: на исключении войн из исторического процесса или на подготовке к их ведению.

В канун XX в. в российском обществе доминировали радужные надежды на прочный мир, разоружение и сотрудничество государств и народов. В общественном мнении господствовало настроение, согласно которому от войн, как кровавой и разрушительной стороны исторического процесса, не только желательно, но и можно избавиться. Проповедь мира овладела многими духовными и политическими авторитетами России, при этом великий русский мыслитель Лев Николаевич Толстой доводил эти взгляды фактически до отрицания патриотизма. Уже упоминавшийся И. С. Блиох также доказывал, что время войн миновало. И только наиболее дальновидные и авторитетные ученые, в основном представители военной науки, среди которых был и генерал Н. Н. Сухотин, рискнули выступить против захлестывавшего в конце XIX в. российское общественное мнение мироборческого утопизма. Однако позицию профессиональных военных отнесли на счет их «особой зашоренности».

Стояла на пацифистских позициях и университетская наука России. Встречались, конечно, и исключения, но их было мало. Так, известный русский философ Владимир Сергеевич Соловьев в 1899 г. опубликовал свои знаменитые «Три разговора: о войне, прогрессе и конце всемирной истории, с включением краткой повести об анархисте и с приложениями», направленных против абстрактного и спекулятивного мироборчества. И все же голос утопистов-мироборцев звучал громче, а главное, их хотели слушать «верхи» и «низы». Примечателен в этом отношении эпизод диалога генерала и политика из упомянутой работы В. С. Соловьева:

«Генерал: …Я утверждаю, что все святые собственно нашей русской церкви принадлежат лишь к двум классам: или монахи разных чинов, или князья, т. е., по старине значит, непременно военные, никаких других святых у нас нет — разумею святых мужского пола.

Политик: …Что же собственно вы хотите вывести из вашего открытия, или наблюдения? Неужели то, что одни монахи и военные могут быть нравственным образцом?

Генерал: …Я к тому о святых сказал, что каким бы образом могло туда попасть столько воинов наряду с монахами..? Ясно, что христианские народы, по мысли которых святцы то делались (ведь не у одних русских так, а приблизительно тоже и у других), не только уважали, но еще особенно уважали военное звание и из всех мирских профессий только одну военную считали воспитывающей, так сказать, лучшею представительницей для святости…

Политик: …Хотя система милитаризма, от которой вот уже

[356]

тридцать лет никому вздохнуть нельзя, должна теперь исчезнуть, но войска в известных размерах остаются; и поскольку они будут опущены, т. е. признаны необходимыми, от них будут требовать те же самые боевые качества. Что и прежде.

Генерал: Да уж вы мастера просить молока от мертвого быка! Кто же вам даст эти требуемые боевые качества, когда первое боевое качество, без которого все другие ни к чему, состоит в бодрости духа, а оно держится на вере в святость своего дела. Ну, а как же может статься, если будет признано, что война есть злодейство и губительство, лишь неизбежно терпимое в крайних случаях.

Политик: Но ведь от военных такого признания вовсе и не требуется. Пусть считают себя первыми людьми в свете, какое кому до этого дело? …Не покушайтесь только на наш карман больше, чем следует, а затем будьте в своих глазах солью земли и красою человечества, — кто вам мешает?

Генерал:. …Раз военная служба стала вынужденною повинностью для всех и каждого, и раз во всем обществе, начиная с представителей государства… установился новый отрицательный взгляд на военное дело, этот взгляд непременно уже будет усвоен и самими военными…Извольте при этом говорить о боевых качествах и военном духе!»{1}.

А что же Запад? «Просвещенные» и «цивилизованные» государства Европы и Северной Америки, одобряя пацифистские устремления и действия России, сами приспосабливали быстро развивающиеся индустриальные технологии для производства средств и орудий ведения войны, ставили на службу военного дела успехи науки и образования.

Генерал-майор генерального штаба Е. И. Мартынов по этому поводу в канун Русско-японской войны говорил так: «В то время как политика самых культурных государств все более и более проникается идеей беспощадного эгоизма, а западные университеты (например, германские) являются очагами национального духа — в то время в полуобразованной России с кафедры, в литературе и в прессе систематически проводятся взгляды, что национализм есть понятие отжившее, что патриотизм недостоин современного «интеллигента», который должен в равной мере любить все человечество, что война есть остаток варварства, армия — тормоз прогресса и т.п.».

В этих условиях трезвый подход к определению военного будущего страны в наступавшем XX в. был невозможен. Почти все быстро множившиеся политические течения, существовавшие в то время в России, жаждали избавить ее и все человечество от войн. На практике они нередко способствовали тому, что страна

[357]

оказывалась не готовой или не способной сдерживать вооруженную агрессию и вести войну в соответствии со своими национально-государственными интересами. Феномен «массового обольщения миром» сыграл в истории России XX в. негативную роль.

Вторая группа факторов, оказавших влияние на состояние взглядов отечественной военной мысли, определялась произошедшими после Русско-японской войны 1904-1905 гг. изменениями в общественном сознании. В концентрированном виде они отражали следующие направления: новое содержание войны, участие в ее ведении народов, а не только армий; сравнительный анализ отношения к войне граждан (подданных) Японии и России; роль духовного фактора в отношении к войне вообще и конкретно к ее ведению; влияние внутренней политической борьбы на отношение общества к войне, ее ведению, к победе и поражению своего государства.

Наметился резкий всплеск военной публицистики. Наряду с традиционными периодическими изданиями («Русский инвалид», «Разведчик», «Военный сборник», «Морской сборник») появились новые: («Военный мир»{2}, «Офицерская жизнь»{3}, «Общество ревнителей военных знаний»{4}, «Известия имп. Николаевской военной академии»{5}).

Проблемы войны стали предметом бурных обсуждений среди представителей многих других слоев общества, политиков и публицистов, ученых, просто активных граждан. Война задела чувства и сознание всех неравнодушных к судьбе своей страны. Она заставила более критически оценивать многие расхожие пацифистские воззрения и проповеди, поскольку показала несостоятельность антивоенных устремлений правящих кругов и общественности России, упований на международное право и решения конференций по разоружению.
Хотя в большинстве работ по итогам Русско-японской войны речь шла о недостатках организационно-технического характера, в то же время появляются новые исследования, посвященные не только конкретным событиям, но и вообще войне как общественному явлению. В связи с этим особо следует выделить статью в «Военном сборнике» (1906. № 3) под заглавием «Война как общественное явление», подписанную «Евгений Васильев». Целый ряд ее положений стоит воспроизвести по причине необычного для того времени подхода к анализу причин поражения России.

Статья начинается с констатации факта, что везде искали и ищут причины наших неудач в истекшей войне, а также виновных, указывая и на отдельные личности, и на целые корпорации; отмечали и отмечают как один из главных факторов несовер-

[358]

шенство внутреннего строя и социальный бюрократический непорядок; указывали и указывают на злоупотребления или неспособность отдельных лиц, плохие качества армии, на слабость дипломатии и т.п. «Кто виноват, кто виноват?» — звучит всюду, и все заняты розыском этих виноватых.

Неудачное противоборство России, громадного могущественного государства, с народом, численно слабым и едва несколько десятков лет назад сумевшим образовать настоящую государственность, — такое явление, конечно же, необыкновенно и может смутить всякого, но причины столь крупного события должны быть тоже крупны. Автор замечает, что ни внутренний непорядок, ни министерство N, ни тайный советник А, ни генерал Б единственными виновниками здесь быть не могут. Он считает, что бесспорно одна из существенных причин нашего поражения — это полнейшая неготовность России к войне с Японией, и делает вывод: «…В этой неподготовленности виноваты, конечно, не только общественный строй, не только разные министерства, а тем более отдельные личности, но, главным образом, виновато все общество, ибо эта неподготовленность вытекла непосредственно и логически из неподготовленности самого общества, а это происходило оттого, что мы не хотели никакой войны вообще, мало того, не верили даже в ее возможность, всеми силами открещиваясь от ее призрака». По его мнению, именно в этом надо «искать главную причину наших неудач».
Исследованием прошедшей войны с позиции анализа ее как целостного общественного явления занялись и известные, и еще мало заявившие о себе военные теоретики — Е. И. Мартынов, С. К. Гершельман, А. А. Свечин, Н. Л. Кладо, В. Ф. Новицкий, В. А. Апушкин, Д. П. Парский.

Русско-японское столкновение показало, что по отношению к войне качественно новую роль приобрели общественно-политическая жизнь внутри государства и военно-политические решения в международных делах. Этот факт фиксируется в отечественной военной мысли, хотя и глубоко не раскрывается. На это обращает внимание больше новое поколение военных мыслителей. Среди них заметно выделяется активный участник войны с Японией Александр Андреевич Свечин, посвятивший столь памятным и трагическим событиям серию работ{6}.

А. А. Свечин на опыте последних событий делает очень серьезный вывод, что отношение народа к войне — это отношение его к своей судьбе. «Надо не верить в наше будущее, — писал он. — Надо быть трусом, надо бояться и презирать действительность, чтоб отворачиваться от теневых сторон, заявлять, что у нас нет недостатков. Гибель народа начинается тогда, когда он теряет спо-

[359]

собность смотреть в лицо действительности, когда он факты действительности жизни начинает подменять фантазией, начинает мечтать и засыпать… Забвение действительности — сон нации — это смерть»{7}.

Одним из важнейших факторов победы в современной войне, по утверждению А. А. Свечина, является моральный дух армии и всего народа, всей нации. Боевая мощь армии определяется не только количеством и качеством оружия и боевой техники, уровнем развития военной науки, экономическим потенциалом страны и т. д., но и «в сердцах людей, в доверии к своим силам заключается залог успеха на войне»{8}.

Возросшую роль духовного фактора в войне в новом, XX веке отмечали почти все авторы, анализировавшие русско-японское противоборство, многие из них делали вывод об особой ответственности интеллигенции за подготовку страны к войне и ее ведение.

Думающая часть офицерского корпуса России полагала, что война перестала быть кастовым явлением. Ее успешное ведение возможно тогда, когда она становится всенародным делом как по целям, так и по исполнению. Степень осознанности всенародности войны стала одним из решающих факторов, определяющих ее ход и результаты. Вот почему многие военные авторы обращали внимание на огромную разницу «в степени боевой подготовки и подъеме духа соперников…».

Примечательны в этом отношении размышления В. А. Апушкина: «Господство в Корее и в водах Тихого океана, омывающего берега Японских островов, составляло такие жизненные интересы Японии, ясно сознаваемые всем японским народом, что война за эти интересы явилась для Японии вполне национальною…

Действительно, стимулов, руководивших японцами, у нас не было. Для русского общества, для русского народа, лишенных возможности участвовать в политической жизни своего отечества и влиять на нее, — до последнего момента неосведомленных о событиях, совершавшихся на Дальнем Востоке и вызвавших войну, последняя, конечно, была делом не национальным. Не только солдаты, но и офицеры не знали точно и осмысленно, во имя чего она началась…

И хотя исконная доблесть русского солдата, русского офицера, как бойцов, остались те же, какими знал их весь мир на протяжении двух последних столетий, и они, как прежде, действовали самоотверженно, гибли геройски, не боялись трудов, опасностей, смерти и все покорно сносили, однако никто не мог скрыть ни от себя, ни от других, что в армии нет особого боевого одушевления. Не было одушевления, не было и веры в себя и в свой успех»{9}.

[360]

Первая крупная война XX в. показала, что суть этого общественного явления изменилась. Воюющими стали не только выставляемые странами вооруженные силы, но и все общество, и весь государственный аппарат. Этот факт отмечается в работах военных публицистов. Например, участник Русско-японской войны Н. Н. Есипов писал: «Историки и философы-социологи пришли к тому выводу, что конечный исход решительной войны зависит не только от военных действий, но и от общих причин, обуславливающих жизнедеятельность государственных организмов борющихся сторон, от их способности выдерживать продолжительную борьбу и в течение ее содержать достаточно мощную и могущественную вооруженную армию… При современном способе ведения войны, еще более для будущих войн, все современные европейские государства перешли к всеобщей воинской повинности и тяготеют развить свои вооруженные силы до предела вооруженной нации. Современные войны и будущие требуют напряжения всех сил государства. Что несомненно крайне чувствительно отражается на его организме, и по преимуществу на экономическом строе»{10}.

Война с Японией всколыхнула интерес к исследованию войны как общественного явления не только военных профессионалов России, но и многих гражданских ученых из разных отраслей науки. К их числу относились Д. И. Менделеев, А. И. Введенский, Ф. Н. Плевако и др. Первый из них, великий естествоиспытатель и мыслитель, озабоченный судьбой униженного военным поражением Отечества и последствиями начавшейся революции, в 1906 г. писал: «Страна-то ведь наша особая, стоящая между молотом Европы и наковальней Азии, долженствующая так или иначе их помирить»{11}. «Считаю здесь нелишним по отношению к России заметить, что ей более, чем кому другому в Европе, необходимо быть наготове к обороне по той причине, что она поставлена выгоднее всего остального мира, — подчеркивал он в своей другой работе, — взятого в совокупности по отношению к количеству земли, пригодной для промышленных целей… России следует быть сильной военной державой. Не страшась потребных для этого пожертвований…»{12}.

Важно также отметить, что в канун Первой мировой в общем потоке военной мысли будет поднят геополитический подход к войне, прежде всего проблема отношения военной стратегии к высшей стратегии государства, т. е. к стратегии национально-государственного развития. Эта проблема найдет отражение в трудах А. Е. Снесарева, А. Е. Вандама и В. Я. Новицкого{13}.

Именно стратегии национально-государственного развития, по мнению военных профессионалов, надлежит определять отно-

[361]

шение к войне, стратегию ее подготовки и ведения. Поскольку война представляет хотя и нежелательное, но во многих случаях исторически неизбежное явление, то политика, определяющая национально-государственное развитие, должна исходить из этого реального факта.

Война с Японией заметно повлияла на отечественную военную мысль, как профессиональную, так и непрофессиональную. Хотя взгляд на войну расширился, все же существенного прорыва во взглядах на нее как на общественное явление в этот период не произошло. Было высказано много интересных идей, но качественно новой концепции и теории войны создано не было.

Решение таких фундаментальных вопросов, как природа войны, ее устранимость или неустранимость, границы ее содержания, т.е. границы между миром и войной, существенно не продвинулось. Традиционный подход к войне как к сугубо армейской вооруженной борьбе остался доминирующим. Тезис о том, что войны в XX в. ведут не армии, а народы, воспринимался больше декларативно, не практически. Мировая война жестко проверит воззрения на войну как на общественное явление. Проверит именно практически, в смысле умения ее вести длительно и упорно, способности соединить в интересах победы все общественные силы страны, властные и оппозиционные. История покажет, что опыт войны с Японией был учтен далеко не полностью.

В итоге Россия вступила в Первую мировую войну с многими нерешенными даже в теории проблемами политического, экономического, социального, организационно-управленческого и морально-психологического характера. Военная мысль не ориентировала руководство страны и общественное мнение на напряженный и долгосрочный характер войн XX в. и на соответствующую этому подготовку к войне и ее ведению.

Россия вступила в мировое вооруженное противостояние, значительно отставая по экономическим показателям как от противников, так и от своих союзников. В этих условиях требовалась особенно тщательная проработка социально-экономических проблем предстоящей войны. Это как раз и не было сделано. В результате уже во второй год боевых действий армия ощутила существенный недостаток в боеприпасах, а в конце третьего года население крупных городов испытывало острую нехватку продовольствия.

К началу войны оказались неразработанными программы решения социальных проблем военного времени, обострение которых было неизбежно при длительном характере войны и неудачах при ее ведении. Как покажет опыт, именно социальные воп-

[362]

росы тыла стали ахиллесовой пятой для Рооссийской империи на завершающем этапе Первой мировой войны.

В стране не было достигнуто единства действий всех политических сил в военных условиях в интересах достижения победы. Политическая борьба между правительствам, поддерживающими его политическими партиями и оппозицией, остававшейся в состоянии «пятой колонны» по отношению к собственной стране, грозила в случае неудач на фронтах обострением и сменой власти, что несомненно осложняло положение страны и вело ее к катастрофе. Случившиеся на завершающем этапе войны две революции явились тому подтверждением.

В заключение отметим, что и сегодня, на рубеже веков, как и сто лет назад, Россия не имеет четких ориентиров, признанных большинством общества, по миро-военным и связанным с ними другим проблемам. Твердая уверенность в собственной приверженности миру не является достаточным основанием для безопасности от современных видов внешней агрессии. Что век грядущий нам готовит в военном отношении? От этого трудного и неприятного вопроса нельзя отмахиваться. Такое поведение может стать причиной грозных исторических неожиданностей, как это не раз случалось в XX в. Вглядываясь в XXI век, надеясь на его радужные созидательные перспективы, следует сделать вывод: они состоятся, если человеческий гений и добрая политическая воля смогут постигнуть и обуздать природу современных войн.

Примечания:

{1} Соловьев Вл. Три разговора: О войне, прогрессе и конце всемирной истории, с включением краткой повести об анархисте и с приложениями. 3-е изд. СПб., 1901. С. 8, 9, 10, 11, 12.

{2} Иллюстрированный журнал, издавался в 1911-1914 гг.

{3} Еженедельный военно-экономический журнал, издавался с 1906 по 1914 г.

{4} Военно-научный журнал, ставивший целью углубленное изучение вопросов военного дела, военной истории и т.д., издавался по 4 книги в год с 1906 по 1913 г.

{5} Военно-теоретический журнал, в котором принимали участие виднейшие военные специалисты, издавался ежемесячно с 1910 по 1914 г.

{6} Свечин А. А. Предрассудки и боевая действительность. СПб., 1907; см. также: Стратегия XX века на первом этапе: Планирование войны и операций на суше и на море в 1904-1905 гг. Антология отечественной военной мысли. Кн. 5. Автор и руководитель проекта И. С. Даниленко. М., 1995. 405 с.

{7} Свечин А. А. Указ. соч. С. 135-136.

{8} Свечин А. А. Цифры В. Борисова // Русский инвалид. 1914. № 39. 19 февраля.

[363]

{9} Апушкин В. А. Русско-японская война 1904-1905 гг. М., 1911. С. 36, 37.

{10} Есипов Н. Н. Современная и будущая война. СПб., 1905. С. 7.

{11} Менделеев Д. И. К познанию России. Изд. А.С. Суворина. СПб., 1906. С. 3.

{12} Менделеев Д. И. С думой о благе российском. Новосибирск, 1991. С. 216.

{13} Снесарев А. Е. Военная география России. 2-е изд. СПб., 1910; Вандам А. Наше положение. СПб.; Типография А. С. Суворина. 1912. 204 с.; Он же. Величайшее из искусств. Обзор современного международного положения при свете высшей стратегии. СПб.: Типография А. С. Суворина. «Новое время». 1913; Новицкий Виктор. Высшая стратегия. СПб., 1913.

[364]