Хохлов А. Н. Журналист Д. Г. Янчевецкий — первая жертва среди российских китаеведов в период Первой мировой войны

Первая мировая война: взгляд спустя столетие. 1914 год: от мира к войне: доклады и выступления участников III Международной научно-практической конференции. — М., 2015. С. 758-766.

В статье освещаются малоизученные этапы жизни и творческой деятельности известного российского журналиста-китаеведа Дмитрия Григорьевича Янчевецкого (1873—1943). Его заграничная служба началась с должности учителя русского языка в китайско-русской школе Порт-Артура в 1899 г. В последующие годы он был журналистом в Китае (с 1900 г, до окончания русско-японской войны 1904—1905 гг.), затем в Персии и, наконец, в Австрии (с 1911 г.). В первый день Первой мировой войны его вопреки международным правилам арестовали по ложному подозрению в шпионаже и приговорили к смертной казни, которая в январе 1916 г. была заменена каторгой. Лишь через год благодаря обмену между военнопленными он смог вернуться на родину с подорванным здоровьем.

Ключевые слова:
журналист-китаевед, Первая мировая войны, «Чёртова башня» (военная тюрьма в Вене), каторга

A. N. Khochlov
THE JOURNALIST D. G. JANCHEVETSKY AS THE FIRST VICTIM AMONG RUSSIAN SINOLOGISTS DURING THE FIRST WORD WAR

The aim of the article is description of various sides of the life and professional activity of the famous journalist, sinologist and writer D. G. Janchevetsky (1873—1943). After his arrival to Manchuria, namely Port-Arthur in 1898, he became a teacher of Russian language in school for Chinese and Russian children. In subsequent years he was in China (during the Boxer rebellion in 1900 and the Russo-Japanese war in 1904—1905). Later the journalist as a constant representative of the newspaper «Novoe vremja» went to Persia and in 1911 he was in Austria. When the Fist World War break out, the journalist (contrary to all international convention) was arrested in Vienna, imprisoned and condemned (put to death), because of unproved suspicion in espionage, taken by the military administration of Austrian capital. Through the mediation of Spanish ambassador in January 1916 the Russian journalist was send to the Old prison (near frontier) for hard labor. After exchange of prisoners of war in January 1917 the Russian convict was released and returned to homeland.

Keywords:
journalist-sinolog, the First world war, prison, convict

[758]

Для многих сотен тысяч россиян Первая мировая война началась с всеобщей мобилизации, поставившей под ружье огромные массы трудоспособного населения. Среди защитников Отечества в ходе военных действий, развернувшихся на западной границе России, оказались и представители российской интеллигенции, в т. ч. востоковеды, которым пришлось взять на себя выполнение непривычных обязанностей, диктуемых военным временем. Так, известный китаевед А. И. Иванов, преподававший ранее в Петербургском университете, а затем в Восточной Практической академии, будучи зачислен на службу во внешнеполитическое ведомство, был привлечен к осуществлению мероприятий, связанных с высылкой из зон дислокации российских воинских частей китайцев, занимавшихся мелкой спекулятивной торговлей, открывавшей, помимо прочего, широкие возможности для сбора агентурной информации в пользу Германии и ее союзников{1}.

Война застала многих востоковедов за пределами своего отечества — на службе в заграничных учреждениях (консульствах и торговых фирмах) либо в научных командировках. Достаточно указать, что один из руководителей Российской Академии наук, ее Непременный секретарь С. Ф. Ольденбург оказался с возглавляемой им археологической экспедицией в северо-западной части Китая, в провинции Синьцзян, на пути следования в местечко Дуньхуан (пров. Ганьсу) для обследования знаменитых пещер Цяньфодуна со средневековыми изваяниями и фресками. О начавшейся войне с Германией Ольденбург узнал в г. Хами, куда одновременна с этим известием пришла скорбная телеграмма о смерти его брата Федора Сергеевича Ольденбурга, видного российского педагога. По приезде в Хами Ольденбург 15 августа 1914 г. оставил в своем дневнике такую запись: «Федор скончался. Моя жизнь оборвалась, ибо он был моим солнцем! Нам объявлена война Германиею»{2}.

Китаист Дмитрий Григорьевич Янчевецкий (1873—1943), которого вполне можно отнести к представителям практического востоковедения, встретил начало войны в Вене, где с 1911 г. выполнял обязанности специального корреспондента петербургской газеты «Новое время». Занимаясь по долгу своей журналистской службы изучением проблем политики Австрии и России в отношении Галиции{3}, он выступал за сближение галичан с Россией, при этом непосредственно поддерживал контакты с общественными деятелями Галиции, в т.ч. депутатами сейма, отстаивавшими права коренного, славянского, населения в условиях усиливающихся дискриминационных мер австрийского императорского двора, стремившегося окончательно установить здесь свой безраздельный контроль.

Согласно архивным данным, Дмитрий Григорьевич Янчевецкий родился 4 мая 1873 г. в г. Ревеле (ныне Таллин) в семье директора местной гимназии. В 1891 г. он поступил в Петербургский университет, где слушал лекции по востоковедению и юриспруденции. Будучи студентом китайско-маньчжурского разряда факультета восточных языков, написал сочинение на тему «Царствование ханьского императора Уди», за которое решением Совета Университета от 31 января 1894 г. был удостоен золотой медали. Из-за нехватки средств для уплаты за обучение Янчевецкий оставил университет до окончания полного курса, проучившись в его стенах до осени

[759]

1897 г. После передачи Китаем России Порт-Артура в аренду он в начале 1899 г. добровольно отправился на Дальний Восток{4}. По прибытии к месту назначения его назначили переводчиком китайского языка при гражданской администрации Квантунского района, преобразованного впоследствии в наместничество, которое возглавил вице-адмирал Е. И. Алексеев{5}.

Первая проба пера Янчевецким на новом месте появилась в виде серии заметок в газете «Владивосток» под названием «Из писем тетушке» (за подписью: «Я»), для характеристики содержания которых приведем один пример. В публикации от 1 ноября 1898 г. говорилось:
«Я до того уже присмотрелся [к окружающим меня китайцам], что научился различать здешних маньз (так здесь называют всех китайцев) одного от другого, тогда как вначале мне казалось, что все они имеют одно и то же лицо».

Будучи уволен в запас в октябре 1899 г., Янчевецкий стал преподавать русский язык в первой в Китае русско-китайской школе, открытой в Порт-Артуре{6}. Вскоре он стал активно сотрудничать с редакцией газеты «Новый край», начавшей выходить в Порт-Артуре с 1 января 1900 г. Показателем деловой активности Янчевецкого как журналиста может служить, например, его статья в «Новом крае» от 1 апреля 1901 г. (№ 38) о городе Дальнем (ныне Далянь), где присутствует его оценка будущего этого порта в такой перспективе: «Дальний может стать портом Азии — на севере, подобно Шанхаю и Сингапуру — на юге… Если наша политика на Востоке не может развиваться без такого опорного пункта, каким является Порт-Артур в политикостратегическом отношении, то и дальнейший экономический рост России в Северной и Восточной Азии не может обойтись без Дальнего, как свободного, незамерзающего, коммерческого и перворазрядного порта».

Здесь, в Порт-Артуре, журналиста застали тревожные вести о наступлении на Пекин повстанцев — ихэтуаней, которые, войдя в китайскую столицу, в мае 1900 г. осадили посольский квартал, где размещались дипломатические представительства иностранных государств, в том числе России. Когда почти все суда русской эскадры ушли из Порт-Артура в район Тяньцзиня, где в это время уже находились войска иностранных государств, Алексеев, присутствовавший 21 мая на выпускном экзамене в русско-китайской школе, предложил Янчевецкому отправиться в район будущих военных действий в качестве корреспондента «Нового края»{7}. На следующий день начинающий журналист на минном крейсере «Гайдамак» вышел в море и через несколько дней оказался в эпицентре ожесточенных боев иностранных войск с китайскими регулярными частями, выступившими на стороне повстанцев-ихэтуаней. В одном из этих боев в районе Тяньцзиня Янчевецкий был тяжело ранен гранатой, причем один из ее осколков угодил ему в грудь, в область сердца. Лишь благодаря тому, что осколок попал в пряжку от подтяжек, Янчевецкий избежал верной смерти. Другой осколок попал в ступню и был извлечен из нее во французском госпитале. Две корреспонденции Янчевецкого, сообщавшие о ходе военных событий с 29 мая по 3 июня 1900 г., не дойдя до адресата{8}, пропали в дороге.

[760]

После овладения союзными войсками Пекином Дмитрий Григорьевич, проявивший личный героизм при штурме китайской столицы, направился на новый театр военных действий — в южную часть Маньчжурии, где при покровительстве местных властей заметно активизировались не только китайские регулярные части и ихэтуани, но и разбойники-хунхузы («рыжебородые»), Здесь российскому журналисту вновь пришлось понюхать пороху — в том же качестве корреспондента «Нового края». На основе собранных материалов и личных впечатлений, сложившихся в ходе кампании против ихэтуаней, особенно в районе Тяньцзиня-Пекина, Янчевецкий написал книгу «У стен недвижного Китая», выдержавшую в течение двух лет четыре издания{9}. За экземпляр этой книги, поднесенной Николаю II, автор удостоился золотого портсигара — в знак признания его личного мужества в период драматических событий 1900 г. в Китае{10}.

Когда же вспыхнула русско-японская война 1904-1905 гг., фигура неутомимого Янчевецкого вновь появилась в самой гуще событий, разворачивавшихся на полях Маньчжурии{11}.

Главнокомандующий русскими войсками А. Н. Куропаткин поручил ему редактирование «Вестника Маньчжурской армии», с чем он блестяще справился. В ходе войны Янчевецкий был дважды удостоен Георгиевского креста. Впоследствии он работал в качестве корреспондента «Нового времени» — сначала в Персии, а затем в Австрии.

Его политически острые статьи, содержавшие критику образа действий правительственных чиновников Австро-Венгрии и Германии, не могли не вызвать настороженности у венских властей, решивших изолировать смелого журналиста при первом же удобном случае.

Объявление Австро-Венгрией войны маленькой Сербии послужило для венской полиции более чем достаточным предлогом для ареста корреспондента известной за пределами России газеты, не раз выступавшей в поддержку славянских народов в их борьбе за свободу, равные права и социальную справедливость. О том, как был совершен этот незаконный акт, совпавший с началом Первой мировой войны, рассказал в своих воспоминаниях сам Янчевецкий (через два с половиной года). Некоторое представление о деталях, характеризующих образ действий австрийской полиции в столь памятный для него и для истории день, дает, на наш взгляд, нижеследующий пассаж из его мемуаров: «19 июля (1 августа) 1914 г., в первый день всеобщей мобилизации австрийской армии против России и Сербии, в 2 ¹/₂ часа дня в мою квартиру в Вене явилось 8 молодых и крепких мужчин в пиджаках с крайне взволнованными лицами… Был жаркий июльский день, и мои неожиданные гости…, старательно рывшиеся во всех столах, ящиках и шкафах, обливались потом и ежеминутно бегали на кухню пить холодную воду… В 5 час. дня обыск был окончен; все бумаги, рукописи и несколько книг и карт, почему-то показавшихся подозрительными… — все было погружено в чемодан, и мне предложено следовать в дирекцию полиции.

[761]

Мое собеседование с полицейским комиссаром продолжалось с перерывами очень долго — часа 2-3. Комиссар сделал следующее вступление, с некоторою грустью и даже сочувствием в голосе: “Вы арестованы по подозрению в шпионаже. В руках полиции имеются весьма важные улики против Вас. Если Вы теперь же расскажете мне все подробности вашей шпионской деятельности…, то этим Вы в значительной степени смягчите и улучшите Ваше собственное положение”»{12}.

В своих ответах комиссару полиции Янчевецкий стремился доказать абсурдность предъявленного ему обвинения. Он указал, в частности, на то, что занимался в Вене «обыкновенной работой обыкновенного журналиста», что его «деятельность была открытая, гласная, публичная». «Вы просмотрите, — предлагал он полицейскому комиссару, — все мои захваченные [вами] материалы, и в них вы не найдете никаких следов, указывающих на то, чтобы я занимался тайным шпионажем»{13}.

Надежда на скорое освобождение, подкрепляемая чувством непричастности к шпионажу, еще более усилилась у Дмитрия Григорьевича после первого свидания с женой — на второй день после необоснованного ареста; ей удалось через знакомых сообщить в российское посольство о случившемся{14}. Однако при первой же попытке получить новое свидание с супругой, Янчевецкий получил отказ, и ему было заявлено о передаче его дела в ведение военных властей. Вскоре журналист узнал, что многие из россиян, проживавших в австрийской столице до войны, стали, как и он, жертвами шпиономании местных властей.

Ровно год — с 21 августа 1914 по 22 августа 1915 г. — Д. Г. Янчевецкий провел в так наз. «Чёртовой башне» военной тюрьмы{15}. Ее описание дано в одной из его статей. Упомянув о толстой входной двери с двумя тяжелыми засовами и крепким замком «Чёртовой башни», он следующим образом передает свои впечатления от первого знакомства с этим специальным отделением военной тюрьмы: «Я оказался на дне высокого 5-ти этажного колодца, обтянутого беспрерывной проволочной сетью, снизу и до стеклянной крыши. Вокруг сетки в 5 ярусов шли полукругом камеры для одиночных заключенных. В каждом ярусе было по 10 камер — итого 50… Одна камера в первом этаже служила канцелярией для надзирателей: здесь были разложены цепи на руки, оковы на ноги и смирительные рубашки… Последняя камера в каждом ярусе называлась “темным карцером с твердым ложем”; здесь была полная темнота и деревянные нары без соломенного тюфяка»{16}.

В период тюремного заключения Янчевецкому довелось познакомиться с многими сокамерниками — людьми разных профессий и взглядов, оказавшимися за решеткой лишь по подозрению в политической неблагонадежности или шпионаже. О политических взглядах этих лиц можно судить, например, по нижеследуемому отрывку из воспоминаний русского журналиста.

«Когда я вернулся, т.е. вернее был “отведен” обратно часовым в камеру 242, там было тоже около десятка новых посетителей, только что доставленных в гарнизонный арест[ный дом] и с жаром споривших… о России… К моему величайшему изумлению, защитниками России оказались 2 еврея, один одессит, а другой австрийский еврей…

[762]

[Одессит утверждал:] Это совершенно неверно, будто русское правительство занимается только террором, а полиция живет взятками… Еще пламеннее защищал Россию австрийский еврей Гроссман, никогда не бывавший в России и знавший Россию только по ученым книгам и русским писателям. — Я толстовец! — заявил он во всеуслышание. — Последователь великого русского писателя и философа Л. Толстого. После Христа это был величайший учитель и проповедник истины, братства и любви между народами. Ни один народ в Европе и на целом свете не способен осуществить великие принципы всенародного и международного братства, как именно русский народ… Европа стара, ветха и живет по трафарету. В социальном отношении Европа уже отжила свой век и ничего нового не скажет и не создаст. А Россия поразит мир своими будущими социальными реформами, своим будущим общественным строем… Все государственное устройство в якобы демократических странах в Европе и Америке основано в сущности на обмане. В таких демократических государствах, как Франция и Соед. Штаты, управляет вовсе не народ, а группа крупнейших капиталистов. Всей Великобританией со всеми ее колониями управляет вовсе не парламент, а несколько богатых английских помещиков, пэров и лордов. Об Австрии с ее заколоченным парламентом я и не говорю. Германией управляет такая тяжелая и беспощадная государственная машина, что под ее железными колесами гибнет всякая личность, гибнет свободный дух, гибнет почин и свободная воля… Русский народ, — подчеркивал Гроссман, — народ великих замыслов, огромных предприятий и смелых решений. Народ, который не боится производить над собою самые рискованные опыты ради народной пользы… Читайте внимательно русских писателей и тогда вы убедитесь, что русские — самый демократический народ на свете. Народ, который создаст самую свободную, самую демократичную и самую счастливую страну на свете»{17}.

Австриец Гроссман рассказал Янчевецкому о том, как его за проповедь своих толстовских и кропоткинских идей не раз заключали в тюрьму в США, Англии, Германии и Австрии. По наблюдениям русского журналиста, это еще более закалило его душу и укрепило в «идеях любви и братства народов».

В тюрьме Янчевецкий встречался и со своими давними знакомыми — депутатами галицийского сейма. Решением австрийского военного суда их вместе с российским журналистом приговорили к смертной казни.

Центральные газеты Москвы и Петрограда с напряженным вниманием следили за судебным процессом австрийских властей над Янчевецким и его товарищами, находившимися в тюрьме. Интересное свидетельство о суровых порядках, царивших в старой венской тюрьме с «Чёртовой башней», находим в публикации «Нового времени» под названием «Шесть месяцев в венской тюрьме» с рассказом Митрофана Ивановича Якубовского, псаломщика российской посольской церкви в Вене и секретаря консульства. Упомянув о Янчевецком и галицийских депутатах, арестованных в Австро-Венгрии, он, в частности, сообщил: «1 августа нашего стиля без всякого повода и каких-либо объяснений меня арестовали и заключили в известную своими ужасами «Чёртову башню» (Tenfelsturn), старую венскую тюрьму, хранящую до сих пор все традиции средневековья»{18}. Сообщив 21 июня 1915 г. о начале процесса в военном суде над шестью галичанами и корреспондентом «Нового времени», газета спустя два дня сообщила о том, что российским дипломатическим ведомством были приняты все меры для охраны интересов Янчевецкого через по-

[763]

средство испанского посла в Вене, и что оно озаботилось тем, чтобы привлеченный к суду имел хорошего защитника.

Спустя полгода «Новое время», ссылаясь на сообщение «Биржевых ведомостей» о вынесении австрийским судом смертного приговора Янчевецкому, писала по этому поводу: «Янчевецкий виновен только тем, что он русский и что он — журналист До сих пор журналисты пользовались у воюющих сторон теми же правами, что и работники, огражденные эмблемой Красного Креста. Целый конклав судей, восседающих спокойно в Вене, тащит на виселицу ни в чем не повинного журналиста»{19}.

Интересной с точки зрения выражения справедливого протеста представляется статья «К процессу Д. Г. Янчевецкого, Д. А. Маркова и других галичан», появившаяся спустя еще неделю в «Новом времени», в которой, в частности, отмечалось: «Только теперь, окольным путем через Румынию и румынскую печать, начинают приходить более подробные известия о том страшном судилище в Вене, которое окончилось приговором 7 русских людей к смертной казни через повешение. Несмотря на то, что еще 9 (21) июня, т. е. в день занятия немцами Львова, оно продолжалось более двух месяцев, венской печати было запрещено хотя бы единым словом обмолвиться как о сущности процесса, так и о ходе судебного разбирательства…

Военный прокурор допустил здесь очевидно юридический абсурд, недопустимый ни в одном цивилизованном судопроизводстве. Подсудимые были арестованы в день мобилизации, т. е. до открытия военных действий, а отвечать они должны были за деяния неизвестных лиц в Галиции, совершенных уже во время кампании…

Оснований для привлечения Д. Г. Янчевецкого к делу галичан не было никаких, и очевидно этот русский журналист попал на скамью подсудимых только потому, что дед его был родом галичанин, переселившийся в Россию, и что предки его всегда и везде доблестно отстаивали русское национальное и культурное дело…

Что касается Д. Г. Янчевецкого, то один тот факт, что он отказался от предложенного обмена на австрийских шпионов и сознательно остался в тюрьме с полной верой выяснить правду во время судебного разбирательства, доказывает его субъективное сознание невиновности и непричастности его к какому бы то ни было противозаконному деянию»{20}.

2 января 1916 г. Янчевецкий и его товарищи по тюремному заключению ожидали исполнения смертного приговора, однако накануне посол Испании в Вене де Кастро, принявший на себя дела по защите российских подданных, потребовал немедленной аудиенции у императора Франца Иосифа. Благодаря настойчивым просьбам испанского дипломата о помиловании, подкрепленным личными письмами августейших особ Испании — короля Альфонсо XIII и его матери Марии Кристины, состоявшей в близком родстве с австрийским императором, смертный приговор в последний момент был заменен пожизненной каторгой{21}.

Более года Янчевецкому пришлось провести каторжником в другой средневековой тюрьме — в Старой Градиске на границе Боснии. Только тогда начались русско-австрийские переговоры относительно обмена Янчевецкого и его арестованной супруги на австрийцев, оказавшихся в русском плену. Наконец, после длительной переписки стороны достигли договоренности, и Янчевецкие — муж и жена — смогли отправиться на родину.

[764]

4 февраля 1917 г. Янчевецкие прибыли в Петроград. На Финляндском вокзале их встретили близкие родственники и друзья, в т.ч. сотрудники редакции «Нового времени». Автор заметки, появившейся на следующий день в этой газете, касаясь приезда из Австрии русских пленников в российскую столицу, выразил свое впечатление следующей констатацией: «Тридцать месяцев тяжелой неволи сильно отозвались на Д. Г. Янчевецком и его супруге. Д. Г. Янчевецкий сильно поседел, осунулся и на его лбу легли глубокие морщины»{22}. Жену Янчевецкого, урожденную Огневу, родную правнучку А. В. Суворова, ожидали дома грустные вести: один из ее братьев геройски погиб под Перемышлем, а другой был ранен и оказался в Галиции, в военном госпитале. Что касается матери, то она скончалась от горя и печали, не дождавшись обнадеживающей весточки о судьбе дочери.

12 февраля 1917 г. редакция газеты «Новое время» совместно с «Вечерним временем» устроила обед в честь Янчевецкого в помещении экономического клуба. Как сообщала того же числа упомянутая газета, в большой группе собравшихся ее сотрудников находились редакторы: М. А. Суворин, Б. А. Суворин и М. Н. Мазаев, а также гости: жена и сестра Янчевецкого, член Государственного Совета И. В. Гурко, А. И. Гучков, ст. товарищ председателя В. А. Бобринский, директор 2-го Департамента МИД барон Б. Э. Нольде, вице-директор князь А. В. Урусов и помощник заведующего отделом печати МИД С. В. Тухолка. «Г-н Тухолка говорил о положении славян и поднял бокал за освобождение и единение славянских народностей и за Янчевецкого как славянина и деятеля по объединению славянства, которым мы гордимся».

В серии статей, опубликованных вскоре после возвращения на родину, а чаще в устных выступлениях перед представителями российской общественности Янчевецкий подробно рассказал о своем пребывании в австрийском плену. Он упомянул и о жестоком обращении австрийских властей с лицами, попавшими в силу разных обстоятельств в их тюрьмы и лагеря для военнопленных, однако известный журналист намел возможным говорить о разном отношении разных австрийцев, в т. ч. официальных лиц, к пленникам-россиянам, более или менее жестоком, более или менее оскорбительном для чести россиян.

Мужественное поведение Янчевецкого перед австрийскими властями, устроившими чудовищное судилище над людьми за их сочувственное отношение к идеям славянства, было по достоинству оценено россиянами, в том числе его коллегами. Известный журналист С. Н. Сыромятников, выступая на обеде в честь Янчевецкого, при перечислении его заслуг и достоинств особенно отмечал готовность выполнить свой Профессиональный долг «в любой момент и в любом, хотя бы крайне опасном месте»{23}. Как бы в развитие этой мысли о важной роли журналистики в жизни общества С. Н. Сыромятников в статье «Исследование действительности», в частности, указал на важность вклада журналистов-международников в дело дружбы и взаимопонимания между различными народами. «В молодые годы, — писал он, — если вы хорошо владеете пером, если знаете языки, — есть ли что-нибудь лучше роли заграничного корреспондента, вечного путешественника, наблюдателя всего характерного и важного, что есть на свете? Вместо того чтобы писать незначительные повести, комедии, публицистические статьи, — не лучше ли отдаться изучению народов, нас окружающих и незнание которых ведет к катастрофе?». И далее: «Нужно

[765]

хорошо знать друг друга, ибо жизнь меняется быстро, и вчерашний опыт не всегда пригоден на сегодня»{24}.

Преимущественно в этом направлении всегда работала творческая мысль журналиста-востоковеда Янчевецкого, которому в период Первой мировой войны довелось испытать на личном опыте жестокие муки суровой изоляции от внешнего мира, вдали от родного дома.
После февральских и октябрьских событий 1917 г. в России Дмитрий Григорьевич продолжал интересоваться историческим прошлым и современным положением стран Востока, особенно тех, которые территориально примыкали к российской границе. Примером его неослабевающего интереса к восточной духовной культуре может служить его письмо от 10 апреля 1926 г., направленное из Ростова-на-Дону Ольденбургу в связи с предполагаемым приездом в страну Советов Рабиндраната Тагора. Через Янчевецкого многочисленные почитатели известного индийского писателя и мыслителя (ряда городов Кавказа) надеялись передать свои дружеские пожелания в виде особого послания{25}.

Приходится, однако, сожалеть, что в советское время имя журналиста-китаиста Дмитрия Григорьевича Янчевецкого было почти забыто, хотя многие востоковеды пользовались и продолжают пользоваться написанными им по горячим следам событий книгами, которые поражают и сейчас тонкими наблюдениями над политической и духовной жизнью народов Востока сравнительно недавнего прошлого.

[766]

Примечания:

{1} Архив внешней политики Российской империи (АВПРИ). Ф. Китайский стол. 1914—1915. Д. 3330. Л. 68—79. В деле имеются документы на китайском языке в переводе Иванова. Подробнее см.: Хохлов А. Н. Политика России в отношении китайских иммигрантов в период Первой мировой войны // Российская история. 2015. № 3. С. 15-29.

{2} См.: СПб филиал Архива Российской Академии Наук (СПб филиал АРАН). Ф. 208. Оп. 1. Ед. хр. 179. Л. 19.

{3} См.: Янчевецкий Д. Г. Галицкие письма. На русско-австрийской границе // Новое время. 1911. № 12715. 6 (19) авг. С. 3-4; Галичанин. Непорядки в австрийской армии // Там же. 1913. 16 (29) авг. № 1343.

{4} Центральный государственный архив Дальнего Востока (ЦГА ДВ), Томск. Ф. 702. Оп. 1. Д. 2351. Л. 5-6.

{5} Об удовлетворительном знании Янчевецким китайского разговорного языка могут свидетельствовать диалоги с китайцами и китайские фразы, помещенные в его книге. См.: Янчевецкий Д. Г. У стен недвижного Китая. 4-е изд., СПб; Порт-Артур, 1903. С. 85-86 и др.

{6} ЦГА ДВ. Ф. 702. Оп. 1. Д. 2351. Л. 34.

{7} Кравченко Н. К возвращению Д. Г. Янчевецкого // Новое время. 1917. №14687. 24 янв. (6 фев).

{8} Приамурские ведомости. 1900.2 июля. №340. С. 9; Янчевецкий Д. Г. У стен недвижного Китая… С. 128-129.

{9} До издания книги Янчевецкому удалось опубликовать ряд материалов о событиях 1900 г. в Китае в газете «Новый край». См.: Дм. Янчевецкий. Год назад. Из недавних воспоминаний // Новый край, 1901. 15 июля. № 81. С. 2-3; 20 июля. № 83. С. 2-3; 22 июля. № 84; 25 июля. № 85; 27 июля, № 86. С. 2-3; 29 июля. № 87; 1 авг. № 88; С. 2-3; 5 авг. № 90. С. 2-3; Дм. Янчевецкий. Тяньцзиньское временное правительство // Новый край. 1901. 12 авг. № 93. С. 2; 19 авг. № 96. С. 2-3 и др. В газете «Новый край» вышли в свет также и другие материалы Янчевецкого, касавшиеся его пребывания в Маньчжурии. См., напр.: Дм. Янчевецкий. Инкоу. Из недавнего прошлого // Новый край. 1901. 2 сент. № 101. С. 2; № 110. С. 2-3; 3 окт. № 114. С. 2-3.

{10} ЦГА ДВ. Ф. 702. Оп. 1. Д. 2351. Л. 20; Новый край. 1903. 5 марта. № 27. С. 2.

{11} Прикомандированный к штабу маньчжурской армии Янчевецкий 4 февраля 1904 г. выехал из Хабаровска и 19 февраля оказался в Порт-Артуре. См.: Харбинский вестник. 1904. 13 фев. № 124. С. 2; 5 марта. № 142. С. 2.

{12} Янчевецкий Дм. Записки австрийского каторжника // Новое время. 1917. 1 (14) фев. № 14695.

{13} Там же.

{14} Новое время. 1917. 8 (21) фев. № 14702. С. 5.

{15} Там же.

{16} Там же. 19 фев. (4 марта). № 14712. С. 6.

{17} Там же. 11 (24) фев. № 14705. С. 6.

{18} Там же. 1915. 21 фев. (6 марта) № 13990.

{19} Там же. 1915. 15 (28) авг. № 14163.

{20} Там же. 1915. 23 авг. (5 сент.). № 14171.

{21} Россия и Испания: Документы и материалы 1667-1917. Т. II. 1800-1917. №№ 118, 119, 121. С. 307-309.

{22} Новое время. 1917. 23 янв. (5 фев). № 14686. С. 4.

{23} Там же. 2(15) фев. №14696. С. 5.

{24} Там же. 28 янв. (10 фев). С. 6.

{25} СПб филиал АРАН. Ф. 208. Оп. 3. Ед. хр. 697. Л. 1 (авт.).