Ларин А. Б. «На персидском фронте». Русские и британцы в Иране в годы Великой войны: опыт кросскультурной коммуникации

Россия в годы Первой мировой войны, 1914–1918: материалы Междунар. науч. конф. (Москва, 30 сентября — 3 октября 2014 г.) / отв. ред.: А. Н. Артизов, А. К. Левыкин, Ю. А. Петров; Ин-т рос. истории Рос. акад. наук; Гос. ист. музей; Федеральное арх. агентство; Рос. ист. о-во. — М.: [ИРИ РАН], 2014. С. 73-78.

Существует мнение, что Конвенция 1907 г. положила конец почти вековому соперничеству России и Великобритании в Азии и завершила Большую Игру{1}. Российские и британские дипломаты и военные, на протяжении десятилетий соперничавшие за влияние в Иране, неожиданно оказались союзниками, которым следовало искать пути налаживания конструктивного взаимодействия друг с другом. Особенно актуальной последняя задача стала после августа 1914 г. Несмотря на провозглашенный Ираном нейтралитет, общественные настроения в стране носили антирусский и антибританский характер, на территории государства Каджаров активно действовали германские и османские агенты, развернувшие пропаганду джихада. Агитация была поддержана иранскими националистами, намеревавшимися при помощи немцев освободить страну от власти русских и англичан. Жандармерия, руководимая шведскими офицерами, также занимала прогерманскую позицию{2}. Все это требовало от партнеров по Антанте слаженных действий, старые мотивы соперничества должны были отойти на второй план перед необходимостью решать сугубо практические военные задачи, обеспечивать союзнику содействие и поддержку.

Вместе с тем взаимное недоверие между британцами и русскими не могло исчезнуть после подписания А. П. Извольским и А. Николсоном соответствующих бумаг. Дипломаты, военные, служащие, долгое время жившие в Персии, существовали в атмосфере настороженного внимания к противоположной стороне, в опасении усиления противника. Далеко не все из них с воодушевлением восприняли заключение соглашения и раздел Персии на сферы влияния, полагая, что Конвенция связывает им руки. Все эти факторы делают исследование взаимного восприятия британцев и русских в Иране актуальной научной задачей. Имеющиеся в нашем распоряжении архивные и опубликованные источники позволяют пролить свет на то, как соперники по Большой Игре относились друг к другу накануне и в годы Великой войны.

Основным понятием, обозначавшим отношение русских и британцев друг к другу, было слово «союзник» (ally). Это слово стало (что естественно) нейтральным обозначением англичан и русских в описаниях. Оказавшись «в одной лодке», бывшим соперникам необходимо было подчеркнуть свою сплоченность и единство в виду настороженного и недоброжелательного внимания местного населения и вражеской агитации. Отсюда — взаимные символические акции{3}. Так, генерал Н. Н. Баратов, с

[73]

октября 1915 г. командующий экспедиционным корпусом в Персии, писал в Хамадан полковнику М. Г. Фисенко: «Во исполнение приказания Августейшего Главнокомандующего, при подъеме английского флага устройте такую же торжественную церемонию с войсками и хором трубачей, как было при подъеме нашего»{4}. Когда отряд генерала П. Сайкса прибыл в Исфахан в 1916 г., ему было предложено подписать совместную с его российским коллегой телеграмму, выражающую почтение его величеству царю{5}. Вот содержание этой телеграммы: «В древнем городе Исфахане, в сердце Ирана, русские силы командующего Беломестнова и британские силы генерала Сайкса теперь соединились. В соответствии со старинным казачьим обычаем встречать гостей хлебом-солью, мы ныне приветствуем прибытие наших дорогих союзников, и под грохот орудий союзные силы в Исфахане пьют за здоровье августейших лидеров союзных армий и за здоровье генерала Баратова, командующего союзными войсками в Персии»{6}.

Формирующийся «союзнический» дискурс носил довольно сложный, многомерный характер. Характерно подчеркивание позитивного отношения к союзнику. В описании рейда сотника В. Д. Гамалия из Ирана в Месопотамию, в расположение британских войск, отмечается радушный прием, оказанный Гамалию и его людям. «Говорили тосты: за Русскую армию и Россию; десятки раз, громко кричали гип, гип, ура!.. На долю Гамалия выпало много искреннего внимания и восхищения. Казаки рассказывали англичанам в палатках про свои похождения на чистейшем русском языке, а те слушали серьезно и внимательно, и обе стороны находили естественным продолжать эту непонятную беседу. Казак рассказывал про луров, жажду, солнце и пустыню, и английский солдат и индус отлично понимали, что именно жажда в пустыне и солнце и есть самые главные вещи, о которых только можно и говорить. Оба собеседника пережили в походах бессмысленной войны и солнце, и жажду в пустыне»{7}. Мотив переживания общих тягот войны становится важным объединяющим элементом: «Английские войска испытывали те же страдания, что и русские — от жары, жажды, малярии и насекомых»; отмечаются «исключительное мужество и выносливость английских солдат и индусов», хладнокровие и выдержка англичан{8}.

Схожие мотивы мы наблюдаем и в британских описаниях. Сайкс сообщает, что при вступлении в Исфахан они встретили «самый дружественный прием» от британской, русской и армянской колоний, а также от персидских властей{9}, а русские отметили прибытие англичан великолепным банкетом. «Русские обладают даром гостеприимства и с удовольствием проводят за столом час за часом, поднимая тост за тостом, глядя на удивительные казачьи танцы. <…> Было много случаев братания между офицерами»{10}. Идея воинского братства, поддержки и взаимовыручки, основанных на единстве целей, одинаковых проблемах, сложностях походной жизни, давала основания для выстраивания образа союзника, еще недавно бывшего врагом.

Одновременно этот образ наполнялся рядом негативных компонентов, обусловленных давней традицией геополитического соперничества Великобритании и России. Альянс воспринимался как тактический. Сэр А. Уилсон, британский офицер, работавший в комиссии по ирано-турецкому разграничению, писал об этом следующим образом: «Сейчас Россия наш союзник, но она всегда будет, я полагаю, противостоять нам в деталях, в потребностях и в чувствах; чем больше я наблюдаю русских, тем более я в этом убеждаюсь, и я не хочу подвергать Европу славянской угрозе больше, нежели необходимо»{11}. И в другом месте: «Россия и Британия обречены быть соперниками до тех пор, пока мы в Индии и восточных водах, а они — на Кавказе и в Центральной Азии»{12}. А вот что писал в 1914 г. русский офицер, начальник Персидской казачьей бригады, генерал-майор кн. Н. П. Вадбольский: «Англичане резко отделяют политику в Европе от

[74]

Азиатской; в Европе при содействии нашем к выгоде их и нашей должна быть ослаблена Германия, в Азии мы должны быть отбрасываемы всемерно от возможности хотя бы в далеком будущем приблизиться к теплому морю; Персия должна быть буфером»{13}.

Существовало ясное осознание того, что российско-британский альянс обусловлен наличием некоторых общих интересов и может быть пересмотрен в любой момент. Оценивая результаты уже упоминавшегося рейда Гамалия, оставивший его описание А. Г. Емельянов пишет: «Обе армии — русская и английская, как и обе нации, в то время спаянные общими интересами (здесь и далее курсив мой. — А. Л.), в маленьком военном эпизоде ярко почувствовали и осознали взаимную связь и единство общесоюзного против германо-турок фронта. Радовались наши войска в Персии, а английские в Месопотамии, что недалеко от них есть друзья, которые борются за общее дело. <…> Радовались и в Петрограде, так как успешный рейд Гамалия давал возможность напомнить англичанам, что общность союзных интересов заставляет их быть более внимательными к нуждам России в войне»{14}. Таким образом, с одной стороны, по отношению к союзнику употребляется даже слово «друг», но «дружба» вызвана прагматическими причинами и о целях этой «дружбы» правительство в Петрограде не прочь напомнить.

Нехитрые геополитические тезисы рационализировались в совершенно иных терминах. Представители двух стран использовали различный инструментарий, призванный подчеркнуть принципиальные различия с «союзником». Из общего можно назвать апелляцию к мнению местного населения. С обеих сторон мы видим стремление найти признаки большего расположения иранцев к «своим» и неприязни к «чужим»{15}. Так, в обзорах печати за сентябрь 1915 г. начальник казачьей бригады подполковник Н. В. Прозоркевич сообщает: «Газета “Бамдаде Роушен” <…> нападает на англичан за занятие ими Бушира, уверяет, что все злоключения Персии причинены англичанами, в руках которых русские всегда были послушным орудием; <…> Статьи в газетах “Иршад” и “Шоура” были посвящены южным событиям, причем “Шоура”, сравнивая русскую и английскую политику, отдает предпочтение первой»{16}. «В общем за последнее время тон столичной печати стал резко англофобский, — писал Прозоркевич в следующем обзоре. — По отношению России печать настроена миролюбиво и даже дружественно. Германия и Турция оставлены печатью пока в стороне. Газета “Иршад” <…> указывает, что русские за все истекшие 8 лет, несмотря на массу представлявшихся им удобных случаев, никогда не позволяли себе того, что сделали англичане за последнее время»{17}. Указывалось даже на зависть англичан к популярности русских: «Та же газета (“Раад”. — А. Л.) уверяет, что арест турецкого консула в Реште вызван был происками англичан, завидующих создавшейся за последнее время в стране популярности русских и стремящихся подорвать таковую»{18}. Англичане в это же время писали нечто прямо противоположное{19}.

В то же время существовали и значительные различия в восприятии и описании русскими англичан и vice versa. Представители России чаще обращались к характеристикам англичан, присущим им в силу национального менталитета. Подчеркивались негативные качества, ассоциируемые с «коварным Альбионом». Так, англичане «хитрили», «не хотели давать о себе сведений»{20}. Особо указывалось на их «жестокое» отношение к местному населению и даже «варварство»{21}. Утверждалось, что англичане «ревниво» следят за русскими: «Вдруг русское влияние усилится за счет английского?!»{22}. Само слово «союзник» порой использовалось в ироничном контексте и заключалось в кавычки23, утверждалось, что англичане «были якобы нашими союзниками»{24}.

Впоследствии, уже после революционного 1917 г., недоверие к союзникам эволюционирует в разочарование и обиду. Для участников боевых действий в Иране поведение союзников после 1917 г. казалось недостойным{25}. Можно видеть мотив об-

[75]

манутых ожиданий, идею о том, что «англичане выжали из нас все, а когда увидели, что русские воевать больше не могут, бросили на произвол судьбы. Бросили голодными массу еще не ушедших войск и отказались платить наши долги»{26}. И если для командного состава российских войск в Иране революция и отсутствие поддержки со стороны союзников означали геополитический провал, то в восприятии простых солдат имелся мотив ненужной, непонятной войны, в которой русские таскают каштаны из огня для англичан: «Отцы наши и деды всю жизнь воевали. Для кого? Зачем? И я воюю. Довольно. Будь прокляты англичане!»{27}.

Зачастую не слишком высоко оцениваются боевые качества британских военных в сравнении с российскими. Так, «англичане умоляли русское командование» спасти генерала Ч. Таунсенда{28}, иранцы в казачьей дивизии «насмешливо и иронически отзывались о своих новых начальниках-англичанах»{29}.

Британцы прибегали к иным методам растождествления себя с русскими. Наиболее общим приемом было подчеркивание цивилизационных различий, указание на то, что русские не принадлежат к европейской цивилизации{30}. А. Уилсон приводит описание следующего эпизода: «Здесь находятся 70 русских и 200 персидских казаков под командованием российских полковников. Оба русских приятные люди, но, по всей вероятности, они делают мало хорошего для этой несчастной страны, в которой обретаются. Вчера я посетил пикник, устроенный одним из них, и было любопытно отметить, как легко русский, который не является европейцем, усваивает манеру поведения персов. Последние воспринимают его (русского. — А. Л.) в большей степени как такого же, как они сами: это, с одной стороны, делает поглощение (assimilation) Персии Россией сравнительно легким. Персы воспринимают англичан принадлежащими к иному уровню цивилизации и потому порой пытаются, увы! имитировать наши институты, а русских считают не лучше себя самих»{31}. Поскольку в тех же текстах есть пассажи, где Россия и русские несомненно отнесены к Европе{32}, это порождает амбивалентность соответствующих образов и возможную идеологическую мотивированность (быть может, неосознанную) подобных интерпретаций.

Встречаются указания на то, что альянс с Россией дискредитировал англичан в Иране, вредил их имиджу. Уже упоминавшийся сэр П. Сайкс пишет, что оккупация Россией северной Персии породила враждебность в массах, и англичане страдали из-за военного союза с Северной Державой, хотя и пользовались добрым именем за честное ведение дел и искренность, что является их «бесценным наследием на Востоке»{33}. И далее: «Имела место сильная неприязнь к России, смешанная со страхом; и существовало ощущение в хорошо информированных кругах, что Великобритания, победитель Наполеона, в итоге победит, однако, в общем, мы испытали много ненависти за то, что были союзниками ненавистных русских»{34}.

Это взаимное недоверие сказывалось и на повседневной военной практике. Стороны внимательно следили друг за другом. Отчасти это было вызвано необходимостью согласования военных операций. Емельянов пишет, сравнивая французов и англичан: «Французы только интересовались экзотическим фронтом и при штабе корпуса постоянного представителя не держали. Англичане — другое дело. Они зорко следили за нами, а Михаил Михайлович (майор Роуландсон. — А. Л.) даже верхом проделал Ханекенский поход. Операции английской Месопотамской и нашей Персидской армии были согласованы. Наш успех создавал на английском фронте полезную перегруппировку войск, а неудача тоже немедленно давала себя знать на берегах Тигра»{35}. Но в то же время были и иные причины следить за союзником. Например, у командования российского экспедиционного корпуса возникла необходимость введения военной цензу-

[76]

ры не только на персидском, но и на английском телеграфе, поскольку имелись «сведения, что англичанами распространяются ложные сведения о действии русских войск»{36}.

Таким образом, ситуация, сложившаяся накануне Великой войны в отношениях между англичанами и русскими, была обусловлена общим ходом развития политики двух стран в регионе в течение предшествующего столетия Большой Игры. Более того, в годы, непосредственно предшествовавшие Великой войне, взаимное недоверие и подозрительность скорее усиливаются и напряженность в отношениях пред ставителей двух государств растет.
Война, однако, вносит свои коррективы. Вынужденные оказывать друг другу реальную поддержку и содействие, в конце концов — рисковать и умирать друг за друга, русские и англичане меняют риторику и корректируют символические практики. Они все чаще используют слово «союзник», наделенное положительными коннотациями. В описаниях появляются наполненные положительными чертами примеры встреч военных обеих стран, описания схожести военной жизни.

И одновременно с этим присутствует мотив подозрительности, недоверия, и понимание того, что англо-русский союз — временный, тактический, и после войны произойдет ревизия отношений двух стран. Как следствие — необходимость уже сейчас, в годы войны, укреплять свои позиции, обеспечивать лояльность местного населения и ограничивать соответствующие возможности союзника. После революции в России эти мотивы с российской стороны дополняются, в описательной риторике, мотивами обиды и разочарования в союзнике, а с британской — мотивами сожаления об исчезнувшей России и российской армии{37}.

Сложившаяся система взаимного восприятия британцев и русских была амбивалентной. Соперник здесь превращался в союзника и наоборот. Наличие в один и тот же момент обоих мотивов усложняло ситуацию, делало взаимодействие между двумя военными союзниками уже на практике, в реальности, переусложненным и отягощенным излишними процедурами, призванными обеспечить собственное доминирование и ослабление противоположной стороны.

Примечания:

{1} Сергеев Е. Ю. Большая игра, 1856-1907: мифы и реалии российско-британских отношений в Центральной и Восточной Азии. М., 2012. С. 295.

{2} См. об этом: Емельянов А. Г. Казаки на персидском фронте (1915-1918). М., 2007. С. 32 и далее; Sykes Р. М. A History of Persia. Vol. II. London, 1921. P. 435-450; Moberly F. J. Operations in Persia. 1914-1919. Facsimile Edition with Introduction by Dr. G.M. Bayliss. London, 1987. P. 44-130.

{3} Э. Уинн полагает, что известная встреча британского отряда под командованием П. М. Сайкса с российскими войсками в Исфахане в 1916 г. была, среди прочего, мотивирована желанием Сайкса продемонстрировать публично, что русские и британцы отныне едины перед лицом турок и немцев и что победа Германии отнюдь не очевидна. См.: Wynn A. Persia in the Great Game. Sir Percy Sykes, Explorer, Consul, Soldier, Spy. London, 2003. P. 270.

{4} Российский государственный военно-исторический архив (далее — РГВИА). Ф. 2320(I). Д. 48. Л. 15.

{5} Sykes Р. М. Op. cit. Р. 461.

{6} Ibid. Р. 462.

{7} Емельянов А. Г. Указ. соч. С. 143.

{8} Там же. С. 111, 122-123.

{9} Sykes Р.М. Op. cit. Р. 461.

{10} Ibid. Р. 462.

{11} S. W. Persia. Letters and Diary of a Young Political Officer, 1907—1914. By Sir Arnold Wilson. London, 1942. P. 296.

{12} Ibid. P. 132.

{13} РГВИА. Ф. 13185. Оп. 1. Д. 77. Л. 104об.

{14} Емельянов А.Г. Указ. соч. С. 153-154.

{15} РГВИА. Ф. 13185. Оп. 1. Д. 127. Л. 77, 91, 98; Sykes Р. М. Op. cit. Р. 435; S. W. Persia. Letters and Diary… P. 288-290.

{16} РГВИА. Ф. 13185. Оп. 1. Д. 127. Л. 77.

[77]

{17} Там же. Л. 91.

{18} Там же. Л. 98.

{19} См., например: Sykes P. M. Op. cit. P. 435; S. W. Persia, Letters and Diary… P. 288-290.

{20} Емельянов А. Г. Указ. соч. С. 144.

{21} Там же. С. 146.

{22} Там же. С. 226.

{23} «В это время дела англичан, наших «доблестных союзников», в Месопотамии были совсем плачевны» (Позднышев С. Поход в Персию // Русский Инвалид. № 159, Май, 1966).

{24} Булацель С. Воспоминания о службе в Персидской Казачьей Его Величества Шаха Дивизии // Военно-исторический вестник. Издание общества любителей русской военной старины. № 11. Май, 1958. С. 20.

{25} См., например: Емельянов А. Г. Указ. соч. С. 386-387.

{26} Там же. С. 376.

{27} Там же. С. 353. Труппа таких солдат встретилась на пути миссии генерала Л. Денстервиля на дороге за Хамаданом: «Они не проявляли активной враждебности по отношению к нашим офицерам, но явно демонстрировали, что более не рассматривают британцев в качестве союзников: «Мы заключили мир с Германией, а вы только хотите продолжать войну» повторяли они как попугаи». См.: Sykes Р. М. Op. сit. P. 490.

{28} Позднышев С. Указ. соч.

{29} Булацель С. Указ. соч. С. 20.

{30} См., например: S. W. Persia. Letters and Diary… P. 174, 287.

{31} Ibid. P. 287. Любопытно, что в обратной ситуации, когда британец легко перевоплощается в казака, для Уилсона это всего лишь забавный курьез, но не повод делать глубокие культурологические обобщения. «Капитан Дайер <…> показал себя в новом свете, столь хорошо исполняя казачьи танцы, что когда они со своим соседом обменялись головными уборами и кителями, он мог быть принят за одного из них» (Ibid. Р. 293).

{32} См.: S. W. Persia. Letters and Diary… P. 100, 172; Hubbard G. E. From the Gulf to Ararat. An Expedition through Mesopotamia and Kurdistan. New York, 1917. P. 229.

{33} Sykes P. M. Op. cit. P. 435.

{34} Ibid. См. также: S. W. Persia, Letters and Diary… P. 288-290.

{35} Емельянов А. Г. Указ. соч. С. 342.

{36} См.: РГВИА. Ф. 2320(I). Д. 88. Л. 3.

{37} См. об этом, например, у Сайкса: «Войска, сражавшиеся столь упорно более двух лет, оказались деморализованы и утратили воинскую честь и дисциплину. В июне 1917 г. я был несчастным зрителем нового порядка. Казаки в Исфахане, бывшие прекрасной военной силой в предыдущем году, прекратили нести караул и отдавать честь своим офицерам, которых они даже выставили на их квартир. Некоторые из них занялись грабежом на «большой дороге», в то время как другие валялись пьяными, пока вино и крепкие напитки были в наличии. Патрулирование прекратилось, и область вокруг Исфахана оказалась наводнена ордами грабителей. Перед осенью российские войска в Персии были повсюду деморализованы, и положение офицеров было плачевно, все то, за что они стояли, рухнуло» (Sykes Р. М. Op. cit. P. 486).

[78]