Орлов А. В. Хочется верить, но нечему…: Странички из дневника Первой мировой
Публ. подг. Ек. Трубникова // Родина. 2006. № 7. С. 70-74.
Начало. Окончание см.: Родина. 2006. № 8.
Предлагаемые вниманию читателей «Родины» фрагменты военного дневника принадлежат перу кадрового офицера 2-й Гренадерской артиллерийской бригады Андрея Владимировича Орлова. Эти записи, первая из которых относится к 17 июля 1914 года, а последняя к 17 июня 1916-го, до настоящего времени находились в семейном архиве и никогда ранее не публиковались.
Андрей Владимирович Орлов (1884-1946?) родился и вырос в Москве, в семье известного врача Владимира Андреевича Орлова, женатого на Анне Алексеевне Ивановой. В этой семье, около 40 лет прожившей на Волхонке, было ещё двое детей.
Сестра Андрея Владимировича — Надежда — в замужестве Семёнова-Тян-Шанская (1879-1942), жида в Петербурге, поэтому Андрей Владимирович, служа там же, много времени проводил в семье Семёновых, как в городе, так и в имении.
Старший брат — Сергей (1880-1958) — профессор МГУ, член-корреспондент АН СССР, один из основоположников русской школы кометной астрономии (о нём см.: Родина. 2004. № 1. С. 45-50).
Судьба Андрея Владимировича, место и дата его смерти до сих пор родственникам неизвестна. В найденном черновике автобиографии, написанном старшим братом уже в советское время, есть карандашная запись — «Сведений о нём не имею». А перед тем Сергей Владимирович пишет, что видел брата последний раз в 1918 году. В качестве «семейного предания» сохранились лишь слухи о нахождении Андрея Владимировича в Москве в 1919-м и о кончине его в Париже вскоре после Второй мировой войны.
Мы надеемся, что публикация дневниковых записей Андрея Орлова поможет разыскать новые подробности о дальнейшей судьбе их автора.
Отдельно благодарим сотрудников РГВИА — директора архива И. О. Гаркушу, начальника отдела информационного обеспечения В. М. Шабанова и сотрудника архива А. М. Кульчицкого за помощь в разыскании послужного списка автора дневника.
Екатерина Трубникова
[Первая тетрадь]
19-го [июля 1914 года] …Мобилизация идёт превосходно. Всюду порядок. Несмотря на огромный привоз и недохват в чинах управлений — работа идёт быстро, и запасные то и дело разводятся партиями по сборным пунктам. Пьяных почти нет. Настроение отличное: спокойное, уверенное, торжественное, прямое гордое, что наконец Россия выступила на твёрдый прямой путь и идёт не колеблясь к намеченной цели. Жаль будет, если это настроение не будет использовано: если дипломатия, никогда небывшая на высоте призвания, отступит, или немцы, всегда так воинственно настроенные, струсят. Жалко, если такое напряжение сил — всё вхолостую…
Фото — Андрей Владимирович Орлов в своём кабинете. Публикуется впервые.
20-го [июля] В утренних газетах правительственное сообщение, что Германия объявила войну России. Ездим в академию сдать все книги. Говорят переведены на старший класс и откомандировываемся в штаб П[етербурского]. В[оенного] Ок[руга] для замещения офицерами батарей, устанавливаемых по всему Финляндскому побережью. Надо хлопотать об откомандировании в бригаду. В 31/2 ч[аса] дня в Зимнем Дворце было молебствие в присутствии Императора. Император твердо и решительно заявил, что не заключит Мира пока последний неприятельский воин не уйдёт с земли русской. Офицеры кричали «Ура» и потрясали вынутыми шашками. Последние известия, что Калиш взят немцами, Вержболово сожжено. В Либаве будто бы всё уничтожено нами. В Северном море якобы идёт большой бой — очевидно с английским флотом.
21-го [июля] В нашем положении перемен никаких. Ген[ерал] Чернявский только что приехал и разругался почему не отпустили в части офицеров, подавших рапорта — говорит нечего было рассуждать
[70]
раз объявлена мобилизация. Газетные известия — Германия захватила Люксембург и идет через Бельгию во Францию. Морской бой очевидно с французским флотом. Нарушение нейтралитета Бельгии и захват Люксембурга очевидно вызовет вмешательство Англии. Говорят у нас отступили с границы. В «Русском слове» отличная статья «Великий подвиг» — предстоящую войну называют «второй отечественной» и попутно раскрывают все подпольные действия Австрии и Германии. Сараевское убийство подготовлено Австрийским военным Министерством, которое желало, устроив покушение, вызвать этим войну. Теперь же приходится войной же заметать следы этого низкого заговора против славянства.
23-го [июля] …У нас отдано Ченстохова, Калиш и Вержболово. Между Бялы — Бендин немцы отступили. Говорят Павлоградские гусары изрубили три роты немцев причём К[оманди]р полка ранен навылет и (4) четверо убиты — всё это под большим вопросом. У нас соприкосновение с немцами по всей границе, и производится разведка. По-видимому австрийцы хотят оставить против Сербии заслон и двинуться к нам — милости просим.
В 10 часов уже стало известно, что Англия объявила войну Германии. Конечно, это огромная польза для России в смысле военных операций, но всё-таки отнимает у России часть славы. К тому же думается, что при ликвидации войны опять будет та же история, которая повторялась с Россией несколько раз: т[о], е[сть]. тяжесть войны ляжет на нас, а получат награду те, которые ничего не делали. Германия и Австрия созданы войсками России и вот теперь благодарность, пожалуй и теперь создадим своей кровью славяно-балканский союз и получим впоследствии такую же благодарность; а что нас обойдут при ликвидации войны — это уже наверно. Есть надежда, что т[ак]. к[ак]. теперь нечего опасаться высадки немцев, то оборона Петербурга не является делом исключительно важным, и мы не понадобимся; по крайней мере Н[ачальни]к академии хлопочет за нас — отпустить в свои части. Вечером пришла телеграмма от кап[итана] — спрашивает, когда приеду, и пишет, что ждут. Так досадно, что без толку сидишь здесь. Говорят, что бывшего Петербургского Градоначальника Драчевского повесили сегодня утром: будто бы незадолго до забастовок он получил из Германии крупную сумму денег и не мог объяснить их происхождения; вчера вечером был полевой суд, а утром приговор приведён в исполнение.
25-го [июля] Начальник] академии сказал, что будет отпускать офицеров, как только их округ отправится на т[еатр] в[оенных] действий]. Поэтому в первую голову теперь же отпускает офицеров Одесского, Киевского, Варшавского и Виленского округов, а мы через несколько дней. С т[еатра] в[оенных] действий] никаких существенных известий, что и должно быть, т[ак]. к[ак]. никто ещё не стянул достаточно войска, чтобы предпринять что-либо серьёзное. Много пишут о неудачах немцев в Бельгии — мне кажется вздорные слухи; едва ли бельгийцы могут оказать серьёзное сопротивление. История с Драчевским — вздор…
22 сентября. Живу уже в Скворицах. Позиции у Петрограда сделаны отвратительно, начали «за здравие», а свели «на упокой». Теперь не делают ничего: рабочие лодырничают, ударят в день раза топором и получают по 3 руб. с лишним в день. Очевидно, что идёт 1рандиозное воровство Сапёрные солдаты, которые смотрели и руководили работами, получили огромные деньги от рабочих, позволяя им ничего не делать.
Глядя на всё это, хочется сказать «бросьте всё, довольно» и оставить всё как есть; может быть понадобится когда-нибудь на манёврах. Людей сначала поместили в убежище на редуте, но оказалось, что жить там совершенно невозможно; теперь рассовали их по деревне. Никто не может понять, зачем нас сюда пригнали? У меня на батарее № 2 только два испорченных показных орудия. Поставили их на позиции в окопах и любуемся, да гоняем из-под пушек лягушек, в действующей армии огромный некомплект офицеров. Наших людей до сих пор не одели; удивительный способ комплектования и сформирования части! Присылают мундиры и шинели с каких-то армейских полков и притом с последних рот, что создаёт такую картину: из присланных 400 комплектов можно пригнать штук 30. И вот начинается: 370 штук отсылаешь обратно, получаешь ещё 400, из коих пригонишь опять штук 30 и т[ак] д[алее], а люди вес не одеты и не обуты. Неужели нельзя в два месяца одеть 400 чел[овек]? Кажется за это время можно и по заказу успеть сшить на каждого, что угодно. Не знаю от кого вышло, распоряжение об выходе на позиции, но непосредственное начальство должно было прямо заявить, что пока люди не одеты и не обуты они выйти не могут, но видно не хватило гражданского мужества. Если бы была хоть какая-нибудь надобность никто бы и говорить ничего не стал и всякий <нрзб> терпел какие угодно лишения, но раз делается всё без всякого смысла и нет никакой цели, то поневоле возмущаешься даже всякими пустяками. Неужели была такая спешка, что нельзя было подождать несколько дней, чтобы приготовить всё к приходу людей и помещений и кухни? Даже на походы и то впредь высылаются квартирьеры, которые встречают войска и разводят их по квартирам. Здесь же ничего подобного. Удивительная безалаберность! Одно оправдание, что все к этому относятся так, потому, что нс видят никакой цели и смысла. Тогда зачем же всё это? Вот вопрос, на который не хочется отвечать, настолько это гадко и позорно для нашего высшего начальства.
Из послужного списка Андрея Орлова, составленного 28 февраля 1913 года
Андрей Владимирович Орлов родился 25 ноября 1884 г., сын статского советника, уроженец гор. Москвы, вероисповедания православного. Окончил 1-ю Московскую гимназию. 31 августа 1906 г. поступил в Михайловское артиллерийское училище юнкером рядового звания. В 1907 г. произведён в унтер-офицеры. В августе 1909 г. произведён в подпоручики с назначением во 2-ю Гренадерскую артиллерийскую бригаду, где назначается делопроизводителем 2-й батареи. В 1911 г. произведён в поручики и назначен заведующим пороховыми погребами. В 1912 и 1913 гг. награждён памятными медалями к 100-летию Отечественной войны 1812 г. и 300-летию Дома Романовых. В октябре 1913 г. зачислен в число сверхштатных слушателей Михайловской артиллерийской академии, а с мая 1914 г. является штатным обучающимся офицером. За прекращением на время войны учебных занятий, откомандирован в распоряжение начальника артиллерии Петербургского военного округа. В гражданской службе и по выборам дворянства не служил. На момент составления списка — холост. Недвижимым имуществом не владел. Наказаниям по службе не подвергался.
18 октября. Сижу почти что в камере одиночного заключения: в сл[ободе] Александровке, в качестве артиллерийского офицера при противоаэропланных орудиях. Опять новая выдумка досужих
[71]
людей. Конечно, в Царское Село не полетит ни один лётчик неприятельский, т[ак]. к[ак]. здесь совершенно нечего делать. Назначение моё состоялось в вос кресенье 12 октября. Я зашёл в штаб Шихлинского, чтобы справиться относительно моего денщика. Увидев меня, Шихлинский сказал мне, чтобы я не уходил, не переговорив с ним. Затем сказал, что у него потребовали экстренно (между тем он сам устанавливал орудия и определял число офицеров, значит никто от него не требовал) офицера для охраны Императорского Дворца в Царском от воздушных гостей. Он останавливает свой выбор на мне, т[ак]. к[ак]. говорит, что нужен опытный офицер и кроме того, сказал, что назначает ещё потому, что я один остался из нашей бригады (но другие то ушли в действующую армию, а я попал хуже чем в резерв). При этом наговорил разных сладких слов, называя это назначение крайне почётным и ответственным; но мне менее всего нужен почёт. Чёрт бы побрал этого Шихлинского! Из-за него только и приходится всем здесь сидеть… Неужели так и придётся просидеть всю войну здесь, абсолютно ничего не делая! Ведь это прямо позор будет — офицеру действительной службы не принять участия в этой первой и последней мировой войне. Как хочется накликать как можно больше зла нашему бессмысленному начальству! Теперь уже надежды нет никакой.
Фотоальбом А. В. Орлова. Обложка.
Орудия поставлены здесь на установках Розенберга. Очень простого устройства деревянная рама, на которую вкатывается орудие, но чересчур примитивно, нет никаких усовершенствований. Например, переход из одного наклона в другой совершается кропотливо и мешкотно, между тем легко было бы устроить этот перевод рычагом в один приём. Необходимо затем усилить накатник, т[ак]. к|ак]. теперь очевидно он действовать не будет, и накатывать придётся вручную. Сомневаюсь, выдержит ли накатник и выстрел, т[ак]. к[ак]. будет очень сильный удар и полное сжатие пружин, отчею возможны поломки пружин и промежуточных шайб, а также и порча крышки компрессора. Предположено всё оборудовать гак: в самом Царском, на водонапорной башне устраивается наблюдательный пункт, снабжённый прожекторами. Со всего побережья из метереологических станций будут сообщать о появлении дирижаблей. Пока же сидим и решительно ничего не делаем. Ясно, что вечером всё равно без прожектора стрелять не можем, так зачем же сидеть здесь безвыездно!
19 октября. Сравниваю своё положение с арестантами, отбывающими одиночное заключение в тюрьме, и завидую им: у них есть хоть сознание, что они терпят это, как наказание за совершённое ими преступление, у меня же даже и этого пет; затем, впереди для них есть день и час, когда это заключение кончится — а у меня только есть конец войны, когда я буду испытывать ещё больше позора, чем теперь, т[ак]. к[ак]. не был на войне. Неужели все эти идиоты не могут понять, что между ними и мной огромная разница: у них на погонах нет ничего, никакой шифровки, а даже белый кант, поэтому они должны быть довольны любым назначением, т[ак]. к[ак]. принадлежат к такому учреждению, которое по существу не может принимать фактически участия в войне; что же касается меня, то раз я ношу форму некоторой строевой воинской части, то должен считать себя обязанным находиться во время войны в этой части и служить именно в её рядах, какой службы всегда и должна требовать от меня и часть. Между прочим, по поводу работ, которые производят инженеры на позициях. Когда Императору показывали одно из убежищ, выстроенных для нижних чинов, то Император сказал, «в этих убежищах можно только умирать, но не жить» — повернулся и вышел. Хороши убежища! Около моей бывшей батареи вырыли тоже убежище и старательным образом маскируют пучками соломы, споря, какой соломой лучше старой или новой (новая ярче и скорей бросается в глаза), а между тем от тылового шоссе провели до самой батареи и перпендикулярно к ней дорогу, усердно посыпав ее жёлтым песком —
очевидно, чтобы неприятелю легче было определить и место и фронт батареи.
12-го ноября. Положение становится уже окончательно невыносимым. Вероятно, уже всё погибло. После войны остаться на военной службе будет нельзя. Ведь будешь почти один из строевых офицеров не бывших на войне, значит хода не будет никакого. Каков бы я ни был, хватай хотя бы звёзды, но при всех назначениях будут всегда и везде обходить, и это будет только разумно и справедливо. Куда же уйти? Кажется останутся только полиция и жандармы. Будет одно утешение, что занимаешься подлостью не по своей вине, а может быть можно будет устроить какую-нибудь гадость всем виновникам своего позора. Но ведь это всё внешнее; каково же должно быть самочувствие человека в моём положении! Ведь нельзя даже утешать себя, что хотя и не на войне, но всё-таки приносишь пользу, т[ак]. к[ак]. в действительности приносишь только огромный вред (не принося пользы Отечеству) служа делу воровства, обмана и подлости. Что же делать? Значит остаётся только револьвер? Неужели нет больше средств? Ведь с внешней стороны и револьвер во время войны для офицера позор!
19-го ноября. Жду, но ничего нет. В субботу, 15-го числа, В. К. Саблер (3) говорил относительно меня военному министру, но вот ничего нет, наверно и не будет. В понедельник 17-го послал докладную записку И. В. Созентовичу — начальнику чешской дружины — прошусь к нему. Сегодня просил пор[учика] Коссача подать мою докладную записку в Гл[авный] Штаб об откомандировании дежурному генералу. 21-го отправлю рапорт командиру бригады; вот 4 двери, в которые стучусь, но заранее знаю, что ни одна не отворится. Делать здесь теперь уже совершенно нечего, т[ак]. к[ак]. солдаты достаточно обучены, и заниматься с ними — значит доводить до обалдения; про себя же и не говорю — мы давно и обалдели и озверели; понемногу делаемся совершенно дикими людьми. Как много мы принесли пользы за истекшие четыре месяца войны! А сколько ещё принесём, если просидим до конца войны. Приходит в голову бежать куда-нибудь в Турцию или Германию; что же, если у себя не нужен, авось там окажусь нужным. И всё это делают люди, которых считают умными, что же тогда делают глупые?
4-го ноября в Брест-Литовске был громадный взрыв снарядов, продолжавший-
[72]
ся 4 часа. Об этом ничего не говорят, производят расследование, но это сильно отразилось на осаде Перемышля, т[ак] к[ак]. артиллерия осталась без снарядов. Ген[ерал] Ренненкампф сменён и живёт в Петрограде. Слава Богу, наконец, убрали эту вредную, бездарную личность. Занимался грабежом и всюду портил дело.
17 января. Сегодня полгода уже как начались военные мероприятия. Полгода подлой бесполезной и бестолковой жизни. Сегодня же месяц, как подал рапорт относительно меня с пор[учиком] Коряковым. Относительно этого дела из Москвы нет никаких известий, хотя пора бы уже быть. Прямо не знаешь, что думать. Так напуган всем предыдущим, что во всём видишь только плохое и на хороший исход уже совершенно не надеешься. Всё больше и больше приходишь к заключению, что есть только один выход. Кажется ждать уже больше нечего. В понедельник схожу опять в Главный Штаб, узнаю, когда, куда и каким номером отправлено. Жить так всё равно больше нет сил.
21 января. Наконец-то вчера вечером получил телеграмму, что «всё устроено, пор[учик] Коряков предполагает выехать в четверг». 19-го в Главном штабе узнал, что 14 января послана телеграмма в Москву в штаб округа откомандировать пор[учика] Корякова (№ 1399) и 15 января в штаб VI армии откомандировать меня (№ 1400). В то же время Н[ачальни]к Главного Штаба 15 янв[аря] написал письмо В. К. Саблеру, что наконец представилась возможность меня откомандировать, что они и сделали, т[о]. е[сть]. как будто бы лезли из кожи вон, чтобы исполнить его просьбу, а мои рапорты якобы не причём. Действительно, публика не зевает! Надо теперь закупить кое-что и ехать. Даже не верится, что вырвешься наконец из этой ямы.
(30 января 1915 г. в Андреевском соборе Петрограда прошло отпевание А. А. Орловой — матери автора настоящего дневника. — Прим.)
2 февраля. Завтра трогаюсь в путь! Еду на Варшаву и буду искать свою бригаду, не знаю только, где её найти. Ввиду нашего отхода из Восточной Пруссии под давлением очень значительных сил германцев, туда направлены некоторые корпуса, м[ожет] б[ыть] и наш; вот и ищи тогда бригаду!
4 февраля. В Петрограде на вокзале объявили, что пока поезд идёт только до Вильно. А дальше неизвестно. Весь вагон полон военных. 1-ый класс пуст, т[ак]. к[ак]. многие отказались ехать. В случае чего в Вильно придётся пересесть в воинский поезд. Со мной едет попутчик — поручик какого-то гвардейского] кавалерийского полка [Оказался пор[учиком] Горбатовским Л]ейб] гв[ардии] Драгунского полка] — говорит, что сидят рядом с нами в окопах. Надо будет пристроиться ехать вместе с ним. Около Корсова встретили поезд с ранеными. Ехать в спальном вагоне Международного] общества прямо рай. Сидишь, смотришь в окно, места очень красивые. В Двинске комендант сказал, что едва ли поезд пойдёт дальше Вильны. До Немана гуляют немецкие кавалерийские разъезды. В Вильне застряли. Надо ждать завтра почтового поезда. Или м[ожет] б[ыть] удастся уехать с каким-либо воинским эшелоном. От помощника] коменданта узнали, что угол у Гродно очищен хорошо — армия Плеве (V)? отошла в порядке, но у ген[ералов] Сиверса и Епаншина — плохо: был большой переполох. Кажется, наши хотят использовать это положение и, наступая на Млавском направлении, отрезать немцев. Мы хотим ночевать в международном вагоне.
5 февраля. Вчера вечером выяснилось, что едем в этом же вагоне. Вот история: сначала комендант сказал, как хотите садитесь в почтовый вагон, что ничего сделать нельзя, а ему нет никакого дела; затем устроил, что дали нам для ночевки вагон (какой-то), затем обещал посадить в почтовый поезд во что бы то ни стало; затем оказалось, что мы ночуем в международном вагоне, а вскоре выяснилось, что решено международный вагон прицепить к почтовому поезду. Весь виленский вокзал забит беглецами из Сувалок и Августова. Сейчас (6 ч[асов] веч[ера]) тронулись от Гродно дальше. Из вагона видно зарево пожаров; говорят, что в 15 верст[ах] немцы, и слышны будто бы выстрелы.
Нижние чины у мишени после удачных учебных стрельб. Фото А. В. Орлова. Публикуется впервые.
11 февраля. Еле-еле добрался из Конска до бригады. Подвод, конечно, нельзя было достать никаких. Пришлось ходить по городу в надежде встретить кого-либо из бригады. Так и вышло: нашёл подводы 6-ой батареи, приехавшие в интендантский склад за овсом. С ними на другой день [переночевав на станции и проводив кавказский корпус] доехал до бригады, т[о]. е[сть]. до штаба корпуса в Руде Маленецкой, откуда по телефону попросил ш[табс]-кап[итана] Михно прислать лошадей, но пришлось всё-таки дойти до Вышины Фалковской пешком, а на лошадях доехали только веши. Приехал в Управление] бригады, разыскал Угрюмова и выяснил, что во 2-ю батарею никак не попадёшь, а приходится либо в 5 к Корсакову, либо в 3-ю к Гречинскому. В адъютанты решил не ловчиться, т[ак]. к(ак]. 1-ым дивизионным назначен командовать Жаглевский — этим всё сказано; поэтому остановился на 3-й батарее, где теперь и нахожусь.
Живём, т[о]. е[сть]. спим и обедаем в дер[евне] Збуйно, а в верстах 5 стоит батарея, причем на ночь остаётся один взвод и один из офицеров, а все остальные уходят в дер[евню] Збуйно. 9-го числа по Збуйно стреляли, но поражений не было. При мне ещё батарея не стреляла, т[ак]. к[ак]., очевидно, очень скупятся на патроны (видимо в них очень большой недостаток, т[ак]. к[ак]. парки уже столько времени не пополняются). Против нас стоят германцы, к которым все относятся с большим почтением, т[о]. е[сть]. сильно побаиваются. Целый день сидим в землянках и ничего не делаем. Вечером уезжаем, чтобы утром опять приехать. В одном из передовых окопов устроен наблюдательный пункт; был и там, посмотрел на неприятельские позиции; изредка видно, как ходят отдельные люди. Начальство наше хвалить нельзя. Видимо, получив награды, уже теперь плюют на всё, лишь бы остаться целыми. Опять начались разные несуразные требования мирного времени. Корпус наш тоже не хвалят, т[ак]
[73]
к[ак]. бегали многажды и очень быстро. Я назначен 2-м старшим офицером 2-ой батареи с прикомандированием к 3-ьей; буду стараться перебраться во 2-ую…
Фотоальбом А. В. Орлова. Разворот
15 февраля. …Об наших гренадерах слава совсем плохая, только и знают, что бегают. Сидеть здесь в окопах довольно скучно и скажу даже, что бесцельно, особенно становится днём и на ночь уходить, между тем как ночью бесспорно опаснее, а у нас остаётся только взвод. Сегодня получили приказ по бригаде полный глупейших распоряжений, до занятий словесностью и конными ученьями включительно. Ничего путного нельзя ждать от нашего начальства и на будущее смотришь мрачно, т[о] е[сть] германского военного, да пожалуй и промышленного могущества нам не сломить; если и одолеем, то только измором. Солдаты наши живут великолепно: получают табак, сливочное масло, красное вино и тому подобное.
26 февраля. Много произошло разных событий, только у нас все одно и то же. Удивительное наше начальство! Во время событий в Вост[очной] Пруссии присылали нам телефонограммы для объявления войскам о наших победах, но потом эти известия оказывались сплошной ложью. Начали с того, что сообщили о разбитии трёх германских корпусов, между тем не разбили ни одного; а дошли до того, что вместо 1300 пленных писали 13.000 (подписывали нолик) и складывали одно и то же число пленных дважды. Главное, смысла то в этом нет, ведь все солдаты потом читают газеты и видят, что всё сообщённое ложь. Так мы и не передавали солдатам таких известий. Вечером, сидя на дежурстве, разговаривал с солдатами; все хвалят немцев и отдают им должное за храбрость и мужество, с которыми они сражаются. У нас же по их рассказам делается Бог знает что. Происходит сплошное бегство пехоты. Бросают
всё, даже разуваются; между тем, как немцы отступают даже всегда в полном порядке. Если отступаем мы, то на путях нашего отступления можно найти всё; когда же нам приходится преследовать немцев, то мы не находим ничего, ни одного предмета снаряжения; нашли какую-то повозку без колёс, да и та была наполовину сожжена. Все отзываются хорошо только о Гвардии, которая показала, что и на войне она также держит себя, как и в мирное время. Говорят, что было красиво смотреть, как они наступали: так смело и весело. Получили сегодня директивы от ком[ан-дую]щего бр[ига]дой на случай наступления, по толку мало — только одни противоречащие друг другу требования. Разговоров много, а всё сидим на одном месте.
6 марта. Вчера получили телефонограмму, что Главнокомандующий] армиями приказал установить суточную дачу мяса в 1 фун[т], вместо 1 ф[унта] 48 з[олотников]. Очевидно, не в одной Германии ощущается недостаток мяса, и нечего говорить, что Германия изнывает от голода. Наше наступление видимо отложено месяца на два; вероятно наши дела на севере вовсе не так хороши, как раздували в телеграммах, пользуясь самой беззастенчивой ложью.
4 мая. Сверх всякого предположения из Сельпа-Вельки вместо 6 час[ов] утра 1 мая вышли в 11 ч[асов] ночи 30-го, т[ак]. к[ак]. оказалось, что 1 гр[енадерская] див[изия] сильно отошла и образовался прорыв. Сюда бросили 2 роты Московского] полка, причём около 1/2 взвода немцы перекололи штыками, остальных оттеснили. Связь с нач[альнико]м дивизии была прервана. Сами же мы ночью тронулись вдоль фронта, и наше счастье, что немцы, не зная направления нашего движения, бросились но шоссе, пройдя мимо нас в какой-нибудь версте. Шли очень тревожно, и, хотя ничего не знали, но настроение было паршивое; шли весь день, и только при переходе через ж[елезную]/д[орогу] получили сведения, что мы в сравнительной безопасности; потом я узнал, что параллельно и справа от нас шла немецкая колонна поэтому всё время боялись, что она обгонит нас и отрежет. В Вонсоше хотели остановиться, покормить лошадей и людей, но сейчас погнали дальше, т[ак]. к[ак]. немцы в то же время обогнали нас. Дальше, после переправы через ж[елезную]/д[орогу] нас отправили в главные силы, которые мы нагнали в 6 ч[асов] веч[ера] в Хлевиско. Кухня при этом куда-то запропала, и люди, совершив переход с 11 ч[асов] ночи до 6 час[ов] вечера, оказались без обеда. В Хлевиско же и ночевали. Утром вышли вместе с Киевским полком на Шидловец, пройдя который, остановились у Сверчека (Радомское шоссе) и заняли позицию. Здесь простояли весь день 2-го мая, но не стреляли. К Шидловцу и в самый посад заходили неприятельские разъезды. В 2 ч[аса] ночи получили приказ немедленно приготовиться к выступлению, и, когда были готовы, выступили вместе с 3-ей батареей и 1 батальоном Киевского полка. Пошли на Кузню, Воля Липеницка, в которой простояли 3 с лишним часа, не имея никаких сведений и никакой связи. Около 11 час[ов] приехал казак и сказал, что Шидловец уже занят неприятелем, а наши быстро отступают по Радомскому шоссе. Положение получилось тревожное, начали приискивать позиции, но в то время прискакал казак с приказанием немедленно двигаться, но уже не в Вержбицу, как предполагалось, но в Ржечков. В Ржечкове стояли, ждали приказаний, наконец приехал н[ачальни]к главных сил г[енерал]-м[айор] Лесневский и приказал уходить как можно скорее за окопы.
Пошли прямо без дорог на Домбрувку Варшавскую в Буковец. Когда уходили, го сзади уже рвались немецкие шрапнели. Только зайдя за окопы (очень сильные), немного вздохнули, но оказалось, что позиции для батареи нет никакой. Проискали весь вечер и сегодняшнее утро, но ничего не нашли. Встали временно около деревни, а что дальше увидим. В движении дня обнаружилось полное банкротство всех наших высших начальников и полное невежество их.
14 мая. Всё наше пресловутое наступление так и кончилось 5-го мая. Была наверно только демонстрация. Всё-таки приказано представить 3 н[ижних] чин[а] к наградам (Лапшинов, Кандалов, Баукин).
Третьего дня получили известие, что Италия объявила войну Австрии, Я хотел бы, чтобы немцы так двинули её, чтобы от макаронщиков только пух полетел! Такая подлая сволочь! Мы же здорово отступаем. Перемышль уже осаждают немцы, Карпаты мы отдали. Удивительно немцы умеют выбирать место удара! Ударят в одном месте, а мы без выстрела отступаем на всём фронте.
[74]