Смирнов А. А. «Гвардейская отсталость» в Галицийской битве: миф или реальность? К вопросу о тактической подготовленности офицеров русской гвардейской пехоты в августе 1914 года

Историки-слависты МГУ. Кн. 11. Многоликий и беспокойный славянский мир. Научный сборник в честь 50-летия Юрия Аркадьевича Борисёнка. М., 2016. С. 353-367.

Публикуется с любезного согласия А. А. Смирнова

В крупнейшем сражении начального этапа Первой мировой войны — Галицийской битве — видную роль сыграла русская гвардия — 1-я и 2-я гвардейские пехотные дивизии и Гвардейская стрелковая бригада. 20 августа{1} 1914 г., выиграв встречные бои у деревень Владиславов и Суходолы, части 1-й гвардейской пехотной дивизии стали той решающей силой, которая остановила наступление австро-венгерских войск на Люблин. Перелом в развитии начавшегося затем второго наступления 4-й, 5-й и 9-й армий Юго-Западного фронта — заставивший австро-венгерское командование признать Галицийскую битву проигранной и отвести войска за реку Сан — обеспечила 26 августа опять-таки прежде всего гвардия. Успех гвардейских стрелков в боях у деревень Камень и Войцехов резко ускорил продвижение 9-й армии, а прорыв лейб-гвардии Московского полка у деревни Тарнавка — продвижение 4-й армии. Все эти бои южнее и юго-западнее Люблина — завершившиеся 2 сентября на Сане — в русской эмигрантской военной историографии получили название «Люблинских боёв»; будем пользоваться этим названием и мы.

Действия гвардии в Люблинских боях вызвали и нарекания — упрёки в пристрастии к устаревшей тактике. «Во многих гвардейских частях, — излагал в 1935 г. сущность этих упрёков М. И. Пестржецкий, в Галицийской битве командир армейского полка, — шли в атаку в полный рост, наступали шагом, неохотно ложились и рвались в штыки. Много тогда […] говорилось об «отсталости» гвардейской, упрекали в неуместности такого щегольства в современной войне и о “напрасно проливаемой драгоценной крови”»{2}.

[353]

Фактически это были упрёки в адрес офицеров гвардейской пехоты — упрёки в непонимании ими характера современного боя. Как показала уже русско-японская война, магазинные винтовки, пулемёты и скорострельная артиллерия обеспечивали обороне такую плотность огня, что наступление шагом, безостановочно и в полный рост (а не перебежками, чередуемыми с залеганием и совершаемыми пригнувшись) , со ставкой на штыковой удар (а не на ружейно-пулемётный огонь залёгших цепей) оборачивалось огромными потерями. И применение таких способов наступления действительно должно было свидетельствовать о тактической отсталости гвардейского пехотного офицерства образца августа 1914 года.

Однако заключать это на основании одних лишь сведений, распространявшихся в армейских частях, было бы преждевременным. Тем более, что введённое в феврале 1914 г. «Наставление для действий пехоты в бою» предусматривало и такой способ уменьшить свои потери при наступлении, как «решительность и возможную быстроту наступления»{3}. Может быть, отказ от чередования движения с залеганием и от подготовки движения огнём вызывался решением применить этот способ, и решение это соответствовало обстановке? Так или иначе, необходимо детально рассмотреть способы наступления, применявшиеся офицерами гвардейской пехоты в Люблинских боях, и обстановку; в которой принималось решение применить тот или иной способ. Такого детального рассмотрения не предпринял пока даже В. М. Перелыгин — единственный исследователь, обращавшийся к анализу действий гвардейских офицеров в Люблинских боях{4}. Правда, объектом его исследования был лишь один полк, соответствующей информации по которому сохранилось немного. Вообще же такую информацию нам удалось найти по 9 из 12 полков гвардейской пехоты — участников Люблинских боёв.

[354]

Источники, в которых она содержится, либо носят мемуарный характер, либо представляют собой исследования, фактически являющиеся источниками — работы об участии того или иного полка в Первой мировой войне, написанные офицерами этого полка на основе своих и чужих воспоминаний (в том числе устных), дневников, полевых и записных книжек и не дошедших до нас документов полкового делопроизводства.

1-я гвардейская пехотная дивизия

Детальнее всего — благодаря прежде всего работе участника боёв Ю. В. Зубова{5} — способы наступления, применявшиеся командным составом гвардейской пехоты в Люблинских боях, освещены для лейб-гвардии Преображенского полка.

И сведения, собранные Ю. В. Зубовым, и воспоминания участника боя Н. Д. Нелидова, и воспоминания находившегося во время боя на командном пункте дивизии (куда поступали донесения из полка) Н. И. Скорино, свидетельствуют, что в своём первом бою — 20 августа у Владиславова — преображенцы действительно наступали, как правило, безостановочно, не прибегая к залеганию, перебежкам и тем более к окапыванию при залегании, в полный рост{6} (последнее, собственно, было следствием отказа от перебежек). Однако из материалов Зубова становится очевидным, что командиры 1-го и 2-го батальонов полковники светлейший герцог Н. Н. Лейхтенбергский и Е. М. Казакевич отказались от перебежек и залегания не из-за «гвардейской отсталости», а следуя букве и духу цитированного нами выше «Наставления» 1914 года. Ведь их батальоны наступали вне зоны ружейно-пулемётного огня противника (и даже вне видимости противника), но зато под сильным артиллерийским огнём, который вёлся шрапнелью, дававшей высокие разрывы. Залегать под таким огнём не имело смысла: при высоких разрывах шрапнельные пули

[355]

падали сверху — поражая залёгших с не меньшей вероятностью, чем идущих. Тут требовалось как можно скорее выйти из зоны обстрела, то есть быстро двигаться вперёд. И тратить время на залегание и перебежки оказывалось бессмысленным вдвойне.

Соответственно, не было и речи о наступлении обычным шагом! Вот обороты, которые использует Зубов: «боевой порядок» 1-го и 2-го батальонов «быстро вбегает» в деревню Владиславов, командиры батальонов «ускоряют движение вперёд», 2-й батальон и рота Его Величества 1-го батальона «быстро пробегают деревню», 2-я и 3-я роты 1-го батальона «бегут слева», 2-я, «получив приказание как можно скорее дойти» до высоты 106, «быстро вырывается вперёд» и «подбегает к высоте», за ней «подбегает» 3-я, 2-й батальон «вбегает» в деревню Стрийна, его командир приказывает «увеличить шаг», и батальон «быстро пробегает деревню», его 5-я рота «быстро продвигается» к седловине между высотами 104,6 и 106, идущая за ней 7-я «быстро выбегает вперёд», а 6-я в это время «пробегает» господский двор Стрийна{7}.

Соответствующим обстановке надо признать и безостановочное наступление 3-го и 4-го батальонов. Они вводились в бой в кризисные моменты, когда 1-й и 2-й батальоны могли не устоять под натиском подошедших австрийских резервов{8}. Поэтому естественно, что командующий{9} полком полковник граф Н. Н. Игнатьев приказал 4-му батальону «быстро двигаться»{10}. А командующий 3-м батальоном капитан А. С. Иванов и сам понял, что, «так как положение на этом участке фронта достигло наивысшего напряжения, требовалась быстрота в выдвижении вперёд»{11}.

[356]

Оказываясь же в зоне ружейно-пулемётного огня, преображенские офицеры применяли и наступление перебежками. Из материалов Зубова — явно не задававшегося целью оговорить все такие случаи — видно, что под Владиславовом к нему прибегали, по меньшей мере, командующий 7-й ротой штабс-капитан А. С. Чернявский и командир полуроты 4-й роты поручик В. М. Галлер и что в бою 27 августа у деревень Уршулин и Зарашев 1-й и 4-й (полковник граф К. Н. Литке) батальоны наступали под пулемётным огнем перебежками. Наступая 2 сентября под Кржешовом под шрапнельным огнём, полк опять двигался «быстро», бегом, не тратя время на залегание и перебежки. Попав же под шрапнельный огонь, ведшийся с дистанции около 700 м (так, что шрапнельные пули летели под очень малым углом к горизонту), 3-й батальон залёг, стал окапываться и подготавливать дальнейшее продвижение пулемётным огнём по орудийной прислуге{12}; словом, мы снова видим соответствие командирских решений создавшейся обстановке.

Достигнув же цели наступления, преображении залегали, как правило, окапывались и вели огневой бой и «в штыки» не «рвались» до тех пор, пока атакующий противник не подходил вплотную к их позиции. Так было уже под Владиславовом.

В общем, офицеров-преображенцев можно упрекнуть лишь в нежелании заметной их части применяться, управляя боем, к местности. Под Владиславовом из-за этого получили ранения и выбыли из строя командир 2-го батальона полковник Е. М. Казакевич и командующий 4-й ротой штабс-капитан А. П. Кутепов. Первый пытался управлять боем, сидя за лежащей цепью на табуретке, а второй — наблюдать за противником, стоя во весь рост. А командующий ротой Его Величества штабс-капитан В. Н. Баранов считал, «что раз он командует государевой ротой и носит на плечах царские вензеля, то, следовательно. он не имеет права ложиться при перебежках»{13}. Правда, подобная «гвардейская отсталость» встречалась тогда и в армейской пехоте; так, стоя в рост, управлял боем командир 3-й роты 45-го пехотного Азовского полка капитан

[357]

И. И. Третъяков (15 августа 1914 г., у деревни Березанка, в сражении на Золотой Липе){14}.

Способы наступления, которые применял в Люблинских боях командный состав лейб-гвардии Семёновского полка, в обнаруженных нами источниках почти не освещаются. Под Владиславовом 2-й и 4-й батальоны полка, как и преображенцы, наступали сначала под шрапнельным огнём, который давал высокие разрывы. Поэтому можно предположить, что полковники М. С. Вешняков и М. А. Цвецинский вели их безостановочно. Затем они попали «под сильнейший ружейно-пулеметный огонь» наступавших навстречу нм австрийцев: это, писал историограф полка А. А. Зайцев, «не остановило порыва наших батальонов»{15}, но продвигались ли они дальше перебежкам и или по-прежнему безостановочно — сказать сейчас трудно. Из воспоминаний командовавшего в том бою 5-й батареей лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригады Д. В. Альтфатера (подтверждаемых воспоминаниями Н. И. Скорино об остановке австрийцами наступления Вешнякова и Цвецинского) явствует, что входе встречного боя нм прншлось-таки залечь и, видимо, окопаться. Ведь когда их соседи слева — лейб-егеря — выйдя из своих окопов, возобновили наступление на опушку леса восточнее фольварка Жеготин, правее их поднялись и цепи 4-го батальона семёновцев. «Люди двигались во весь рост и пропадали цепь за цепью в австрийском лесу»{16}. Такое безостановочное наступление было оправданным: артиллерийская подготовка полностью подавила огонь обороны.

21 августа семёновцы наступали «как на параде»{17}, то есть тоже безостановочно; 2 сентября так же велось наступление 1-го (полковник Я. Я. Сиверс 1-й), 3-го (полковник А. С. Зыков) и 4-го батальонов и 5-й роты (штабс-капитан Н. Н. Тавилдаров) на Кржешов{18}. И тоже оправданно: 21-го ружейно-пуле-

[358]

мётного огня противник не вел, а шрапнельный был неэффективным, под Кржешовом же оборонявшиеся вообще не стреляли. А вот попав 24 августа у Кщоновского леса под ружейный огонь, взводы 5-й роты «почти сразу же залегли и начали перебежки»{19}. То же и под Уршулином: наступавшие там 25-го 1-й и 2-й батальоны, войдя в зону ружейно-пулемётного огня, залегли, а перед наступлением 27-го на укреплённую позицию командир 1-го батальона приказал двигаться перебежками{20}.

В общем, те обрывки информации, которыми мы располагаем, говорят скорее о тактической грамотности офицеров-семёновцев образца августа 1914 г., чем об их «гвардейской отсталости». В этом мнении нас укрепляют и подробные воспоминания о действиях в Люблинских боях 7-й роты полка. 23 августа её командир капитан П. Н. Брок приказывает двигаться перебежками повзводно, ещё не дойдя до переднего края, по достижении рубежа, про который можно было думать, что он пристрелян артиллерией противника. 27-го, под Уршулином, сменивший Брока поручик А.В. Иванов-Дивов 2-й выдвигает роту на новую позицию тоже перебежками, но уже поотделенно: до противника было всего несколько сот метров. Перебежками ведёт наступление (2 сентября, под Кржешовом) и командир 1-го взвода 7-й роты подпоручик М. Н. Тухачевский{21}.

Думается, утверждения В. М. Перелыгина о «недостаточной боевой подготовке», обнаруженной в кампанию 1914 года офицерским составом лейб-гвардии Семёновского полка, и тем более о «недостаточной» «предвоенной профессиональной подготовке» офицеров лейб-гвардии Преображенского и лейб-гвардии Семёновского полков{22}, нуждаются в корректировке.

[359]

Источники, освещающие работу в Люблинских боях офицеров лейб-гвардии Измайловского полка, найти не удалось, а командный состав лейб-гвардии Егерского в первом же бою — под Суходолами 20 августа — действовал строго по обстановке. Наступление, в которое пошли 1-й и 2-й батальоны лейб-егерей, вначале велось лишь под редким огнём отходивших австрийцев (и поэтому, надо полагать, безостановочно). Koгда же батальоны вошли в зону сильного ружейно-пулемётного огня противника, занявшего оборону, командир полка генерал-майор А. П. Буковский (что подтверждал в своих воспоминаниях и командовавший тогда 1-м батальоном А. В. Бурман) приказал им залечь и окопаться{23}. Далее батальоны вели огневой бой и отнюдь не «рвались в штыки». Возобновление наступления 1-го, 2-го и введённого в боевую линию 4-го батальонов последовало после артиллерийской подготовки, которая заставила противника прекратить огонь и начать отход. Поэтому наступавшие вполне оправданно двигались безостановочно и в полный рост. Движения же шагом не было и тут; «шаг, — вспоминал находившийся в передовых цепях Буковский, — всё ускорялся, начинался бег»{24}.

2-я гвардейская пехотная дивизия

Из составленного участником Люблинских боёв Н. Н. Дубровой 1-м описания первого боя лейб-гвардии Московского полка — 22 августа у фольварка Зигмунтов (у деревни Издебно) — явствует, что ни малейших признаков «гвардейской отсталости» командный состав этой части не проявил. В наступление на ведущих ружейно-пулемётный огонь австрийцев свои подразделения он посылал, как и полагалось — перебежками повзводно и поотделенно от одной стрелковой позиции (с которой подготавливалась и прикрывалась огнем следующая перебежка) к другой. На последней позиции московцы окопались, а ночью бросились в атаку с уставной дистанции в 100 шагов{25}. Согласно материалам, собранным командовавшим тогда 3-й ротой Г. Ф. Климовичем 3-м, и воспоминаниям

[360]

служившего тогда в 8-й роте С. С. Некрасова 2-го. точно так же организовывали нас пиление и командиры 5-й, 7-й, 8-й, 13-й и 14-й рот, введённых в ночь на 25-е и днём 25 августа в бой у деревни Высоке{26}.

А вот следующий бой московцев — 26 августа под Тарнавкой — может быть выставлен как образец «гвардейской отсталости». Ведь в этом бою полк безостановочно наступал на германскую позицию на высоте 314 под огнём 48 орудий, к которому потом добавился ртжейно-пулемётный. на протяжении примерно 1,9 км. Да ещё и «сомкнутыми шеренгами» (даже не густыми цепями){27}! Даже при том. что наступление велось быстрым шагом, а после открытпя противником артиллерийского огня — бегом, командир полка генерал майор А. А. Михельсон был прав, когда сомневался в успехе такого наступления и оттягивал его до темноты (но не когда самоустранился от принятия окончательного решения, сдав иод предлогом контузии командование полком полковнику В. П. Гальфтеру). В свою очередь, в «гвардейской отсталости» может быть обвинен не только настаивавший на наступлении в таких условиях Гальфтер. но и весь офицерский состав полка. Ведь, по данным Г. Ф. Климовича 3-го наступление было предпринято «ввиду общего настроения Л.-гв. Московского полка и настоятельных просьб всех гг. офицеров», «к общей радости всех чинов полка»{28}.

Однако здесь надо иметь в виду страстное желание офицеров полка взять реванш за неудачный бой 25 августа и то обстоятельство, что 26-го была 102-я годовщина Бородинского сражения — в котором лейб-гвардии Литовский полк (как до октября 1817 г. назывался лейб-гвардии Московский стал одним из наиболее отличившихся. И, с учётом грамотных действий офицеров-московцев в предыдущих боях, речь,

[361]

думается, надо вести не о «гвардейской отсталости», а о «гвардейских амбициях» (или, если угодно, о «гвардейской фанаберии»{29}). Это не оправдывает офицеров-московцев, но их профессиональную квалификацию под сомнение всё-таки не ставит.

Сведений по лейб-гвардии Гренадерскому полку обнаружить не удалось, а по лейб-гвардии Павловскому нашлось очень мало. Однако все они — содержащиеся в воспоминаниях участника Люблинских боёв А. П. Редькина{30} — свидетельствуют о том, что квалификация офицеров-павловцев была на уровне требований августа 1914 года. Попав 22 августа, на подходе к переднему краю, под шрапнельный огонь, командующий полком полковник В. В. Анищенков не только развернул батальоны, но и приказал им залечь. Убедившись же, что австрийские шрапнели дают высокие разрывы, он поднял полк и вновь двинул его вперёд. Превратить подразделения в как можно менее заметную цель стремились и командир 7-й роты капитан А. П. Редькин и командир взвода 9-й роты подпоручик Н. Д. Орловский. В ожидании начала выдвижения на исходные для наступления позиции они опять-таки приказали залечь: их подразделения находились уже в зоне ружейно-пулемётного огня. Утром же 23-го павловцы наступали на фольварк Издебно безостановочно: оборонявшиеся огня не вели.

Лейб-гвардии Финляндский полк в своём первом бою — 25 августа у деревень Гелчев и Каэтановка — тоже наступал в соответствии с обстановкой. Поскольку австрийцы вели артиллерийский и ружейно-пулеметный огонь, наступавшие 1-й, 3-й и 4-й батальоны двигались перебежками, то и дело окапываясь на новой стрелковой позиции. Правда, бросок в атаку, предпринятый 4-м батальоном, начался с чрезмерно большого расстояния, но таков был приказ, полученный команди-

[362]

ром полка генерал-майором В. В. Тепловым{31}. При этом Теплов, похоже, попытался минимизировать потери, которыми грозило выполнение приказа — подняв в заведомо безнадёжную атаку только 4-й батальон (а фактически полбатальона: как видно из опубликованных Ф.А. Петровым дневника подпоручика А. А. Иванова и воспоминаний поручика Г. П. Хирьякова 1-го, одна рота 4-го батальона весь день провела в прикрытии артиллерии, а другая действовала совместно с павловцами{32}). Другое дело, что совсем игнорировать не отвечавший обстановке приказ командир полка не решился.

Хорошая тактическая выучка офицеров-финляндцев видна и из написанных вскоре после боя воспоминаний поручика Г. П. Хирьякова 1-го. Получив 25-го приказ наступать под сильным ружейным огнём, Хпрьяков и подпоручик П. И. Мацкевич 2-й ведут свои полуроты быстрыми перебежками; в полный рост Хирьяков поднимается только для того, чтобы подгонять отстающих, а под конец продвигается вообще ползком{33}.

Гвардейская стрелковая бригада

По свидетельству участника событий А. Г. Чубарова, лейб-гвардии 1-й стрелковый Его Величества полк в своём первом бою (у Камня 26 августа) наступал так, как и полагалось под ружейно-пулемётным огнём — перебежками сначала повзводно, потом поотделенно, затем по звеньям и, наконец, поодиночке. Перебежки подготавливались огнём бивших из залёгших цепей пулемётов{34}.

Не столь ясной предстает в источниках картина первого боя лейб-гвардии 2-го стрелкового Царскосельского полка —

[363]

проходившего в тот же день у того же Камия и соседней деревни Войцехов. Согласно документам соседнего 92-го пехотного Печорского полка, царскосельские стрелки наступали, «совершенно не применяясь к местности»{35}. Однако описание боя, составленное в мае 1915 г. в штабе царскосельцсв, и воспоминания участника боя В. С. Ревенкова{36} рисуют далеко не столь однозначную картину. При этом описание трудно заподозрить в лакировке действий своих офицеров: как мы увидим ниже, оно их, наоборот, скорее «очерняет».

Согласно описанию, попав под ружейный огонь, наступавшие до того безостановочно стрелки сначала залегли, а потом стали наступать перебежками. А 7-я рота, по утверждению командовавшего тогда в ней звеном Ревенкова, начала это делать, даже не войдя ещё в сферу действительного ружейного огня. По крайней мере, в этой роте в промежутках между перебежками залёгшие стрелки окапывались.

Затем наступление полка вновь стало хоть и быстрым, но безостановочным. Однако описание почему-то умалчивает об очевидном — о том, что это произошло не до, а после того, как выехавшие на открытые позиции австрийские батареи открыли огонь гранатой с малой дистанции. Ведь в том же источнике указано, что до этого безостановочное наступление обеспечивалось пулемётным огнем — подавлявшим ружейно-пулемётный огонь обороны. А пулемёты наступавших могли стрелять, только если стрелковые цепи в это время лежали или всего несколько секунд как возобновили движение. Возобновив движение, они быстро закрывали пулемётам сектора обстрела, а стрелять через головы своих войск пулемёты могли, только находясь в нескольких сотнях метров за своими

[364]

цепями. Здесь же они следовали в передовых цепях. Значит, безостановочное движение возобновилось только после попадания под артиллерийский огонь с малых дистанций. А такое решение командиров рот предусматривалось «Наставлением» 1914 г. и было вполне оправданным: при быстром сближении австрийские артиллеристы должны были прекратить огонь, чтобы не накрыть свои окопы.

Сказанному не противоречат и впечатления Ревенкова, относящиеся к моменту, когда 7-я рота была уже недалеко от австрийских окопов: «Мы уже давно не залегаем, а бежим, бежим […]»{37}. Ведь даже передовые роты 2-го батальона бросились в атаку с расстояния 400 шагов (около 280 м), а образовывавшая резервную цепь 7-я начала бежать ещё раньше, чтобы влиться в передовые цепи{38}. Кстати, упоминания в описании боя о том, что в атаку роты «двинулись» и «бросились» и что 2-й батальон прекратил при этом стрельбу (которая на ходу не практиковалась. — А. С.){39}, должны означать, что перед атакой полк снова залёг.

Словом, на счёт «гвардейской отсталости» в действиях командного состава в этом бою можно отнести разве что решение командиров рот 2-го батальона начать под ружейным огнем бросок в атаку с расстояния, вдвое превышавшего максимальное уставное.

Грамотность решений, принятых рядом младших офицеров на следующем этапе этого боя, мы в своих работах уже пытались обосновать{40}.

Разбираемый нами бой стал первым и для лейб-гвардии 3-го стрелкового Его Величества полка. Он был введён в бой для развития успеха, достигнутого 1-м и 2-м полками, и в

[365]

наступление на деревню Петровин его роты пошли «скорым шагом, частью бегом»{41}. А не шагом (в чём обвиняли гвардию)!

Сведений о действиях в Люблинских боях офицеров лейб-гвардии 4-го стрелкового Императорской Фамилии полка найти пока не удалось.

* * *

Итак, нет оснований говорить о проявившемся будто бы в Люблинских боях непонимании командным составом «многих гвардейских частей» характера современного (для 1914 г.) боя — и применении поэтому устаревших способов наступления пехоты. Даже формально в этом можно обвинить (за бой 26 августа под Тарнавкой) только командный состав лейб-гвардии Московского полка — всего одной из 9 гвардейских пехотных частей, работа офицерства которых в Люблинских боях освещается обнаруженными нами источниками. Но так как в предыдущих наступательных боях офицеры-московцы действовали абсолютно грамотно, обвинение должно быть переквалифицировано с «гвардейской отсталости» на «гвардейские амбиции» — оправдания не заслуживающие, но плохой тактической подготовленности командного состава не означающие. Кроме того, отдельные изъяны можно найти в действиях части ротных командиров лейб-гвардии Преображенского и лейб-гвардии 2-го стрелкового Царскосельского полков. Поскольку выборка частей, по которым удалось найти необходимую информацию, не только охватывает 75 % генеральной совокупности, но и образовалась случайно, вряд ли 3 не рассмотренных нами полка могут изменить общую картину.

Добавим, что обвинения, предъявлявшиеся гвардии, могли быть предъявлены целому ряду частей армейской пехоты. Вот лишь примеры, почерпнутые из материалов, собранных в 1923-1938 гг. генерал-майором В. В. Чернавиным. 4 августа 1914 г., в первый день Восточно-Прусской операции, в бою у

[366]

деревни Судейкен, 159-й пехотный Гурийский полк 40-й пехотной дивизии, по свидетельству и его командира М. А. Уварова, и офицеров 4-го мортирного артиллерийского дивизиона, не применялся, наступая, к местности{42}. И это полк Виленского военного округа — заслуженно считавшегося передовым! В Галицийской битве безостановочно наступали под ружейно-пулемётным огнём 44-й пехотный Камчатский полк 11-й пехотной дивизии (у Красне, в сражении на Золотой Липе, 13 августа), 133-й пехотный Симферопольский полк 34-й пехотной дивизии (у Янчина, в сражении на Гнилой Липе, 16 августа), 176-й пехотный Переволоченский полк 44-й пехотной дивизии (близ Каменки-Струмиловой, 17 августа), 57-й пехотный Модлинский и 59-й пехотный Люблинский полки 15-й пехотной дивизии (у Подгайцев, в сражении на Гнилой Липе, 18 августа){43}. Причём если во втором случае это могло объясняться слабым огнём противника, то в последнем — тем, что командный состав «теоретически не отдавал себе ясного отчёта о характере современного боя»{44}; так же, видимо, было и в первом случае (где это решение командира камчатцев полковника В. З. Май-Маевского обернулось лишними потерями), а возможно, и в третьем.

Известны и слишком ранние броски армейцев в атаку — например, в 23-м пехотном Низовском и/или 24-м пехотном Симбирском полку 6-й пехотной дивизии (у Франкенау в Восточной Пруссии, 11 августа), в 81-м пехотном Апшеронском полку 21-й пехотной дивизии (у Драган, южнее Люблина, 26 августа){45}. Но вечная зависть армейцев к резко отличавшейся от них благосостоянием и карьерными возможностями гвардии побуждала видеть в её глазу соломинку, не замечая в своём сучка.

[367]

Примечания:

{1} Все даты указаны по старому стилю.

{2} Пестржецкий М. И. Воспоминания командира 12-го гренадерского Астраханского императора Александра III полка. М., 2011. С. 242.

{3} Наставление для действий пехоты в бою. Высочайше утверждено 27 февраля 1914 г. СПб., 1914. С. 22.

{4} См.: Перелыгин В. М. Профессиональная подготовка и ротация офицерских кадров лейб-гвардии Семёновского полка в 1914-1918 гг. Дис. … канд. ист. наук. Орёл, 2013.

{5} Зубов Ю. В. Лейб-гвардии Преображенский полк. С полком прадедов и дедов в Великую войну 1914-1917 гг. М., 2014.

{6} Там же. С. 20-22, 25; Головин Н. Н. Из истории кампании 1914 года на Русском фронте. Дни перелома Галицийской битвы (1-3 сентября нового стиля). Париж, 1940. С. 66, 71.

{7} Зубов Ю. В. Указ. соч. С. 22-23.

{8} Там же. С. 26; Головин Н. Н. Указ. соч. С. 71.

{9} Если офицер, командовавший гвардейским полком, гвардейским батальоном или ротой, имел чин ниже соответственно генерал-майорского, полковничьего и капитанского, то он именовался не командиром, а командующим.

{10} Цит. по: Зубов Ю. В. Указ. соч. С. 25.

{11} Там же. С. 26.

{12} Там же. С. 21, 22, 37, 44.

{13} Дейтрих В. Преображенского полка последний командир // Генерал А. П. Кутепов. Воспоминания. Мемуары. Минск, 2004. С. 204.

{14} Белов В. Первые бои 45 пехотного Азовского полка в 1914 году // Военная быль. 1960. Март. № 42. С. 16.

{15} Зайцов А. Семёновцы в 1914 году. Люблин — Ивангород — Краков. Гельсингфорс, 1936. С. 9-10.

{16} ГАРФ Ф. Р-5956. Оп. 1. Д. 65. Л. 3 об.: Головин Н. Н. Указ. соч. С. 66.

{17} Зайцов А. Указ. соч. С. 18,

{18} Макаров Ю. В. Моя служба в Старой Гвардии. 1905-1917. Мирное время и война. Буэнос-Айрес, 1951. С. 275.

{19} Там же. С. 273-274.

{20} Зайцов А. Указ. соч. С. 30.

{21} Иванов-Дивов 2-й. 7-я рота Лейб-Гвардии Семеновского полка в Галиции // Военная быль. 1968. Май. № 91. С. 2-7.

{22} Перелыгин В. М. Профессиональная подготовка и ротация офицерских кадров лейб-гвардии Семёновского полка в 1914-1918 гг. Автореф. дис. … канд. ист. наук. Орёл, 2013. С. 15,17, 20.

{23} Головин Н. Н. Указ. соч. С. 76-77.

{24} Там же. С. 78; ГАРФ. Ф. Р-5956. Оп. 1. Д. 65. Л. 3 об.

{25} ГАРФ. Ф. Р-5956. Оп. 1. Д. 16. Л. 9.

{26} Там же. Л. 6 об.-7; Некрасов С. Восьмая рота Л. Гв. Московского полка под Тарнавкой // Бюллетень объединения Лейб-Гвардии Московского полка. Пятидесятилетие боя у д. Тарнавка. 1914-1964. Париж, 1964. С. 16. 19.

{27} Лейб-Гвардии Московский полк. 7.XI.1811 — 7.XI.1956. Париж, 1936. С. 44-46; ГАРФ. Ф. Р-5956. Оп. 1. Д. 16. Л. 7 об.

{28} ГАРФ. Ф. Р-5956. Оп. 1. Д. 16. Л. 7-7 об.

{29} Ольховский П. Воинское воспитание // Душа армии. Русская военная эмиграция о морально-психологических основах российской вооружённой силы. (Российский военный сборник. Вып. 13). М., 1997. С. 269.

{30} Редькин А. Павловцы в Великую войну. Первый бой полка (1914 г.) // Военная быль. 1962. № 54.

{31} Ходнев Д. Лейб-Гвардин Финляндский полк в Великой и Гражданской войне 1914-1920. Белград. 1932. С. 15-16.

{32} Петров Ф. А. Первый год Первой мировой. Дневники и письма юных офицеров из собрания отдела письменных источников Государственного исторического музея // Война и оружие. Новые исследования и материалы. Труды Пятой Международной научно-практической конференции 14-16 мая 2014 года. Ч. III. СПб., 2014. С. 442, 446-451.

{33} Там же. С. 448-449.

{34} ГАРФ. Ф. Р-5956. Оп. 1. Д. 41. Л. 35 об.

{35} Цит. по: Лыков И. П. 92-й пехотный Печорский полк российской императорской армии и его участие в Первой мировой войне. М., 2011. С. 62.

{36} Верцинский Э. А. Из мировой войны. Боевые записи в воспоминания командира полка и офицера Генерального Штаба за 1914-1917 годы. Таллинн — Ревель, 1931. С. 18-21; Ревенков В. С. Первый бой. Воспоминания Царскосельского стрелка // Памятные дни. Из воспоминаний Гвардейских стрелков. [Кн.] 2. Таллинн, 1937. С. 77-78.

{37} Ревенков В. С. Указ. соч. С. 78.

{38} Верцинский Э. А. Указ. соч. С. 29-21; Ревенков В. С. Указ. соч. С. 78.

{39} Верцинский Э. А. Указ. соч. С. 20-21.

{40} Смирнов А. А. Гребенкин И. Н. Русский офицер в годы мировой войны и революции. 1914-1918 гт. Рязань, 2010. [Рецензия] // Русский сборник. Исследования по истории России. Т. XIII. М., 2012. С. 425-426: Он же. Боевая выучка Красной армии накануне репрессий 1937-1938 гт. (1935 — первая половина 1937 г.). Т. 2. М., 2013. С. 342-343.

{41} Глиндский В. П. Боевая Летопись Лейб-Гвардии 3-го Стрелкового Его Величества полка. 19 июля 1914 г. — 2 марта 1917 г. [Париж, 1935]. С. 7.

{42} ГАРФ. Ф. Р-5956. Оп. 1. Д. 52. Л. 315, 320.

{43} Там же. Д. 41. Л. 67, 83 об.; Д. 43. Л. 8-8 об.; Д. 70. Л. 5-5 об., 6 об.

{44} Там же. Д. 70. Л. 1 об.

{45} Воспоминания полковника Желондковского об участии в действиях XV корпуса во время операции ген. Самсонова // Военный сборник общества ревнителей военных знаний. Кн. VII. Белград, 1925. С. 282; ГАРФ. Ф. Р-5956. Оп. 1. Д. 41. Л. 39 об.