Skip to main content

Виноградов В. Н. 1914 год: быть войне или не быть?

Последняя война Российской империи: Россия, мир накануне, в ходе и после Первой мировой войны по документам российских и зарубежных архивов. Материалы Международной научной конференции. Москва, 7-8 сентября 2004 года / [отв. ред. В. П. Козлов]. — М.: Наука, 2006. С. 161-164.

Последние годы ознаменовались серьезными усилиями в выработке новых подходов к истории Первой мировой войны. Немалый вклад в это дело вносит ассоциация ее историков{1}. 1914-1918 гг. предстают перед нами не только как схватка империалистических титанов за передел мира, но и как явление цивилизационного размаха и порядка, грань между эпохами, пролог XX века, начало новейшей истории человечества. Первая мировая наложила отпечаток на все стороны ее развития — мировой правопорядок, образование или разрушение государств, экономику, социально-политическое развитие, культуру.

Не угасает интерес и к событиям трагических июльских дней 1914 г. А вопрос, не могла ли история избрать альтернативный путь развития и вступить в свою новейшую фазу без четырехлетнего кровопролития, обернувшегося для его участников 40 млн убитых, раненых и искалеченных, без голода и страданий сотен миллионов, без опустошенных полей и разрушенных городов, без моря крови и потоков слез, интересует не только ученых-историков.

Хотелось бы сконцентрировать внимание на одной из причин Первой мировой войны, которая, по мнению автора, делала ее неизбежной. Автор разделяет точку зрения покойного В. С. Васюкова, который считал, что главной причиной Первой мировой войны явилось стремление Германской империи установить свое господствующее положение в Европе и мире, и готовность Тройственного согласия не допустить подобного исхода{2}. Вполне однозначно на эту первопричину указывал министр иностранных дел России С. Д. Сазонов еще до начала войны: «Основной целью союзников должно быть уничтожение германской мощи, а также притязаний Германии на военное и политическое господство»{3}.

Разумеется, когда война уже началась, появились территориальные притязания; со стороны России — это прежде всего претензии на Константинополь и Черноморские проливы. Однако войну породили не они.

Автор подчеркивает, что непомерное возвышение одного или группы государств, таящие угрозу перехода прочих участников «европейского концерта» в подчиненное положение, всегда вызывало отпор с их стороны и являлось причиной великих войн:

[161]

Тридцатилетней (1618-1648), за испанское наследство (1701-1714), Семилетней (1756-1763), серии Наполеоновских войн, Первой мировой. Завершает этот список Вторая мировая война, когда угроза расползания коричневой чумы нацизма по всем континентам сплотила прежних непримиримых антагонистов в антигитлеровский союз.

Российское правительство, принимая решение о мобилизации армии, осознавало роковые последствия, к которым может привести вполне вероятный разгром Франции в случае ее столкновения с Германской империей один на один. Немедленным итогом этого явилось бы установление Германией контроля над проливами Босфор и Дарданеллы, через которые осуществлялось 90% вывоза зерновых из России. Выход из Балтийского моря к отрытому океану пролегает через Кильский канал, находившийся на немецкой территории, и Датские проливы, которые тогда патрулировал кайзеровский флот. Железной дороги к Баренцеву морю еще не существовало, так же как и Мурманска. Так что все пути выхода России к океану оказывались во власти рейха, который, перекрыв их, мог задушить российскую внешнюю торговлю и нанести колоссальный ущерб экономике страны. И С. Д. Сазонов не сгущал краски, полагая что «окончательное водворение Германии на Босфоре и Дарданеллах было бы равнозначно смертному приговору России»{4}.

Что же касается более отдаленных перспектив, то рейх по мере созревания условий приступил бы к осуществлению того или иного варианта пангерманских проектов. В отношении России это означало бы прямое отторжение от страны значительных территорий, установление немецкого контроля над государственными новообразованиями (Финляндией, Прибалтикой, Украиной), утрату Россией статуса великой державы. В 1887 г. Бернгард фон Бюлов, в то время первый секретарь посольства в Петербурге, впоследствии рейхсканцлер, излагал такую программу: в первую очередь — оттеснение России от двух морей, Черного и Балтийского, на возможности использования акватории которых основывалось ее положение в мире. Действительное же ослабление России, полагал этот многообещающий дипломат, возможно лишь при отторжении у нее территорий, расположенных западнее линии Онежская губа — Валдайская возвышенность — река Днепр{5}. Подобного рода положения присутствовали во всех без исключения немецких вариантах послевоенного мироустройства, а не только в проектах пангерманистов. В первом же варианте предполагаемого мира, изложенном канцлером Теобальдом Гетман-Гольвегом 9 сентября 1914 г.,

[162]

предусматривалось удаление России от германской границы и лишение ее господства над нерусскими народами{6}. Францию по части утраты земель и влияния в Европе ожидала столь же скорбная участь, поэтому французы рвались в бой во имя возвращения Эльзаса и Лотарингии.

Хотелось бы подчеркнуть, что Россия не могла так просто занять нейтральную позицию. Для этого потребовалось бы, хотя и молчаливое, согласие австро-германского блока. О чем же говорят факты?

Германский рейх поспешно и скоропалительно объявил России войну 1 августа 1914 г. (объявление войны со стороны Австро-Венгрии последовало лишь 6 августа). Чем была вызвана подобная торопливость? Ведь в соответствии с «планом Шлиффена», с точки зрения большой стратегии, первоначально намечалось разгромить Францию. Логично было бы оттянуть столкновение с Россией. Наличествовали, однако, соображения другого порядка, возобладавшие над чисто военными. Немецкой военщине, юнкерству и крупному капиталу нужна была война не просто с Францией, а война с Францией — союзницей варварской, абсолютистской России, оплотом реакции в Европе, чьими символами являлись Сибирь и казачья нагайка, имевшая шансы стать популярной в прогрессивных кругах. Необходимо было сплочение нации перед угрозой «смертельной опасности», нависшей с востока, что и было достигнуто. Влиятельная социал-демократия, обладавшая 110 мандатами в рейхстаге, пошла на поводу у шовинистов. На памятном заседании 4 августа 1914 г. ни один депутат не проголосовал против военных кредитов.

Альтернативный ход событий в 1914 г. представлялся происходящим по двум вариантам. В соответствии с первым две враждующие коалиции останутся на позиции статус-кво, при том, что перевес будет склоняться в пользу Антанты ввиду быстрого наращивания промышленной и военной мощи России. Это означало бы отказ рейха от гегемонистских планов без всяких шансов на осуществление их в будущем, на что надежд практически не существовало. Гипотетически можно представить себе, что заблаговременное и твердое заявление Лондона о солидарности с Францией и Россией заставило бы прусскую военщину опустить меч. Представляется, однако, что уверенность Германии в своей победе была столь велика, что и такое развитие событий не привело бы к отказу от вынашивавшихся в течение 30 лет планов.

По второму варианту уклонение России от союзных обязательств перед Францией и объявление нейтралитета повлекло

[163]

бы за собой все те пагубные последствия, о которых говорилось выше, поэтому серьезно в правительственных кругах страны он не обсуждался.

Учитывая приводимые выше аргументы, автор полагает, что в июле 1914 г. ответ на вопрос звучал так: войне быть.

Примечания:

{1} Первая мировая война: Дискуссионные проблемы истории. М., 1994; Первая мировая война — пролог XX века. М., 1998. Мировые войны XX века. М., 2002.

{2} Первая мировая война — пролог… С. 32.

{3} Цит. по: Константинополь и Проливы. М., 1925. Т. 1. С. 222.

{4} Сазонов С. Д. Воспоминания. М., 1991. С. 251.

{5} Первая мировая война — пролог… С. 51.

{6} Fischer Fr. Griff an der Weltmacht. Dusseldorff, 1962. S. 107-113.

[164]