Фельцманъ О. Б. Къ вопросу о психозахъ военнаго времени

Журналъ невропатологии и психиатрии имени С. С. Корсакова. Год XIV. 1914. Кн. 4. С. 536-552.

Когда гдѣ-то вблизи грохочутъ пушки и тысячи жизней, близкихъ человѣческихъ жизней, неумолимо размалываются жерновомъ, имя которому война, трудно заниматься психіатрическимъ анализомъ, изучать наблюдаемыя явленія со всей необходимой для зтого объективностью. Быть можетъ, молчаніе въ настоящій моментъ больше говорило бы для будущихъ изслѣдователей, чѣмъ тысячи исписанныхъ страницъ съ самыми глубокомысленными выводами. Но на дѣлѣ все обстоитъ иначе: пока у насъ остается незатронутымъ хоть кусочекъ психики, мы пользуемся имъ чтобы смотрѣть и анализировать. Только съ такой оговоркой я рѣшаюсь приступить къ своей работѣ.

У меня еще свѣжи впечатлѣнія отъ русско-японской войны. Я припоминаю, какъ всѣ почти авторы, выступавшіе въ Моск. Обществѣ Психіатр. и Невропатологовъ и писавшіе о психозахъ на войнѣ, начинали свою работу съ извиненія, что ихъ выступленіе преждевременно, а наблюденія не закончены. У меня лично имѣлся матеріалъ, который, изъ страха преждевременнаго выступленія, такъ и остался неиспользованнымъ. И напрасно. Всѣ эти едва уловимыя впечатлѣнія, которыя въ дальнѣйшемъ высохли отъ времени и тяжести анализа, должны были бы быть сохранены во всей ихъ свѣжести.

Война — жестокій, но грандіозный опытъ своеобразной въ общемъ травматизаціи цѣлыхъ народовъ, — не могла не привлечь вниманія психіатровъ. Существуетъ большая психіатрическая литература, касающаяся франко-прусской, испано-американской, англо-бурской и русско-японской войнъ. При знакомствѣ съ этой литературой выносишь впечатлѣніе, что нѣтъ ни одного безспорнаго наблюденія,

[536]

ни вывода, котораго нельзя было бы сдѣлать заранѣе, не видя самихъ больныхъ. Мнѣ самому кажется, что мои наблюденія и выводы тоже можно было «сочинить», не привлекая сюда жертвъ войны. Но я думаю, что наблюденія должны имѣть свою цѣну, независимо отъ ихъ безспорности и особенно потому, что наши возможности наблюденія и анализа еще весьма ограничены. Къ нынѣшнимъ наблюденіямъ я нѣсколько подготовленъ изслѣдованіями, правда, далеко не законченными, надъ больными 1905 года, въ частности — надъ евреями, пострадавшими отъ октябрьскихъ погромовъ. Присматриваясь къ психически и нервно-больнымъ жертвамъ войны, я во многихъ узнаю своихъ старыхъ знакомыхъ — жертвъ погрома.

Что можно извлечь психіатру изъ этого громаднаго матеріала, который щедро готовитъ намъ война? Во-первыхъ, цифры: количество заболѣвшихъ душевно-больныхъ въ арміи и странѣ, соотношеніе между количествомъ душевныхъ заболѣваній и числомъ раненыхъ{1}, экстенсивность заболѣваній въ зависимости отъ различныхъ условій военной жизни (наступленіе, отступленіе, осада и т. п.), соотношенія между различными формами душевной болѣзни и много другихъ. Цифры эти представляютъ практическій интересъ въ вопросахъ организаціи психіатрической помощи. Многое уже сдѣлано въ этомъ направленіи русскими и иностранными авторами (Автократовъ, Якубовичъ, Озерецковскій, Шайкевичъ, Владычко, Штида, Stewart, Kay, Е. Meyer, Е. Schultze, М. Schultze и др.).

Но еще больше должно быть додѣлано въ нынѣшнюю войну для того, чтобы мы были въ нужной мѣрѣ подготовлены къ постановкѣ раціональнаго призрѣнія и эвакуаціи душевно-больныхъ на тотъ случай, если нынѣшняя война, вопреки мечтаніямъ многихъ, окажется не послѣдней.

Во-вторыхъ, изъ наблюденій надъ психозами военнаго времени слѣдовало бы уяснить себѣ, существуетъ ли военный психозъ,каковы его разновидности, каковы въ различныхъ случаяхъ этіологія, теченіе и предсказаніе. Въ имѣющейся по этому вопросу большой литературѣ всѣ авторы, за небольшимъ исключеніемъ, довольно единодушно отрицаютъ существованіе военнаго психоза, такого, который

[537]

не подходилъ бы легко подъ формы мирнаго времени. Съ другой стороны, многіе, видящіе эвакуированныхъ къ намъ душевнобольныхъ воиновъ, не могутъ избавиться отъ впечатлѣнія, что на войнѣ всѣ психозы имѣютъ своеобразную окраску, которая не наблюдается въ мирное время (если не считать катастрофъ, погромовъ etc.). То, что попытка выдѣлить специфическія для военнаго психоза особенности пока оказалась неудачной, ничуть не доказываетъ, что наше первоначальное впечатлѣніе ошибочно. Эта неудача можетъ быть объяснена сравнительнымъ несовершенствомъ современной психіатріи. Въ виду этого же несовершенства я и сейчасъ не буду останавливаться на клиническихъ признакахъ военнаго психоза, а займусь главнымъ образомъ анализомъ самой этіологіи.

Матеріаломъ для этого могли бы послужить мои наблюденія въ Преображенской больницѣ, городскомъ госпиталѣ для нервно-и душевнобольныхъ воиновъ и въ другихъ лазаретахъ, гдѣ мнѣ приходилось консультировать. Я не буду приводить исторій болѣзни главнымъ образомъ потому, что въ нихъ нѣтъ ни достовѣрнаго анамнеза, ни эпикриза. И притомъ, такъ какъ я могу пользоваться только обычнымъ психіатрическимъ лексикономъ и обычными пріемами изслѣдованія, то исторіи болѣзни{2} опять сведутся на dementia praecox, истерію, дегенерацію и т. п. Быть можетъ, даже цѣлесообразнѣе было помѣстить фотографіи больныхъ, на которыхъ иногда видно то, что не передается словами. По всего этого не нужно для анализа того сложнаго, но вполнѣ опредѣленнаго комплекса этіологій, который представляетъ собою война. Для удобства анализа я раздѣлилъ бы причины психоза военнаго времени на общественныя и индивидуальныя. Иначе говоря, причины, оказывающія свое дѣйствіе на большія группы населенія и — на отдѣльныхъ лицъ. Я думаю, всякій отдѣльный воинъ, срѣзавшійся (въ отношеніи психики) на экзаменѣ, который ему предъявила война, кромѣ того является членомъ общества, которое въ цѣломъ, быть можетъ, тоже не выдержало этого экзамена. О психическомъ состояніи общества во время войны много писалось. Имѣются любопытныя данныя, касающіяся ближайшихъ войнъ, англо-бурской (Stewart и др.) и франко-прусской. То,

[538]

что эти описанія часто принадлежатъ публицистамъ, а не психіатрамъ, не умаляетъ ихъ значенія. Эксвизитный случай массоваго «военнаго» психоза представляютъ крестовые походы, сопровождавшіеся массовыми психическими эпидеміями. Русскіе авторы, писавшіе о русско-японской войнѣ, не удѣлили — правильнѣе, не имѣли возможности удѣлить психопатологіи общества достаточнаго вниманія. Этой ошибки не слѣдовало бы повторять теперь. Ниже я укажу только нѣсколько моментовъ, которые могли сыграть роль предшествующихъ въ психопатологіи русскаго общества.

За послѣдніе годы у насъ отмѣчался рядъ не совсѣмъ здоровыхъ теченій, вовлекавшихъ большія общественныя группы, преимущественно молодежь. Увлеченіе Санинымъ уже описано въ западно-европейской литературѣ какъ патологическій симптомъ общественной психики. Увлеченіе Пинкертономъ и воровскими романами тоже было темой работы Pick’a (Kolportageroman und Psychopathologie). Далѣе идутъ мистическія теченія въ высшихъ слояхъ и нелѣпое увлеченіе гипнозомъ, кажется, во всѣхъ уже слояхъ. Затѣмъ полоса самоубійствъ и особенно дѣтскихъ и, наконецъ, футуризмъ и мн. др. Эти угрожающіе признаки «одичанія» (Сербскій), эта сыпь, то и дѣло появлявшаяся на общественномъ тѣлѣ, часто инфекціонная (не русскаго происхожденія), указываетъ, что t° общества была не совсѣмъ въ порядкѣ. Началась война — съ медицинской точки зрѣнія несомнѣнная болѣзнь, сравнимъ ее хотя бы съ корью, которую будто бы должны продѣлать всѣ. Обществу съ повышенной температурой и (чтобы уже не сходить съ опаснаго пути аналогій), скажемъ, съ слабыми легкими предстоялъ серьезный экзаменъ. И для этого общества, во всякомъ случаѣ для многихъ слоевъ его, экзаменъ оказался труднымъ{3}. Появились признаки массоваго психоза различной тяжести. Если говорить о мирныхъ жителяхъ, то этотъ психозъ выразился въ усиленіи внушаемости, наклонности къ псевдологіи, легко и суевѣрія и даже въ измѣненіи личности. Многіе ли изъ насъ въ началѣ этой войны такъ или иначе не «нервничали»? Сколько разъ мы выслушивали нелѣпѣйшія разсужденія о войнѣ отъ людей, въ глупости и недостовѣрности которыхъ мы во внѣлихорадочные періоды и не сомнѣвались. Какъ часто мы вѣрили и передавали непровѣренными самые невѣроятные слухи. Крити-

[539]

ческая оцѣнка источниковъ исчезла. Можно было зарегистрировать много психопатическихъ признаковъ, вызванныхъ войной среди такихъ мирныхъ жителей, психическая устойчивость которыхъ не вызывала до войны особенныхъ сомнѣній. Любопытно отмѣтить существованіе у этихъ лицъ симптомовъ, указывающихъ хотя на поверхностное, временное, но все же измѣненіе личности. Я отнесъ бы сюда и рѣзкое измѣненіе цвѣта убѣжденій, и суженіе кругозора, и ограниченіе способности правильно оцѣнивать событія и положенія. Я отмѣтилъ бы и маленькій, но любопытный симптомъ: нѣсколько инфантильное увлеченіе формой (это увлеченіе коснулось и нѣкоторыхъ психіатровъ, которые исполняли свои мирныя психіатрическія обязанности чуть не въ боевой формѣ). Большую роль въ послѣднихъ слабостяхъ играетъ мода, но это только болѣе мягкое названіе для явленія, вѣроятно патологическаго. Я учитываю и то, что приведенные сейчасъ симптомы измѣненія личности могутъ быть неискренними. Но самое существованіе подобной формы симуляціи тоже въ достаточной мѣрѣ патогномонично. Такъ, я знаю художника-футуриста, который еще недавно раскрашивалъ себѣ физіономію, ходилъ въ желтой кофтѣ, не признавалъ всемірныхъ геніевъ и объявлялъ войну титанамъ; въ началѣ нынѣшней войны онъ занялся тѣмъ, что началъ ежедневно коментировать на площади передовыя статьи вечерней желтой газетки, затѣмъ съ гордостью разсказывалъ, что ему теперь «самъ приставъ подаетъ руку».

Аналогичные общественные психозы уже отмѣчались. И нѣтъ ничего удивительнаго, что они съ особенной рѣзкостью проявились въ настоящую войну. Опасность возникновенія общеевропейской войны уже нѣсколько лѣтъ вызывала страхъ и ужасъ у всѣхъ тѣхъ, кто пробовалъ представить себѣ грандіозность и возможныя послѣдствія такой катострофы. А когда призракъ сталъ дѣйствительностью, нервы общества не могли не подвергнуться тяжелому испытанію. Быть можетъ, менѣе культурная часть общества не переживала этихъ предварительныхъ страховъ. Но мобилизація, по своей экстенсивности и быстротѣ, не могла не вызвать ряда тяжелыхъ заботъ, личныхъ (матеріальныхъ) катастрофъ и связаннаго съ ними тревожнаго ожиданія, тягостнаго даже для оптимистовъ. Въ настоящую войну былъ продѣланъ грандіозный и весьма интересный опытъ лишенія алкоголя. Алкогольные эксцессы, за весьма ничтожными исклю-

[540]

ченіями, были искоренены; для привычныхъ потребителей вина такое внезапное лишеніе его и въ далеко не санаторной обстановкѣ во многихъ случаяхъ тоже могло оказаться рискованнымъ.

Нѣкоторые авторы (Savage, Stewart и др.) думаютъ, что патріотическій подъемъ укрѣпляетъ и даже обновляетъ нервную систему. За періодъ войны уменьшается количество преступленій, самоубійствъ, поступленій въ психіатрическія лѣчебницы, санаторіи; уменьшается и частная практика невропатологовъ. Но я не думаю, чтобы улучшеніе самочувствія у невропатовъ, даже если оно и имѣло мѣсто, указывало на увеличившуюся устойчивость ихъ душевнаго равновѣсія. Въ такомъ приблизительно видѣ представляется мнѣ травматизація общества и многихъ изъ его членовъ (я включаю сюда и воиновъ) въ началѣ войны; тотъ фундаментъ (Fühllage по Stаdelmаnn’у). на которомъ специфическія для военнаго времени травмы создаютъ психозныя вспышки.

Перейду къ индивидуальнымъ причинамъ. Трудно расчленить ихъ на предрасполагающія и вызывающія. У тѣхъ больныхъ, на основаніи изслѣдованія которыхъ я высказываю свои соображенія, какъ и вообще въ случаяхъ травматическихъ психозовъ, анамнезъ, если таковой имѣется, нужно принимать съ извѣстной осторожностью.

Для удобства изложенія я расположу обычныя причины психозовъ военнаго времени но возможности въ порядкѣ, ихъ отдаленности, иначе говоря, отъ поводовъ къ причинамъ или отъ случайныхъ причинъ къ кореннымъ. Порядокъ получится приблизительно слѣдующiй:
Ужасъ, страхъ передъ болью, опасностью быть искалѣченнымъ, убитымъ (тревожное ожиданіе, неожиданность травмы).
Истощеніе. Послѣопераціонный періодъ (?).
Инфекція (инфлуенца, малярія, тифъ и т. и), интоксикація (алкоголь).
Травмы центральной нервной системы (контузія черепа, солнечный ударъ).
Конституція, прирожденная или благопріобрѣтенная (неустойчивость, дисгармонія, неполноцѣнность психики).
Психоневрозы и психозы, имѣвшіеся и до войны.

Въ анамнезѣ заболѣвшихъ на войнѣ почти всегда имѣется нѣсколько изъ вышеприведенныхъ причинъ. Большинство авто-

[541]

ровъ придаетъ особое значеніе первой изъ названныхъ мною причинъ и психозы военнаго времени относятъ къ группѣ Schreckpsychosen (Kraepelin). Поэтому особенно интересно уяснить себѣ, въ какой формѣ этотъ страхъ (иногда испугъ) имѣетъ мѣсто на войнѣ и замѣтно ли онъ отличается отъ обычнаго мирнаго страха. Весьма вѣроятно, что ощущенія страха, переживаемыя на театрѣ военныхъ дѣйствій, имѣютъ свои особенности. При изслѣдованіи моихъ больныхъ я обращалъ особое вниманіе на этотъ вопросъ. Къ сожалѣнію, въ случаяхъ психозовъ военнаго времени мнѣ пришлось опрашивать больныхъ далеко не по горячимъ слѣдамъ. Но и при моемъ опросѣ меня поражала аналогія между ощущеніями, переживаемыми на полѣ битвы, на баррикадахъ и во время погромовъ. Ужасъ, который переживался въ эти моменты, мало похожъ на мирный страхъ, а военная трусость еще меньше — на мирную боязливость{4}. Ужасъ положенія па войнѣ, особенно въ бою, по словамъ нѣкоторыхъ весьма наблюдательныхъ больныхъ, достигаетъ такого напраженія, что онъ уже перестаетъ ощущаться. Это отмѣчаетъ и Баженовъ, видѣвшій больныхъ, перенесшихъ стихійныя бѣдствія (землетрясеніе, ураганъ). Страхъ мирнаго времени, вѣроятнѣе всего, связанъ съ неумѣньемъ владѣть собою и зависитъ отъ дефектовъ воспитанія и самовоспитанія. Между вскакиваніемъ провинціальной барышни отъ неожиданнаго стука, между страхомъ человѣка, не рѣшающагося взять въ руки заряженный револьверъ и, скажемъ, между страхомъ, который испытываютъ многіе предъ безпокойнымъ психически больнымъ, разница несущественная и только количественная. Эта трусость, по моему мнѣнію, меньше всего зависитъ отъ конституціи. Во многихъ случаяхъ люди, въ различныхъ положеніяхъ отважные и даже «отчаянные», начинаютъ испытывать страхъ, когда у нихъ появляется яркое и неотвязное представленіе объ опасности. И, наоборотъ, фобики съ опредѣленными навязчивыми страхами подсознательнаго происхожденія въ нѣкоторыхъ случаяхъ и, между прочимъ, на войнѣ преображаются. У меня былъ паціентъ врачъ, страдавшій въ тяжелой формѣ агорафобіей, который во время революціи 1905 года оказался мужественнѣе многихъ здоровыхъ и шелъ одинъ, не колеблясь по обстрѣливаемымъ улицамъ. Я зналъ одного моряка, героя прошлой войны, который въ мирное время проявлялъ

[542]

слишкомъ большое вниманіе къ встрѣчнымъ автомобилямъ, извозчикамъ, не рѣшался сѣсть въ лодку, которую онъ считалъ недостаточно устойчивой, особенно при моемъ управленіи ею. Въ настоящую войну можно было зарегистрировать случаи мужества, доходящаго до геройства, у лицъ, до того весьма осторожныхъ и боязливыхъ; съ другой стороны, нѣкоторыя изъ героевъ настоящей войны, по возвращеніи изъ нея, бросались въ бѣгство при видѣ безобиднаго душевнобольного. Точно такъ же въ случаяхъ паники, индуцированнаго страха, во время кораблекрушеній, пожаровъ, въ одинаковой мѣрѣ поражаются и храбрые, и трусы, за исключеніемъ лицъ, не поддавшихся психической заразѣ.

Страхъ на войнѣ испытывали почти всѣ паціенты, которыхъ мнѣ приходилось наблюдать. Волненія передъ боемъ столько разъ и такъ прекрасно описаны въ изящной литературѣ, что о нихъ здѣсь не стоитъ говорить. Нѣкоторые воины быстро справляются съ этимъ волненіемъ, и тогда страхъ перестаетъ быть для нихъ осязаемымъ и мучительнымъ. Для многихъ это усиліе остается несознаннымъ, и ихъ показанія, что они не испытывали страха, вполнѣ правдоподобны. Въ самомъ бою у очень многихъ развивается охотничій азартъ, увлеченіе, даже автоматизмъ. Все это захватываетъ и оказываетъ свое наркотическое дѣйствіе даже на «привычныхъ» трусовъ мирнаго времени. Но и на высотѣ увлеченія подъ вліяніемъ ничтожной неожиданности, новаго положенія, можетъ развиться страхъ, доходящій до паники. И далеко не у однихъ трусовъ. Трудно на основаніи моего матеріала придти къ сколько-нибудь опредѣленнымъ заключеніямъ. Но есть основаніе думать, что военный страхъ становится патогеннымъ только въ благопріятной обстановкѣ. Сюда нужно отнести тревожное ожиданіе, просонки, неожиданность, а чаще всего появившееся по тѣмъ или другимъ причинамъ подавленное настроеніе (пессимизмъ, чувство обиды, мысль о ненужности жертвъ, о неправильностяхъ въ распоряженіяхъ начальства, а иногда гипомеланхолическій приступъ). Попробую пояснить это примѣрами. Командиръ развѣдочнаго отряда, довольно отважный съ точки зрѣнія окружающихъ, испытывалъ страхъ всегда, когда бывалъ на развѣдкахъ, хотя отлично владѣлъ собою и этого страха ничѣмъ не проявлялъ. По вотъ послѣ многихъ дѣлъ онъ попалъ въ засаду, какъ онъ думаетъ, по винѣ своего начальника. Самымъ ужаснымъ, какъ говоритъ этотъ офицеръ, было здѣсь чувство безпомощности: «Ви-

[543]

дишь, что со всѣхъ сторонъ тебя обстрѣливаютъ, не знаешь, гдѣ врагъ и ничего не можешь предпринять». Этого состоянія его нервная система не выдержала. Послѣ слѣдующей психической травмы онъ заболѣлъ тяжелымъ психоневрозомъ. Сейчасъ онъ находится въ санаторіи, до сихъ поръ боится выйти на улицу. Онъ тяготится вынужденнымъ бездѣльемъ, онъ мечтаетъ о томъ, чтобы вернуться въ дѣйствующую армію, и увѣренъ, что умретъ, если услышитъ выстрѣлъ. Аналогичный случай я наблюдалъ во время погрома 1905 года. Еврей, получившій Георгія въ японскую войну, очутился въ кварталѣ города, въ которомъ безчинствовали погромщики. Домъ, гдѣ онъ находился, пострадалъ сравнительно мало, было выбито нѣсколько стеколъ. II мой паціентъ за нѣсколько минутъ испыталъ ужасъ, какого онъ не испытывалъ на войнѣ. Ужасъ этотъ пришелъ не сразу. Представленія объ обидѣ, стыдѣ, несправедливости, издѣвательствѣ, за эти нѣсколько минутъ достигли у него такой интенсивности, что онъ, еще до приближенія погромщиковъ, хотѣлъ бѣжать съ косаремъ неизвѣстно куда, быть можетъ, на улицу, въ толпу… А затѣмъ — звонъ разбитыхъ стеколъ и животный страхъ съ дрожью и, вѣроятно, лихорадкой. Больше года этотъ страхъ появлялся у него, когда до него доносился звонъ разбиваемаго стекла или посуды. Нужно отмѣтить, что психозы типа Schreckpsychosen въ военное время встрѣчаются и у мирныхъ жителей, и у женщинъ. Мнѣ извѣстны случаи, гдѣ страхъ передъ возможностью быть призваннымъ или передъ возможностью призыва мужа, сына, былъ поводомъ для вспышки психоза. II здѣсь тотъ же порядокъ: сначала тревожное ожиданіе, затѣмъ — неожиданная повѣстка (иногда даже по ошибкѣ), а въ результатѣ — Schreckpsychose со всѣми его признаками.

Нѣкоторые авторы относятъ военные психозы къ психозамъ истощенія (Erschöpfungspsychosen). Несомнѣнно, что чрезмѣрное физическое и психическое напряженіе, тяжелыя лишенія вызываютъ значительное истощеніе, но истощеніе не во всѣхъ случаяхъ является causa inovens. Типичные психозы военнаго времени и подобные имъ психозы послѣ погромовъ, революцій и космическихъ катастрофъ иногда появляются безъ всякихъ явленій истощенія. Часто психозы и неврозы военнаго времени начинаются съ лихорадки и делирія, въ формѣ нетипичнаго delirium tremens. Нѣкоторые изъ больныхъ (не алкоголиковъ), которыхъ мнѣ теперь приходилось видѣть, припоминаютъ, что начало ихъ

[544]

заболѣванія сопровождалось чувствомъ озноба и болью въ костяхъ (какъ при инфлуенцѣ).

Возможно, что они и какъ нѣкоторые другіе перенесли на ногахъ злокачественную инфлуенцу или малярію, а можетъ и тифъ. Любопытно, что многіе больные-психоневротики, заболѣвшіе послѣ боевъ и эвакуированные къ намъ, продолжаютъ и здѣсь лихорадить. Можетъ быть, типичные психозы военнаго времени сопровождаются повышеніемъ t°. Въ настоящую войну даже нельзя придраться къ алкоголю, какъ къ вызывающему моменту. Но, быть можетъ, для очень немногихъ лишеніе алкоголя въ моменты, когда они привыкли прибѣгать къ нему, оказалось тяжелымъ.

Я оставляю въ сторонѣ другія изъ вышепоименованныхъ внѣшнихъ причинъ и перехожу къ причинамъ эндогеннымъ.

Несомнѣнно, что въ число призванныхъ въ ряды войскъ попадаетъ извѣстное количество душевнобольныхъ и лицъ съ очень пониженной психической устойчивостью. Существуетъ даже предположеніе, что заболѣваютъ военнымъ психозомъ только лица, явившіяся въ войска съ готовой душевной болѣзнью или неустойчивостью. Трудно это доказать и трудно спорить противъ этого. Нѣсколько легче выяснить нѣкоторые, пограничные съ этимъ, вопросы, и среди послѣднихъ мнѣ кажутся важными слѣдующіе: I) насколько учащаются психическія заболѣванія на фронтѣ и въ тылу, въ широкомъ смыслѣ этого слова, во время войны и особенно въ настоящей гигантомахіи; 2) если война является моментомъ, разоблачающимъ скрытую душевную болѣзнь или вызывающимъ новый приступъ ея, то не получается ли въ клинической картинѣ специфическихъ для этого момента признаковъ.

Въ русско-японскую войну уже отмѣчалось учащеніе душевныхъ заболѣваній въ дѣйствующей арміи. Но цифры эти весьма не точны. Даже среди мирныхъ войскъ встрѣчаются душевно-больные, которые иногда проходятъ всю службу, не попавъ къ психіатру. Чаще эти больные обнаруживаются только послѣ конфликта съ закономъ, въ частности — съ дисциплиной. Выяснить количество душевнобольныхъ въ мирной арміи особенно трудно потому, что психіатрическое наблюденіе для массы войскъ не осуществимо; въ частности, къ помощи психіатра обращаются съ большимъ предубѣжденіемъ и крайне рѣдко. На съѣздѣ въ Nantes’ѣ въ 1909 году Granjoux рекомендовалъ давать самимъ офице-

[545]

рамъ краткія свѣдѣнія по психіатріи, а Régis въ Bordeaux читалъ лекціи по психіатріи въ военной школѣ и издалъ даже краткое руководство для офицеровъ{5}. Не знаю, къ чему все это привело, но самыя попытки подтверждаютъ мое предположеніе о существованіи нераспознанныхъ душевнобольныхъ въ мирной арміи. Съ другой стороны, трудно судить о количествѣ душевнобольныхъ на войнѣ. Часть и, можетъ быть, большая часть погибаетъ въ бою или выбываетъ изъ строя вслѣдствіе ранъ, безъ рѣзко выраженныхъ признаковъ душевной болѣзни. Вѣроятно, и на войнѣ, за недостаткомъ психіатровъ или отсутствіемъ свѣдущихъ въ психіатріи офицеровъ, часть психозовъ остается нераспознанной. Наконецъ, во многихъ случаяхъ психозы обнаруживаются и развиваются не сразу. Что касается мирныхъ жителей, то есть основаніе думать, что военное время не повышаетъ количества заболѣваній среди нихъ. Въ періодъ франко-прусской войны количество поступленій въ психіатрическія больницы Франціи и Германіи уменьшилось, но зато оно сильно возросло въ годы, слѣдующіе за войной. По даннымъ нашихъ больницъ, еще не разработаннымъ, количество поступленій въ началѣ нынѣшней войны въ психіатрическія лѣчебницы и особенно въ санаторіи замѣтно уменьшилось. Изъ моего личнаго опыта я могъ бы привести 2—3 эксквизитныхъ случая, гдѣ мобилизаціонная травма въ началѣ нынѣшней войны дала лучшій терапевтическій результатъ, чѣмъ годы психотерапіи. Я этого, конечно, не возвожу въ терапевтическій принципъ.

Какимъ образомъ война отражается на клинической картинѣ психоза?

Уже въ прошлыя войны отмѣчалось нѣкоторое однообразіе въ картинѣ психозовъ. Преобладали черты аментивныя, депрессивныя ступорозныя и гипохондрическія. Это дало основаніе Шайкевичу описать отдѣльную форму: amentia depressivo — stuporosa. Самостоятельность этой формы кажется никѣмъ не была признана. Изъ литературы о р. я. войнѣ наиболѣе ясное представленіе о теченіи острыхъ психозовъ военнаго времени даетъ номенклатура Суханова, который выдѣляетъ 4 формы: депрессивно гипохондрическую, депрессивно аментивную, депрессивно ступорозную и

[546]

депрессивно иаранояльную. Депрессивныя и ступорозныя черты я наблюдалъ и въ «погромныхъ» психозахъ, и у душевно-больныхъ въ эту войну. Иногда — не столько въ поведеніи больныхъ, сколько въ ихъ habitus’ѣ, физіономіи. У большинства раненыхъ на войнѣ и особенно у душевно-больныхъ, что бы у нихъ ни было, dementia praecox, прогрессивный параличъ, пли травматическій неврозъ, бросается въ глаза неподвижное лицо, широкіе зрачки, опущенные углы рта и какое-то безразличіе во взглядѣ, за которымъ чувствуется только что перенесенный безграничный ужасъ. Такое выраженіе лица можно встрѣтить и у б-хъ съ тяжелыми процессами въ мозгу м. и. при опухоляхъ мозга (Benommenheit).

Жена заболѣвшаго на войнѣ травматическимъ неврозомъ говорить, что она не узнала мужа. «У него лицо было какъ у идіота». Изъ физическихъ признаковъ я чаще всего могъ отмѣтить у очень многихъ больныхъ асимметрію лица (на счетъ facialіs’овъ), которая постепенно выравнивается, разницу въ темпѣ реакціи зрачковъ и зависящую отъ этого временную разницу въ величинѣ ихъ, дрожаніе языка и разстроенную рѣчь, отсутствіе глоточнаго и корнеальнаго рефлекса, макротирію, дермографизмъ, разстройства чувствительности и разстройства со стороны сосудистой системы: частый напряженный пульсъ, акцентъ на 2 тонѣ аорты. Послѣднее особенно часто. Среди психическихъ симптомовъ я отмѣтилъ бы несоотвѣтствующую формѣ и теченію болѣзни тяжесть симптомовъ. Такъ необыкновенно часто при самыхъ разнообразныхъ психозахъ и психоневрозахъ отмѣчаются галлюцинаціи (признакъ кортикальной слабости), амнезіи кататоническія черты, уплощенная аффективность и вообще атипичность психозовъ. Не менѣе тяжелымъ признакомъ нужно считать и обычный для психозовъ военнаго времени истериформный типъ (Sсhülе). Впрочемъ, въ военнопсихіатрической литературѣ уже отмѣчалась (Щегловъ) атипичность психозовъ у солдатъ и въ мирное время. Что касается тяжелыхъ хроническихъ формъ, то и въ ихъ теченіи имѣются, вѣроятно, свои особенности. Прогрессивный параличъ на войнѣ появляется очень скоро послѣ lues’a (Штида, Боришпольскій). У меня имѣются 2 случая, гдѣ прогрессивный параличъ, серологически установленный, появился черезъ годъ послѣ инфекціи. Быть можетъ, типиченъ слѣдующій больной, у котораго 2—3 года назадъ былъ lues. Призванный изъ запаса, онъ прежде всего женился.

[547]

Былъ въ бою, гдѣ былъ слегка контуженъ, послѣ перенесъ воспаленіе легкихъ. Въ Преображенскую больницу доставленъ съ пышнымъ и нелѣпымъ бредомъ величія при ясномъ сознаніи и довольно ровномъ настроеніи. Изъ физическихъ симптомовъ: разстройство рѣчи, отсутствіе реакціи зрачковъ на свѣтъ. Черезъ недѣлю больной успокоился, отрекся отъ своего бреда, «мало ли что наговоришь въ бреду», и когда его показывали курсисткамъ, какъ прогрессивный параличъ, то симптомовъ паралича, кромѣ отсутствія реакціи зрачковъ, не оказалось. Ихъ нѣтъ и сейчасъ. Нѣтъ признаковъ lues’a и паралича въ крови и цереброспинальной жидкости. Среди больныхъ раннимъ слабоуміемъ попадаются больные различныхь возрастовъ, которые, вѣроятно, до войны были безобидными шизофрениками, хороню справлялись съ своими несложными обязанностями, а въ началѣ войны, иногда послѣ боевъ, начинали проявлять свою дефективность тоже въ какой-то forme fruste. Одинъ больной, 40 лѣтъ, доставленный съ театра военныхъ дѣйствій, вполнѣ сознателенъ, сдержанъ и только на визитаціи всегда съ малоосмысленной улыбкой стереотипно просить «отправить его въ роту». Изрѣдка онъ проговаривается, что его здѣсь никто не любитъ. Мои товарищи даже не увѣрены въ томъ, что онъ боленъ. Влизко къ этому подходитъ фельдшеръ, 35-ти лѣтъ, тоже безъ выраженныхъ признаковъ деменціи, который всегда въ весьма вѣжливой формѣ спокойно справляется, когда его выпишутъ… Онъ увѣренъ, что его въ началѣ войны врачи госпиталя произвели въ заурядъ-врачи; онъ ждетъ утвержденія въ этой должности. Другой больной, молодой ученикъ ветеринарно-фельдшерской школы (dementia paranoides), увѣренъ, что его врачи произвели по случаю войны въ фельдшера и оставили для усовершенствованія при госпиталѣ. «Въ него влюбилась на войнѣ сестрица и, чтобы не было mesalliance’a врачи его повысили въ чинѣ и обѣщали ему денегъ». Впрочемъ, черезъ нѣсколько дней пребыванія въ нашемъ госпиталѣ онъ сообщилъ одной сестрѣ, что врачи, т.-е. я и мои товарищи, обѣщали ему 300 рублей на приданое и совѣтовали симулировать душевную болѣзнь, чтобы онъ могъ жениться на своей сестрицѣ. Изъ-за этой сестрицы его преслѣдуютъ, даже пытались отравить. Обо всемъ этомъ онъ разсказываетъ, какъ и предшествующіе 2-е больныхъ, съ большимъ наружнымъ спокойствіемъ. Такихъ мономаническихъ типовъ (dementiaе praecocis) мнѣ пришлось видѣть нѣсколько человѣкъ. Я отмѣтилъ уже ча-

[548]

стоту галлюцинацій при психозахъ военнаго времени. Довольно часто наблюдаются и болѣе тяжелыя бредовыя идеи при депрессивномъ habitus’ѣ. Часто самая депрессія мало выражена, а бредовыя идеи лавинообразно заваливаютъ больного. Что въ содержаніе бреда вплетаются военныя переживанія — понятно само собою. Больныхъ ждетъ военный судъ, разстрѣлъ, уничтоженіе, или они переживаютъ свое геройство, дѣлаютъ головокружительную военную карьеру и т. п. У насъ сейчасъ имѣется 2 больныхъ съ депрессивно-ступорозными чертами, которые съ покорностью и со страхомъ ждутъ суда потому, чао на войнѣ отстрѣлили себѣ палецъ. Они описываютъ свое членовредительство съ большими подробностями и вѣроятно cum materia. Не извѣстно только, когда у нихъ начался психозъ — до членовредительства или послѣ него.

Я почти не видѣлъ въ нынѣшнюю войну несомнѣнныхъ случаевъ алкогольнаго и эпилептическаго психоза. Это конечно случайность. Особенно еслц принять во вниманіе чистоту этихъ заболѣваній въ русско-японской войнѣ. По Автократову на 1072 нижн. чина, прошедшихъ черезъ центральный психическій госпиталь въ Харбинѣ эпилептическій психозъ отмѣченъ у 292; алкогольный психозъ у 113. Изъ 275 душевно б-ыхъ офицеровъ алкогольный психозъ отмѣченъ въ 92 случаяхъ. Что касается эпилептическаго психоза, то, быть можетъ, дѣйствительно эта діагностика ставилась съ нѣкоторой расточительностью (Якубовичъ). Но если расширить группу эпилепсіи въ сторону дегенеративной, эмоціональной эпилепсіи, эпилепсіи безъ припадковъ (авантюристы, бродяги, дромоманы) то цифры Авто кратова не такъ велика. Кромѣ того, если вспомнить, что эпилептики всегда отличались особымъ влеченіемъ къ походамъ къ войнѣ, и къ военной карьерѣ то эти 292 случая быть можетъ только небольшой процентъ участвовавшихъ и срѣзавшихся на войнѣ эпилептиковъ. Мнѣ лично попадались раненые, скрывшіе свои припадки, чтобы попасть на войну. Алкогольныхъ психозовъ въ настоящую войну, конечно, будетъ значительно меньше и вѣроятно этотъ діагнозъ будетъ ставиться съ большей осторожностью.

Можно ли говорить о существованіи особой формы военнаго психоза. Повидимому, пока еще нельзя. По въ ряду психозовъ съ единымъ, хотя и сложнымъ комплексомъ этіологій, попадаются, вѣроятно, и такіе, гдѣ военныя травмы играютъ такую преобладающую роль, а картина болѣзни настолько атипична, что

[549]

вопросъ о чистотѣ формы кажется мнѣ слишкомъ формальнымъ. Я думаю, что выдѣленіе группы военнаго психоза, какъ психоза съ опредѣленной травмой, настолько же допустимо, какъ выдѣленіе алкогольныхъ, артеріосклеротическихъ психозовъ, или алкогольныхъ и артеріосклеротическихъ чертъ въ другихъ психозахъ. Мнѣ кажется, что и «психозы военнаго времени» имѣютъ свои отличительные признаки. Пожалуй, чтобы пощадить психіатрическую стыдливость, можно остановиться и на этомъ терминѣ и не называть такихъ психозовъ военными. Наиболѣе безспорнымъ признакомъ я считалъ бы сходство ихъ съ душевными заболѣваніями послѣ космическихъ катастрофъ имѣющими тенденцію къ эпидемическому распространенію (Якобій, d’Orel, цитир. по Régis, Баженовъ).

Я выше говорилъ о часто встрѣчающихся тяжелыхъ признакахъ слабости центральной нервной системы, какъ галлюцинаціи, спутанность, дисгармонія физическихъ и психическихъ функцій. Быть можетъ все это только указываетъ на дегенерацію? Въ русско-японскую войну дегенеративные признаки отмѣчены почти у всѣхъ душевно б-ыхъ (у Владычко въ 100%.) Отсюда можно было бы сдѣлать выводъ, что на войнѣ заболѣваютъ, если не душевно больные, то только дегенеранты. Я охотно согласился бы съ этимъ, если бы мнѣ не пришлось наблюдать въ большомъ числѣ рѣзкіе дегенеративные признаки въ лазаретахъ для раненыхъ. Тамъ же я случайно узналъ отъ нѣсколькихъ раненыхъ, что они до войны лѣчились въ психіатрическихъ больницахъ. Я не могу въ достаточной мѣрѣ прочувствовать и значеніе психической неустойчивости. Что значитъ самая сильная человѣческая устойчивость сравнительно съ той разрушающей силой, которую развиваетъ война? Я думаю, что вышеупомянутыя мною «дегенеративныя» черты указываютъ только на глубину душевной раны. Быть можетъ эти раны сравнительно асептичны и поэтому даютъ сравнительно хорошее предсказаніе. Но даже если и предположить что война — это Тарпейская скала для всѣхъ психически немощныхъ, то все же нельзя не видѣть въ ней эксперимента, производимаго въ весьма рѣдкихъ условіяхъ и который нужно научиться читать. Быть можетъ это окажется полезнымъ въ той понятной для психіатровъ грядущей бѣдѣ, которая должна послѣдовать за гибелью здоровыхъ и за душевными ранами немощныхъ.

[550]

Настоящая статья была уже набрана, когда въ отдѣленіе ко мнѣ поступилъ б-ой, который представляетъ собой яркую иллюстрацію для высказанныхъ мною предположеній объ этіологіи психозовъ военнаго времени. Такой случай слѣдовало-бы выдумать, если-бы его не было. Свѣдѣнія о б-мъ, о которомъ идетъ рѣчь, получены изъ источниковъ, заслуживающихъ довѣрія. Б-ой солдатъ 30 лѣтъ. Это типъ деревенского еврея, крѣпыша, простого и рѣшительнаго въ своихъ взглядахъ и поступкахъ, для котораго любовь товарищей крестьянъ предметъ большой гордости, а выѣздка лошадей любимое занятіе. Родился онъ въ бѣдной семьѣ и учился мало, но способности были неважныя. Былъ трезвымъ и дѣльнымъ работникомъ позже выдающимся но своей силѣ солдатомъ-артиллеристомъ. Въ революціонные годы онъ, между прочимъ, былъ начальникомъ дружины, оборонявшей евреевъ отъ разгрома, и былъ нѣсколько разъ легко раненъ. На войну «съ нѣмцами» онъ шелъ съ большимъ одушевленіемъ и ему даже «не жаль было оставить стараго нѣжно любимаго отца». Онъ участвовалъ въ рядѣ боевъ въ Восточной Пруссіи при наступленіи и отступленіи и попалъ подъ Варшаву, гдѣ къ его удивленію, ему пришлось столкнуться съ погромными настроеніями и натравливаніемъ солдатъ на евреевъ. Во время преслѣдованія нѣмцевъ онъ былъ контуженъ въ голову и ногу (свѣдѣніи объ этомъ періодѣ нѣтъ) и недѣли 3 назадъ доставленъ въ Москву.

Въ лазаретѣ, гдѣ онъ находился, признаковъ душевной болѣзни не было отмѣчено. Но при позднѣйшемъ опросѣ выяснилось, что при поступленіи б-ой былъ нѣсколько экзальтированъ, а послѣдніе 10 дней началъ грустить, говорить съ нѣкоторымъ раздраженіемъ объ еврейскомъ безправіи. Въ послѣдніе дни началъ слишкомъ настойчиво требовать, чтобы его немедленно выписали и наконецъ въ одномъ бѣльѣ бѣжалъ изъ госпиталя. У насъ въ б-цѣ онъ сначало возмущался тѣмъ, что его помѣстили къ сумасшедшимъ, опозорили его. Позже нѣсколько успокоился, хотя продолжалъ настойчиво требовать выписать его: «Онъ ничѣмъ не боленъ и хочетъ воевать; всѣ евреи должны итги на войну особенно такіе парни, какъ онъ». Пробовалъ бѣжать изъ б-цы.

Настроеніе нѣсколько тревожное. Онъ мало высказывается о о своихъ страхахъ, но повидимому онъ слышалъ и быть можетъ слышитъ голоса, говорящіе о предстоящемъ избіеніи евреевъ. Онъ потребовалъ къ себѣ раввина, чтобы сообщить ему эту тайну.

[551]

Со стороны интеллекта б-ой производитъ впечатлѣніе нѣсколько наивнаго, но во всякомъ случаѣ нормальнаго человѣка. Вѣроятно подъ вліяніемъ бредовыхъ идей его паөосъ въ нѣкоторые моменты не всегда звучитъ искренне. Но его искренность подкупаетъ, когда онъ съ эпическимъ спокойствіемъ говоритъ про тягости походной жизни, описываетъ страхъ, который невольно испытываешь передъ разрывомъ снарядовъ. И все же «онъ не шелъ въ окопы, потому что къ смерти онъ относился равнодушно». Стоитъ ему вспомнить про Варшаву, и онъ мѣняется: рѣчь его становится мало связной, онъ то и дѣло разражается рыданіями, физіономія и вся фигура его выражаютъ недоумѣніе: «Что же это?.. Прихожу въ садъ, тамъ поляки гонятъ евреевъ палками. Развѣ это можно? А меня въ рукахъ была нагайка, а меня одинъ спрашиваетъ, что казакъ ты этой нагайкой жидовъ билъ? Мои товарищи по батареѣ — какіе товарищи! Я яблока не съѣлъ не подѣлившись съ ними — спокойно и съ удовольствіемъ слушаютъ, какъ какой то подозрительный полячокъ разсказываетъ про еврейскую измѣну, и потомъ повторяютъ эту болтовню… Одинъ говорить: вотъ это еврей летитъ на аэропланѣ, другой — хоть бы въ еврея попала бомба!.. Что же это? Мы съ нимъ рядомъ лежимъ, на насъ летитъ одна граната. Развѣ опа разбираетъ, кто евреи? А онъ поговорилъ съ дѣвчонкой, которая разсказывала про еврейскихъ шпіоновъ, и хочетъ душить всѣхъ евреевъ, когда кончится война… Что же это значить?.. Никогда этого не было! (истерически рыдаетъ). Что теперь дѣлать? Жить, чтобы тебя всегда подталкивали?.. Запретили бы нашу вѣру! А то самъ Николай Николаевичъ поцѣловалъ одного еврея, а сколько получили Георгія!..». Я не могу и не хочу останавливаться на перечисленіи у этого б-го признаковъ дегенераціи и психоза affektepilepsie Вratz’а? съ явной военно-погромной этіологіей. Все это такъ блѣдно на ряду съ такой раной, въ которой еще торчитъ ножъ.

[552]

Примечания:

{1} Это соотношеніе, повидимому, особенно цѣнно, такъ какъ при нынѣшнихъ войнахъ количество воюющихъ остается тайной.

{2} Исторіи болѣзни будутъ обработаны въ недалекомъ будущемъ товарищемъ С. В. Михалевской.

{3} Здѣсь я говорю о русскомъ обществѣ, но аналогичные симптомы отмѣчаются н на западѣ.

{4} См. Г. Шумковъ. Неврозы войны.

{5} Prof. Е. Régis. L’officier dans Phygiene mentale du Soldat. 1908. Bordeaux.

Данная статья цитируется и/или упоминается в следующих публикациях, размещенных на сайте:
Фридлендер К. Несколько аспектов shellshock’а в России. 1914-1916 // Россия и Первая мировая война. Материалы международного научного коллоквиума. — СПб., 1999. С. 315-325.