Копылов Н. А. Первая мировая война и русское офицерство. Некоторые аспекты проблемы

Сравнительно-исторические исследования: Сборник студенческих работ. — М., 1998. С. 84-95.

Опубликовано с любезного согласия автора

Мировая война 1914-1918 гг. оказалась «последней кампанией» российской императорской армии. Ей также выпала судьба стать «забытой войной» — неизвестной страницей русской истории. Последующие события бурного XX в. вплоть до 80-х гг. заслонили первую мировую в глазах исследователей. В центре всеобщего внимания находились события 1917 г.: февральская и октябрьская революции, кризисы Временного правительства, деятельность партии большевиков. Если и вспоминали о первой мировой войне, то прежде всего говорили об августовской катастрофе 1914 г., приводя ее как пример бездарности русских генералов. Знаменитый Брусиловский прорыв лета 1916 г. изучался лишь потому, что сам Брусилов закончил карьеру на посту инспектора кавалерии РККА. Работы русских эмигрантов, среди которых многие являлись ветеранами войны, долгое время были недоступны.

Между тем первая мировая война – один из интереснейших периодов нашей истории. Современники называли ее «второй Отечественной», «Великой войной». Она выделяется среди военных кампаний, которые вела Россия на протяжении XVIII — начала XX в.

Впервые боевые действия достигли столь большого размаха: фронт пролегал от Балтики до Черного моря. Война

[84]

потребовала от общества максимальной отдачи сил, заставила перестраивать экономику на военный лад. Знаменитый лозунг «Все для фронта, все для победы!» родился в 1914 г. Основная тяжесть военных действий легла на плечи русской императорской армии, в первую очередь – офицеров. В этой связи будет небезынтересно обратиться к проблеме влияния первой мировой войны на русский офицерский корпус.

В современной историографии выдвинут тезис о «последней кампании» российского офицерства{1}. В ходе войны были разрушены старые армейские устои и традиции. В условиях революции рождались новые.

В истории русского офицерского корпуса можно выделить два основных этапа: XVIII-середина XIX столетия и XIX в. — 1917 г. Границей стали либеральные реформы Александра II.

С момента своего образования в начале XVIII в. русское офицерство занимало привилегированное положение в обществе. Военная служба считалась почетной и была одним из источников дохода для высшего сословия – дворянства. По понятиям того времени офицером мог быть только человек благородного происхождения, отсюда знаменитое положение петровской «Табели о рангах»: всякий, дослужившийся до XIV класса (армейский чин прапорщика), становился личным дворянином. Однако судьба генерала Котляревского, сына священника, выдвинувшегося исключительно благодаря личным заслугам, – пример редкий. Объяснялось это сословной замкнутостью русского общества.

Служба, изначально считавшаяся достоянием дворянства, формировала сознание, идеологию и общественное положение офицеров. Девиз Пажеского Его Величества корпуса «Жизнь – государю, сердце – даме, честь – никому» лег в основу офицерской культуры и превратил этот корпус в социально обособленную касту со своими законами и традициями.

В XVIII в. существовало несколько способов получения офицерского чина. Широко была распространена запись малолетних дворян в полки, довольно часто прямо с рождения. В те времена можно было наблюдать, как на полковые разводы «чинов» несли на руках их кормилицы. К совершеннолетию

[85]

они уже выслуживали себе первый офицерский чин. В первую очередь это касалось гвардии.

Большую роль в деле создания офицерских кадров играли военные учебные заведения, в которые принимали исключительно дворян. В XVIII в. были созданы Шляхетский, Морской корпуса, инженерная и артиллерийская школы. В начале XIX в., в связи с увеличением армии, открываются кадетские корпуса. Кроме того, офицеров готовили в Дворянском полку, Пажеском корпусе и в школе гвардейских юнкеров и подпрапорщиков – будущем Николаевском кавалерийском училище.

Традиционно состав этих учебных заведений был дворянским. Исключение составляло Шкловское благородное училище, руководил которым граф Семен Зорич, бывший гусарский майор и фаворит Екатерины Великой. Там могли учиться представители различных сословий.

После реформ 60-х гг. XIX в. ситуация несколько меняется. В ходе военных преобразований в 70-е гг. была создана сеть военно-учебных заведений. В первую очередь – военные училища. Для того чтобы туда поступить, требовалось окончить военную гимназию, куда набирали прежде всего детей офицеров, т. е. потомственных военных. Позднее военные гимназии были переименованы в кадетские корпуса. Их выпускники, а также дети дворян составляли основной контингент обучающихся в военных училищах. Например, в Михайловском артиллерийском училище к концу XIX в. на 165 юнкеров приходилось 129 потомственных дворян{2}.

Кроме военных училищ (общевойсковых, кавалерийских и артиллерийских), были созданы юнкерские, выпускавшие офицеров только в пехоту. Здесь существовал иной принцип набора. В юнкерское училище мог поступить любой окончивший классическую гимназию, реальное училище или же получивший домашнее образование. В результате там наблюдается большое число поступавших «со стороны»: детей разночинцев, купцов, мещан, духовенства. Таким образом, была создана новая система комплектования офицерского корпуса, которая привела к размыванию его социального состава. С преобразованием в начале XX в. юнкерских училищ в военные принцип набора остался прежним, и к началу первой мировой войны число офицеров

[86]

недворянского происхождения составляло уже примерно 40%{3}. При этом становится заметной определенная профессиональная обособленность.
 Со времен декабристов (20-е гг. XIX в.) офицеры давали подписку о неучастии в политических кружках, группах и собраниях. В офицерском обществе существовало большое количество неписаных обычаев и традиций, отделяющих его от остального мира и практически непонятных гражданским лицам. Чести офицера, к примеру, претило телесное наказание (оскорбление действием), офицер не мог жениться на разведенной женщине или на артистке, при посещении театра должен был покупать самые дорогие билеты: не далее шестого ряда партера. Любой отход от правил неизменно влек за собой исключение из рядов армии.

Сословную обособленность сменила профессиональная. Это отчетливо прослеживается в противостоянии военных и штатских (явление, наметившееся в годы Крымской войны и ставшее к концу века, а тем более к началу первой мировой, значительным содержанием жизни русского общества). Офицеры мыслили себя хранителями традиций дворянства, жившего исключительно военной службой и по этой причине гордились своим «незапятнанным гербом» (из «Наставления офицеру» 1900 г.). Постоянное третирование офицерства в либеральной прессе, особенно усилившееся в 70-е гг. XIX в., способствовало развитию у военных предубеждения в отношении гражданских лиц, которое порой выражалось в виде презрения ко всем, кто не носил формы{4}.
 Вернемся к вопросу подготовки офицерских кадров накануне первой мировой войны. Военные и юнкерские училища выпускали офицеров по трем разрядам, в зависимости от успеваемости. Окончившие обучение с 12 баллами по всем предметам юнкера 1-го разряда могли быть определены в гвардию, гренадерские части или артиллерию. В полку выпускник-отличник становился выше других офицеров, произведенных в этот год в подпоручики, и следующий чин он получал первым. Юнкера 2-го и 3-го разрядов выпускались в войска в чине подпоручика, но стояли наравне с другими офицерами, которым был присвоен этот чин в том же году. В гвардию прежде всего определяли выпускников Пажеского корпуса и Николаевского кавалерийского училища,

[87]

далее – в зависимости от вакансий. В основном это были потомки дворян и военных, но во время службы не исключался перевод в гвардейский полк в качестве поощрения. Однако бывали и другие случаи.

В декабре 1905 г. Николай II приказал Преображенскому и Семеновскому гвардейским полкам идти в Москву на подавление вооруженного восстания. Офицеры-преображенцы ответили императору отказом, считая роль полицейских ниже своего достоинства. В ответ Николай распорядился уволить неподчинившихся и набрал офицеров из армейских частей{5}.

Привилегированное положение гвардии не давало стимула для получения высшего военного образования. К примеру, перед первой мировой войной из 36 командиров корпусов (чин полного генерала) трое не имели высшего образования. Одним из них был командир гвардейского корпуса генерал В. М. Безобразов, другим — бывший паж и будущий герой войны А. А. Брусилов.

Для перевода в гвардию из армейских офицеров, напротив, требовалось получение образования в специальной академии. Это заставляло штаб- и особенно обер-офицеров стремиться к получению высшего образования.

В России накануне войны существовало несколько офицерских высших учебных заведений. Еще в 1863-1868 гг. на базе Михайловского и Николаевского училищ были открыты академии. В них принимали на конкурсной основе всех желающих, отслуживших более двух лет в армии. Преимущество имели офицеры, окончившие вышеуказанные училища с высшими баллами. Курс обучения в академиях был двухгодичным, а в 1912 г. увеличился до трех лет. При переходе на другой курс и при окончании заведения по первому разряду присваивался следующий чин. За период с 1901 по 1914 год Михайловскую артиллерийскую академию окончило 550 человек, Николаевскую инженерную – 484{6}.

Главным центром подготовки общевойсковых командиров и штабных специалистов являлась открытая в 1832 г. Императорская военная академия. С 1855 г, она стала называться Николаевской академией Генерального штаба. Попасть в нее было заветной мечтой любого офицера русской армии. Процесс поступления был сложным. К экзамену допускались лица не моложе 18 лет в чине не старше капитана

[88]

армии и штабс-капитана гвардии, артиллерии и инженерных войск. Служащие вне Петербурга сначала держали экзамен при корпусных штабах. Желавшие поступить сразу на второй год обучения, кроме вступительного, сдавали переводной экзамен. В академии было два курса: теоретический и практический. По окончании их офицеры прикомандировывались к образцовым частям для прохождения годичной практики.

Выпуск проходил в октябре. Выпускники первого разряда получали следующий чин. Окончившие академию переводились в Генеральный штаб, а с 1894 г. их начали выпускать в войска. Считалось, что главная задача академии – повышение образовательного уровня армии. Лучшие выпускники поступали на дополнительный курс, по окончании которого причислялись к Генеральному штабу. За время своего существования академия выпустила 4,4 тыс. офицеров, из них в 1901-1914 гг. – 1076{7}. Офицеры, окончившие Николаевскую академию Генерального штаба, носили форменное отличие – золотой аксельбант на мундире и кителе.

К 1 января 1914 г. русский офицерский корпус насчитывал 43 371 человека. Генеральский чин имели 1290 человек, чин полковника и подполковника – 7 506, обер-офицера – 38 575 человек{8}. Социальный состав этой структуры был неоднороден. По-прежнему больше всего было дворян, хотя, если придерживаться точности, следует отметить, что отчетливо это прослеживается лишь в генеральских кругах – 89,2%. Штаб- и особенно обер-офицерская среда оказалась размыта разночинской волной. В данном случае доля потомственного дворянства колеблется от 35 до 40%{9}. Количество представителей податных сословий составляет 2,7% среди генералов и 39,5% – среди офицеров.

Накануне войны основным источником дохода русского офицера была служба. В начале XX в. размер ежемесячного жалованья составлял у подпоручика – 39 руб. 75 коп., у поручика – 41 руб. 50 коп., у штабс-капитана – 43 руб. 50 коп.{10} Вопреки бытующему мнению о «богатых офицерах-помещиках» количество таковых было очень невелико. В расчет не берутся представители царствующей фамилии.

Так, из 36 командиров корпусов (чин генерала) недвижимостью владели всего пять человек. Из них самым богатым

[89]

считался командир гвардейского корпуса генерал В. М. Безобразов, владевший шестью тысячами десятин земли. Из 87 дивизионных командиров 4,9% владели землей (два гвардейских и три армейских генерала). Среди полковых командиров (рассматриваются 24 кавалерийских полка) 29% офицеров имели недвижимость. Для наглядности можно привести стоимость офицерского обмундирования: мундир — 45 руб., фуражка – 7, сапоги – 10, сюртук – 32 руб.{11} Понятно, что в связи с такой дороговизной, количество семейных офицеров было невелико. Хотя с конца XIX в. количество браков в среде офицеров заметно возросло, к началу первой мировой войны насчитывалось только 58% женатых офицеров. Большинство составляли здесь генералы – 86%, далее шли чиновники военного ведомства — 75,2%. В родах войск по количеству браков явно лидирует пехота – 56,9%, наименьшая доля приходится на кавалерию – 42,3%.

Обратимся в связи с исследуемой проблемой к законодательству. По закону 1866 г., офицер мог вступать в брак по достижении 23 лет, но до 28 лет он представлял командиру полка по случаю женитьбы реверс (сведения об имущественном обеспечении, которое не должно быть меньше 300 руб. годового дохода). Вопрос о браке офицера, как правило, обсуждался на офицерском собрании полка, где рассматривалась кандидатура невесты: ее генеалогия, имущественное положение, нравственность. Явное предпочтение оказывалось дочерям военных. Кодекс офицерской чести категорически запрещал жениться на разведенных женщинах, взявших при разводе вину на себя. Примером может служить случай, произошедший в лейб-гвардии Преображенском полку. Командир полка великий князь Константин Константинович (известный поэт К. Р.) вынужден был отправить в отставку уважаемого всеми офицера, так как тот женился на разведенной, что бросало тень на весь полк{12}. Ситуация ни в коей мере не изменилась к началу первой мировой войны.

1 августа 1914 г. германский кайзер объявил о начале военных действий против России. Императорская армия выступила в поход, который оказался для нее, увы, последним. В первую очередь это касается командного состава. На фронте традиционно воспитанные офицеры столкнулись с безжалостными законами войны. В связи с началом военных

[90]

действий училища произвели досрочный выпуск офицеров в чине подпоручика, но по сокращенной программе. Таким образом, 24 августа было выпущено 350 человек в артиллерию, 1 октября – 2 500 человек в пехоту, 1 декабря (последний выпуск подпоручиков) – 455 (в артиллерию) и 99 (в инженерные войска){13}. Это были последние офицеры «старой закалки».

Первые месяцы войны показали явное несоответствие ожиданий и действительности. Уставы, выработанные в годы мира, не годились в дни войны. Во всех европейских армиях офицеры шли позади наступающей цепи, руководя боем. Только согласно русским уставам командир шел впереди, и, конечно же, первая пуля доставалась ему. В офицерской среде прочно укрепилось мнение, что они должны своим поведением поддерживать солдат во время атаки. В послевоенных сочинениях можно найти множество подтверждений тому, что часто офицеры выходили на линию огня из честолюбивых побуждений. В качестве примера приведем известную атаку кавалергардов на германскую батарею в 1916 г.

Впервые после событий Отечественной войны лейб-гвардии Кавалергардский полк оказался на театре военных действий. Получив приказ захватить батарею противника, один эскадрон в пешем строю двинулся в атаку. Впереди, придерживая рукой шашку и куря сигару, шел командир. «Безумные храбрецы», как их назвали очевидцы, полегли, срезанные германскими пулеметами{14}. Подобные случаи вели к неоправданным потерям среди офицеров.

В первые месяцы войны (август-декабрь) в ожесточенных боях на территории Пруссии, Польши и Галиции погиб почти весь довоенный офицерский корпус. Его потери значительно превышали убыль в солдатской среде. В ходе маневренной войны на Восточном фронте на 100% потерь, понесенных офицерским корпусом, приходится 80% убитых и 20% раненых. Сюда же причислены и жертвы Великого Отступления 1915 г. Среди солдат в это же время убитые и раненые составили 63%. В 1916 г. – соответственно 92% среди офицеров и 86% (среди солдат), в 1917 г. – 87% и 55%.

Тяжесть потерь легла в основном на гвардию – 91%, в гренадерских частях убыль составила 78%, в стрелковых –

[91]

82%. Меньшими печальные цифры были у артиллерии – 56% и у инженерных войск – 77%{15}.

К концу 1914 г. русскому командованию стало ясно, что война становится затяжной. Остро встал вопрос о снабжении действующей армии оружием, снаряжением и о комплектовании офицерского состава. С этой целью в 1915 г. при военных округах были открыты школы прапорщиков с краткосрочным обучением. В школы принимались молодые люди с 18 лет. За короткий срок (3-5 месяцев) они приобретали элементарные навыки офицерской профессии. В основу обучения легла программа военных училищ в очень сокращенном виде. Учащиеся числились на военной службе, они принимали присягу и получали звание юнкера. Сословного принципа при наборе в школу прапорщиков не придерживались. Это стало для многих единственной возможностью сделать карьеру: после войны можно было уйти в запас или служить в ополчении. Сыновья лавочников, купцов, священников, студенты, даже крестьяне готовили себя для того, чтобы стать офицерами. Кроме того, в 1915 г. в прапорщики стали производить отличившихся в боях унтер-офицеров и вольноопределяющихся, т. е. представителей солдатской массы, которым в мирное время звездочки офицеров не могли даже сниться. Однако это были люди с боевым опытом, который отсутствовал у молодых выпускников школ. «В полках по три-четыре офицера, на которых можно положиться: капитаны, поручики; они командуют батальонами. Остальные – прапорщики, не могут отличить правой руки от левой»{16}, – писал командир 9-й армии генерал Лечицкий. Всего за время войны была открыта 41 школа прапорщиков и выпущено примерно 108 970 офицеров{17}.

Тяжелые потери, скорое пополнение в лице необученной молодежи разрушали традиционные устои офицерского корпуса. К 1917 г. в полках насчитывалось 4% кадровых офицеров; остальные 96% были прапорщики военного времени. Они несли на фронт либеральные настроения тыла. Мало понимавшие традиции и нормы офицерского общества, они теперь составляли его основу.

Уже в конце 1915 г. генерал Адлерберг докладывал Николаю II, что «…большинство прапорщиков состоит из крайне нежелательных для офицерской среды элементов»{18}.

[92]

Интересно проследить отношение к этим новобранцам офицеров-фронтовиков. Последние воспринимали их как выскочек-недоучек, но за неимением других кадров молодых прапорщиков приходилось ставить на место выбывших из строя. Особенно ярко это прослеживается в гвардии, сумевшей в ходе войны сохранить некоторые традиции, отличавшие ее от других соединений. Для примера можно взять лейб-гвардии Волынский полк, воевавший на Юго-Западном фронте. Каждый вновь прибывший на командную должность офицер, в том числе прапорщик, должен был в течение месяца пройти проверку. Он был приписан к полку. Только через месяц офицерское собрание решало, принять кандидата в ряды гвардейских офицеров или нет. Следует заметить, что не всегда выносилось положительное решение. Даже для того чтобы занять место погибшего, офицер подвергался испытанию. Правила эти были распространены во всех гвардейских полках. Показательно, что протоколы офицерских собраний волынцев относятся к лету 1916 г., т. е. к тому периоду, когда довоенный офицерский корпус полностью сменился{19}. Именно в это время армия стала напоминать «ландмилиционное войско» — так писал генерал А. А. Брусилов. В 1914-1916 гг. коренным образом изменился социальный облик офицерского корпуса. Никогда в предвоенные годы не наблюдалось такого разнообразия. Офицерами становились все сословия Российской империи, даже те, которые раньше не могли думать о военной карьере. Общая численность офицерского корпуса в этот период составила 275 тыс. человек{20}.

События 1917 г. стали серьезным психологическим испытанием для русских офицеров. В течение двух лет войны монархический пыл постепенно угасал, чему во многом способствовало решение Николая II в августе 1915 г. принять на себя должность Верховного командующего, вызвавшее резкое недовольство в офицерской среде. Февральские дни 1917 г. четко ограничили проблему: принимать или не принимать отречение царя.

Дальнейшие события показали, что весь русский офицерский корпус присягнул на верность Временному правительству, за исключением генералов Келлера и хана Нахичеванского. Офицеры объясняли свое поведение тем,

[93]

что отрекаясь от престола, Николай II не сказал ни слова об армии. Такая позиция государя, по их мнению, освобождала от присяги на верность престолу. Полковник, впоследствии генерал, Верховский, вспоминая эти дни, писал, что перед лицом германской опасности офицеры были настроены исключительно патриотически, они стремились к сохранению независимости России, а не российского царя{21}.

Февральская революция завершила процесс демократизации офицерского корпуса: все дворянские привилегии были отменены. Октябрьский переворот и гражданская война раскололи все русское общество, и офицерство в том числе, на два враждебных лагеря. Интересно, что из 275 тыс. офицеров большая часть приняла сторону новой, теперь уже социалистической власти. Среди них – многие представители генералитета и старшего офицерства (как правило, разночинцы). А. Г. Кавтарадзе подсчитал, что на сторону новой власти стали около 85% офицеров, 15% оказались участниками Белого движения. Его ядро составили «офицеры военного времени» – люди, обязанные войне успешной карьерой, превратившей многих в «их благородия». Важно отметить, что в списке участников Добровольческой армии конца 1917-начала 1918 г. не встречаются офицеры, владевшие крупной недвижимостью. Русские офицеры, прошедшие испытания первой мировой войны, в последний раз продемонстрировавшие верность своим принципам, оказались бессильными перед социальными потрясениями 1917 г. Одной из причин этого были изменения в рядах офицерского корпуса в годы войны.

Примечания:

{1} См.: Кавтарадзе А. Г. Военные специалисты на службе Республике Советов, 1917-1920 г. М., 1988; Волков С. В. Русский офицерский корпус. М., 1993.

{2} См.: Волков С. В. Указ. соч. Приложение: Табл. 39.

{3} См.: Кавтарадзе А. Г. Военные специалисты на службе Республике Советов… С. 18.

{4} См.: Волков С. В. Указ. соч. С. 295.

{5} См.: Зайончковский П. А. Самодержавие и русская армия на рубеже XIX-XX веков. М., 1983.

{6} См.: Волков С. В. Указ. соч. С. 133-135.

{7} Там же. С. 134.

[94]

{8} См.: Кавтарадзе А. Г. Некоторые итоги изучения проблемы «Октябрь и военная интеллигенция» // Интеллигенция и революция, XX век: Сб. ст. М., 1989. С. 152.

{9} См.: Буравченков А. А. Офицерский корпус русской армии накануне Октябрьской революции // Там же. С. 146.

{10} См.: Волков С. В. Указ. соч. С. 245.

{11} См.: Зайончковский П. А. Офицерский корпус русской армии перед первой мировой войной // Вопросы истории. 1981. № 4. С. 22.

{12} См.: Зайончковский П. А. Самодержавие и русская армия… С. 188-190.

{13} См.: Кавтарадзе А. Г. Военные специалисты на службе Республике Советов… С. 10.

{14} См.: Головин Н. Н. Кавалергарды в Великую и гражданскую войну. Таллин, 1930. С. 78.

{15} См.: Головин Н. Н. Военные усилия России в мировой войне: В 2 т. Париж, 1940. Т. 1. С. 156.

{16} Цит. по: Брусилов А. А. Мои воспоминания. М., 1963. С. 137.

{17} См.: Волков С. В. Указ. соч. С. 140.

{18} РГВИА. Ф. 2000. Оп. 1. Д. 36.

{19} Там же. Ф. 2675. Оп. 1. Д. 15. Л. 1.

{20} См.: Буравченков А. А. Указ. соч. С. 147.

{21} См.: Верховский А. А. Россия на Голгофе // Военно-исторический журнал. 1994. № 11.

[95]